Глобальные революции

В современной социологии в рамках вопроса о развитии человеческого общества господствует не столько марксистская концепция последовательной смены общественно-экономических формаций, сколько «триадичная» схема, согласно которой данный процесс рассматривается как последовательное движение отдельных обществ и человечества в целом от одного типа цивилизации к другому — аграрному, индустриальному и постиндустриальному. По мнению многих современных социологов, в том числе отечественных, историческая практика подтвердила большее соответствие такой схемы истине. Так, В. М. Лукин утверждает, в частности, что причиной этого соответствия послужил более логичный выбор исходных позиций: если в догматизированной марксистской схеме за основу брались скорее вторичные моменты — формы собственности, классовые отношения, то в цивилизационной схеме во главу угла была поставлена наиболее фундаментальная структура общественно-исторической деятельности— технология (а это одна из важнейших составных частей произвол. тельных сил).

Отметим, кстати, что и в марксистской схеме ядром базиса выступают отнюдь не производственные отношения, а именно производи тельные силы, т, е. совокупность личностно-квалификационных, технических и технологических факторов данного способа производства. Одним из исходных положений формационного подхода является тезис о том, что производительные силы представляют собой наиболее подвижный, динамичный элемент базиса (именно поэтому они в какой-то исторический период и приходят в противоречие с более громоздкими и инертными производственными отношениями, «перерастая» их рамки). Хотя, увы, «ни сам Маркс, ни последующие марксисты не разработали достаточно универсальным образом технологический аспект общественного производства, несмотря на постоянные утверждения о первостепенной важности этого аспекта».

С 60-х годов ХХ века, начиная с работы У. Ростоу «Теория стадий экономического роста», периодизация исторического развития стала осуществляться при помощи идеально-типологического выделения различных обществ в зависимости от уровня экономического роста и социокультурную условий различных стран и регионов. В основе этой типологии лежит дихотомия традиционного и современного обществ. Причем второй из выделенных типов сегодня все чаще подразделяется на индустриальное и постиндустриальное общества. Однако, если

быть до конца последовательными, традиционное общество, охватывающее огромный исторический период, включающий в себя, в соответствии с формационным подходом, рабовладельческий и феодальный этапы, вряд ли может рассматриваться как «стартовое». В самом деле, насколько правомерно было бы отнести к традиционным обществам, к примеру, племена африканских бушменов, австралийских, аборигенов или обитателей других труднодоступных районов, где сохраняются во многом нетронутыми первобытнообщинные отношения?. Поэтому нам представляется целесообразным поставить в начало этой

цепочки «примитивное общество». Правда, это понятие, пришедшее из эволюционной антропологии, воспринимается и используется в- социологии весьма неоднозначно. Тем не менее мы приняли его в качестве исходного и ниже попытаемся обосновать и аргументировать этот выбор, показав более или Менее четкие критерии, отделяющие примитивные общества от традиционных.

Переход от одного типа общества к другому совершается в результате глобальной революции определенного типа. Общую схему прогрессивного (восходящего) развития. человеческих обществ можно изобразить графически (рис. 21).

Как мы уже говорили, под «революцией» в социологии понимают, как правило, протекающее в течение сравнительно краткого исторического периода резкое изменение всех или большинства социальных условий. Однако в истории человечества имели место и революции другого рода. Они, может быть, были и не столь резкими, т.е. происходили не в течение короткого — во всяком случае, сравнимого с жизнью одного поколения — отрезка времени, а могли занимать жизнь нескольких поколений, что в историческом смысле тоже не так уж и много. Однако влияние, которое они оказали на судьбы человечества, было, пожалуй, гораздо более весомым и мощным, нежели воздействие любой социальной революции. Мы ведем речь о коренных переворотах в характере производительных сил, которые можно было бы назвать глобальными революциями. «Глобальными» мы называем их потому, что, во-первых, их развитие не знает национальных границ, протекает в различных обществах, локализованных в разных концах планеты, примерно по одинаковым законам и с одинаковыми последствиями, и, во-вторых, эти следствия сказываются не только на жизни

самого человечества, но и его природного окружения. Важнейший; фактор таких революций — коренное избиение технологий, что указывает на их тесную связь с производительными силами.

