Глава 6. Когда я проснулась, моя голова была толщиной приблизительно с километр, а на языке было ощущение, как от той полумертвой меховой штуки

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Когда я проснулась, моя голова была толщиной приблизительно с километр, а на языке было ощущение, как от той полумертвой меховой штуки, на которую я наступила прошлой ночью. Со стоном я повернула голову в сторону и попыталась уклониться от яркого света, который сверлил мое правое глазное яблоко. Он исходил от солнечного луча, который проложил себе дорогу через щель между ставнями и, как пыльный меч, делил комнату. Кто-то долбил с внутренней стороны моего черепа и погружал тем самым весь мир в грохот. Затем я заметила, что стук шел также снаружи, точнее, с другой стороны ставень.

Это был Филипп! Я сразу же проснулась и вскочила. То есть я хотела вскочить, но на самом деле это было трудоемкое, медленное, сопровождаемое стоном поднятие на ноги. Я была захвачена простыней, которая намоталась на мои ноги, как огромная змея. Подушки лежали всюду вокруг меня на полу, я спала на голых досках. Мое тело чувствовало себя как после падения с большой высоты (по меньшей мере, я представляла себе, что это должно было ощущаться именно так), из-за боли я едва могла стоять. Самым ужасным было то, что я не знала, что болело больше: моя голова или все остальное ниже шеи.

— Сесиль! Анна! — нетерпеливо доносилось с улицы.

— Я проснулась, — прокаркала я в направлении окна.

— Как раз пробило девять! — прокричал в ответ Филипп.

Я проспала! Испуганно я осмотрела комнату. Лучше всего было бы сразу же побежать к Филиппу, чтоб он сейчас же отвел меня к Гастону, так как только тот знал, где застрял Себастиано. Но в таком состоянии я просто не могу появиться на люди.

— Сесиль, ты можешь одолжить мне одну пару обуви?

Из кровати послышались стоны. Белая кудрявая голова немного приподнялась и затем снова опустилась. Тихий храп доносился из подушек. Сесиль определенно не так быстро вставала. Для упрощения я расценила стоны, как «да», а небольшие движения, как кивок.

Судя по количеству обуви, которая лежала вокруг, она определенно могла лишиться одной пары. К сожалению, было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что она вся была слишком большой для моих ступней. Но все же большая обувь лучше, чем никакая. После нескольких примерок я выбрала себе кожаные сандалии, которые можно было завязать лентами и тогда они, по крайней мере, сидели на ногах, даже если подошва выпирала впереди на три йоты от моих пальцев. Мне практически не нужно было одеваться, так как я даже не раздевалась ночью. Мешковатая одежда была из такого грубого материала, что несколько дополнительных складок и пятен вообще не бросались в глаза.

Я быстро сходила на горшок, взяла со стола для макияжа гребень Сесиль и испугано отпрянула назад, взглянув в зеркало. Бледная, со впалыми глазами, лохматая, Мать всех зомби. Во время расчесывания я вырвала массу волос, так как всюду были спутанные комки. Чтобы длинная грива волос снова так не запуталась, я заплела ее в тугую косу и завязала одной из шелковых лент, которую нашла на полу.

На стенной полке стоял таз, но вода в нем не была чистой, и относящийся к нему кувшин был пуст. Не важно, в любом случае для мытья рук сгодиться. Затем я подушилась духами одного из флаконов на туалетном столике (резко запахло фиалками), дважды сильно ущипнула себя за щеки - должно сойти. С чисткой зубов мне пришлось повременить, особенно, когда с этим так сложно. Возможно, по пути Филипп сможет позаботиться о глотке воды для меня. Кофе у них еще не было, это займет еще несколько столетий - что я совершенно случайно знала из-за того, что это были бы первые кофейни в Венеции. До распространения чая и какао также требовалось еще некоторое время.

— До свидания, — сказала я Сесиль. — И спасибо за все. Обувь потом я отдам Филиппу, и он позже принесет тебе ее обратно.

Не последовало никакой реакции, она спала, как крупу продавши.

