Глава 20. Миляга и Пай двигались по Паташокскому шоссе уже в течение шести дней (определяемых не по часам на запястье у Пая

Миляга и Пай двигались по Паташокскому шоссе уже в течение шести дней (определяемых не по часам на запястье у Пая, а по то усиливающемуся, то ослабевающему свечению павлиньего неба). Так или иначе на пятый день часы приказали долго жить, сведенные с ума, по предположению Пая, магнитным полем вокруг города пирамид, который они проезжали. С тех пор, хотя Миляге и хотелось сохранить некоторое представление о том, как течет время в покинутом ими Доминионе, это было уже невозможно. За несколько дней их организмы приспособились к ритму нового мира, и он направил свое любопытство на более подходящие объекты, в основном - на местность, по которой они путешествовали.

Характер местности часто менялся. В первую неделю они проехали равнину и оказались в районе лагун - Козакозе, на пересечение которого потребовалось два дня, а потом они оказались среди рядов древних хвойных деревьев, таких высоких, что облака застревали в их верхушках и висели там, словно гнезда пернатых обитателей эфира. На другой стороне этого величественного леса горы, которые Миляга заметил еще несколько дней назад, стали видны уже довольно отчетливо. Пай сообщил ему, что хребет называется Джокалайлау, и предание гласит, что эти высоты были вторым (после Холма Липпер Байак) местом отдыха Хапексамендиоса на Его пути по Доминионам. Можно было подумать, что места, по которым они проезжали, не случайно напоминают пейзажи Пятого Доминиона. Они были выбраны как раз из-за этого сходства. Незримый прошел по Имаджике, роняя по пути семена человеческого рода, вплоть до самого края своего святилища, для того чтобы побудить на новые свершения свой любимый вид. И как всякий хороший садовник, Он разбросал эти семена там, где была наибольшая надежда на их процветание. Там, где местная растительность могла быть легко уничтожена или потеснена, там, где жизнь была достаточно тяжелой, чтобы выжили лишь самые стойкие, и в то же время земля была достаточно плодородной, чтобы они смогли прокормить своих детей, где шел дождь, где был свет, где все превратности жизни, укрепляющие вид внезапными катастрофами - бури, землетрясения, наводнения, - встречались в изобилии.

Но хотя многое казалось земному путешественнику знакомым, все же ничего, включая самый ничтожный камешек под ногами, не было точно таким же, как в Пятом Доминионе. Некоторые из этих несоответствий сразу же бросались в глаза: зелено-золотой цвет неба, например, или слоноподобные улитки, ползающие под увенчанными облачными гнездами деревьями. Другие несоответствия были менее явными, но не менее причудливыми, - вроде диких собак, время от времени появлявшихся рядом с дорогой, с бесшерстной, сверкающей, как патентованная кожа, шкурой, - и не менее гротескными, - вроде рогатых воздушных змеев, которые кидались на любое мертвое или почти мертвое животное на дороге и отрывались от трапезы, расправляя свои багровые крылья, словно плащи, только когда оказывались уже почти под колесами, - и не менее абсурдных, - вроде многотысячных колоний белоснежных ящериц, которые собирались по краю лагун и, подчиняясь волнообразно распространяющемуся среди них внезапному импульсу, совершали головокружительные акробатические сальто.

Возможно, попытка найти новые формы выражения для этого опыта была заранее обречена на провал, ибо размножение простым делением различных баек о путешествиях просто-напросто истощило словарь новых открытий. Но тем не менее Миляга раздражался, когда обнаруживал, что находится во власти клише. Путешественник, воодушевленный нетронутой красотой или устрашенный природным варварством. Путешественник, глубоко тронутый посконной мудростью, или остолбеневший от невиданных достижений научно-технического прогресса. Снисходительный путешественник, смиренный путешественник, путешественник, жадный до новых горизонтов, и путешественник, горестно томящийся по дому. Из всего этого списка банальностей, пожалуй, только последняя ни разу не срывалась с уст Миляги. Он думал о Пятом Доминионе, только когда эта тема всплывала в разговоре с Паем, что происходило все реже и реже, так как практические нужды требовали к себе все больше внимания. Сначала с едой, ночлегом и топливом для машины не было никаких проблем. Вдоль шоссе постоянно попадались маленькие деревеньки и кемпинги, в которых Пай, несмотря на отсутствие наличных, всегда умудрялся раздобыть им жратвы и обеспечить ночлег. Миляга сообразил, что у мистифа есть в запасе множество мелких трюков, которые помогают ему так использовать своя обольстительные способности, что даже самый хищный хозяин кемпинга становится уступчивым и мягким, как шелк. Но когда они пересекли лес, проблем стало больше. Основная масса попутных машин свернула на перекрестках, и шоссе из оживленной магистрали с великолепным покрытием выродилось в двухполосную дорогу, на которой ям было больше, чем асфальта. Украденный Паем автомобиль не был приспособлен к превратностям долгого путешествия. Он начал выказывать признаки усталости, и, принимая во внимание приближение гор, они решили остановиться в следующей деревне и выменять его на более надежную модель.

- На что-нибудь такое, что еще способно дышать, - предложил Пай.

- Кстати говоря, - сказал Миляга, - ты ни разу не спросил меня о Нуллианаке.

- А о чем была спрашивать?

- О том, как я его убил.

- Я полагаю, ты использовал свое дыхание.

- Похоже, ты не слишком этому удивлен.

- А как иначе мог бы ты это сделать? - заметил Пай с обескураживающей логичностью. - У тебя была воля, и у тебя была сила.

- Но откуда я их взял? - спросил Миляга.

- Они у тебя всегда были, - ответил Пай, что навело Милягу на гораздо большее количество вопросов, чем он первоначально собирался задать. Он начал было формулировать один из них, но неожиданно почувствовал, что его укачивает. - Пожалуй, неплохо бы остановиться на несколько минут, - сказал он. - Кажется, меня сейчас вырвет.

