Глава 6. Мы затаились в темноте, почти не дыша

Мы затаились в темноте, почти не дыша. Когда звук сирены затих вдали, все немного расслабились, чтобы перевести дух. Сара всхлипывала и пыталась выдернуть связанные руки из хватки Шона. Он посмотрел на меня с немой просьбой успокоить девушку.

— Никто не причинит тебе вреда, — сказала я. Она прикрывала свой раздутый живот руками, как щитом, и продолжала плакать, переводя встревоженный взгляд с одного из нас на другого. Кара театрально вздохнула, что-то в этой девочке явно ее раздражало. Я вспомнила, как солдат, бросив на Сару лишь беглый взгляд, назвал ее шлюхой, и подумала, была ли она на самом деле проституткой.

— Все хорошо, — успокаивала я. — Мы выбрались.

Но хотя мой голос был спокойным, кровь гудела, как будто в меня только что ударила молния. Над плечом Сары я поймала взгляд Чейза, прямо перед тем как он захлопнул дверь. В его глазах читалась смесь удивления и тревоги, это был тот немой язык, на который мы оба уже выучились полагаться.

— Мы выбрались, — снова сказала я. Но до безопасности было еще далеко.

В дверь постучали, и Чейз выглянул в щель, держа руку на пистолете, висевшем на поясе. У меня перехватило дыхание, когда он отошел в сторону, давая войти человеку в кепке и рваной одежде.

— Думаешь, они тебя узнали? — с ухмылкой спросил меня Риггинс, выжимая свой головной убор. Вода стекала с рукавов его рубашки. Дыхание с трудом вырывалось из моего горла.

— Я видел тебя на другой стороне улицы, — сказал Шон. Я не была уверена, что это правда, но ничего не сказала. Я напрочь забыла, что Риггинс должен был следовать за нами. Учитывая нашу историю, это не добавило бы мне ощущения безопасности.

— Я знал, что стрелок все еще здесь, — сказал Риггинс.

— Ну да, с чего бы это? — спросила Кара.

Он приложил указательный палец ко лбу.

— Называй это моим шестым чувством. — Кара закатила глаза, а он повернулся ко мне. — Для новичка ты слишком шустрая. Я все время держал Дженнингса в поле зрения, но стоило мне моргнуть, как ты исчезла. — Это был выговор, но меня он мало волновал.

— Они потеряли друг друга, — вставила Кара.

Риггинс насмешливо поднял брови:

— Прямо перед тем, как снайпер открыл стрельбу. Как неудачно.

— У тебя какие-то проблемы? — Я так устала от его обвинений.

— Сейчас не время, — крикнул Шон.

— Две минуты, — решительно сказал Чейз. — Потом мы выходим.

Он нырнул в темноту, чтобы осмотреть другой конец магазина.

Пока Кара быстро повторяла все, что рассказали нам солдаты о снайпере, я в первый раз огляделась вокруг. В зале было почти пусто и резко пахло черной плесенью. Отсутствовали металлические стеллажи со сложенной разноцветной одеждой. В примерочных в конце зала тоже ничего не было, за исключением мерцающей паутины, тянувшейся от одной стены к другой. Хотя в помещении имелись свидетельства прошлых взломов, никто не пробирался за эти запертые двери уже год или больше.

— Готов поспорить, это правда, — услышала я Риггинса. — Добровольное вступление — отличное прикрытие. Только подумай: ты можешь развалить структуру изнутри, и никто даже не узнает.

Я была уверена, что на последней фразе он специально повысил голос, чтобы я расслышала.

Ветер принес новую волну града, забарабанившего по зданию. Когда я снова подошла к своим спутникам, то была удивлена, увидев, что Риггинс и Шон поменялись одеждой. Уже пострадавшая на Площади куртка туго обтягивала более плотное тело Риггинса, и, хотя швы натянулись, они продержатся, если он не будет много двигаться. Шон надел на голову мокрую кепку.

