Глава 18

До возвеличения Изорддеррекса, предпринятого Автархом скорее по политическим, нежели по географическим причинам, город Паташока, расположенный на самом краю Четвертого Доминиона, неподалеку от границы, пролегшей между примиренными мирами и Ин Ово, справедливо претендовал на право называться самым выдающимся городом всех четырех Доминионов. Его гордые обитатели нарекли его Casje an Casje - муравейником из муравейников, местом напряженного и плодотворного труда. Близость к Пятому Доминиону сделала его особенно подверженным земным влияниям, и даже после того, как Изорддеррекс стал политическим центром Доминионов, люди, стоящие на переднем крае стиля и фантазии, по-прежнему обращали свои взоры к этому городу. Подобия автомобилей появились на улицах Паташоки гораздо раньше, чем это произошло в Изорддеррексе. Гораздо раньше, чем в Изорддеррексе, в дискотеках этого города зазвучал рок-н-ролл. Гамбургеры, кинотеатры, джинсы и другие бесчисленные приметы современности появились в нем гораздо раньше, чем в мегаполисе Второго Доминиона. Но Паташока заимствовала из Пятого Доминиона отнюдь не только модные безделушки. Та же судьба была и у различных философских и религиозных систем. В Паташоке частенько повторяли, что уроженца Изорддеррекса узнать легко, потому что выглядит он точно так же, как сам ты выглядел вчера, и верит в те же самые вещи, в которые ты верил день назад.

Но, подобно многим городам, влюбленным во все современное, Паташока обладала глубокими консервативными корнями. В то время как Изорддеррекс был городом греха, приобретшим дурную славу благодаря излишествам своих мрачных Кеспаратов, на улицах Паташоки после захода солнца воцарялись мир и покой, а их обитатели лежали в одной постели со своими супругами, изобретая очередные модные новинки. Ни в чем эта смесь шика и консерватизма не проявлялась столь явно, как в городской архитектуре. Дома, возведенные в районе умеренного климата, сильно отличавшегося от субтропиков Изорддеррекса, были построены без оглядки на те или иные климатические крайности. Либо они были элегантно классичны и строились для того, чтобы простоять до самого Судного Дня, либо своим возникновением они были обязаны очередному безумному поветрию и внушали впечатление, что их снесут через неделю-другую.

Но самые необычные зрелища встречались на окраинах Паташоки, ибо там был создан второй город, город-паразит, населенный теми жителями Четырех Доминионов, которые прибыли сюда, убегая от преследований, и рассматривали Паташоку как место, в котором свобода мысли и действия еще не превратились в пустой звук. Вопрос о том, как долго еще сохранится подобное положение, был главной темой для обсуждений в любой городской компании. Автарх направил свои военные силы в те города и государства, которые он и его советники считали очагами революционной мысли. Некоторые из этих городов были полностью сметены с лица земли, другие оказались под властью Изорддеррекса, и все проявления независимой мысли были в них быстро уничтожены. Так например, университетский городок Хезуар сровняли с землей, а мозги обучавшихся там студентов были в буквальном смысле слова вычерпаны из их черепов и свалены в кучи на улицах. Обитатели целой провинции Аззимульто были скошены болезнью, которую, по слухам, принесли в этот край агенты Автарха. Сведения о зверствах поступали из стольких источников, что люди едва ли не чувствовали себя пресыщенными при известии о новейших ужасах, до тех пор, конечно, пока кто-нибудь не спрашивал, сколько времени осталось до того момента, когда Автарх обратит свой безжалостный глаз на их огромный муравейник. Тогда их лица бледнели, и люди начинали шептаться о том, какие планы бегства или защиты разработали они на тот случай, если этот день действительно наступит, и окидывали взором свой великолепный город, созданный для того, чтобы простоять до самого Судного Дня, и думали, сколько еще осталось времени.

Хотя Пай-о-па и описал ему вкратце те силы, которые населяют Ин Ово, впечатление Миляги от темного, протеического пространства между Доминионами оказалось очень смутным, так как он был поглощен гораздо более интересным для него зрелищем - зрелищем тех изменений, которые претерпевали оба путешественника по мере того, как их тела обживались в новых условиях.

Голова его кружилась от нехватки кислорода, и он не мог сказать с уверенностью, происходило ли все это на самом деле или нет. Возможно ли, чтобы тела распускались, как цветы, и семена их внутреннего " я" разлетались в разные стороны, как об этом говорили ему его чувства? И возможно ли, чтобы эти тела были вновь воссозданы к концу путешествия, прибыв в целости и сохранности, несмотря на все перенесенные деформации? Во всяком случае, так ему показалось. Мир, который Пай называл Пятым Доминионом, свернулся у них на глазах, и они, словно летящие сны, понеслись в какой-то совершенно иной мир. Как только он увидел свет, Миляга упал на колени на твердый камень, с благодарностью упиваясь воздухом того доминиона, в котором они оказались.

- Совсем неплохо, - услышал он голос Пая. - У нас получилось, Миляга. Был такой момент, когда мне показалась, что у нас не получится, но у нас все получилось!

Миляга поднял голову, когда Пай потянул за соединявший их ремень, чтобы поставить его на ноги.

- Вставай! Вставай! - сказал мистиф. - Не годится начинать путешествие, стоя на коленях.

Миляга увидел, что вокруг - ясный день, а на небе у него над головой, переливающемся, как зелено-золотой павлиний хвост, нет ни единого облачка. Не было видно ни солнца, ни луны, но сам воздух казался светящимся, и в этом свете Миляга впервые увидел подлинный облик Пая со времени их последней встречи в огне. Возможно, в память о тех, кого он потерял, мистиф до сих пор не снял с себя одежду, которая была на нем в ту ночь, несмотря на то, что вся она обгорела и была покрыта кровавыми пятнами. Но он смыл грязь с лица, и теперь его кожа сияла в потоке ясного света.

- Рад тебя видеть, - сказал Миляга.

- Взаимно.