Пай остановил машину, и Миляга вышел. Небо темнело, и какой-то ночной цветок наполнял своим сильным ароматом охлаждающийся воздух. Со склонов над ними сходили стада издававших протяжное мычание белобоких животных, в сумерках покидавших свои постоянные пастбища. Скорее всего, они были родственниками земных яков, но здесь их называли доки. Опасные приключения в Ванаэфе и на забитой до отказа дороге в Паташоку казались теперь очень далекими. Миляга глубоко дышал, и тошнота, как, впрочем, и вопросы, уже больше не беспокоила его. Он поднял взгляд на первые звезды. Некоторые из них были красными, как Марс, другие - золотыми: осколки дневного неба, отказавшиеся погаснуть.

- Скажи, этот Доминион находится на другой планете? - спросил он у Пая. - Мы в какой-то другой галактике?

- Нет. Пятый Доминион отделен от остальных не космическим пространством, а Ин Ово.

- А вся Земля входит в Пятый Доминион или только часть ее?

- Не знаю, - сказал Пай. - Думаю, что вся. Но у каждого своя теория.

- Какая у тебя?

- Ну, когда мы будем перемещаться из одного Примиренного Доминиона в другой, ты все поймешь. Между Четвертым и Третьим, Третьим и Вторым существует множество проходов. Мы войдем в туман и выйдем из него уже в другом мире. Очень просто. Но, мне кажется, границы подвижны. По-моему, на протяжении столетий они меняются. Меняются и очертания Доминионов. Может быть, точно так же будет и с Пятым. Если он будет примирен, границы его распространятся до тех пор, пока у всей планеты не будет доступа к остальным Доминионам. Честно говоря, никто не знает, как выглядит Имаджика в целом, потому что никто никогда не составлял карты.

- Но кто-то должен попытаться.

- Может быть, ты и есть тот человек, который сделает это, - сказал Пай. - Перед тем как стать путешественником, ты был художником.

- Я был специалистом по подделкам, а не художником.

- Но у тебя умелые руки, - сказал Пай.

- Умелые, - согласился Миляга тихо, - но никогда не знавшие вдохновения.

Эта грустная мысль заставила его немедленно вспомнить о Клейне и обо всех остальных своих знакомых, которых он оставил на земле, - о Юдит, Клеме, Эстабруке, Ванессе и других. Чем они заняты в эту прекрасную ночь? Заметили ли они его исчезновение? Едва ли.

- Тебе лучше? - спросил Пай. - Впереди у дороги я вижу огни. Может быть, это последний населенный пункт перед горами.

- Я в хорошей форме, - сказал Миляга, забираясь обратно в машину.

Они проехали около четверти мили и увидели деревню, перед которой их продвижение было остановлено появившейся из сумерек девочкой, перегонявшей через дорогу своих доки. Она была во всех отношениях нормальным тринадцатилетним ребенком, за одним лишь исключением: ее лицо и те части ее тела, которые выступали из-под ее простого платья, были покрыты оленьим пушком. На локтях и на висках, где пух рос особенно длинным, он был заплетен в косички, а на затылке девочка вплела в него разноцветные ленты.

- Что это за деревня? - спросил Пай, пока последний доки тащился через дорогу.

- Беатрикс, - сказала она, и от себя добавила:

- Нет места лучше ни в каком раю.

Потом, согнав с дороги последнее животное, она растворилась в сумерках.

Улицы Беатрикса оказались не такими узкими, как в Ванаэфе, но и они не были приспособлены для езды на автомобилях. Пай запарковал машину на самой окраине, и они отправились по деревне пешком. Скромные дома были построены из охристого камня и окружены посадками растения, представлявшего собой гибрид березы и бамбука. Огни, которые Пай заметил издалека, светились не в окнах: это оказались подвешенные к деревьям фонари, ярко освещавшие улицы. Почти каждый участок мог похвастаться своим фонарщиком. Их роль исполняли дети с лохматыми лицами, как у пастушки. Некоторые сидели на корточках под деревьями, а некоторые небрежно уселись на ветках. Почти во всех домах были открыты двери, и из нескольких доносилась музыка. Фонарщики подхватывали мелодию и танцевали под нее в пятнах света. Если бы Милягу спросили, он сказал бы, что жизнь здесь хорошая. Не слишком бурная, может быть, но хорошая.

- Мы не можем обмануть этих людей, - сказал Миляга. - Это было бы нечестно.

- Согласен, - ответил Пай.

- Так как же нам обойтись без денег?

- Может быть, они согласятся обменять машину на хороший обед и парочку лошадей.

- Что-то я не вижу здесь лошадей.

- Сойдет и доки.

- Мне кажется, они слишком медлительны.

Пай указал Миляге на вершины Джокалайлау. Последние следы дня еще медлили на их снежных склонах, но при всей их красоте горы были такими громадными, что глаз едва мог различить уходившие в небеса пики.

- Медленно, но верно - это как раз то, что понадобится нам там, - сказал Пай. Миляга согласился с ним. - Пойду попробую найти кого-нибудь главного, - сказал мистиф и направился к одному из фонарщиков.

Привлеченный звуками хриплого хохота, Миляга прошел немного дальше и, повернув за угол, увидел дюжины две деревенских жителей, в основном мужчин и мальчишек, стоявших перед театром марионеток, устроенным под навесом одного из домов. Спектакль, который они смотрели, находился в полном противоречии с мирной атмосферой деревни. Судя по шпилям, нарисованным на заднике, действие происходило в Паташоке, и в тот момент, когда Миляга присоединился к зрителям, два персонажа - толстенная женщина и мужчина с пропорциями зародыша и умственными способностями осла - находились в самом разгаре такой яростной семейной ссоры, что шпили сотрясались. Кукловоды - три худых молодых человека с одинаковыми усами - не считали нужным прятаться и, возвышаясь над балаганом, произносили хриплый диалог, сопровождаемый звуковыми эффектами и сдобренный барочными непристойностями. Потом появился еще один персонаж - горбатый брат Пульчинеллы - и незамедлительно обезглавил остолопа. Голова полетела на землю. Толстуха упала перед ней на колени и зарыдала. После этого из-за ушей отрубленной головы появились ангельские крылышки, и она полетела в небеса под фальцет кукловодов. Последовали заслуженные аплодисменты зрителей, во время которых Миляга увидел на улице Пая. Рядом с мистифом был подросток с кувшиноподобными ушами и волосами до пояса. Миляга пошел им навстречу.