— Риггинс займет мое место, — сказал Шон в ответ на мое недоуменное выражение лица. — Рекрут должен ждать меня в лагере Красного Креста. Мне все еще надо привести его.

— Шон, может, тебе не стоит... — Я не могла перестать думать, что Ребекка хотела бы, чтобы я как-нибудь его остановила. — Мы можем пойти позже. Вместе.

Он натянуто улыбнулся.

— Я лучше пойду сейчас. До того как заработает радио и город будет кишеть солдатами, разыскивающими снайпера.

Он был прав, но от этого мне не стало легче.

— Время вышло, — крикнул Чейз с другого конца зала. — На улицах никого.

Я посмотрела на Шона, желая сказать что-то еще, чтобы убедить его остаться. Странно, что за такое короткое время между нами столько изменилось. Когда-то я считала его еще одним пустым, недалеким солдатом, но за его внешностью скрывалось так много. Он оказался хорошим другом, и я беспокоилась за него.

— Будь осторожен, ладно? — сказала я. — Рации все еще не работают.

— Обязательно, мамочка, — сказал он. Я прищурилась, но все равно притянула его к себе и обняла за плечи.

— Будь начеку, — тихо сказал он, перед тем как отодвинуться.

Мы пошли к заднему выходу. Сара жалась к моему боку, и я похлопала ее по плечу. Неповрежденный уголок ее рта немного приподнялся.

— Уже недалеко, — сказала я. Но, хоть я и видела промежуточный пункт на карте, я не представляла, сколько времени до него добираться.

Чейз вышиб заднюю дверь так же, как и переднюю: резко выдохнув и мощным ударом заставив дерево треснуть, а остатки стекла разлететься по черному тротуару. Буря усилилась. Я повязала на свои короткие волосы платок и подняла с земли оторванный плакат с положениями Статута о морали, чтобы прикрыть голову Сары.

И мы побежали.

Мы неслись по узким проулкам, тихим, если не считать стука градин. Риггинс был впереди, в руке он держал пистолет стволом вниз. Каждые несколько шагов я оглядывалась, чтобы удостовериться, что Чейз все еще следует за мной. Мое сердце колотилось все сильнее, и я молилась, чтобы нам больше не встретились солдаты.

Мы подошли к последнему крупному перекрестку с мертвым светофором и обнаружили, что он пуст. Когда район стал Желтой зоной, главные дороги расчистили от брошенных автомобилей, но машины МН все еще патрулировали его, так что нам нужно было сохранять осторожность. Я боялась вздохнуть, пока мы не добрались до парковки позади закрытой аптеки.

Рядом с заколоченной задней дверью, окруженной разросшейся живой изгородью, находился въезд в гараж East End Auto. Три металлические гаражные двери разъела ржавчина, а на входе для клиентов возле них висела табличка с жирными красными буквами " не работаем". Прямо под нею на прямоугольном куске жести краской было написано: " Единая страна — единая семья". Девиз ФБР, лишенный эмблемы с флагом и крестом.

Мы с Чейзом видели такой на стене промежуточного пункта на Руди-лэйн. И еще раз — на снятом с колес кузове фуры; именно тогда мы узнали о существовании перевозчика в Ноксвилле. Этот знак был везде, где действовало сопротивление; он не бросался в глаза, поскольку люди привыкли к пропаганде МН, но был заметен любому, кто искал только эти четыре слова.

Кара шагнула вперед, повернулась спиной к гаражу и ударила пяткой по двери: три быстрых удара, три медленных и снова три быстрых. Сквозь завывания ветра я едва могла расслышать металлический лязг.

Я озадаченно посмотрела на подошедшего ко мне Чейза. Вода тонкими ручейками стекала с его угольно-черных волос вдоль челюсти, и он раздраженно вытирал ее плечом.

— Сигнал SOS, — ответил он. — Азбука Морзе.

Ничего не произошло.