Он принялся развязывать соединявший их ремень, а Миляга тем временем обратил свой взгляд на местность, в которой они оказались. Они стояли неподалеку от вершины холма, в четверти мили от границ расползающегося во все стороны деловито шумевшего городка, застроенного неказистыми хибарами. От подножья холма он тянулся до середины плоской и лишенной деревьев равнины. Дальше по охристой земле шла оживленная дорога, которая увела его взгляд к куполам и шпилям мерцающего вдали города.

- Паташока? - спросил он.

- Что же еще?

- Стало быть, ты правильно выбрал курс.

- Даже в большей степени, чем я смел надеяться. Считается, что холм, на котором мы стоим, - это то самое место, где Хапексамендиос отдыхал, впервые появившись из Пятого Доминиона. Его название - Гора Липпер Байак. И не спрашивай меня, почему.

- Город осажден? - спросил Миляга.

- Вряд ли. Мне кажется, ворота открыты.

Миляга обвел взглядом возвышающиеся вдали стены и обнаружил, что ворота действительно распахнуты настежь.

- Так кто же тогда все эти люди? Беженцы?

- Скоро мы об этом спросим, - сказал Пай.

Узел наконец был распутан. Продолжая изучать окрестности, Миляга потер запястье, на котором отпечатался глубокий след от ремня. Между стоящими внизу хибарами он заметил живых существ, облик которых едва ли напоминал человеческий. Но были среди них и человекоподобные. Во всяком случае, нетрудно будет сойти за местного.

- Тебе надо будет научить меня, Пай, - сказал он. - Мне необходимо знать, кто есть кто и что есть что. Они здесь говорят по-английски?

- В свое время это был очень популярный язык, - ответил Пай. - Трудно поверить, что он вышел из моды. Но прежде чем мы двинемся дальше, я должен объяснить тебе, в чьей компании ты путешествуешь. Иначе то, как люди будут обращаться со мной, может тебя смутить.

- Объяснишь по дороге, - сказал Миляга, которому не терпелось разглядеть поближе незнакомцев внизу.

- Как хочешь. - Они начали спуск. - Я - мистиф. Меня зовут Пай-о-па. Это тебе известно. Но ты не знаешь, каков мой пол.

- У меня есть догадки по этому поводу, - сказал Миляга.

- Да что ты? - сказал Пай-о-па с улыбкой. - И что же это за догадки?

- Ты - андроген. Я прав?

- Во всяком случае, отчасти.

- Но ты обладаешь талантом иллюзии. Я убедился в этом в Нью-Йорке.

- Мне не нравится слово иллюзия. Из-за него я выгляжу чем-то вроде актера, а на самом деле это не так.

- Что же тогда?

- В Нью-Йорке ты хотел Юдит - именно это ты и видел. Это была твоя фантазия, а не моя.

- Но ты подыгрывал мне.

- Потому что я хотел быть с тобой.

- А сейчас ты тоже подыгрываешь?

- Я не обманываю тебя, если ты это имеешь в виду. То, что ты видишь перед собой, - это и есть я, для тебя.

- А для других?

- Я могу оказаться чем-то иным. Иногда мужчиной. Иногда женщиной.

- Ты можешь стать белым?

- На секунду-другую. Но если бы я попытался улечься в твою постель при свете дня, ты бы понял, что я - не Юдит. То же самое произошло бы, если бы ты был влюблен в восьмилетнюю девочку или в собаку. Я не смог бы предстать в их облике, разве что... - Пай бросил на него быстрый взгляд, -... в очень специфических обстоятельствах.

Миляга задумался над этим сообщением, пытаясь разобраться с целым роем биологических, философских и сексуальных вопросов. На мгновение он остановился и повернулся к Паю.

- Позволь мне описать тебе, что я вижу перед собой, - сказал он. - Просто чтобы ты знал.

- Хорошо.

- Если бы ты встретился мне на улице, скорее всего, я подумал бы, что ты - женщина... - Он склонил голову набок, -... а может быть, и нет. Думаю, это зависело бы от освещения и от того, как быстро ты бы шел. - Он засмеялся. - Вот черт, - сказал он. - Чем больше я смотрю на тебя, тем больше я вижу, а чем больше я вижу...

-... тем меньше ты понимаешь.

- Точно. Ты - не человек. Это достаточно очевидно. Но дальше... - Он покачал головой. - Скажи, я вижу тебя таким, каков ты на самом деле? Я хочу сказать, это окончательная версия?

- Разумеется, нет. И в тебе и во мне скрываются куда более странные обличья. Ты знаешь об этом.

- Я узнал об этом только теперь.

- Мы не можем разгуливать слишком голыми по этому миру. Иначе мы просто выжгли бы друг другу глаза.

- Так ты это или не ты?

- Я. На время.

- Во всяком случае, мне это нравится, - сказал Миляга. - Не знаю, что бы я сказал, если бы увидел тебя на улице, но голову бы я точно повернул. Что ты на это скажешь?

- Это все, что мне нужно.

- А я встречу других существ, похожих на тебя?

- Может быть, нескольких, - сказал Пай. - Но мистифы встречаются нечасто. Когда рождается мистиф, это повод для большого празднества у моих соплеменников.

- А кто твои соплеменники?

- Эвретемеки.

- А здесь они встречаются? - Миляга кивнул в направлении толпы внизу.

- Сомневаюсь. В Изорддеррексе - наверняка. У них там есть свой Кеспарат.

- Что такое Кеспарат?

- Квартал. У моих соплеменников есть город внутри города. Во всяком случае, был. Последний раз я был здесь двести двадцать один год назад.

- Господи. Сколько же тебе лет?

- Прибавь еще столько же. Я понимаю, тебе это кажется огромным сроком, но плоть, к которой прикоснулись чары, с трудом поддается времени.

- Чары?

- Магические заклинания. Чары, заговоры, обереги. Они оказывают свое чудесное влияние даже на такую шлюху, как я.