- Это Эфрит Великолепный, - сказал Пай. - Он говорит - подожди секундочку, - так вот, он говорит, что его матери снятся сны о белых, лишенных меха мужчинах, и ей хотелось бы с нами встретиться.

Улыбка, пробившаяся сквозь волосяной покров Эфрита, была кривоватой, но обаятельной.

- Вы ей понравитесь, - объявил он.

- Ты уверен?

- Разумеется!

- Она покормит нас?

- Ради лысого беляка она сделает все, что угодно, - ответил Эфрит.

Миляга бросил на мистифа исполненный сомнения взгляд.

- Надеюсь, ты все хорошо обдумал, - сказал он.

Эфрит повел их за собой, болтая по дороге. В основном, его интересовала Паташока. Он сказал, что мечтает увидеть этот великий город. Не желая разочаровывать мальчика признанием, что он ни разу не пересек границу городских ворот, Миляга сообщил, что Паташока - обитель непередаваемого великолепия.

- Особенно это относится к Мерроу Ти-Ти, - сказал он.

Мальчик радостно улыбнулся и сказал, что сообщит всем, кого знает, о том, что встретил безволосого белого человека, который видел Мерроу Ти-Ти. " Вот из такой невинной лжи, - поразмыслил Миляга, - и создаются легенды". У двери дома Эфрит сделал шаг в сторону, чтобы Миляга первым переступил порог. Его появление испугало находившуюся внутри женщину. Она уронила кошку, которой расчесывала шерсть, и немедленно упала на колени. В смущении Миляга попросил ее встать, но произошло это только после долгих уговоров. Но даже поднявшись на ноги, она продолжала держать голову склоненной, украдкой кося на него своими маленькими черными глазками. Она была низкого роста - едва ли выше, чем ее сын, - и лицо ее под пухом имело правильную форму. Она сказала, что ее зовут Ларумдэй и что она с радостью примет Милягу и его леди (она имела в виду Пая) под гостеприимный кров своего дома. Младшего сына Эмблема заставили помогать готовить еду, а Эфрит принялся рассуждать о том, где они могут найти покупателя для своей машины. Ни одному человеку в деревне она не нужна, но на холмах живет мужчина, которому она может пригодиться. Звали его Коаксиальный Таско, и Эфрит испытал значительное потрясение, узнав о том, что ни Миляга, ни Пай ни разу о нем не слышали.

- Все на свете знают Беднягу Таско, - сказал он. - Когда-то он был Королем в Третьем Доминионе, но потом его народ был истреблен.

- Ты сможешь представить меня ему завтра утром? - спросил Пай.

- Ну, так до утра еще сколько времени! - сказал Эфрит.

- Тогда сегодня вечером, - сказал Пай. На том они и договорились.

Появившаяся на столе еда была проще той, что им подавали во время их путешествия, но от этого не стала менее вкусной: мясо доки, вымоченное в вине из корнеплодов, хлеб, разные маринованные продукты, в том числе и яйца размером с небольшую буханку, и похлебка, которая обжигала горло не хуже красного перца, так что у Миляги, к нескрываемой радости Эфрита, даже выступили слезы. Пока они ели и пили (вино было крепким, но мальчишки глушили его, словно воду), Миляга задал вопрос о виденном театре марионеток. Всегда готовый похвастаться своими познаниями, Эфрит объяснил, что кукловоды отправляются в Паташоку впереди воинства Автарха, которое спустится с гор через несколько дней. " Кукловоды очень популярны в Изорддеррексе", - сказал он, и в этот момент Ларумдэй велела ему замолчать.

- Но мама... - начал было он.

- Я же говорю, замолчи! Я не позволю говорить об этом месте в моем доме. Твой отец пошел туда и не вернулся. Не забывай об этом.

- Я собираюсь отправиться туда, после того как увижу Мерроу Ти-Ти, как мистер Миляга, - с вызовом заявил Эфрит и заработал звонкий подзатыльник.

- Хватит, - сказала Ларумдэй. - Мы и так уже слишком много говорили этим вечером. Не мешает чуть-чуть и помолчать.

Разговор после этого затих, и только после того, как трапеза была окончена и Эфрит стал готовиться отвести Пая на холм, чтобы встретиться с Беднягой Таско, настроение его улучшилось, и ключ энтузиазма забил из него с новой силой. Миляга хотел пойти с ними, но Эфрит объяснил, что его матери (в этот момент ее не было в комнате) хотелось бы, чтобы он остался.

- Будь с ней поласковее, - заметил Пай, когда мальчик вышел на улицу. - Если Таско не понадобится машина, возможно, нам придется продать твое тело.

- А я-то думал, ты у нас специалист по таким вещам, а не я, - ответил Миляга.

- Ну-ну, - сказал Пай с усмешкой. - Я думал, мы договорились не касаться моего сомнительного прошлого.

- Ну так иди, - сказал Миляга. - Оставь меня в ее нежных объятиях. Боюсь только, придется тебе вытаскивать шерсть у меня между зубов.

Главу семьи он нашел на кухне: она замешивала тесто для завтрашнего хлеба.

- Вы оказали великую честь нашему дому тем, что пришли сюда и разделили нашу трапезу, - сказала она, не отрываясь от работы. - И, пожалуйста, не подумайте обо мне плохо из-за того, что я спрашиваю... - Голос ее снизился до испуганного шепота. - Чего вы хотите?

- Ничего, - ответил Миляга. - Вы и так уже были более чем щедры ко мне.

Она с обидой посмотрела на него, словно желая показать, как это жестоко с его стороны дразнить ее таким вот образом.

- Мне снилось, что кто-то придет сюда, - сказала она. - Белый и без меха, как вы. Я не была уверена, мужчина это или женщина, но теперь, когда вы сидите за этим столом, я вижу, что это были вы.