Я провела ладонями по рукам Сары, стараясь согреть девушку, но от холода ее кожа покрылась мурашками, губы посинели, а зубы стучали без остановки.

Риггинс схватил плакат со Статутом, которым я прикрывала ее от непогоды. Бумага уже размокла и стала полупрозрачной.

— Эй! — сказала я, притянув Сару как можно ближе к зданию, чтобы защитить ее от града. Снимать наручники было пока еще рискованно: кто-нибудь мог нас заметить. Чейз с опаской поглядывал на переулок, по которому мы пришли.

— Статья Девятая, — прочитал Риггинс, и я застыла. Последний раз их было только восемь. Эта новая была добавлена совсем недавно.

Он язвительно рассмеялся.

— " Граждане, умышлено или неумышленно оказавшие помощь нарушителям Статута о морали, лишаются права на суд и будут нести наказание по всей строгости закона". Надо же, какая ирония.

У меня внутри все оборвалось. Коротко ахнула Сара, и я снова сосредоточилась на ней; не хотелось, чтобы она была напугана так же, как я.

Я говорила себе, что Девятая статья уже не имеет значения. Мое имя уже есть в списке пяти самых разыскиваемых нарушителей. Это всего лишь еще одна Алая буква*. Как Пятая статья. И хотя мне было стыдно, но мне полегчало при мысли о том, что если нас поймают, то последствия будут одинаковыми для всех.

— Живее, Табмен! — крикнула Кара и снова ударила по гаражу.

Не успела она закончить, как дверь поднялась на высоту бедра, и Кара исчезла внутри. Риггинс последовал за ней, как и Сара. Прежде чем нырнуть следом, мы с Чейзом последний раз быстро переглянулись.

Как только мы укрылись от бури, худой темнокожий мужчина в гавайской рубашке со стуком опустил металлическую дверь на место и пристегнул ее цепью к железному крюку в полу. У мужчины был нос с горбинкой, а от уголка правого глаза до самого рта тянулся неровный серый шрам. Когда он улыбнулся, стали видны неровные белые зубы, отчего лицо сделалось более широким, а нос — более плоским. Мои плечи немного расслабились, но я не дышала, пока он не положил свой пистолет на металлическую тележку со слесарными инструментами.

Внутри гаража находились две машины. Справа от меня стоял темно-синий грузовик доставки ФБР. Я догадалась, что именно его использовал перевозчик, чтобы вывозить беглецов в безопасную зону. Рядом, в центре гаража, стоял короткобазный фургон Horizons с желтым восходящим солнцем, нарисованным на металлическом кузове, — тот самый, который команда угнала два дня назад.

— Так вот где ты его спрятала, — сказал Риггинс Каре, которая усмехнулась в ответ.

Сложно поверить: когда-то я беспокоилась о моральном облике Чейза, угонявшего машины, а теперь стояла в компании преступников перед двумя украденными грузовиками ФБР. Я сняла с головы платок и стряхнула с волос градины, зная, что выгляжу очень похожей на собаку, вернувшуюся в дом после метели. Чейз уже освободил Сару от стяжки.

— Надеюсь, ты не потянул мышцу, пока бежал к двери, — сказала Кара, напомнив мне о присутствии другого мужчины. Она ткнула кулаком в его руку, и он пошатнулся, притворяясь, что ему больно.

— Это Табмен, — сказала нам Кара. — Перевозчик экстра-класса.

Он протянул руку, и я подала ему свою. И задрожала от страха, когда в его глазах мелькнуло узнавание.

— Фото не отдает вам должного, — сказал он и приложился к моим пальцам долгим поцелуем.

Чейз прочистил горло. Внезапно помещение показалось мне слишком жарким.

— Большой парень, — заметил Табмен, направляясь к Чейзу. — Я тебя знаю. Нет, не совсем. — Он продолжал всматриваться в лицо моего друга. — Ты доставлял людей на побережье?

