Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
|
|
Горит земля.
Ночью меня разбудила мать: -- Скорее вставай, посмотри в окно! Окна были кроваво-красными. Над железнодорожной насыпьюлетели искры, и гребень ее был в бледных языках пламени.Молниеносно я подумал: что же там может гореть? Рельсы, камни, земля, там еще закопаны наши патроны... Это было невероятно, как муторный сон, неправдоподобно, но горела земля. -- Завод горит, -- сказала мать. И все стало на свое место. Завод " Спорт" был за насыпьюсейчас же, и его не было видно. До утра мы не спали, мамаходила, хрустя пальцами, думала, что теперь будет. Она там, назаводе, топила печи. Это был обыкновенный механический завод, но перед войнойспециализировался в основном на кроватях и спортивныхснарядах. Теперь рабочих на нем было мало, и работа шла попоговорке " не бей лежачего": все собирались себе где-нибудь вуглу, лясы точили, а один стучал по железу молотком, чтобы шефслышал, что люди работают. Чинили всякую дрянь: одно чинят, другое ломают; каждыйделал себе и выносил для обмена зажигалки, совки, ведра.Говорят шефу: станок сломался, на свалку надо; он верит, волокут на свалку. Инженер давал дурацкие чертежи; строят, клепают, приваривают, потом оказывается, надо все наоборот, давай сначала. Это потому, что шефу самому до лампочки былэтот завод. Он оборудовал себе в конторе отличную квартиру, закрывался с дочерью завхоза Любкой, а завхоз в честь этоговоровал все, что хотел. Мать убирала конторские помещения, носила бумаги, топилапечи, и, так как ей нужно было приходить раньше всех, еерабочий день продолжался пятнадцать часов, Зимой мы вставали в три часа ночи, брали санки и шли кзаводу, там я залезал в простенок и ждал. Мать выносила связкуполеньев, и я тащил их домой, отчаянно труся, как бы непопасться на глаза патрулю. А что же делать? Если бы не этидрова, мы бы замерзли к чертям собачьим. Наутро после пожара начались расследования и допросы.Накануне привезли сотню армейских саней на оковку, затянули вцех, и вот ночью они-то и загорелись. Сгорели все главныецеха; завод, можно сказать, перестал существовать. Шеф бился вистерике, всех допрашивали много дней. В ту ночь на заводевроде никого и не было, кроме сторожа, а когда он увиделпожар, то один уже ничего сделать не мог. Случай был самый рядовой. Немцы сидели в переполненномненавистью Киеве, как на вулкане. Каждую ночь что-то горело, взрывалось, кого-то из фашистов убивали... Горел комбикормовыйзавод за трамвайным парком, и наутро, говорили, на стене быланадпись мелом: " Это вам за Бабий Яр. Партизаны". Взорвался мост через Днепр на Дарницу, на станциивзрывались паровозы, то и дело слышалось: там крушение, тамэшелон взорвался на минах. На Печерске горел огромныйэсэсовский гараж. В Театре музкомедии были заложены мины кофицерскому собранию с участием Эриха Коха, и лишь случайнонемцы обнаружили их за пятнадцать минут до взрыва. То там, тоздесь в городе появлялись листовки, и только и разговоровбыло, что о партизанах, как называли подпольщиков. Прямо напротив нашей хаты произошло вот что. На насыпитревожно, часто загудел паровоз. Остановился товарный состав, и горели вагоны. Среди них была платформа с сеном: с нееначалось. На насыпь полезли полицейские, примчались, звеняколоколами, пожарные машины, но вагоны сгорели; поволокли ихостовы. Партизаны освобождали целые районы и устанавливалиСоветскую власть за Ирпенем и Дымером (это совершал свой рейдКовпак). Из-за Дымера кубарем прилетали сельские полицаи истаросты, рассказывали, что идет партизан тьма-тьмущая и нетот них никакого спасения. Поднималась паника. Киевскихполицейских формировали и отправляли на Иванков, и передотъездом они напивались, плясали и плакали, что живыми им невернуться. Немцы и полицаи ходили теперь только группами и свинтовками. Двор куреневской полиции изрыли траншеями, возле домавыстроили мощный дот с амбразурами на улицу. В немецких сводках появились сплошь " оборонительные бои", " контрнаступления", " успешные отражения", " сокращения фронта" и " противнику удалось на незначительном...". Оставив город, они об этом не сообщали, но писали так: " Бои идут западнееОрла". Все понятно, завидуем Орлу. Сколько раз я замечал, что, как бы газеты ниизворачивались, какую бы убедительную ложь ни преподносили, народ всегда, непременно знал правду. Это только напрасныйтруд и самоутешение для тех, кто изворачивается. Научилсясоветский народ читать между строк, слышать между слов, и естьтелеграф народный. Например, ни слова не было объявлено оразгроме под Сталинградом, но решительно все стало известно. Ичто было под Москвой и что под Курском. А когда 29 сентября 1941 года расстреливали подряд всехсвидетелей Бабьего Яра, Куреневка знала подробности уже черезкакой-то час после первых выстрелов. Они были везде, эти неуловимые партизаны, но как к нимпопасть, что мне делать? У меня все внутри переворачивалосьпри одной мысли, что наступают наши, что они идут и эта тьмасгинет. На Другой день после пожара состава на насыпи я сиделодин в хате, полез искать тетрадку, развел чернила, обдумал инаписал на листке следующее: ТОВАРИЩИ! Красная Армия наступает и бьет фашистов. Ждите ее прихода.