" Сначала Тик Ро, - подумал он. - А теперь и эта женщина. Что такого особенного в его лице? Что заставляет людей думать, что они знают его? Неужели у него есть двойник, который разгуливает по Четвертому Доминиону? "

- А кем вы меня считаете? - спросил он.

- Я не знаю, кто вы, - ответила она. - Но я знала, что, когда вы придете, все изменится.

Неожиданно, когда она говорила, глаза ее наполнились слезами, которые потекли вниз по шелковистому меху ее щек. Вид ее горя расстроил и его, но не потому, что он дал повод для ее слез, а по какой-то непонятной причине. Не было сомнений - он снился ей. Выражение потрясенного узнавания на ее лице, появившееся, когда он вошел, достаточно красноречиво об этом свидетельствовало. Но что означал этот факт? Они с Паем оказались здесь случайно. Завтра утром они уйдут, покинут мельничную запруду Беатрикса, не оставив после себя даже кругов на воде. После того как он покинет деревню, он не будет иметь никакого значения для жизни этой семьи, разве что как тема для разговоров.

- Я надеюсь, что ваша жизнь не изменится. Кажется, здесь очень неплохо.

- Действительно, - сказала она, утирая слезы. - Здесь безопасно. В таком месте хорошо растить детей. Я знаю, что Эфрит скоро уйдет. Он хочет увидеть Паташоку, и я не смогу его остановить. Но Эмблем останется. Он любит холмы, ему нравится ухаживать за доки.

- И вы тоже останетесь?

- Да. Мои путешествия уже закончились, - сказала она. - В молодости я жила в Изорддеррексе, неподалеку от Оке Ти-Нун. Там я и встретилась с Элои. Когда мы поженились, мы сразу же уехали. Это ужасный город, мистер Миляга.

- Если это такой плохой город, то зачем же он туда вернулся?

- Его брат вступил в армию Автарха, и, когда Элои услышал об этом, он отправился туда, чтобы попытаться убедить его дезертировать. Он сказал, что это позор для всей семьи - иметь брата, который получает мзду от убийцы.

- Он человек с принципами.

- О да, - сказала Ларумдэй с нежностью в голосе. - Он прекрасный человек. Спокойный, как Эмблем, но с любопытством Эфрита. Все книги в доме - его. Он читал все подряд.

- Как давно он ушел?

- Уже слишком давно, - ответила она. - Боюсь, его брат убил его.

- Брат убил брата? - сказал Миляга. - Нет. Я не могу в это поверить.

- В Изорддеррексе с людьми происходят странные вещи, мистер Миляга. Даже хорошие мужчины сбиваются с пути.

- Только мужчины?

- Этим миром правят мужчины, - сказала она. - Богини УШЛИ из него, и мужчины захватили власть повсюду.

В ее словах не было обвинения. Она просто говорила об этом, как о свершившемся факте, и ему нечего было возразить ей. Она спросила его, не заварить ли чай, но он отказался, сказав, что хочет прогуляться и подышать немного свежим воздухом, а может быть, и разыскать Пай-о-па.

- Она очень красивая, - сказала Ларумдэй. - Но умна ли она?

- О да, - заверил он. - Она очень умная.

- Ум - редкое качество у красавиц, не правда ли? спросила она. - Странно, что я не видела ее во сне за столом рядом с вами.

- Может быть, видели, но забыли.

Она покачала головой.

- Нет, этот сон мне снился много раз, и он всегда был одним и тем же. Кто-то белый, без меха, сидит за моим столом и ест вместе с моими сыновьями и со мной.

- Боюсь, я недостаточно блестящий гость, - заметил Миляга.

- Но ваш приход - это только начало, правда? - сказала она. - А что произойдет потом?

- Я не знаю, - ответил он. - Может быть, ваш муж вернется домой из Изорддеррекса.

Она посмотрела на него в сомнении.

- Что-то произойдет, - сказала она. - Что-то, что изменит нас всех.

Эфрит сказал, что подъем будет легким, и с точки зрения крутизны уклона его действительно можно было считать таковым. Но темнота сделала легкий путь трудным даже для такого проворного существа, как Пай-о-па. Однако Эфрит оказался заботливым проводником: замедлял шаг, когда замечал, что Пай отстает, и предупреждал его о местах с неустойчивым грунтом. Через некоторое время они уже оказались высоко над деревней, и снежные пики Джокалайлау показались над верхушками холмов, в окружении которых спал Беатрикс. Но сколь высокими и величественными ни были эти горы, за ними виднелись нижние склоны еще более огромных пиков, вершины которых терялись в кучевых облаках. В нескольких ярдах Пай заметил вырисовывающийся на фоне неба силуэт дома, на веранде которого горел свет.

- Эй, Бедняга! - позвал Эфрит. - К тебе пришли! К тебе пришли!

Однако ответа не последовало, и они подошли к дому, единственным живым обитателем которого было пламя лампы. Дверь была открыта, на столе стояла еда. Но вокруг не было и следа Бедняги Таско. Эфрит оставил Пая на веранде и отправился на поиски. Скот в корале позади дома топтался в темноте, издавая нечленораздельные звуки. Воздух был насыщен! тревогой и беспокойством.

Через несколько секунд появился Эфрит и сказал:

- Я нашел его: он на холме! Почти на самой верхушке.

- Что он там делает? - спросил Пай.

- Может быть, смотрит на небо. Мы поднимемся. Он не будет против.

Они продолжили подъем, и теперь их присутствие было замечено фигурой на вершине.

- Кто там? - крикнул он вниз.

- Это я, Эфрит, мистер Таско. Я с другом.

- У тебя слишком громкий голос, мальчик, - раздалось в ответ. - Пожалуйста, потише.

- Он хочет, чтобы мы не шумели, - прошептал Эфрит.

- Я понял.