— Мой дядя, — взволнованно сказал Чейз, и всю неприязнь, с которой я относилась к брату его матери, перевесило абсолютное потрясение от того, что тот выжил.

Дядя забрал Чейза к себе, когда его родители и сестра погибли в автомобильной аварии, а потом во время Войны оставил одного, потому что не смог больше его обеспечивать. После расставания они виделись только однажды: сразу после того, как Чейза призвали в МН. Именно во время той случайной встречи Чейз узнал о существовании убежища.

— Он приблизительно моего телосложения, — продолжал Чейз. — На шее татуировка в виде змеи. Когда я видел его в последний раз, он носил длинные волосы. Его зовут...

— Этого я все равно не буду знать, — перебил Табмен. — Ты прав. Я видел его. Сложно забыть такую метку. — Он задумчиво провел большим пальцем по шее слева.

Я почувствовала себя так, будто меня внезапно ударили в живот. Дядя Чейза мог бы быть моей мамой, ожидающей в убежище вестей от нас. Но вместо этого мы сопроводили на промежуточный пункт кого-то другого, а сами остаемся здесь.

" Только до тех пор, пока не освободим Ребекку, — сказала я себе. — Затем мы тоже уедем".

— Значит, он добрался до места, — сказал Чейз с улыбкой облегчения. Я уже давно не видела его настолько счастливым.

Табмен сухо рассмеялся.

— О, он добрался замечательно. Хоть и не по моей линии. С другим перевозчиком, возможно из Батон-Руж или...

— Или из Харрисонбурга, — тихо сказал Риггинс, отчего у меня засосало под ложечкой.

Риггинс знал, что мы с Чейзом были на том пункте на Руди-лэйн в ночь, когда солдаты МН убили перевозчика. Мы рассказали об этом Уоллису, когда вступили в сопротивление, и если требовались доказательства, то на месте убийства были найдены отпечатки моей обуви седьмого размера.

Я хотела закрыть глаза и стереть из памяти последние минуты, но не могла. Я едва позволяла себе моргать; знала: иначе снова окажусь в том доме и увижу его раскинутые на полу ноги, услышу его хриплый голос, сообщающий нам адрес следующего промежуточного пункта.

Глаза Табмена чуть прищурились.

— Да. Или оттуда.

Значит, он слышал. Несложно было понять, насколько это на него повлияло, что неудивительно, ведь они были коллегами.

Я съежилась от оглушительного раската грома.

— Вы можете передать ему сообщение? — спросил Чейз.

— Не сейчас, — сказал Табмен. — Я пока никуда не собираюсь. Слышишь, птичка моя? — обратился он через плечо к Каре.

Его слова прервали разговор, и все замолчали, ожидая объяснений. Мой взгляд остановился на шраме на его лице, и я задалась вопросом, что заставило его принять такое решение: убийство харрисонбургского перевозчика или публикация Девятой статьи. Возможно, и то, и другое.

— И что это означает? — Из-за кабины грузовика Horizons с хмурым видом появилась Кара.

Снова раздался громовой раскат. Дождь и град стучали по дверям гаража с такой силой, что мы едва слышали друг друга. Я глянула на Сару, замечая, что она все дальше отходила от мужчин и приближалась ко мне. Нам нужно было помочь ей выбраться отсюда как можно скорее.

Табмен взял мощный фонарь, лежащий на столе рядом с его оружием, и указал нам влево, где пол переходил в красную металлическую лестницу. Внизу была темная комната с бетонными стенами — " смотровая яма", — где механики когда-то меняли автомобилям масло. Теперь же большая часть инструментов была убрана, а их места заняли коробки продуктов длительного хранения, несколько черных пластиковых мешков для мусора, в которых, скорее всего, была одежда, складной столик, стулья и несколько раскладушек. На одной из полок я заметила стопку синих карточек, в которых узнала бланки U-14 — документы, необходимые, чтобы въехать в Красную зону.