- Приехали! - сказал Миляга.

- Да, тебе нужно узнать обо мне еще кое-что. Мне сказали - это было много лет назад, - что я проведу свою жизнь шлюхой или убийцей. Так я и поступил.

- Поступал до настоящего момента. Может быть, теперь все это кончилось.

- Кем же я буду теперь?

- Моим другом, - ответил Миляга, ни секунды не поколебавшись.

Мистиф улыбнулся.

- Спасибо тебе за это.

На этом обмен вопросами прекратился, и бок о бок они продолжили свой спуск вниз по склону.

- Не проявляй свой интерес слишком открыто, - посоветовал Пай, когда они приблизились к границе застройки. - Делай вид, будто ты видишь подобные зрелища ежедневно.

- Это будет трудновато, - предположил Миляга.

И это действительно было трудно. Ходьба по узким пространствам между хижинами была чем-то вроде путешествия по стране, в которой даже самый воздух обладает честолюбивым стремлением к эволюции и в которой дышать - значит меняться. Сотни различных глаз смотрели на них из дверных проемов и окон, в то время как сотни различных членов занимались обычной повседневной работой: приготовлением пищи, кормлением детей, ремеслом, сплетнями, разведением костров, делами, любовью. И все это с такой скоростью мелькало перед глазами Миляги, что после нескольких шагов ему пришлось отвести взгляд и заняться изучением грязного водосточного желоба, по которому они шли, чтобы изобилие зрелищ не переполнило его сознание до краев. И запахи тоже: ароматные, тошнотворные, кислые, сладкие; и звуки, от которых череп его раскалывался, а внутренности съеживались.

В его жизни до сегодняшнего дня, ни во Сне, ни наяву, не было ничего такого, что могло бы подготовить его к тому, что он переживал сейчас. Он изучал шедевры великих визионеров - однажды он написал вполне пристойного Гойю и продал Энсора за небольшое состояние, - но различие между живописью и реальностью оказалось огромным. Это была пропасть, размеры которой, по определению, он не мог установить до настоящего момента, когда перед ним оказалась вторая часть равенства. Это место не было вымышленным, а его обитатели не были вариациями на тему виденных в прошлом явлений. Оно было само по себе и не зависело от его представлений о реальности. Когда он вновь поднял взгляд, вызывая на себя атаку необычного и неизведанного, он поблагодарил судьбу за то, что теперь они с Паем оказались в квартале, населенном более человекоподобными существами, хотя и здесь встречались сюрпризы. То, что показалось было трехногим ребенком, перескочило им дорогу и, оглянувшись, обратило к ним лицо, высохшее, как у брошенного в пустыне трупа, а его третья нога оказалась хвостом. Сидевшая в дверях женщина, волосы которой расчесывал один из ее ухажеров, запахнула свои одеяния в тот момент, когда Миляга посмотрел в ее сторону, но сделала это недостаточно быстро, чтобы скрыть от посторонних глаз то обстоятельство, что второй ухажер, стоящий перед ней на коленях, процарапывал на ее животе иероглифы острой шпорой, растущей у него на руке. Он слышал вокруг себя множество языков, но, похоже, самым распространенным все-таки был английский, хотя и испорченный сильным акцентом или искаженный особенностями губной анатомии говорящего. Некоторые говорили, словно пели; у других речь напоминала рвоту.

Но голос, позвавший их из уходящего направо оживленного переулка, вполне мог прозвучать и на любой из улиц Лондона: шепелявый, самодовольный окрик, потребовавший, чтобы они остановились и не двигались с места. Они оглянулись в направлении голоса. Толпа расступилась, чтобы освободить проход его обладателю и сопровождавшей его группе из трех человек.

- Притворись немым, - шепнул Миляге Пай, пока шепелявый, похожий на раскормленную горгулью (Горгулья - в готической архитектуре - выступающая водосточная труба в виде фантастической фигуры - прим. перев.), лысый, но с нелепым венком из сальных локонов, приближался к ним.

Он был хорошо одет. Его высокие черные ботинки были начищены до блеска, а канареечно-желтый жакет был повсеместно украшен вышивкой, - как впоследствии выяснил Миляга, в полном соответствии с последней паташокской модой. За ним следовал гораздо более скромно одетый мужчина, один глаз которого был скрыт под повязкой с прилипшими к ней перьями из хвоста пурпурной птицы, словно бы предназначенными для того, чтобы напоминать о том моменте, когда он был покалечен. На плечах у него сидела женщина в черном с серебристой чешуей вместо кожи и тростью в руках, которой она погоняла своего носильщика, легонько постукивая его по голове. За ними следовал самый странный из всей четверки.

- Нуллианак, - услышал Миляга шепот Пая. Не было нужды переспрашивать, хорошая это новость или плохая. Вид создания говорил сам за себя и внушал серьезные опасения. Голова его больше всего напоминала сложенные в молитве руки с выставленными большими пальцами, которые были увенчаны глазами омара. Щель между ладонями была достаточно широкой, чтобы увидеть сквозь нее небо, но время от времени она начинала мерцать, когда из одной половины в другую шли разряды энергии. Это было, без сомнения, наиболее отвратительное живое существо из всех, когда-либо виденных Милягой. Если бы Пай не велел повиноваться приказу и остановиться, Миляга бы немедленно пустился наутек, чтобы не дать Нуллианаку приблизиться к ним хотя бы на шаг.

Шепелявый остановился и вновь обратился к ним.

- Какое дело у вас в Ванаэфе? - осведомился он.

- Просто проходим мимо, - сказал Пай, и его ответ показался Миляге чересчур незамысловатым.

- Кто вы? - спросил человек.

- А кто вы? - парировал Миляга.

Одноглазый носильщик грубо загоготал и получил удар по голове за причиненные неудобства.

- Лоитус Хаммеръок, - ответил шепелявый.

- Меня зовут Захария, - сказал Миляга, - а это...

- Казанова, - вставил Пай, заслужив недоуменный взгляд Миляги.