Здесь, на высоте, дул холодный ветер, и это навело Пая на мысль о том, что ни у Миляги, ни у него нет подходящей одежды для предстоящего путешествия. Коаксиальный же явно забирался сюда регулярно: на нем были шуба и меховая шапка-ушанка. Было очевидно, что он не из этих мест. Потребовалось бы не меньше трех деревенских жителей, чтобы сравняться с ним в массе и силе, а кожа его была почти такой же темной, как у Пая.

- Это мой друг Пай-о-па, - шепнул ему Эфрит, когда они оказались совсем рядом.

- Мистиф, - внезапно произнес Таско.

- Да.

- Ага. Так ты нездешний?

- Да.

- Из Изорддеррекса?

- Нет.

- Ну что ж, хоть это хорошо. А то столько незнакомцев, и все за одну ночь. Что это нам сулит?

- Еще кто-то пришел? - спросил Эфрит.

- Послушай... - сказал Таско, устремив взор через долину по направлению к черным склонам. - Неужели ты не слышишь шум машин?

- Нет. Только ветер.

В ответ Таско подхватил мальчика и уже в физическом смысле направил его в сторону источника звука.

- А теперь слушай! - сказал он яростно.

Ветер донес еле слышный шум, который мог бы оказаться отдаленным громом, если бы не был постоянным. Источник его, без сомнения, находился не в деревне, да и не похоже было, что в холмах ведутся земляные работы. Это был звук Работавших в ночи двигателей.

- Они едут к долине.

Эфрит издал радостный клич, который был прерван Таско, резко хлопнувшим ладонью ему по губам.

- Чего ты так радуешься, дитя? - спросил он. - Ты что, не знаешь, что такое страх? Да, наверное, действительно не знаешь. Ну что ж, учись бояться. - Он сжал Эфрита так крепко, что мальчик стал брыкаться, пытаясь высвободиться. - Эти машины едут из Изорддеррекса. От Автарха. Теперь понимаешь?

Наконец он отпустил Эфрита, и тот попятился от него, испугавшись самого Таско уж никак не меньше, чем едущих где-то далеко машин. Таско отхаркался и сплюнул комок мокроты в направлении звука.

- Может быть, они минуют нас, - сказал он. - Они могут поехать и другими долинами. Им необязательно ехать через нашу. - Он снова сплюнул. - Ладно, нет никакого смысла здесь стоять. Чему быть, того не миновать. - Он повернулся к Эфриту. - Прости меня, если я был груб с тобой, мальчик, - сказал он. - Но я услышал эти машины. Они точно такие же, как и те, что истребили мой народ. Поверь мне, их не стоит приветствовать радостными возгласами. Понял?

- Да, - сказал Эфрит, но Пай усомнился в искренности его ответа. Перспектива прибытия этих грохочущих штук наполняла мальчишку не ужасом, а только возбуждением.

- Так скажи мне, что тебе нужно, мистиф, - сказал Таско, начиная спускаться с холма. - Ты ведь взобрался на этот холм не для того, чтобы посмотреть на звезды? Или все-таки для этого? Ты влюблен?

Эфрит захихикал в темноте у них за спиной.

- Даже если бы это было правдой, я все равно бы не стал об этом говорить, - ответил Пай.

- Так в чем же дело?

- Я приехал сюда с другом из... далеких мест, и наш автомобиль скоро откажет. Нам нужно обменять его на животных.

- Куда вы направляетесь?

- В горы.

- Вы подготовились к этому путешествию?

- Нет. Но мы займемся этим.

- Чем раньше вы уйдете из долины, тем безопаснее для нас, я думаю. Одни незнакомцы притягивают других.

- Вы поможете нам?

- Вот что я предлагаю, - сказал Таско. - Если вы покинете Беатрикс прямо сейчас, я позабочусь, чтобы вы получили запасы и двух доки. Но вы должны поторопиться, мистиф.

- Я понимаю.

- Если вы уедете прямо сейчас, может быть, машины пройдут мимо.

Без проводника Миляга вскоре заблудился на погруженном во мрак холме. Но вместо того чтобы повернуть назад и подождать Пая в Беатриксе, он продолжал ползти вверх, надеясь, что с вершины откроется красивый вид, и ветер прочистит ему мозги. Прохладный ветер, величественная панорама. Впереди хребет за хребтом терялся в туманной дали, и наиболее удаленные вершины были так высоки, что он засомневался, сможет ли Пятый Доминион похвастаться столь же высокими горами. Позади него среди расплывчатых силуэтов холмов виднелся лес, сквозь который они проезжали.

И вновь ему захотелось, чтобы у него была с собой карта территории, по которой можно было бы оценить масштаб предпринимаемого ими путешествия. Он попытался запечатлеть пейзаж в своем сознании, сделать нечто вроде наброска для полотна с изображением уходящих вдаль гор, холмов и долины. Но открывшееся перед ним зрелище подавило его попытку превратить его в символы, ограничить его и повесить в рамку. Он отказался от своего намерения и снова обратил свой взор к Джокалайлау. Но прежде чем подняться наверх, взгляд его задержался на склонах соседнего холма. Он неожиданно осознал, какой удивительной симметрией обладает долина: холмы поднимались на одну и ту же высоту слева и справа. Он стал вглядываться в склоны холма напротив. Разумеется, поиски следов жизни на таком расстоянии были абсурдным занятием, но чем пристальнее он изучал лицо холма, тем сильнее овладевала им уверенность, что перед ним - темное зеркало и кто-то, пока невидимый, изучает скрывающие его тени в поисках следов его пребывания там. Сначала эта мысль заинтриговала его, но вскоре он почувствовал испуг. Прохлада, овевавшая кожу, пробралась и в его внутренности. Его начал бить озноб. Он боялся пошевелиться, так как этот, другой, кто бы он ни был, мог заметить его, а заметив - причинить Ужасное зло. Долгое время он стоял неподвижно. Ветер налетал на него резкими порывами и приносил с собою звуки, которые он различил только сейчас. Грохот движущейся техники, жалобный вой некормленых животных, рыдания. Эти звуки и наблюдатель с противоположного, зеркального холма были как-то связаны друг с другом, он знал это. Тот, другой, пришел не в одиночку. У него были машины и звери. Он нес слезы.