Из теней у задней стены выглядывали настороженные люди; мужчина, рядом с ним — женщина с ребенком на руках и с полдюжины молодых парней, вероятно, призывников, надеющихся укрыться в убежище. Все они внимательно смотрели на нас, прижимаясь друг к другу для моральной поддержки.

— Спокойно, ребят, — сказал им Табмен. Он указал на Чейза и Риггинса. — Это ряженые.

Меня охватила сильная дрожь, хоть я и старалась держать себя в руках. Я замерзала.

— Рассказывай давай, — сказала Кара. — Я проверяю твой склад. — Из сумки на полу она достала упаковку крекеров и бросила ее мужчине с семьей, затем стала рыться в мешке краденой одежды.

Табмен сел на складной металлический стульчик и отклонил его на задние ножки.

— Шоссе перекрыты — еще с того времени, как снайпер атаковал стол вербовки. Или ты забыла? — Он рассмеялся, будто это его развеселило.

Мы переглянулись: Табмену еще предстояло услышать о последней атаке на Площади.

— Для Сестер они не перекрыты, — сказала Кара и, взмахнув юбкой, изобразила реверанс. — Как и для солдат. И лучше всего двигаться сейчас, до того как включится радио и начнут передавать о последнем нападении снайпера. Риггинс, раздевайся.

— Да, мэм, — с готовностью сказал Риггинс.

— И отдай Табмену форму, — закончила девушка. — Мы берем синий грузовик.

Табмен резко поднял руки.

— Стой, подожди, о каком еще последнем нападении?

— Сегодня на Площади застрелили солдата, возможно, не одного, — неожиданно для самой себя начала объяснять я. Я подумала о женщине из палаточного городка, о том, как она посчитала, что это я застрелила солдат, и мысленно сморщилась. — Пока неизвестно, был ли это снайпер, — добавила я.

— О, разумеется, — фыркнул Табмен. — Кто еще это мог быть?

— Подражатель, — сказал Риггинс, и я приготовилась к вызову, которого так и не последовало. — Самозванец. Она права. Пока нам ничего неизвестно.

Я не понимала, почему он внезапно согласился со мной. Это было на него не похоже.

— В любом случае, как мы сообщим Уоллису, что берем этот грузовик, если рации не работают? — спросил Риггинс.

— У нас с Уоллисом все схвачено, — с намеком сказала Кара, отчего Риггинс взвыл. Она снова повернулась к перевозчику. — Поедем, Табмен, пожалуйста. Ну пожалуйста-пожалуйста. Не заставляй меня просить в третий раз. — Она похлопала глазами. Меня раздражала ее игривость.

Табмен сухо рассмеялся, а затем резко замолчал и моргнул, как будто внезапно что-то вспомнил.

— Ладно, хорошо, — сказал он. — Поедем через Виргинию. Скажем, что доставляем припасы в один из сестринских интернатов, и скрестим пальцы, чтобы кузов не стали обыскивать. Если поедем, пока связь не работает, они не смогут призвать на помощь товарищей. Мы вернемся домой завтра к ночи.

— Что насчет комендантского часа? — спросила я.

— Комендантский час не касается солдат, — произнесла Кара, не поднимая взгляда.

— На кону жизни людей! — огрызнулась я. — Перевозчик из Харрисонбурга умер из-за неосторожности!

Я помнила свои ощущения, когда поскользнулась в крови, покрывающей пол на кухне. Мое лицо прижималось к руке Чейза, он прикрывал мне глаза. Я помнила медный привкус, пропитавший воздух. Я все еще чувствовала его.

Кара прекратила рыться в мешке с пожертвованиями и с любопытством наклонила голову в мою сторону.

Все четыре ножки стула Табмена опустились на пол.

— Он умер из-за того, что попался.

В смотровой яме, казалось, стало теснее, и моя грудь сжалась. Ребенок плакал — тихим низким плачем, который совсем не звучал, как здоровый. Я хотела, чтобы мама успокоила свое дитя, а Сара прекратила пялиться на меня своими воспаленными испуганными глазами.