Трудно сейчас сколько-нибудь точно назвать хронологическую дату (или хотя бы временной период) начала аграрной революции. Пользуясь периодизацией Г. Моргана и следовавшего за ним Ф. Энгельса, можно был бы указать на среднюю ступень варварства, которая «...на

востоке начинается с приручения домашних животных, на западе — с возделывания съедобных растений». Благодаря этим поистине историческим изменениям в технологии человек становится единственным на планете живым существом, которое начинает в какой-то степени выходить из рабского подчинения окружающей природной среде и перестает зависеть от превратностей и случайностей собирательства, охоты и рыбной ловли. Самое главное: «...увеличение производства во всех отраслях — скотоводстве, земледелии, домашнем ремесле — сделало рабочую силу человека способной производить большее количество продуктов, чем это было необходимо для поддержания ее». Австралийский археолог В. Чайлд, который и назвал такую революцию «аграрной» (хотя есть и другой термин для ее обозначения — «неолитическая», указывающий на начало ее в эпоху неолита), считал, что именно благодаря ей совершился переход от варварства к первым рабовладельческим цивилизациям. В результате чего возникло классовое деление общества и появилось государство. Мы не будем слишком подробно рассматривать последствия этого события для всех сфер социальной жизни, однако бесспорно, что они были поистине колоссальными. Мы не можем знать, когда именно, но, вероятно, достаточно рано— вначале в животноводстве, а затем в растениеводстве — начинается селекционная работа. Во всяком случае, деятельность библейского Иакова по скрещиванию белых овец с черными (ему было обещано его тестем Лаваном вознаграждение и приданое в виде стада овец только с пестрым окрасом) относится уже к весьма высокому уровню такого рода познаний в животноводстве' и в чем-то уже предвосхищает современную генную инженерию. Здесь налицо целый ряд параметров научного знания (хотя и на элементарном уровне): и эмпиричность, и эмпирическая проверяемость, и обобщаемость, и другие.

Отметим еще один существенный момент. Все примитивные племена и народы, находящиеся на этапе дикости, в отношении устройства социальной жизни более схожи, нежели отличны друг от друга по условиям своей жизнедеятельности, независимо от того, в какой части света, в какой затерянной местности они пребывают. У них практически одинаковые социальные институты, нравы и обычаи. Они пользуются одними и теми же технологиями и инструментами для добывания пищи. У них очень схожи и представления о мире вокруг себя, и религиозные ритуалы.

Различия начинаются в период зарождения аграрной революции, на переходе от низшей ступени варварства к средней, когда впервые явственно проявляются интеллектуальные возможности человека. И здесь более отчетливо, чем в предшествующие тысячелетия, начинают проступать и различия в природных условиях среды обитания. «Старый свет, — отмечает Ф. Энгельс, — обладал почти всеми поддающимися приручению животными и всеми пригодными для разведения видами злаков, кроме одного; западный же материк, Америка, из всех поддающихся приручению млекопитающих — только ламой, да и то лишь в одной части юга, а из всех культурных злаков только одним, зато наилучшим, — маисом. Вследствие этого различия в природных условиях население каждого полушария развивается с этих пор своим особым путем, и межевые знаки на границах отдельных ступеней развития становятся разными для каждого из обоих полушарий».

Преимущественные занятия того или иного племени или народа каким-то конкретным видом сельскохозяйственного труда создают новый вид разделения труда и накладывают глубокий отпечаток на характер направления развития всей культуры в целом. Скотоводческие племена ведут преимущественно кочевой образ жизни, а земледельческие — все более оседлый. Это создает потенциальные возможности для возникновения у земледельческих народов вначале небольших поселений, а затем и городов как центров культурного и интеллектуального развития.

Укрепление и развитие социального прогресса, достигнутого с помощью аграрной революции, вероятно, заняло у человечества путь длиною в несколько тысячелетий. Отдельные открытия, усовершенствования и изобретения (связанные с техникой технологией как аграрного, так и промышленного производства), которые совершались на этом пути, разные по значимости и влиянию на жизнь общества, иногда были поистине гениальными, однако в целом это влияние и вызванные им социальные изменения вряд ли можно отнести по их характеру к революционным. И все же эти изменения, постепенно накапливаясь, наряду с социальными изменениями в других сферах жизнедеятельности: приводят в конечном счете к следующей глобальной революции.

Если история не сохранила для нас сведений о том, когда и где началась аграрная революция, то время и место начала следующей глобальной революции — промышленной (или индустриальной) можно назвать; с гораздо более высокой степенью точности — конец XVIII века, Англия. Ф. Энгельс называет даже год, в который появились два изобретения, ставшие своего рода капсюлем, воспламенителем этой революции, — 1764 год от Рождества Христова. «Первым изобретением, вызвавшим решительное изменение в положении рабочего класса, была дженни, построенная ткачом Джемсом Харгривсом из Стандхилла близ Блэкберна в Северном Ланкашире (1764). Эта машина была грубым прототипом мюль-машины и приводилась в движение рукой, но вместо одного веретена, как в обычной ручной прялке, она имела шестнадцать— восемнадцать веретен, приводимых в движение одним работником»., В том же 1764 году Джемс Уатт изобрел паровую машину, а в 1785—

приспособил ее для приведения в движение прядильных машин. «Благодаря этим изобретениям, которые в дальнейшем все совершенствовались, машинный труд одержал победу над ручным трудом». Эта победа одновременно обозначила старт стремительного и гигантского взлета социального интеллекта в человеческой истории.