Когда холод пробрал его до костей, он услышал, как Пай-о-па зовет его снизу. Он взмолился о том, чтобы ветер не переменился и не отнес этот зов, а вместе с ним и сведения о его местонахождении в направлении наблюдателя. Пай продолжал звать его, и голос его звучал все ближе и ближе. Он пережил пять ужасных минут этой пытки, и тело его разрывалось от противоположных желаний: часть его отчаянно желала, чтобы Пай оказался рядом, обнял его, сказал ему, что овладевший им страх просто нелеп; другая часть его была в ужасе от мысли, что Пай найдет его и тем самым выдаст его местонахождение существу с противоположного холма. В конце концов мистиф отказался от своих поисков и удалился на безопасные улицы Беатрикса.

Однако Миляга не покинул свое укрытие. Он подождал еще четверть часа, до тех пор пока его напряженные глаза не уловили движение на противоположном склоне. Похоже, наблюдатель оставил свой пост и двинулся на другую сторону холма. Миляга мельком увидел его силуэт, когда он исчезал за гребнем, и успел заметить, что этот, другой имеет человеческий облик, во всяком случае, в физическом смысле. Он подождал еще одну минуту, а потом стал спускаться вниз по склону. Члены его онемели, зубы стучали, мускулы свело судорогой от холода, но он двигался быстро. Раз он упал и прокатился несколько ярдов на ягодицах к вящему изумлению дремлющих доки. Пай стоял внизу, поджидая его у дверей дома Мамаши Сплендид. Пара оседланных и взнузданных животных стояла на улице. Одного из них Эфрит кормил с ладони.

- Куда ты ходил? - осведомился Пай. - Я искал тебя.

- Позже, - сказал Миляга. - Сначала мне надо согреться.

- Времени нет, - ответил Пай. - Условия сделки таковы, что в обмен на доки, еду и одежду мы отправляемся немедленно.

- Неожиданно они почувствовали огромное желание от нас отделаться.

- Так оно и есть, - раздался голос из под растущих напротив дома деревьев. Темнокожий мужчина с опаловыми, месмерическими глазами вышел из темноты.

- Тебя зовут Захария?

- Да.

- Меня зовут Коаксиальный Таско, по прозвищу Бедняга. Доки принадлежат вам. Я дал мистифу кое-какие запасы на дорогу, но, прошу вас... никому не говорите, что вы здесь были.

- Он думает, мы приносим несчастье, - сказал Пай.

- Может быть, он и прав, - сказал Миляга. - Могу я пожать вашу руку, мистер Таско, или это тоже приносит несчастье?

- Руку можете пожать, - сказал Таско.

- Спасибо вам за транспорт. Клянусь, мы никому не скажем, что были здесь. Но у меня может возникнуть желание помянуть вас в своих мемуарах.

Суровые черты Таско смягчились в улыбке.

- Это я вам тоже разрешаю, - сказал он, пожимая Миляге руку. - Но только после моей смерти, хорошо? Я не люблю, когда к моей жизни проявляют излишнее внимание.

- Согласен.

- А теперь, прошу вас... чем скорее вы удалитесь, тем раньше мы сможем притвориться, что никогда вас не видели.

Эфрит принес Миляге пальто. Оно доставало ему до пят и пахло теленком, который был рожден на нем, но Миляга обрадовался ему.

- Мама прощается с вами, - сказал мальчик Миляге. - Но она не выйдет и не встретится с вами напоследок. - Он понизил голос до смущенного шепота. - Она себе все глаза выплакала.

Миляга двинулся было к двери, но Таско перехватил его.

- Пожалуйста, мистер Захария, никаких промедлений, - сказал он. - Либо вы уедете сейчас, с нашим благословением, либо не уедете вообще.

- Он не шутит, - сказал Пай, забираясь на доки, который скосил глаз на своего ездока. - Надо отправляться.

- Неужели мы даже не обсудим маршрут?

- Таско дал мне компас и объяснил дорогу, - сказал мистиф. - Вот этим путем мы отправимся, - сказал он, указывая на узкую тропинку, ведущую вверх за пределы деревни.

С неохотой Миляга вдел ногу в кожаное стремя доки и влез в седло. Только Эфрит попрощался с ними и стиснул руку Миляги, рискуя вызвать гнев Таско.

- Когда-нибудь мы встретимся в Паташоке, - сказал он.

- Надеюсь, - ответил Миляга.

Этим их прощания и ограничились. У Миляги осталось чувство прерванного на полуслове разговора, который теперь никогда не будет окончен. Но, во всяком случае, они вышли из деревни куда лучше подготовленными к предстоящему путешествию, чем когда они вошли в нее.

***

- В чем дело-то? - спросил Миляга у Пая, когда они взобрались на возвышенность над Беатриксом, где тропа поворачивала, оставляя за пределами видимости его спокойные, ярко освещенные улицы.

- Через холмы должен пройти батальон армии Автарха, по дороге в Паташоку. Таско боялся, что присутствие чужаков в деревне может дать повод солдатам для мародерства.

- Так вот что я слышал на холме.

- Именно это ты и слышал.

- И я видел кого-то на противоположном холме. Клянусь, он высматривал меня. Нет, я не правильно говорю. Не меня, а кого-то. Вот почему я не откликнулся, когда ты искал меня.

- У тебя есть какие-нибудь мысли по поводу того, кто бы это мог быть?

Миляга покачал головой.

- Я просто почувствовал его взгляд. А потом я увидел чей-то силуэт на склоне. Бог его знает. Теперь, когда я говорю об этом, это звучит нелепо.

- В тех звуках, которые я слышал, не было ничего нелепого. Лучшее, что мы можем сделать, - это убраться отсюда как можно скорее.

- Согласен.

- Таско сказал, что к северо-востоку отсюда находится место, где граница Третьего Доминиона вклинивается в этот Доминион на большом участке - может быть, около тысячи миль. Мы сможем сделать наше путешествие короче, если попадем туда.

- Звучит неплохо.

- Но это означает, что нам надо идти через Великий Перевал.