Я бросила на Кару яростный взгляд. Возможно, она очаровала Табмена, Риггинса и всех остальных в гостинице " Веланд", но не меня. Ее безрассудство подвергало нас всех опасности. Если она не начнет проявлять осторожность, кто-нибудь поплатится за это жизнью.

Чейз подошел ко мне и встал рядом, ожидая, чтобы я заговорила первой. Я потерла большим пальцем свои взлохмаченные брови и наконец выпалила:

— Мы должны остановить их. На шоссе небезопасно.

— Везде небезопасно, — ответил он. — Так, по крайней мере, у них будет надежда.

Очевидно, Чейз считал, что оно того стоит, но я не была так уверена. Того, кто надеялся, разочарование ранило куда глубже.

* * *

Раздали одежду из мешков для пожертвований. Мне досталась толстовка и какие-то старомодные брюки карго, достаточно большие, чтобы подойти Чейзу. После нашего побега мне приходилось довольствоваться тем, что было доступно.

В моей голове пульсировало от бесконечного количества воспоминаний и неотвеченных вопросов, поэтому я схватила вещи, сказала, что возьму на себя первую вахту, пока остальные будут готовиться к переезду, и поднялась по лестнице обратно в гараж. Чейз молча наблюдал за мной.

Шум бури помогал мне немного отвлечься. Я спряталась за грузовиком МН, положила фонарик на бампер лампочкой вверх и начала снимать свои темно-синие юбку и блузку. Ненастье промочило меня насквозь.

Но я все еще была жива.

Мы выполнили нашу миссию, несмотря на непредвиденные обстоятельства. Никто не попытался убить меня; ни один человек, кроме женщины из палаточного городка, не узнал меня, а она отнеслась ко мне, как к героине. Как к кому-то, кто мог бы возглавить восстание. Маме бы это понравилось.

Надо надеяться, что женщина начала распространять на Площади новость, что видела меня. Видела снайпера. Сколько людей поверит ей? Меня посетила мысль, что настоящий снайпер, должно быть, злится, что я украла его славу; возможно, ему нравилось быть в центре внимания. Я не могла быть уверена; будь я снайпером, я бы хотела заполучить всю возможную помощь. Может быть, он услышит, как я помогла Саре и остальным людям внизу, и захочет работать сообща или что-то в этом роде.

От чего я, разумеется, вежливо откажусь, потому что он-то явно слетел с катушек.

— Ау. Привет. Прости.

Я мгновенно вернулась в унизительную реальность, ясно осознавая, что на мне жалкий лифчик и хлопковые трусы. Я просто замечательно несла вахту. Даже не услышала, как Чейз поднялся по лестнице, пока он не остановился в тенях в восьми футах от меня.

Если до этого мне было холодно, то не теперь; сейчас моя кожа просто излучала жар. Я попыталась притвориться, что мне все равно, что, когда у нас наконец выдалась передышка, я не помнила, как он не хотел, чтобы я участвовала в этой миссии, или как нас разделили на Площади, но от этих попыток мои движения стали дерганными, и вместо того чтобы застегнуть молнию моих брюк карго, я завязала концы узлом.

— Это всего лишь я. — Пока я заканчивала, Чейз молча смотрел в другую сторону.

— Ты просто испугал меня, — сказала я. Это было, крайней мере, правдой.

Он начал осматривать выходы: ворота и окно, которое почти полностью было закрыто черным мешком для мусора, так что оставалась лишь небольшая щель в углу.

— Я же сказала, что возьму на себя первую вахту, — произнесла я более грубо, чем намеревалась. Он нетерпеливо почесал голову рукой и нахмурился.

— Погоди, — сказала я, когда он направился обратно к лестнице. — Останешься со мной?

Он медленно повернулся, его сдержанная улыбка немного успокоила меня.