Здесь хотелось бы сделать небольшое отступление, чтобы более рельефно показать одну из главных особенностей индустриальной революции, сыгравшей решающую роль во всем дальнейшем развитии человечества. Если спросить любого представителя нашего поколения, кто был изобретателем паровой машины, восемь из десяти непременно назовут Ивана Ползунова: так утверждали все отечественные учебники истории. В самом деле, проект пароатмосферной машины был заявлен И. И. Ползуновым в 1763 году — на год раньше Уатта. Однако судьба сыграла с ним злую шутку: он жил в стране, которой было еще

сравнительно далеко до наступления индустриальной революции, и его паровой двигатель так и остался, выражаясь современным языком, лабораторной, экспериментальной моделью. Между тем паровая машина Уатта уже через двадцать лет нашла промышленное применение, а Уатт вместе со своим компаньоном М. Болтоном стал преуспевающим фабрикантом, занявшись серийным выпуском паровых двигателей. Уатт, кстати, вошел в историю не только как талантливый изобретатель (чье имя запечатлено сегодня на каждой электрической лампочке в виде указания на ее мощность в «ваттах»), но и как один из основателей школы «раннего научного менеджмента». Точно так ясе весь мир знает в качестве изобретателя самолета не В. Можайского, как писали отечественные учебники истории, а братьев Райт. Изобретателем же радио в глазах всего мира (за исключением России) является не Попов, а Маркони.

Показателен и пример с изобретением электрической лампочки накаливания, патент на которую был получен в 1876 году российским электротехником П. Яблочковым. Мало кто знает, что эта лампочка имела ресурс работы менее часа. За доработку ее взялся Томас Эдисон, в результате чего из его лаборатории вышел промышленный образец с ресурсом не менее 6 — 7 часов и главное — сравнительно недорогой и технологичный в массовом производстве (эти сведения прозвучали в одной из телепередач «Очевидное — невероятное); стоит ли удивляться, что, по мнению любого более-менее образованного западного обывателя, изобретателем электрической лампочки является Эдисон.

Данные примеры лишний раз показывают одну из наиболее характерных черт индустриальной революции: она впервые в истории тесно связала промышленное внедрение технических инноваций с экономической эффективностью и тем самым открыла глаза множеству предприимчивых людей на огромное значение интеллектуальной (а значит, в практическом смысле бесполезной, как казалось прежде) продукции. На этих примерах вырисовывается важная социальная закономерность: любой интеллектуальный продукт — будь то техническое изобретение, научная концепция, литературное произведение, идеологическая теория или политическая доктрина — является произведением своей эпохи. Он, как правило, появляется на свет и получает признание почти всегда вовремя: именно к тому времени, когда созреет спрос на него — появятся (и в достаточно большом числе) потребители, т.е. люди, способные оценить его и использовать в своей жизни и практической деятельности. В случае «преждевременных родов» судьба, увы, может «даровать» такому продукту забвение (особенно в тех случаях, когда он не запечатлен на материальных носителях).

Итак, машинный труд одержал победу над ручным трудом. Последовавшие за этим технические, технологические, даже политические и особенно экономические события нарастали поистине лавинообразно, и даже самое краткое, беглое описание их занимает у Энгельса (введение к работе «Положение рабочего класса в Англии») полтора десятка страниц. Мы остановимся на различных характерных особенностях этого процесса в следующей главе, отметив лишь, что к числу важнейших из этих особенностей относится появление фабричной системы, а также резкое возрастание внимания предпринимателей к достижениям научно-технической мысли и достаточно энергичное внедрение этих достижений в производственную практику. Данный. процесс повлек за собой довольно быстрое и значительное расширение круга людей, профессионально занимающихся изыскательскими, конструкторскими и технологическими работами. Возросло и внимание к развитию фундаментальной науки, на которую и государство, и частное предпринимательство стали выделять существенное количество финансовых средств.

Закон экономии времени. Большинство социальных последствий промышленной революции «простирается» вплоть до нашего времени и заслуживает, без сомнения, более пристального рассмотрения. Однако внедрение достижений человеческого интеллекта непосредственно в производительную сферу, т. е. в машинное производство, носит весьма противоречивый характер. С одной стороны, машинный труд быстро одерживает окончательную победу над ручным, что в oгромной степени снижает стоимость всех производимых продуктов. Потребитель от этого выигрывает в невиданных прежде масштабах. Именно благодаря этой победе промышленная революция дала мощный толчок развитию производительных сил, несоизмеримому со всей предшествовавшей историей. Такая революция и впрямь походит на взрыв. За каких-то полтора века появляются — и притом в огромных количествах — машины, оборудование, станки невероятной мощности и производительности: начинает работать в полную силу закон экономии времени.

Революционный переворот в промышленности характеризуется повышением производительности труда во всех сферах общественного производства. Если на заре индустриальной революции, в 1770 году, производительность технических устройств превышала производительность ручного труда в 4 раза, то в 1840 году — уже в 108 раз.