- Звучит похуже.

- Это будет быстрее.

- Это будет смертельно, - сказал Миляга. - Я хочу увидеть Изорддеррекс. Я не хочу замерзнуть в Джокалайлау.

- Стало быть, мы пойдем более длинной дорогой?

- Я считаю, так лучше.

- Это удлинит наше путешествие на две или три недели.

- И удлинит наши жизни на много лет, - парировал Миляга.

- Можно подумать, что мы с тобой мало пожили, - заметил Пай.

- Я всегда придерживался убеждения, - сказал Миляга, - что жизнь не может быть слишком длинной, а количество женщин, которых ты любил, не может быть слишком большим.

Доки оказались послушными и надежными животными, одинаково уверенно ступавшими и по месиву грязи, и по пыли, и по мелким камушкам, и проявлявшими полное равнодушие к пропастям, которые разверзались в дюймах от их копыт, и к бурным потокам, которые пенились рядом с ними секунду спустя. И все это происходило в темноте, так как, хотя и прошло уже несколько часов, и, казалось, заре уже пора было заняться над холмами, павлинье небо спрятало свое великолепие в беззвездном сумраке.

- Может ли оказаться, что ночи здесь, наверху, длиннее, чем внизу, на шоссе? - удивился Миляга.

- Похоже на то, - сказал Пай. - Мой живот говорит мне, что солнце должно было взойти уже несколько часов назад.

- Ты всегда определяешь течение времени с помощью своего живота?

- Он более надежен, чем твоя борода, - ответил Пай.

- Где сначала появляется свет, когда наступает заря? - спросил Миляга, поворачиваясь, чтобы оглядеть горизонт. Когда он обернулся назад, в том направлении, откуда они шли, горестный стон сорвался с его губ.

- В чем дело? - сказал мистиф, останавливая своего доки и пытаясь проследить направление взгляда Миляги.

Ответа не потребовалось. Столб черного дыма поднимался между холмов, и нижняя часть его была подсвечена пламенем. Миляга уже соскользнул с седла и теперь взбирался на скалу, чтобы точнее определить местоположение пожара. Он помедлил на вершине всего лишь несколько секунд, а потом пополз вниз, обливаясь потом и тяжело дыша.

- Мы должны вернуться, - сказал он.

- Почему?

- Беатрикс горит.

- Как ты смог определить это с такого расстояния? - спросил Пай.

- Смог, черт возьми! Беатрикс горит! Мы должны вернуться. - Он взобрался на своего доки и стал разворачивать его на УЗКОЙ тропинке.

- Подожди, - сказал Пай. - Подожди, ради Бога!

- Мы должны помочь им, - сказал Миляга. - Они были так добры к нам.

- Только потому, что хотели поскорее от нас избавиться!

- Ну что ж, теперь худшее случилось, и мы должны попытаться сделать все, что в наших силах.

- Обычно ты проявлял большее благоразумие.

- Что ты имеешь в виду " обычно"? Ты ничего обо мне не знаешь, так что не пытайся судить. Если не пойдешь со мной, то и отправляйся на хер!

Доки развернулся, и Миляга пришпорил его каблуками, чтобы он шевелился. Во время их пути дорога разделялась только три или четыре раза, и он был уверен, что они смогут найти обратную дорогу в Беатрикс без особых проблем. И если он не ошибся в месте пожара, то столб дыма послужит ему мрачным указателем. Спустя некоторое время, как Миляга и предполагал, Пай последовал за ним. Мистиф был счастлив, когда его называли другом, но где-то в глубине души он был рабом.

По дороге они молчали, что было вовсе неудивительно, учитывая характер их последнего разговора. И только однажды, когда они взбирались на ступенчатый хребет (долина, в которой был расположен Беатрикс, пока еще была не видна, но уже стало ясно, что дым идет именно оттуда), Пай-о-па пробормотал:

- Почему всегда это должен быть пожар?

И Миляга понял, как бессердечно он отнесся к его нежеланию возвращаться.

Картина разрушений, которую, без сомнения, им предстояло вскоре увидеть, была эхом того пожара, в котором погибла его приемная семья (с того дня они никогда об этом не говорили).

- Может быть, дальше я отправлюсь один? - спросил он.

Пай покачал головой.

- Либо вместе, либо вообще никак, - сказал он.

Дорога стала легче. Склоны стали более пологими, и тропа более ухоженной, да и небеса наконец-то стали светлеть - наступила запоздавшая заря. К тому моменту, когда их глазам открылось зрелище разрушенного Беатрикса, великолепный павлиний хвост, который впервые вызвал восхищение Миляги в небе над Паташокой, раскрылся у них над головой, и его красота придала видневшейся внизу картине еще более мрачный вид. Пожар продолжал бушевать, но огонь уже уничтожил большинство домов и окружавшие их березово-бамбуковые рощи. Он остановил своего доки и внимательно осмотрел окрестности с этого наблюдательного поста. Разрушителей Беатрикса нигде не было видно.

- Отсюда пойдем пешком? - предложил Миляга.

- Пожалуй.

Они привязали животных и спустились в деревню. Еще до того, как они вошли в нее, их ушей достигли звуки рыданий, напомнившие Миляге те звуки, которые он слышал, застыв неподвижно На склоне холма. Он знал, что все эти разрушения каким-то образом являются следствием той незримой встречи. Хотя он и не попался на глаза наблюдателю во мраке, тот почуял его присутствие, и этого оказалось достаточно для того, чтобы обрушить все эти бедствия на Беатрикс.

- Я отвечаю за это... - сказал он. - Помоги мне Господь... Я отвечаю за это.

Он повернулся к мистифу, который замер посреди улицы с бледным и ничего не выражающим лицом.

- Оставайся здесь, - сказал Миляга. - Я пойду попробую отыскать семью.