Помогайте партизанам и бейте немцев. Скоро им уже капут. Онизнают это и боятся. И полицаи, их собаки, тоже трясутся. Мырасплатимся с ними. Пусть ждут. Мы придем! До здравствуют славные партизаны! Смерть немецким окупантам! Ура! Партизаны. На оставшемся свободном пространстве я нарисовалпятиконечную звезду, густо затушевал ее чернилами, и воззваниеприобрело, как мне казалось, очень героический вид. Особенноэто мужественное " ypa! ", которое я сам придумал, остальное жея копировал с подлинных партизанских листовок, которых многоперевидал за это время. Выдрал второй листок, готовый писатьсто штук, Но у меня ноги сами прыгали: скорее бежать и клеить-- на мосту: там все проходят и прочтут. Едва дописал второй листок, положил его к печке, чтоб сохлагусто залитая звезда, развел в рюмке клейстер, намазал, сложиллисток вдвое и, сунув за пазуху, держа двумя пальцами, побежал. Как назло, все шли прохожие, поэтому, когда я дождалсямомента, листовка подсохла и склеилась. Панически стал еераздирать, слюнил языком, при-слюнил косо-криво к цементнойстене моста -- и с отчаянно бьющимся сердцем быстрым шагомушел. Вот и все. Очень просто. Открыл дверь и остановился: в комнате стояли моя мать иЛена Гимпель и внимательно читали второй экземпляр моеготруда, оставленный у печки. Я независимо прошел к вешалке иснял пальто. -- Вообще ничего, -- сказала Лена. -- Но раз ты решилписать листовки, не оставляй их на видном месте. Еще успеешьсложить голову. Слово " помогайте" пишется через " о", а" оккупанты" -- через два " к", за что тебе только грамоты вшколе давали? Звезда и " ура" -- глупо, сразу видно, чтомальчишка писал. -- Топик, -- сказала бледная мама, -- тебе в Бабий Ярзахотелось? Голову они мне мылили немного, но веско. Сказали, что такиедураки-одиночки, как я, годятся только, чтобы без толкупогибнуть. Что мое -- впереди. Что я должен расти и учиться. Я учился. И вот наконец весной начались бомбежки -- эти праздники, это торжество, это великолепие. Советские бомбардировщики прилетали по ночам. Сперва гулкогромыхали зенитки, в небе вспыхивали искры разрывов, горохомвзлетали вверх красные трассирующие пули. Черное небо дрожалоот воя невидимых самолетов. Окна дедовой комнаты выходили на север, поэтому он прибегална нашу половину, мы открывали окна, вылезали на подоконники вожидании налета, и он не задерживался. Ярко вспыхивали сброшенные на парашютах осветительныеракеты. Они висели в небе, с них словно стекал сизый дымок, ив их призрачном свете лежал весь город -- башни, трубы, крыши, купола Софии и Лавры... Самолеты гудели и кружили долго, выбирали, обстоятельно прицеливались, потом ухали бомбы, иногда близко. Одна ляпнула прямо на кожевенный завод Кобца. Мы их не боялись: ни одна советская бомба никогда не падалана жилье, но только на заводы, мосты, казармы, станции. Всембыло известно, что партизаны сперва сообщают объекты, а приналогах подают сигналы фонарями. Для этого нужно было сидетьрядом с объектом и мигать, вызывая бомбы на себя. Так утверждали у нас на Куреневке, и похоже было, что этодействительно гак. 2 мая 1943 года в Оперном театре должен был состоятьсябольшой концерт. У входа толпились празднично настроенныенемцы; подкатывали машины высаживались генералы, дамы; солдатня шла на балконы. Налет начался, когда стемнело. Бомба попала прямо в Оперныйтеатр, пробила потолок и врезалась в партер. Сплошноеневезение с этими театрами! она не разорвалась, единственнаясоветская бомба из сброшенных на Киев, которая не разорвалась, чтоб ее черт взял! Она только убила человек семь немцев впартере, так что кусочки их полетели даже на сцену, да вызваластрашную панику. Погас свет, все кинулись в двери, лезли поголовам, обезумевшая толпа выкатывалась и разбегалась оттеатра, артисты в гриме и костюмах бежали по улицам. Так продолжалось асе лето. Казалось, сам воздух насыщенкаким-то нервным напряжением, тревогой, ожиданием. Пожары ивзрывы расширялись. Произошло немаловажное событие для меня: 18 августа 1943года мне исполнилось четырнадцать лет, я стал совершеннолетним-- подлежащим официально угону в Германию и прочее.
Данная страница нарушает авторские права?