И речь не только о том, что достигает невиданных прежде высот производительность «живого» труда. Складывается впечатление, что время вообще сжимается до немыслимых прежде пределов. Так, благодаря появлению в массовых масштабах скоростных средств передвижения резко сокращаются казавшиеся прежде бескрайними просторы нашей планеты. И на путешествие вокруг света, занявшее у Магеллана почти три года, герой Жюля Верна Филеас Фогг затрачивает всего восемьдесят дней — и это уже не фантастическая, а вполне реалистическая проза конца XIX века.

В контексте рассматриваемой нами проблемы развития социального и индивидуального интеллекта особое значение имеет резкое возрастание скорости распространения информации и усиление ее циркуляции. Если прежде простое письмо могло годами идти от отправителя к адресату, то теперь эта скорость сравнялась вначале со скоростью средств передвижения вообще, а затем значительно превзошла их благодаря появлению новых средств массовой коммуникации, таких как телеграф, радио, Интернет, сравнявшись практически со скоростью света.

Строго говоря, любой закон должен устанавливать необходимую, устойчивую и повторяющуюся связь между теми или иными явлениями в природе и обществе. Таким образом, в формулировке любого закона всегда должны присутствовать как минимум указания: 1) на те явления, между которыми устанавливается связь; 2) на характер этой связи. Без такого указания, вероятно, нет и самой формулировки закона (чем, на наш взгляд, в значительной степени страдали в недавнее время формулировки «экономических законов социализмам)..Закон экономии времени — или, как его чаще называют, закон возрастания производительности (производительной силы) труда — можно представить в терминах трудовой теории стоимости: «...чем больше производительная сила труда, тем меньше рабочее время, необходимое для изготовления известного изделия, тем меньше кристаллизованная в нем масса труда, тем меньше его стоимость. Наоборот, чем меньше производительная сила труда, тем больше рабочее время, необходимое для изготовления изделия, тем больше его стоимость» (курсив — В.А., А.К.). Здесь, как и подобает настоящему закону, налицо указание на каузальную (причинную) связь. Для того чтобы произошли коренные, революционные изменения в росте производительности труда, требуются не менее революционные изменения в средствах труда. Такие изменения, разумеется, не могут произойти без участия человеческого интеллекта, равно как и не могут не вызвать серьезных изменений в самом его качестве. Мы уже видели выше, что прялка с красивым женским именем Дженни, с изобретения которой; собственно, и начинается индустриальная революция, позволяла одному рабочему даже при: использовании собственной мускульной силы (ножного привода) производить в течение того же самого рабочего времени в 16 — 18 раз больше продукции. Соединение же мускульной силы с паровой машиной раздвигало эти границы еще шире. Паровая машина стала, по сути, первым неодушевленным источником энергии, получившим подлинно промышленное использование, если не считать энергию падающей воды и ветра, которые применялись и прежде, но все же в. гораздо более ограниченном масштабе. С этого времени и начинается резкое повышение спроса со стороны капитала на интеллектуальную продукцию, она приобретает свою собственную стоимость, удельный вес которой в общем объеме капитала неуклонно возрастает.

Конечно, воздействие накопления разнообразных научных знаний на развитие экономики носит не однозначный и не прямолинейный характер, особенно на этапе первоначального накопления капитала (или, как называет его У. Ростоу, этапе подготовки условий экономического роста). На самом деле переворот в технических и общественных условиях труда влечет за собой неизбежное снижение стоимости рабочей силы, поскольку «таким образом сократилась часть рабочего дня, необходимая для воспроизводства этой стоимости». Более того, внедрение в непосредственный производительный процесс новейших достижений науки и техники на этом этапе приводит не столько к усилению общего умственного развития, сколько в определенной степени к отупению «среднестатистического» рабочего, поскольку в крупной промышленности происходит «отделение интеллектуальных сил процесса производства от физического труда и превращение их во масть капитала (курсив наш. — В. А.)». Как подчеркивает Энгельс: «Пусть фабричные рабочие не забывают, что их труд представляет собой очень низкую категорию квалифицированного труда; что никакой другой труд не осваивается легче и, принимая во внимание его качество, не оплачивается лучше; что никакого другого труда нельзя получить посредством столь краткого обучения, в столь короткое время и в таком изобилии. Машины хозяина фактически играют гораздо более важную роль в производстве, чем труд и искусство рабочего, которым можно обучить в 6 месяцев и которым может обучиться всякий деревенский батрак».

Правда, подобная ситуация продолжается не очень долго (во всяком случае в преобладающих масштабах); поскольку по мере развития индустриальных обществ постепенно начинает нарастать действие закона перемены труда, которое мы рассмотрим несколько ниже.

Впрочем, закон экономии времени в эту эпоху начинает проявляться не только в лавинообразном росте объема производства самых разнообразных материальных продуктов. Выше мы упоминали о том, насколько сократилось время перемещений между различными географическими пунктами; как, благодаря значительному повышению скорости передвижений и сокращению стоимости этих передвижений на единицу расстояния и времени, стало достижимо для большинства членов общества oгромное множество разнообразных точек географического пространства и как стремительно сократилось время передачи информации.