- Зоойкал! - сказала женщина. - Ти гваришь паглиски?

- Разумеется, - сказал Миляга. - Я гварю паглиски.

- Будь осторожен, - шепнул ему Пай.

- Карош! Карош! - продолжила женщина и сообщила им на языке, который наполовину состоял из английского или какого-то местного диалекта, созданного на его основе, на четверть - из латыни и на четверть - из какого-то наречия Четвертого Доминиона, сводившегося к пощелкиванию языком и зубами, что все незнакомцы, прибывшие в этот город, Нео-Ванаэф, должны подать сведения о своем происхождении и намерениях, прежде чем они получат доступ или, скорее, право на то, чтобы убраться восвояси. Несмотря на неказистый вид его зданий, Ванаэф, судя по всему, был отнюдь не каким-нибудь борделем, а городом, в котором царит жесткий порядок, а эта женщина, представившаяся на своей лингвистической мешанине как Верховная Жрица Фэрроу, обладала здесь значительной властью.

Когда она окончила свою речь, Миляга обратил к Паю исполненный недоумения взор. Дело запахло жареным. В речи Верховной Жрицы звучала неприкрытая угроза незамедлительной казни в том случае, если они не сумеют дать удовлетворительные ответы на поставленные вопросы. Палача в этой компании было угадать не так-то трудно: молитвенно сложенная голова Нуллианака болталась позади в ожидании инструкций.

- Итак, - сказал Хаммеръок. - Вы должны каким-то образом удостоверить свою личность.

- У меня нет никаких документов, - сказал Миляга.

- А у вас, - спросил он Пая, который в ответ только покачал головой.

- Шпионы, - прошипела Верховная Жрица.

- Да нет, мы просто... туристы, - сказал Миляга.

- Туристы? - переспросил Хаммеръок.

- Мы приехали, чтобы полюбоваться достопримечательностями Паташоки. - Он обернулся к Паю за поддержкой. - Я имею в виду...

- Гробницы Неистового Локи Лобба... - сказал Пай, очевидным образом пытаясь измыслить, какие еще прославленные чудеса есть у Паташоки в запасе, -... и Мерроу Ти-Ти.

Это название пришлось Миляге по душе. Он нацепил на себя широкую улыбку энтузиазма. - Мерроу Ти-Ти! - сказал он. - Ну, разумеется! Это зрелище дороже для меня, чем весь чай, который растет в Китае.

- В Китае? - спросил Хаммеръок.

- Разве я сказал в Китае?

- Сказали.

- Пятый Доминион, - пробормотала Верховная Жрица. - Шпионы из Пятого Доминиона.

- Я протестую против этого несправедливого обвинения, - сказал Пай-о-па.

- И я, - произнес голос за спиной у обвиненных, - присоединяюсь к этому протесту.

Пай и Миляга обернулись, чтобы встретиться лицом к лицу с потрепанным бородатым индивидуумом, одетым в нечто такое, что, обладая определенным великодушием, можно было бы назвать шутовским костюмом, хотя менее великодушный человек скорее всего назвал бы это лохмотьями. Человек стоял на одной ноге, соскребая палкой прилипшее к пятке дерьмо.

- Меня всегда тянет блевать, когда я сталкиваюсь с лицемерием, Хаммеръок, - сказал он, и лицо его превратилось в лабиринт коварных ловушек. - Вы так печетесь о том, чтобы на наших улицах не было нежелательных незнакомцев, и в то же время ничего не можете поделать с собачьим дерьмом.

- Это не твоего ума дело, Тик Ро, - сказал Хаммеръок.

- Вот тут ты не прав. Это мои друзья, а вы оскорбили их своими грязными подозрениями.

- Друзья, гвариш? - пробормотала Верховная Жрица.

- Да, мадам. Друзья. Кое-кто из нас еще чувствует разницу между простым разговором и обвинительным заключением. У меня есть друзья, с которыми я разговариваю и обмениваюсь мыслями. Мыслями - помните такое слово? Именно они и придают моей жизни смысл.

Хаммеръок не мог скрыть неудовольствия, которое вызвало у него подобное обращение с его госпожой, но кем бы ни был Тик Ро, он, очевидно, обладал достаточной властью, чтобы сделать дальнейшие возражения бессмысленными.

- Драгоценные мои, - сказал он, обращаясь к Миляге и Паю. - Не направиться ли нам ко мне домой?

В качестве прощального жеста он высоко подбросил палку в направлении Хаммеръока. Она упала в грязь у него между ног.

- Займись уборкой, Лоитус, - сказал Тик Ро. - Мы же не хотим, чтобы Автарх поскользнулся на куче дерьма, ведь правда?

После этого две группы последовали в разных направлениях. Тик Ро повел Пая и Милягу за собой вдоль по лабиринту.

- Мы хотим поблагодарить вас, - сказал Миляга.

- За что? - спросил Тик Ро, нацеливаясь дать пинок козлу, который преграждал ему дорогу.

- За то, что вы спасли нас от беды, - ответил Миляга. - Теперь мы пойдем своим путем.

- Но вы должны пойти со мной, - сказал Тик Ро.

- В этом нет необходимости.

- Нет необходимости? Насколько я понимаю, такая необходимость есть, и самая насущная, - сказал он, обращаясь к Паю. - Так есть необходимость или нет?

- Безусловно, ваше знание местной жизни окажет нам большую пользу, - сказал Пай. - Оба мы чувствуем себя здесь чужаками. - Мистиф говорил в странной высокопарной манере, словно ему хотелось сказать больше, но он не мог этого себе позволить. - Нас необходимо перевоспитать.

- Да ну? - сказал Тик Ро. - Ты это серьезно?

- Кто такой этот Автарх? - сказал Миляга.

- Из Изорддеррекса он управляет Примиренными Доминионами. Он - верховная власть во всей Имаджике.

- И он приезжает сюда.