Пай никак не отреагировал на эти слова, но Миляга предположил, что они были услышаны и поняты, и пошел в направлении дома Сплендидов. Беатрикс был уничтожен не простым огнем. Некоторые дома были опрокинуты, но не сожжены, а деревья вокруг них выдернуты с корнем. Однако нигде не было видно жертв, и Миляга начал надеяться, что Коаксиальный Таско убедил жителей уйти на холмы, прежде чем разрушители появились из темноты. Эта надежда была перечеркнута, когда он подошел к тому месту, где стоял дом Сплендидов. Как и прочие дома, он был превращен в пепелище, и дым от горящей древесины скрывал до этого момента нагроможденную напротив него ужасную груду. Здесь были все добрые граждане Беатрикса, сваленные в одну кровоточащую кучу, которая была выше его роста. Вокруг нее бродили несколько рыдающих уцелевших жителей, разыскивая своих близких в месиве искалеченных тел. Некоторые из них цеплялись за тела, которые показались им знакомыми, а другие просто стояли на коленях в смешанной с кровью грязи и причитали по покойникам.

Миляга стал обходить кучу, выискивая среди плакальщиков знакомое лицо. Один парень, которого он видел, когда тот хохотал над кукольным представлением, держал на руках тело жены или сестры, столь же безжизненное, как и те куклы, которые доставляли ему такое удовольствие. Какая-то женщина рылась среди трупов, непрерывно выкрикивая чье-то имя. Он подошел, чтобы помочь ей, но она крикнула ему, чтобы он не приближался. Пятясь назад, он увидел Эфрита. Тело мальчика лежало в куче, глаза его были открыты, а его рот - бывший источником такого ничем не омраченного энтузиазма - был разбит прикладом или ударом ноги. В этот момент Миляга хотел только одного: чтобы ублюдок, который сделал это, оказался где-нибудь поблизости. Он чувствовал, как убийственное дыхание жжет ему глотку, стремясь свершить свою безжалостную месть.

Он оглянулся в поисках какой-нибудь мишени, пусть даже это будет и не сам убийца. Кто-то с ружьем или в военной форме - человек, которого он мог бы назвать врагом. Он не помнил, чтобы ему когда-нибудь приходилось испытывать нечто подобное, но ведь раньше у него не было той силы, которой он обладал сейчас, - или, если верить Паю, он просто не знал о ее существовании. И как ни мучительны были окружавшие его ужасы, мысль о том, что он обладает такой способностью к очищению, что его легкие, горло и ладонь могут с такой легкостью вычеркнуть виновного из жизни, была бальзамом для его скорби. Он пошел прочь от пирамиды трупов, готовый при первом же удобном случае превратиться в палача.

Он завернул за угол и увидел, что путь впереди заблокирован одной из военных машин захватчиков. Он остановился, ожидая, что сейчас она повернет к нему свои стальные глаза. Это была идеальная фабрика смерти, облаченная в броню, похожую на крабовый панцирь. Колеса ее были утыканы окровавленными косами, из башенки торчало оружие. Но смерть отыскала свою фабрику. Из башенки поднимался дымок, и водитель лежал в том положении, в котором его застиг огонь, когда он выбирался из внутренностей машины. Небольшая победа, но, во всяком случае, она доказывала уязвимость этих механизмов. Когда-нибудь это знание может оказаться тем шагом, который отделяет отчаяние от надежды. Он уже было отвернулся от машины, когда его окликнули, и Таско появился из-за дымящегося остова. Лицо его было окровавлено, а одежда вся покрылась пылью.

- Плохо ориентируешься во времени, Захария, - сказал он. - Слишком поздно ушел, а теперь вернулся, и снова слишком поздно.

- Почему они сделали это?

- Автарху не нужны причины.

- Он был здесь? - сказал Миляга. Мысль о том, что Мясник из Изорддеррекса был в Беатриксе, заставила его сердце биться быстрее. Но Таско сказал:

- Кто знает? Никто никогда не видел его лица. Может быть, он был здесь вчера и пересчитывал детей, а никто даже и не заметил его.

- Ты знаешь, где Мамаша Сплендид?

- Где-то в куче.

- Господи...

- Из нее не получился бы хороший очевидец. Она совсем обезумела от горя. Они оставили в живых только тех, кто лучше других сможет рассказать историю. Зверствам необходимы очевидцы, Захария. Люди, которые разнесут весть о них повсюду.

- Они сделали это в качестве предостережения? - спросил Миляга.

Таско покачал своей огромной головой.

- Я не знаю, как работают у них мозга, - сказал он.

- Может быть, нам стоит узнать об этом, чтобы суметь остановить их.

- Я скорее умру, - ответил Таско, - чем стану копаться в таком говнище. Если у тебя хороший аппетит, то отправляйся в Изорддеррекс. Там ты получишь хорошее образование.

- Я хочу чем-то помочь здесь, - сказал Миляга. - Наверняка найдется для меня какая-то работа.

- Оставь нас, чтобы мы оплакали своих мертвецов.

Если и существовала более веская просьба удалиться, то Миляге она была неизвестна. Он порылся в поисках слов утешения или извинения, но перед лицом такого бедствия, похоже, только молчание было уместно. Он склонил голову и оставил Таско наедине с его трудной долей очевидца, вернувшись мимо горы трупов на ту улицу, где он оставил Пая. Мистиф не сдвинулся ни на один дюйм, и даже когда Миляга встал ему в затылок и спокойно сказал, что им пора ехать, прошло еще много времени, прежде чем он обернулся и посмотрел на него.

- Не надо нам было возвращаться, - сказал он.

- Пока мы теряем время, это будет происходить каждый день...

- Ты полагаешь, мы можем остановить это? - спросил Пай с ноткой сарказма.

- Мы не пойдем в обход, мы пойдем через горы. Выиграем три недели.

- Так значит, я угадал? - сказал Пай. - Ты действительно думаешь, что можешь остановить это.

- Мы не умрем, - сказал Миляга, обнимая Пай-о-па. - Я не допущу этого. Я пришел сюда, чтобы понять, и я пойму.

- Сколько еще ты сможешь вынести?

- Столько, сколько потребуется.

- Я могу напомнить тебе твои слова.

- Я и так буду помнить их, - сказал Миляга. - После этого я буду помнить все.