Возрастание скорости циркуляции информации, а с ней — и скорости возрастания социального интеллекта увеличивается быстрее скорости всех остальных процессов, составляющих суть развития и эволюции общества. Таким образом, можно утверждать, что наибольшее влияние закон экономии времени по мере развития индустриального, то есть современного, общества оказывает, по сути дела, даже не столько на возрастание объема производства, массы и номенклатуры материальных продуктов (потребления и производства), сколько на увеличение обьема производства и скорости циркуляции интеллектуальной продукции. Именно это и составляет одну из важнейших предпосылок информационной революции и возникновения, в конечном, счете, того, что именуют информационным обществом.

Закон возвышения потребностей. Промышленная революция «за пустила на полные обороты» и действие ряда других социально-экономических законов (в предшествующие эпохи проявлявшихся весьма слабо). Так, приобретает массовый характер действие закона возвышения потребностей который раньше функционировал весьма ограниченно — может быть, в пределах очень тонкого слоя состоятельной и культурной элиты общества. Данный закон проявляет себя в эпоху промышленной революции уже в том, что множество предметов, вещей, товаров, орудий труда и наслаждений, которые ранее были доступны лишь богачам (не говоря уже о новых, неведомых прежде и самым богатым людям прошлого), благодаря значительному удешевлению и массовости производства входят в повседневный обиход множества рядовых членов общества.

Закон возвышения потребностей ввел в научную лексику В. И. Ленин в конце прошлого века в своем реферате «По поводу так называемого вопроса о рынках», где он писал:, «...Развитие капитализма неизбежно влечет за собой возрастание уровня потребностей всего населения и рабочего пролетариата. Это возрастание создается вообще учащением обменов продуктами, приводящим к более частым столкновениям между жителями города и деревни, различных географических местностей и т. п.... Этот закон возвышения потребностей с полной силой сказался в истории Европы... Этот же закон проявляет свое действие и в России... Что это, несомненно, прогрессивное явление должно быть поставлено в кредит именно русскому капитализму и ничему иному — это доказывается хотя бы уже тем общеизвестным фактом... что крестьяне промышленных местностей живут гораздо «чище» крестьян, занимающихся одним земледелием и не затронутых почти капитализмом».

Ленин не развивает далее эту мысль и не возвращается к ней в последующих своих работах. Поэтому мы предлагаем немного задержаться на механизмах этого закона и причинах, вызывающих к жизни усиление его действия.

Собственно, на такую возможность указывали еще Маркс и Энгельс в первой главе своей «Немецкой идеологии»: «...Сама удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям, и это порождение новых потребностей является первым историческим актом». Вероятно действие, закона возвышения потребностей проявлялось и в предшествующие эпохи, и в обществах традиционного типа. Убеждаясь в удобстве использования новых, неизвестных их предкам, орудий труда и предметов личного потребления, люди быстро привыкают к ним, и всякое их исчезновение из своей жизни или уменьшение уровня их потребления уже рассматривают как снижение самого уровня жизни. (Хотя еще сравнительно недавно не только их предки, но и сами они, не подозревая об их существовании, вполне обходились без таких предметов и при этом ощущали себя в достаточной степени удовлетворенными.) Тем не менее на протяжении эпохи традиционных обществ общий уровень запросов подавляющей части населения остается весьма низким, слабо, почти незаметно изменяясь с течением времени. Многие поколения живут в кругу практически одинакового набора потребностей. Есть основания считать, что этот круг потребностей, скажем, у «среднестатистического» русского крестьянина конца XVIII века вряд ли резко отличался от комплекса потребностей, которым обладал его предок лет триста-четыреста назад. (Кстати, это определялось еще и крайне низким развитием коммуникационных сетей.)

Положение коренным образом изменяется с началом индустриализации. Мы упоминали выше, что основные признаки индустриально- го общества проявляются в истории системно. Не менее связанную и цельную систему представляет собой и рассматриваемая нами совокупность социально-экономических законов. Так, расширение масштабов действия закона возвышения потребностей вызывается к жизни интенсификацией закона экономии времени: значительно удешевляются вследствие массовости производства многие виды потребительской продукции, на рынке появляется множество неизвестных ранее ее видов. Именно вследствие удешевления товаров первой необходимости, удешевляется и стоимость рабочей силы. В то же время совокупность этих процессов ведет к ситуации, которую К. Маркс называет абсолютным обнищанием рабочего класса. Попробуем дать определение этой ситуации.