- Так утверждают слухи. Он теряет свой контроль над Четвертым Доминионом и знает об этом. Так что он решил посетить нас лично. Это обставлено как официальный визит в Паташоку, но именно там и зреют семена недовольства.

- А вы уверены в том, что он приедет? - спросил Пай.

- Если он не приедет, то вся Имаджика будет знать, что он боится высунуть свою рожу. Правда, это ведь всегда было для него способом произвести впечатление. Все эти годы он правил Доминионами, и ни один из его подданных не знал по-настоящему, как он выглядит. Но теперь чары поизносились. Если он хочет избежать революции, ему придется доказать свою богоизбранность.

- А тебя не обвинят за то, что ты сказал Хаммеръоку, будто мы твои друзья? - спросил Миляга.

- Возможно, но мне предъявляли и более серьезные обвинения. Кроме того, это было почти правдой. Любой незнакомец здесь является моим другом. - Он бросил взгляд на Пая. - И даже мистиф, - сказал он. - В людях, которые копошатся в этой навозной куче, нет никакой поэзии. Я знаю, что мне надо бы относиться к ним с большим сочувствием. Большинство из них - беженцы. Они потеряли свои земли, свои дома, своих соотечественников. Но они так озабочены своими мелкими горестями, что не видят более широкой перспективы.

- И что же это за перспектива? - спросил Миляга.

- Я думаю, лучше обсудить это за закрытыми дверьми, - сказал Тик Ро и не произнес больше ни слова на эту тему до тех пор, пока они не оказались в безопасности внутри его хижины.

Хижина его была спартанской до крайности. Постеленные на доске одеяла служили кроватью, другая доска служила столом, несколько побитых молью подушек выполняли роль сидений.

- Вот до чего меня довели, - сказал Тик Ро Паю, словно мистиф понимал, а возможно, и разделял владевшее им чувство унижения. - Если бы я уехал отсюда, все могло бы быть иначе. Но, разумеется, я не мог этого сделать.

- Почему? - спросил Миляга.

Тик Ро недоуменно посмотрел на него, потом бросил взгляд на Пая и вновь вернулся к нему.

- Я думал, это не нуждается в пояснениях, - сказал он. - Сижу в засаде. И буду здесь до тех пор, пока не наступят лучшие дни.

- А когда они наступят? - осведомился Миляга.

- Когда рак на горе свистнет, - ответил Тик Ро, и в голосе его зазвучала определенная горечь. - Даже если это произойдет завтра, все равно это покажется для меня целой вечностью. Эта собачья жизнь - не для такого великого заклинателя, как я. Вы только оглянитесь вокруг! - Он обвел глазами комнату. - И позвольте мне вам заметить, что это еще верх роскоши, по сравнению с некоторыми лачугами, которые я мог бы вам показать. Люди живут в своем собственном дерьме и роются в нем, в поисках чего бы пожрать. И все это под боком у одного из богатейших городов Доминионов. Это просто гнусность. У меня-то по крайней мере хоть в животе ветер не гуляет. Да и уважают меня. Они знают, что я могу вызывать духов, и держатся от меня подальше. Даже Хаммеръок. Он ненавидит меня от всего сердца, но он никогда не осмелится натравить на меня Нуллианака, потому что, если ему не удастся меня убить, я сумею отомстить ему. И сделаю это с превеликой радостью. Жалкий надутый пидор.

- Тебе просто надо уйти отсюда, - сказал Миляга. - Уйти и поселиться в Паташоке.

- Прошу тебя, - сказал Тик Ро со смутной болью в голосе. - Неужели мы должны продолжать играть в эти игры? Разве я не доказал, что я свой? Я ведь спас вам жизнь.

- И мы благодарны тебе за это, - сказал Миляга.

- Не нужна мне ваша благодарность, - сказал Тик Ро.

- Что же тогда тебе нужно? Деньги?

В ответ на это Тик Ро встал с подушки. Лицо его покраснело, но не от смущения, а от ярости.

- Я этого не заслужил, - сказал он.

- Чего этого? - сказал Миляга.

- Я жил все это время в дерьме, - сказал Тик Ро, - но черт меня побери, если я стану его есть! Ну хорошо, я, конечно, не самый великий Маэстро. Хотелось бы мне им быть! Хотелось бы мне, чтобы Утер Маски до сих пор был бы жив и прождал бы все эти годы вместо меня. Но его уже нет на свете, а я - единственный, кто остался. Если я вам не нравлюсь, можете убираться.

Это словоизвержение совершенно обескуражило Милягу. Он бросил взгляд на Пая в ожидании какого-нибудь совета, но мистиф опустил голову.

- Может, мы лучше пойдем? - сказал Миляга.

- Да! Может, так вы и поступите? - завопил Тик Ро. - Идите на хер отсюда! Может быть, вы отыщете могилу Маски и воскресите его. Он там, на холме. Я похоронил его вот этими руками! - Голос его уже срывался на визг. В нем слышалась не только ярость, на и скорбь. - Можете выкопать его!

Миляга стал подниматься на ноги, чувствуя, что любая попытка что-то сказать только подтолкнет Тика Ро к новому взрыву или к обмороку. Ни то, ни другое зрелище не вызывало у Миляги особого желания стать его свидетелем. Но мистиф подался вперед и схватил Милягу за руку.

- Подожди, - сказал Пай.

- По-моему, он хочет, чтобы мы ушли, - сказал Миляга.

- Позволь мне поговорить с Тиком пару секунд.

Заклинатель в бешенстве уставился на мистифа.

- У меня неподходящее настроение для соблазнения, - предупредил он.

Пай покачал головой.

- У меня тоже, - сказал он, взглянув на Милягу.

- Ты хочешь, чтобы я вышел? - произнес тот.

- Ненадолго.

Миляга пожал плечами, хотя в глубине души он был гораздо более обеспокоен мыслью о том, что Пай и Тик Ро остаются наедине, чем это явствовало из его поведения. Что-то необычное было в том, как эти двое пристально изучали друг друга, и это навело его на мысль, что здесь скрывается какая-то подоплека. А если это действительно так, то, без сомнения, она имеет сексуальную природу, как бы они это ни отрицали.