С похмелья и бледная от бессонной ночи, я покинула комнату Сесиль. Дверь была открыта настежь, на улице играли радостно визжащие дети. Они гонялись за кудахтающей курицей, которая взволнованно махала крыльями. Теперь я поняла, почему мне приснился сон о каникулах на фермерском дворе. Шум удвоил стук в голове. Яркий дневной свет бил мне прямо в глаза, и мне пришлось несколько раз прищурить их, пока я не привыкла к свету.

Филипп ждал перед домом, держа в руках заимствованный ночник. Он честно и добросовестно принес его обратно. Я предложила ему отнести его быстро Сесиль, на что он благодарно согласился. В это время я могла следом сделать несколько больших глотков воды из фляги, которую он носил на поясе. После этого крик детей больше не казался мне таким пронизывающим, а также солнечный свет переносился уже лучше, но было довольно тепло, и я сразу же начала потеть. Я попала из марта прямо в лето. Уже с самого утра стояла гнетущая жара, веская причина, чтобы моментально отправиться в путь.

При солнечном свете у меня появилась возможность осмотреться. Сесиль жила в четырехэтажном доходном доме с убогим фасадом, а улица, на которой он находился, выглядела также не особо уютной. Филипп сказал мне название улицы - Рю Перси - чтобы, в случае необходимости, я смогла ее найти. Что я, конечно, восприняла не «на ура», так как мне больше не хотелось спать на полу. Определенно, лучше будет остаться у Себастиано.

Там мы проведем вместе время до нашего возвращения, и, если особое задание, которое он должен был выполнить в этом времени, препятствовало бы возвращению в настоящее, мы бы также выполнили его вместе. Я прошла бы с ним через все и не отпустила бы ни на шаг от себя до нашего отъезда. Когда мы были с Себастиано вместе, я могла вынести все на свете. Вероятно, там, где он жил, были ванная и кусок приличного мыла. Этого было бы достаточно.

Сгорая от любопытства, я обратилась к Филиппу.

— Так ты и есть тот, кто передавал Себастиано сообщения от Гастона?

— Я был дважды у него и передавал послания Гастона. В первый раз он подозревал меня в дурных намерениях, на что я должен был поклясться, что это не я хотел его появления на мосту, а автор послания. Во второй раз он приказал мне убираться прочь и передать моему поручителю, что он сам должен появиться, если ему что-то от него нужно. Что, собственно, Гастон и сделал с известным результатом.

Филипп вел меня через кварталы, в которых было много людей. Некоторые толкали перед собой телеги, загруженные овощами или дровами, другие несли перед собой корзины или лотки. Почти все были бедно одеты: женщины - в темных фартуках поверх длинных юбок, мужчины - в поношенных бриджах и потертых ботинках, дети - в дешевых деревянных ботинках. Некоторые выглядели так, как будто покрыты грязью. В своем деревенском прикиде я совершенно не выделялась. Филипп же, напротив, казался при этом почти элегантным. Его одежда была, в любом случае, довольно простой, но она сидела удивительно хорошо и была чистой и ухоженной.

Он тщательно причесал свои длинные светлые волосы и завязал их сзади бархатной лентой. Кроме того, на его светлой рубашке и гольфах не было пятен, и они едва ли заштопаны, что в семнадцатом столетии уже говорило о чем-то. Шляпу, темный берет, который носили в этом времени, он снял из-за жары, а также засучил рукава рубахи.

На следующем углу он указал на узкий дом с выпирающим вперед верхним этажом и каркасным фасадом.

— Здесь я живу. Это дом моих родителей. Мой отец — портной. Я изучал то же ремесло, что и он, но в настоящий момент он все еще практически со всем справляется самостоятельно. Возможно, пройдут еще годы, пока я перейму его дело. До тех пор я занимаюсь в основном набросками новых моделей. Я люблю рисовать.

— Это чрезвычайно заметно, — по правде, я произнесла только одно слово, а именно «круто». — А как ты пришел к тому... к дополнительной работе для Гастона?