Относительное обнищание пролетариата понять гораздо проще: оно возникает вследствие того, что темпы прироста доходов рабочего класса отстают от темпов прироста доходов буржуазии. Поэтому хотя в индустриальном обществе вроде бы действительно имеет место рост доходов «среднестатистического» рабочего, темпы этого роста все больше отстают от темпов прибылей, получаемых классом буржуазии. Но как понять сущность абсолютного обнищания? К. Маркс в большинстве случаев прямо связывает его со снижением уровня зарплаты ж рабочих в сравнении с их же прежним положением. Однако уже Э. Бернштейн спустя всего полтора десятка лет после смерти Маркса подчеркивает как устойчивую тенденцию повсеместный рост доходов» рабочего класса в абсолютном выражении. В таком контексте понять суть абсолютного обнищания пролетариата можно лишь следующим образом: темпы роста его доходов отстают от темпов рост а его потребностей — в количественном, но в особенности в качественном отношениях.

На протяжении жизни одного поколения появляется все больше и больше новых, неизвестных прежде видов потребительской продукции, а главное — они очень быстро превращаются в предметы первой, необходимости. Своеобразным символом такого процесса стала деятельность Генри Форда, сформулировавшего в качестве миссии своего бизнеса создание автомобиля, доступного среднему американцу (вспомним знаменитую фразу Остапа Бендера: «Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения»). Конечно, немалый вклад в развитие этого процесса вносит и реклама, но все же главная роль принадлежит головокружительным темпам роста массового производства, т.е. усилению действия уже известного нам закона экономии времени.

Итак, действие закона возвышения потребностей ведет к тому, что практически во всех слоях индустриального общества стремительными темпами изменяются требования к качеству жизни. И все большее место среди представлений об этом качестве занимают образование и повышение квалификации. На фоне растущего образовательного уровня друзей, сослуживцев, соседей и их детей «среднестатисгический» обыватель уже начинает считать нормой получение более полного образования его детьми, повышение собственного образовательного и квалификационного уровня, приобщение его семьи к достижениям культуры и повышение интереса к политике. Таким образом, потребности интеллектуального развития и саморазвития все больше подпадают под воздействие общего закона возвышения потребностей.

Закон перемены труда. Совершенно особое место среди социально-экономических законов занимает закон перемены труда, который можно было бы рассматривать как своеобразную версию «закона возвышения интеллектуальных потребностей». Маркс вводит понятие этого закона в первом томе «Капитала»: «...Природа крупной промышленности обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего... С другой стороны, в своей капиталистической форме она воспроизводит старое разделение труда с его окостеневшими специальностями. Мы видели, как это абсолютное

противоречие уничтожает всякий покой, устойчивость и обеспеченность жизненного положения рабочего, постоянно угрожает вместе со средствами труда выбить у него из рук и жизненные средства и вместе с его частичной функцией сделать излишним и его самого... Это — отрицательная сторона. Но если перемена труда теперь прокладывает себе путь только как непреодолимый естественный закон и со слепой разрушительной силой естественного закона, который повсюду наталкивается на препятствия, то, с другой стороны, сама крупная промышленность своими катастрофами делает вопросом жизни и смерти признание перемены труда, а потому и возможно большей многосторонности рабочих, всеобщим законом общественного производства, к нормальному осуществлению которого должны быть приспособлены отношения (курсив наш. — В. А., А. К.)».

Сказанное Марксом может быть конкретизировано в виде следующих основных положений закона перемены труда.

1. Интересы прогрессивного развития общественного производства требуют постоянного приведения характера рабочей силы (образовательного, квалификационного, психологического и т.п.) в соответствие с действующим и быстро изменяющимся организационно-технологическим уровнем производства.

2. Это, в свою очередь, обусловливает необходимость постоянной готовности участников производительного процесса к тому, чтобы привести в такое же соответствие свои знания, умения и навыки как в количественном, так и в качественном (вплоть до смены специальности или даже профессии) отношении — то, что Маркс называет всесторонней подвижностью.

3. Закон этот объективен, то есть действует вне и независимо от воли людей, того, чего они хотят или не хотят, осознают или не осознают — со слепой и даже «разрушительной» силой естественного закона. Отменить, уничтожить или затормозить его действие не дано никому, его можно и должно лишь учитывать, приспосабливаться к нему. Сила данного закона будет действительно разрушительной до тех пор, пока не будут раскрыты его механизмы, а их действие будет направлено в выгодное для субъекта русло производственных отношений.

4. Закон перемены труда вступает в полную силу на стадии появления крупной промышленности (именно «природа крупной промышленности обусловливает перемену труда») и по мере развития индустриальной, а затем и научно-технической революции заявляет о себе все более мощно. В наибольшей степени проявление и характер действия данного закона зависят, главным образом, от уровня производительных сил, поскольку в нем отражаются именно характер и темпы их развития.

5. Действие этого закона, как никакого другого, стимулирует развитие интеллекта — и прежде всего индивидуального. Данное развитие, по выражению Маркса, «как вопрос жизни и смерти», который ставит такого рода задачу: «.Мастичного рабочего, простогo носителя известной частичной общественной функции заменить, всесторонне развитым индивидуумом, для которого различные общественные функции суть сменяющие друг друга способы жизнедеятельности (курсив наш. — В. А., А. К)».