Когда я забиралась в открытый кузов грузовика Horizons, из моей сложенной юбки выпал медальон и отскочил от закапанного маслом цементного пола. Подходя, чтобы усесться рядом со мной, Чейз поднял его. Наши ноги были достаточно близко, чтобы соприкоснуться, но не сделали этого.

— Откуда у тебя это? — спросил он, освещая медальон фонариком, чтобы рассмотреть детали.

— Это подарок от женщины, которая скрывала у себя Сару. — Я с трудом подавила зевок.

— Не теряй его. — Он передал мне подвеску, его пальцы задержались в моей ладони на несколько мгновений дольше, чем было необходимо. Его кожа всегда была такой теплой, будто внутри у него горело пламя, а от его прикосновения жестокости мира становились менее явными, как тени в сумерках.

— Я даже не знаю, что это, — сказала я, забирая медальон.

— Это святой Михаил. Архангел. Он вел ангелов добра в битве против зла.

Я не помнила, чтобы во время обязательных служб в Церкви Америки упоминали святого Михаила. Должно быть, Чейз узнал о нем до Войны.

Снова прогремел гром, и я на автомате пригнулась. Я ощущала жесткие края контрабандного серебряного кулона и наблюдала, как свет играл среди очертаний крошечной крылатой фигуры, а цепочка перекатывалась в моей ладони. Некоторое время спустя мне стало тяжело, но я не могла не думать об этом.

— Ты веришь в рай? — спросила я.

Насчет себя я сама не была уверена. Раньше я принимала это как истину, так же слепо, как в детстве верила в Санта Клауса. Но после смерти мамы меня начало глодать нестерпимое желание познать непознаваемое. Мне так сильно хотелось поверить во что-то, не подвергающееся сомнениям. Мне необходимо было знать, что где-то существовал покой.

Чейз наклонился вперед, поставив локти на колени; его лицо было скрыто в тенях.

— Ты о том, что он только для реформированных? — Последнее слово прозвучало горько и натянуто.

Я поежилась, представив, как ангелы у жемчужных врат проверяют наш статус соответствия и лишь затем решают, пропускать или нет. Спасение может быть доступно только через Реформацию. Спасение можно заслужить через реабилитацию. Это проповедовали служители Церкви Америки. ФБР, президент — все они говорили одно и то же: такие, какие вы есть, вы не подходите.

Каждое воскресенье, когда мы шли домой после службы, мама неизменно твердила мне обратное.

Мою грудь сдавило.

— Я о том, который для всех, — пояснила я свой вопрос. А когда он ничего не ответил, сказала: — Так что, веришь?

Он потеребил обтрепавшийся край своих джинсов.

— Я верю, что с хорошими людьми случаются плохие вещи. А с плохими — хорошие.

Он уходил от ответа.

— Я спрашивала не об этом.

— Знаю, — сказал он наконец. Его плечо дернулось, напоминая мне о мальчике, которым он когда-то был — до того, как мир ожесточил его. — Когда-то я верил, что, если ты поступаешь правильно, с тобой будут происходить хорошие вещи. Теперь я больше не знаю, во что верю.

— Значит, все так и заканчивается? — спросила я. — Ты умираешь, и все. Ничего больше нет? — Внутри меня поднялась паника. Я едва сумела не позволить голосу сорваться.

Я смотрела, как он с трудом сглотнул.

— Мама говорила, что есть кое-что еще. Она называла это загробным миром. Рассказывала, что смерть — это лишь мост туда, что вокруг существуют души, которые проведут нас.

Это показалось мне большей истиной, чем что-либо еще в этот момент. Я постоянно ощущала рядом призрак мамы. Он был здесь и сейчас — между мной и Чейзом.

Чейз взял меня за руку и сжал ее между своими ладонями.

— Эмбер, я думаю, что если и существует такое место — хорошее место, — то твоя мама непременно будет там.