- Я буду снаружи, - сказал Миляга и предоставил им возможность выяснять отношения наедине.

Не успел он закрыть дверь, как до него донеслись звуки их разговора. Из противоположной хижины раздавался адский шум: ребенок орал, а мать пыталась успокоить его, фальшиво голося колыбельную, - но все же ему удалось услышать отдельные фрагменты разговора. Тик Ро по-прежнему рвал и метал.

- Это что, какое-то наказание? - спрашивал он, и через несколько секунд вновь гремел его голос:

- Терпение? Сколько еще, по-твоему, я должен терпеть, ядрена вошь?

Звуки колыбельной лишили его возможности услышать продолжение, а когда они снова смолкли, разговор в хижине Тика Ро принял совершенно новый оборот.

- Нам предстоит пройти длинный путь... - услышал Миляга голос Пая, -... и многому научиться...

Тик Ро произнес в ответ что-то неразличимое, на что Пай сказал:

- Он здесь впервые.

И вновь Тик что-то пробормотал.

- Я не могу так поступить, - ответил Пай. - Я несу ответственность за него.

Теперь уверения Тика Ро стали достаточно громкими чтобы достичь ушей Миляги.

- Ты зря теряешь время, - сказал заклинатель. - Оставайся здесь, со мной. Мне так не хватает теплого тела по ночам.

Тут голос Пая упал да шепота. Миляга сделал полшажка поближе к двери и сумел уловить несколько слов мистифа. Он сказал разбитое сердце, в этом он был уверен; потом что-то насчет веры. Но все остальное слилось в неразличимое бормотание, слишком тихое, чтобы что-то разобрать. Решив, что уже достаточно дал им побыть наедине, он объявил о своем возвращении и вошел в хижину. Оба подняли на него глаза, как ему показалось, слегка виновато.

- Я хочу уйти отсюда, - объявил он.

Рука Тика Ро обнимала Пая за шею и не собиралась ретироваться, словно заявляя о своих притязаниях.

- Если вы уйдете, - сказал Тик Ро мистифу, - я не смогу гарантировать вашу безопасность. Хаммеръок будет охотиться за вами.

- Мы сможем защитить себя, - сказал Миляга и сам удивился своей уверенности.

- Может быть, пока не стоит так уж спешить, - вставил словечко Пай.

- Нам предстоит большое путешествие, - сказал Миляга.

- Пусть она сама примет решение, - предложил Тик Ро. - Она не твоя собственность.

Это замечание вызвало на лице Пая странное выражение. На этот раз на нем отразилась не вина, а беспокойство, постепенно уступившее место смирению. Рука мистифа поднялась к шее и высвободила ее от объятий Тика Ро.

- Он прав, - сказал мистиф, обращаясь к Тику. - Нам Действительно предстоит путешествие.

Заклинатель поджал губы, словно раздумывая, стоит ли дальше спорить или оставить все, как есть. Потом он сказал:

- Ну, ладно. Тогда вам лучше идти.

Он кисло посмотрел на Милягу.

- Пусть все будет таким, как оно кажется, незнакомец.

- Благодарю вас, - сказал Миляга и вывел Пая из хижины навстречу грязной суете Ванаэфа.

- Странные слова, - заметил Миляга, когда они удалялись от хижины Тика Ро. - Пусть все будет таким, как оно кажется.

- Это тяжелейшее из проклятии, известных заклинателю, - ответил Пай.

- Понятно.

- Совсем напротив, - сказал Пай. - Не думаю, чтобы ты что-нибудь понимал.

В словах Пая послышалась обвинительная нотка, на которую Миляга немедленно откликнулся.

- Уж во всяком случае я понял, что ты намылился было сделать, - сказал он. - Ты уже почти решил остаться с ним. Сидел там и хлопал глазами, как... - Он запнулся.

- Продолжай, - сказал Пай. - Скажи то, что хотел сказать. Как шлюха.

- Я не это хотел сказать.

- Да ладно, чего уж там, - горько продолжал Пай. - Можешь оскорблять меня. Почему бы и нет? Это может подействовать очень возбуждающе.

Миляга бросил на Пая взгляд, исполненный отвращения.

- Ты говорил, что нуждаешься в знаниях, Миляга. Так вот, давай начнем с этих слов: пусть все будет таким, как оно кажется. Это - проклятие, потому что если бы это действительно было так, то все мы жили бы лишь для того, чтобы умереть, и грязь была бы королем Доминионов.

- Понял, - сказал Миляга. - А ты был бы всего-навсего шлюхой.

- А ты - всего-навсего создателем подделок, который работает ради...

Но прежде чем он успел договорить эту фразу, выбежала из прохода между двумя жилищами, визжа, как свиньи, хотя по внешнему виду они скорее напоминали крошечных лам. Миляга посмотрел в том направлении, откуда они бежали, и увидел, как между домами движется страхолюдная тварь.

- Нуллианак!

- Вижу! - ответил Пай.

Пока палач приближался, молитвенно сложенные руки, заменявшие ему голову, приоткрылись и вновь сомкнулись, словно накапливая между ладонями смертельную дозу энергии Вокруг из домов неслись тревожные крики. Хлопали двери, закрывались ставни. Вопящего ребенка с крыльца втащили в дом. Миляга успел заметить, как в руках у палача оказались два клинка, которые тут же охватило искрящееся сияние разрядов, а потом, подчинившись команде Пая, побежал вслед за мистифом.