Отметим, что процесс перемены труда осуществлялся и до индустриальной революции. Но есть ли основания утверждать, что он подчинялся действию закона перемены труда — во всяком случае в том контексте, в каком он сформулирован у Маркса? Скажем, до вторжения капиталистических отношений в сельскохозяйственное производство крестьянину приходилось поневоле быть попеременно и агрономом, и животноводом, и плотником. Однако этот круг занятий был достаточно четко очерчен, и за пределы его крестьяне не выходили из поколения в поколение. Следовательно, значение перемены труда, определяемое законом, окотором мы ведем речь, относится далеко не ко всякой смене видов деятельности одним и тем же индивидом.

Таким образом, человеческое общество в результате промышленной революции переходит в качественно иное состояние, именуемое индустриальной цивилизацией. Скорость социальных изменений увеличивается в колоссальной степени: их качество и объем резко возрастают, а время, в течение которого они протекают, сокращается до полутора-двух столетий.

Впрочем, объективность требует обратиться и к негативным последствиям индустриальной революции. Нравится нам это или нет, но один из основных принципов диалектики гласит, что за все приходится платить. Наряду с бесспорными благами, которые принесла человечеству промышленная революция, появились на свет (и тоже в колоссальных объемах) орудия смерти, чья «производительность» также подпала под общее действие закона экономии времени. Да, в сущности, и сами блага оказались не так уж и бесспорны: стимулируя производство все больших и больших объемов продуктов и товаров, вырабатывая у потребителя привычку к благам и стремление к приобретению все большего их количества, эпоха промышленной революции подвела человечество к порогу катастроф планетарного масштаба. Если даже отвлечься от вполне реальной опасности самоуничтожения в термоядерном пожаре, то уже становится невозможным закрыть глаза на то, как ненасытный молох индустрии требует для своего пропитания все большего количества ресурсов — сырьевых и энергетических. И человек, вооруженный орудиями огромной мощи, прилагает напряженные усилия, чтобы прокормить этого молоха, рискуя подорвать саму основу собственного существования — природу. Другими словами, именно результаты промышленной революции заставляют по-новому взглянуть на сущность социально-исторической эволюции, о чем мы и вели речь в первом параграфе данной главы.

В то же время возрастающий дефицит всех видов сырья, энергии (и даже — в определенном смысле — человеческих ресурсов), видимо, и послужил одним из главных факторов, обусловивших возникновение и развитие третьей из рассматриваемых нами революций — информационной. Уже первые ее плоды ощущаются как подлинное благо. Та часть человечества, которая проживает в странах, попавших в сферу влияния этой революции, кажется, навсегда избавилась от страха перед призраком голодной смерти, так долго маячившим на историческом горизонте (вспомним зловещего провидца Мальтуса). Население этих стран в изобилии обеспечено продуктами первой необходимости (как, впрочем, и второй, и третьей). Но главное, пожалуй, даже не в этом. Наука, которая раньше была скорее бесполезной роскошью, нежели реальной необходимостью, превратилась в действительно производительную силу общества и поэтому стала рекрутировать в свои ряды все большее число людей. Доля населения, профессионально занятого наукой, растет. А это, в свою очередь, требует и соответствующего информационного, обеспечения. Впрочем, научно-техническая революция второй половины двадцатого столетия расширяет материальные возможности для такого обеспечения. Если промышленная революция прежде всего «удлинила руки» человека, во много раз нарастила его мускульную мощь, то научно-техническая революция существенно расширила возможности человеческого интеллекта, создав машины, приспособления и приборы, практически неограниченно увеличившие емкость памяти и в миллионы раз ускорившие элементарные процессы переработки информации.

Это и создало предпосылки к тому, чтобы на мир обрушилась информационная революция. Завершив к началу 80-х годов ХХ века массовое обновление основных фондов (ориентированное главным образом на цели энерго- и ресурсосбережения), экономика наиболее развитых стран сместила главный акцент на автоматизацию и компьютеризацию всех производственных процессов, в том числе и управления. Основой этого процесса становится Электронная информация и развитие на ее базе автоматического производства. Если попытаться сформулировать суть одного из важнейших аспектов этой революции, то он, видимо, состоит в том, что именно она превращает информацию (практически любую!) во благо, доступное для массового потребления — подобно тому, как промышленная и научно-техническая революции делают массово доступными материальные блага. Владение и пользование знаниями перестают быть привилегией избранных.