Это произошло в мгновение ока. Боль, страх, одиночество — все то, что камнем лежало в моем животе, ринулось наружу. Мои глаза щипало, но не от слез. Я хотела расплакаться. Я хотела расплакаться уже многие дни, особенно когда случалось что-то подобное, но со времени побега с базы я этого не делала. Я заставляла себя подавить слезы, и оставалась только злость.

Все казалось неправильным. Мои мысли казались неправильными. Кожа — будто чужой. Даже от того, что Чейз сидел рядом, я чувствовала приступ клаустрофобии. Я хотела бежать. Исчезнуть. Забыться.

Я не могла остановить вопросы. Сделал ли ты достаточно? Вдруг ты мог помешать ему убить ее? Почему я не смогла воспрепятствовать этому? Почему я не предугадала того, что произошло?

Я не хотела оплакивать маму. Не хотела спрашивать себя, было ли ее тело отправлено в крематорий за базой, подобно прочему мусору. Не желала вспоминать, что она любила блины, и горячий шоколад, и контрабандные книги. Я вообще не хотела вспоминать ее, потому что не хотела, чтобы она была мертва.

Это нечестно. Маму убили только потому, что она родила меня.

В этот момент я совершенно точно поняла, почему кто-то устроил охоту на солдат.

Я стряхнула ладонь Чейза. Он выглядел невыносимо грустным, и это тоже разозлило меня. Что со мной такое? Я вымещала злобу на нем, хоть и не хотела. Ее больше нет, и он не сможет поправить это. Это нельзя поправить.

Я спрыгнула с откидного борта и стала ходить туда-сюда по гаражу.

— Может, тебе стоит поговорить со мной, — осторожно предложил он.

— Я говорила! Мы говорили! Этим ничего не исправишь!

Теперь он стоял, его руки безвольно висели. Он подошел ближе ко мне.

— Не думаю, что это так работает.

— Да кто ты мне такой, чертов психотерапевт? — взорвалась я, сжав руки в кулаки.

— Нет! — Он запустил пальцы в волосы, но его стрижка была слишком короткой, и ладонь опустилась обратно к воротнику дырявой рубашки для гольфа. — Нет, я просто твой... — Он передернул плечами. — Сосед, — пробормотал он, и его лицо потемнело. Его глаза замерли на пятне масла на полу.

— Сосед? — переспросила я, и смех, который раздался из моего горла, прозвучал так злобно, что я отвернулась, чтобы не видеть, как его лицо отразит мою жестокость. Я для него не лучший друг. Не девушка. Просто соседка. Мои мысли переметнулись на Сару, на ее когда-то красивое платье, и внезапно мне до тошноты захотелось узнать, как Чейз проводил свои ночи в ФБР.

Тишина звенела напряжением. Ее прервал еще один раскат грома.

В том, как он посмотрел на меня, было что-то странное, будто он задал вопрос и ждал ответа. Будто желал, чтобы я ответила, но как я могла? Я не знала, кто мы, не знала, было ли то, что я чувствовала, достаточно сильным, чтобы умереть ради этого.

— Загружаем грузовик, — объявил Риггинс с лестницы. Я вздрогнула от звука его голоса и заметила, что Кара находится рядом с ним. Задалась вопросом, как давно они там стоят.

Чейз отошел, отводя взгляд.

— Хорошо, — сказал он.

Часом позже Кара и Табмен, в форме МН, повели украденный ведомственный грузовик, полный беженцев, на восток под предлогом доставки провизии в бесплатную столовую Мэривилля. Я молилась, чтобы посты увидели автомобиль МН, увидели Табмена и Кару в форме и пропустили их без вопросов. С Девятой статьей или без нее, в случае поимки они будут мертвы.

*«Алая буква» (англ. The Scarlet Letter) — роман американского писателя Натаниеля Готорна. Героиня романа в отсутствие мужа зачала и родила девочку. За супружескую измену горожане подвергают её наказанию — она привязана к позорному столбу и обязана всю жизнь носить на одежде вышитую алыми нитками букву «А» (сокращение от «адюльтер»).