Улица, на которой они только что были, была всего-навсего узкой канавой, но по сравнению с той дырой, в которую они нырнули, она казалась хорошо освещенным проспектом. Пай был проворен и быстроног, Миляга же не отличался этими качествами. Дважды мистиф делал поворот, а Миляга промахивал мимо. Во второй раз он полностью потерял Пая во мраке и грязи и уже собирался было вернуться назад, чтобы найти пропущенный поворот, когда сзади услышал звук кромсающего что-то клинка палача. Когда он оглянулся назад, то увидел, как одна из шатких хижин рушится в облаке пыли и криков, а из хаоса появляется силуэт разрушителя с головой, охваченной молниями, и устремляет на него свой взгляд. Наметив себе цель, он стал продвигаться вперед с неожиданной быстротой, и Миляга ринулся в поисках укрытия в первый же переулок, который вывел его к болоту нечистот (преодолевая его, он чуть не упал), а потом и в более узкие проходы.

Он знал, что рано или поздно очередной переулок окажется тупиком. А когда это произойдет, игра будет окончена. Он чувствовал, как зудит его затылок, словно клинки были уже там. Но это же несправедливо! Едва ли прошел час с тех пор, как он покинул Пятый Доминион, и вот он уже в нескольких секундах от смерти. Он оглянулся. Нуллианак сократил дистанцию между ними. Он рванулся изо всех сил и бросился за угол в туннель из ржавого железа, в конце которого не было видно выхода.

- Дерьмо! - сказал он, выбрав для своей жалобы любимое словечко Тика Ро. - Фьюри, ты сам себя прикончил!

Стены тупика были скользкими от нечистот и очень высокими. Зная, что ему никогда не одолеть их, он побежал в конец прохода и бросился на стену, надеясь, что она обрушится от удара. Но ее строители (проклятие на их головы!) знали свое дело несколько лучше, чем большинство их коллег, возводивших этот город. Стена содрогнулась, и вокруг него на землю посыпались куски зловонного раствора, но единственным следствием его усилий стало то, что Нуллианак, привлеченный звуком удара, направился прямо к нему. Заметив приближение палача, Миляга с новой силой бросил свое тело на стену, надеясь на отсрочку в приведении смертного приговора в исполнение. Но в награду ему достались только синяки. Зуд в его затылке превратился в настоящую боль, но сквозь нее сумела пробиться мысль о том, что быть искромсанным среди нечистот - это, без сомнения, самая позорная из всех смертей. Чем он заслужил это? - спросил он вслух.

- Что я такого сделал? Что я сделал, так вашу мать?

Вопрос был оставлен без ответа. Но, впрочем, так ли это? Перестав кричать, он ощутил, что рука его поднимается к лицу, но даже осознав это действие, он не мог назвать его причину. Просто он почувствовал внутреннее побуждение открыть ладонь и плюнуть на нее. Слюна показалась холодной, а может быть, это ладонь была горячей. Находившийся уже лишь в ярде от него Нуллианак занес два клинка у него над головой. Миляга неплотно сжал пальцы в кулак и поднес его ко рту. Когда клинки достигли высшей точки своей траектории, он выдохнул.

Он почувствовал, как дыхание воспламенилось у него в кулаке, и за мгновение до того, как клинки коснулись его головы, оно вырвалось из кулака, словно пуля. Оно ударило Нуллианака в шею с такой силой, что его опрокинуло на спину, и синевато-багровый сгусток энергии вырвался из щели в его голове, устремляясь в небо, словно рожденная на земле молния. Тварь упала в нечистоты, и ее руки выронили клинки, чтобы ощупать рану. Это им так и не удалось. Жизнь покинула его тело вместе с судорогой, и его молитвенно сложенная голова успокоилась навечно.

Потрясенный его смертью не меньше, чем близостью своей собственный гибели, Миляга поднялся на ноги и перевел взгляд с лежавшего в грязи тела на свой кулак. Он разжал его. Слюна исчезла, превратилась в какую-то смертельную стрелу. Полоска обесцвеченной кожи шла от подушечки его большого пальца к другому краю ладони. Это был единственный след, который оставило вырвавшееся из него дыхание.

- Срань господня, - сказал он.

Небольшая толпа уже собралась у входа в тупик, и чьи-то головы возникли над стеной у него за спиной. Отовсюду слышалось возбужденное гудение, которому, как он предположил, потребуется не слишком много времени, чтобы достичь ушей Хаммеръока и Верховной Жрицы Фэрроу. Было бы наивно предполагать, что они управляют Ванаэфом с одним лишь палачом в гарнизоне. Есть и другие, и вскоре они окажутся здесь. Он перешагнул через труп, не став внимательно изучать причиненный им ущерб, но мельком определив, что размеры его весьма значительны.

Толпа, заметив приближение победителя, разделилась. Некоторые опустили головы, некоторые пустились в бегство. Один закричал браво и попытался поцеловать его руку. Он оттолкнул почитателя и огляделся по сторонам, надеясь увидеть хоть какой-нибудь след Пай-о-па. Ничего не обнаружив, он прикинул, какие варианты у него есть. Куда мог отправиться Пай? Во всяком случае, не на вершину холма. Хотя холм и напрашивался в качестве места встречи, там бы их заметили враги. Куда же тогда? Возможно, к воротам Паташоки, на которые мистиф первым делом обратил его внимание, когда они прибыли? " Это место ничуть не хуже прочих", - подумал он и отправился по кишащему Ванаэфу к великолепному городу.

Его худшие предположения о том, что вести о его преступлении достигли ушей Верховной Жрицы и ее подчиненных, вскоре подтвердились. Он уже почти дошел до края города и видел впереди голую землю, простершуюся между его границами и стенами Паташоки, когда раздавшиеся у него за спиной крики возвестили о появлении погони. В одежде из Пятого Доминиона - в джинсах и рубашке - его вскоре опознают, если он направится к воротам, но если он попытается спрятаться в пределах Ванаэфа, его все равно рано или поздно поймают. Так не лучше ли пуститься в бегство отсюда прямо сейчас, пока у него еще есть преимущество? Даже если они догонят его раньше, чем он доберется до ворот, во всяком случае он умрет, созерцая сверкающие стены Паташоки.