Зародышем, из которого пятьсот с лишним лет спустя вызрела ин- формационная революция, был печатный станок Иоганна Гуттенберга. До этого времени обмен информацией был очень слабым, а сведения и знания просачивались к человеку, что называется, по разрозненным каплям. Знания, умения и навыки передавались главным образом устно и «вприглядку» — от отца к сыну, от учителя к ученику, от поколения к поколению. Чтение, т. е. процесс получения информации через материального посредника, носителя этой информации, зафиксированной в знаковой системе, было уделом сравнительно небольшой части человечества. Объективно, помимо прочих причин (таких, например, как дороговизна материала — вплоть до появления сравнительно дешевой бумаги) широкому распространению грамотности препятствовала слишком низкая производительность труда переписчиков книг. Стоит ли говорить, что манускрипты и инкунабулы являются раритетами не только сегодня, но и были таковыми в саму эпоху их изготовления. Именно печатный станок помог соединиться информационным каплям в ручеек — поначалу слабый; тонкий, но с течением столетий превратившийся в полноводную реку.

Впрочем, потребовалось полтысячелетия, прежде чем эта река разлилась в море и стала коренным образом влиять на все условия существования человечества, переводя их в качественно иное состояние, которое все чаще именуют информационным обществом (хотя в социологии при определении такого общества пока еще употребляется термин постиндустриальное). Человеческая цивилизация обладает сегодня гигантским информационным потенциалом, под которым мы понимаем совокупность всех знаний (независимо от того, были ли они когда-либо использованы на практике), накопленных за время существования homo sapiens. Среди этих знаний имеется, вероятно, немало бесполезных (хотя кому дано знать, не обернутся ли какие-то из них завтра бесценными сведениями?). В то же время определенная часть знаний, накопленных людьми на этом тернистом пути, оказалась безвозвратно утраченной, и с этим уже ничего не поделаешь. Но ведь и тот огромный объем, что сохранился, слишком долго существовал (да во многих отношениях и поныне существует) в первозданном хаосе, являясь в определенном смысле «нераздельной собственностью» многочисленных разрозненных общностей, групп и отдельных индивидов. Люди долгое время не придавали этому значения, не умея отделить главное от второстепенного, не занимаясь поисками результативных способов долговременного хранения, сопоставления, эффективной переработки, анализа и широкого распространения информации. Огромные ее объемы, терпеливо и неторопливо накапливаемые многими поколениями, слишком часто оказывались вдруг на краю пропасти не- бытия, а нередко и безвозвратно исчезали в этой пропасти — когда умирал последний носитель данной информации, не успев ни с кем поделиться, или сгорал на костре фанатиков единственный экземпляр рукописи... Но и сегодня, будучи зафиксированной во множестве книг, эта сокровищница знаний остается чем-то вроде мифического лабиринта, ждущего своей ариадниной нити. Те, кому в данный момент позарез нужна информация, могут растерянно и недоумевающе пожимать плечами, не зная, где ее искать, а порою просто не догадываясь о ее существовании. Часто от этого проигрывает все человечество, ибо остаются нереализованными тысячи плодотворных идей. Нередко драгоценное время талантливого человека расходуется на то, чтобы вновь и вновь «изобретать велосипеды».

Информационная революция направлена на то, чтобы разрешить это глобальное противоречие: с одной стороны, научно-техническая революция вследствие того, что усилилось действие закона перемены труда, резко повысила спрос на знания; с другой стороны, огромная масса населения даже в развитых странах оказывается просто не в со- стоянии освоить в требуемом объеме колоссальную массу информации (добытой, отметим, другими), одновременно все более остро нуждаясь в ней.

Опираясь на сказанное, можно сделать некоторые общие выводы относительно того места и значения, которые имели глобальные революции в истории человеческого общества. Бесспорно, все они имели интернациональный общечеловеческий характер и неотвратимо распространялись по земному шару. Э. А. Араб-Оглы отмечает, что «каждый из этих революционных переворотов в развитии производительных сил общества был прологом новой эпохи во всемирной истории и сопровождался глубокими необратимым

и изменениями в экономической деятельности общества. Каждая революция порождала новые отрасли общественного производства (сначала сельское хозяйством затем промышленность, а теперь сферу научно-информационной деятельности), которые со временем превращались в доминирующие, и общество начинало уделять им очень много сил и внимания».

Социальные последствия, общие для всех глобальных революций, можно было бы свести к следующим основным моментам.

♦ Каждая глобальная революция вела к резкому, многократному возрастанию производительности человеческого труда в сравнительно короткие — по сравнению с предшествовавшим периодом социально-исторического развития — сроки.

♦ Все глобальные революции сопровождались огромным ростом материального, вещного богатства общества.

♦ В ходе глобальных революций существенно углублялось разделение труда, возникало множество качественно новых видов профессиональной деятельности. Как результат этого — возникало массовое перемещение населения из традиционных в новые отрасли материального и духовного производства.

♦ В ходе технологических революций многие виды занятий, считавшихся прежде бесплодными и праздными, превращались в наиболее продуктивные и значимые.

♦ В результате глобальных революций происходили глубокие изменения в образе жизни людей.

♦ Каждая из глобальных революций вела, в конечном счете, к возникновению нового типа цивилизации.