Он прибавил скорости и меньше чем через минуту оказался за пределами города. Суматоха у него за спиной нарастала. Хотя и трудно было судить о расстоянии до ворот при свете, в лучах которого земля обретала радужное сияние, оно наверняка составляло не меньше мили, а может быть, и две. Ему не удалось далеко уйти, когда первый преследователь уже выбежал за пределы Ванаэфа. Они были быстрее и проворнее его и быстро сокращали дистанцию. На прямой дороге, шедшей к воротам, было много путешественников. Некоторые шли пешком, в основном группками. Одеты они были как паломники. Более величественные путники двигались на лошадях, бока и головы которых были расписаны яркими рисунками. Кое-кто ехал на лохматых родственниках мула. Но вызывавшими наибольшую зависть и самыми редкими были экипажи с мотором. Хотя в самых существенных своих чертах они и напоминали свои аналоги в Пятом Доминионе, представляя собой ходовую часть на колесах, в остальном они были творениями свободной фантазии. Некоторые из них утонченностью отделки не уступали барочным алтарям: каждый дюйм их кузова был покрыт резьбой и филигранью. Другие, с огромными хрупкими колесами, в два раза превышавшими саму машину, обладали неуклюжим изяществом тропических насекомых. Были и такие, которые опирались на дюжину или даже большее количество крошечных колес и чьи выхлопные трубы изрыгали густой, горький дым; они напоминали устремившиеся вперед обломки неведомой катастрофы, асимметричную и нелепую мешанину стекла и металла. Рискуя найти свою смерть под копытами и колесами, Миляга влился в этот поток и, уворачиваясь от экипажей, предпринял новый рывок. Первые преследователи также уже достигли дороги. Он заметил, что они вооружены и, похоже, готовы пустить свое оружие в ход без малейших угрызений совести. Его надежда на то, что они не станут пытаться убить его в присутствии свидетелей, внезапно показалась ему весьма тщетной. Возможно, закон Ванаэфа распространяется на всю территорию вплоть до самых ворот Паташоки. Если это так, то он уже мертв. Они перехватят его задолго до того, как он успеет оказаться в святилище.

Но вот, сквозь царящий на дороге шум его ушей достиг еще один звук, и он осмелился бросить взгляд через левое плечо, чтобы увидеть его источник - маленький, неказистый автомобиль с плохо отлаженным двигателем, который несся к нему во весь опор. Автомобиль был с открытым верхом, и водитель был на виду. Это был Пай-о-па, да хранит его Господь, и он жал на газ как одержимый. Миляга мгновенно изменил направление и, рассекая толпу паломников, рванулся с дороги по направлению к шумной колеснице Пая.

Целый хор криков у него за спиной дал ему знать, что преследователи также изменили направление, но вид Пай-о-па вселил в Милягу новую надежду. Однако его скоростные возможности были исчерпаны. Вместо того, чтобы замедлить ход и подобрать Милягу, Пай-о-па проехал мимо и направился навстречу преследователям. Увидев устремившийся на них автомобиль, предводители погони разбежались в разные стороны, но не они, а человек в паланкине, которого Миляга до сих пор не замечал, был настоящей целью Пая. Хаммеръок, удобно устроившийся для того, чтобы получше разглядеть казнь, теперь в свою очередь стал жертвой. Он завопил носильщикам, чтобы они отступали, но в панике им не удалось согласовать направление этого отступления. Двое ринулись налево, двое - направо. Одна из ручек треснула, Хаммеръок был выброшен из паланкина, тело его с силой ударилось о землю, и осталось лежать без движения. Паланкин был брошен, носильщики разбежались, дав Паю возможность спокойно развернуться и отправиться обратно к Миляге. После того как их лидер был повержен, рассеянные преследователи, которых, скорее всего, силой вынудили служить Верховной Жрице, совсем утратили решимость. Они явно не чувствовали достаточного вдохновения, чтобы рискнуть навлечь на себя судьбу Хаммеръока, и держались на приличном отдалении, пока Пай подбирал запыхавшегося пассажира.

- А я думал, может быть, ты вернулся к Тику Ро, - сказал Миляга, оказавшись в автомобиле.

- Он не пустил бы меня к себе, - ответил Пай. - Ведь я замешан в связях с убийцей.

- Ты о ком?

- О тебе, друг мой, о тебе. Теперь мы с тобой оба убийцы.

- Наверное, ты прав.

- И, как мне кажется, вряд ли мы можем рассчитывать на гостеприимство в этих местах.

- Где ты раздобыл автомобиль?

- Несколько машин запаркованы на стоянке на окраине города. Очень скоро они усядутся в них и отправятся за нами в погоню.

- Стало быть, чем раньше мы попадем в город, тем лучше для нас.

- Не уверен, что мы надолго обретем там безопасность, - возразил мистиф.

Он развернул машину так, что ее вздернутый нос стал смотреть прямо на дорогу. Перед ними был выбор. Налево - к воротам Паташоки. Направо - по дороге, которая шла мимо Холма Липпер Байак и уходила к горизонту, туда, где глаз едва мог различить вздымающийся горный хребет.

- Тебе решать, - сказал Пай.

Миляга с тоской посмотрел на город, искушающий его своими шпилями. Но он знал, что в совете Пая заключена глубокая мудрость.

- Мы ведь вернемся когда-нибудь сюда, правда? - сказал он.

- Разумеется, если ты этого хочешь.

- Тогда поехали другим путем.

Мистиф выехал на дорогу, направив автомобиль в сторону, противоположную той, куда шел основной поток. Оставив город у себя за спиной, они быстро набрали скорость.

- Прощай, Паташока, - сказал Миляга, когда стены города растаяли вдали.

- Невелика потеря, - заметил Пай.

- Но мне так хотелось посмотреть Мерроу Ти-Ти, - сказал Миляга.

- Это невозможно, - ответил Пай.

- Почему?

- Потому что это была всего-навсего моя выдумка, - сказал Пай. - Как и все то, что я люблю, включая и самого себя! Всего-навсего выдумка!