— Он недавно разговаривал со мной, когда был у нас для примерки. Он шьет себе одежду у моего отца, — он неловко откашлялся. — Мне очень жаль, что я взял для тебя такие дешевые вещи, но Гастон сказал, что они должны быть чем проще, тем лучше.

— О, — произнесла я. Колкое замечание, которое вертелось на моем языке, я предпочла не говорить. Я могла несправедливо упрекнуть Филиппа, но позже я определенно все высказала бы Гастону.

— О чем же вы говорили, ты и Сесиль? — вопрос звучал как будто мимоходом.

Я с удивлением посмотрела на него. Его уши начали немного краснеть. Это, конечно, могло быть последствием жары, но затем я увидела, что его щеки тоже покраснели, и тогда мне все стало понятно. Я не ошиблась прошлой ночью. Он был влюблен в Сесиль. Было ли это чувство взаимным? Мне так не показалось. Она определенно была старше него на два-три года. И приблизительно на двадцать килограмм тяжелее. Тем не менее, это не должно значить что-то определенное. Как известно, противоположности притягиваются. И, в конце концов, она одолжила ему свой фонарь, а это уже показывает, по крайней мере, симпатию. Из этого вполне могло развиться что-то большее.

Филипп откашлялся, и я заметила, что он ждет ответа.

— О, мы просто говорили ни о чем. Она рассказала мне пару вещей из своей жизни, и мы выпили вина. Обо мне я не могла так много рассказать. Ты же знаешь, запрет. Я только упомянула, что я из Германии и что я люблю маскарадные костюмы и ходить в театр, — на этот раз я действительно сказала «маскарадные костюмы» и «театр», которые избежали преобразования.

— Жонглере? Да, она упоминала, и шары она тоже мне показала. Трагично, что он упал с каната. Мне ужасно ее жаль. Такая юная и уже вдова...

— Другого? — я была ошеломлена. — У нее был еще один?

— Этот у нее все еще есть. Парфюмер у моста Нотр-Дам. Мы как раз будем проходить мимо него, нам нужно на правый берег. Но сначала мы перейдем через этот мост.

— Ну, мост Сен-Мишель, он ведет назад к острову Сите, — он показал на улицу перед нами, вдоль которой по обе стороны выстроились ряды домов. То, что это на самом деле был мост, заметно только тогда, когда смотришь в сторону, где можно заметить часть реки. Следовательно, ночью мы покинули остров Сите и перешли на левый берег так, что я даже не заметила этого. Я попыталась запомнить путь, но у меня были настоящие проблемы с этим.

Дома были высокие и узкие, построенные рядом друг с другому, все улицы выглядели одинаково и также не отличались от мостов. В конце концов, я увидела возвышающееся над крышами города огромное здание, которое я знала: две массивные, широкие башни и одна узкая и высокая — Нотр-Дам, самая большая и самая великолепная церковь Парижа.

Когда мы пересекли мост, который скорее напоминал улицу, мы прошли мимо еще одной церкви, и тогда у меня появилось чувство, что я начинаю лучше ориентироваться. По крайней мере, местность начинала казаться мне смутно знакомой. Но это, вероятно, было ошибочным, так как, собственно, теперь снова должна была бы появиться река. Таким широким остров Сите не мог быть, даже в семнадцатом столетии. Мы шли по оживленной улице, где было много магазинов. Шляпники, ювелиры, портные для перчаток, пекарни...

На прилавке стояла корзина, и в ней лежали свежие сахарные булочки, которые восхитительно пахли. Я с удовольствием взяла бы одну, на потом, когда моя головная боль утихла бы и наступил бы голод, но для этого Филиппу пришлось бы одолжить мне денег. Я как раз хотела попросить его об этом, когда увидела, что он остановился как вкопанный перед одним из магазинов.

Витрин в этом времени еще не существовало, просто вперед выставляли большой деревянный лоток и использовали его как прилавок, отсюда и пошло слово «лавка» (в любом случае, это часть случайных знаний, которые я почерпнула из путешествий во времени). В данном случае это был парфюмерный магазин, для этого мне даже не требовалось видеть товар, это было очевидно по запаху. Пахло так одурманивающе все возможными эссенциями, от цветочно-фруктовых до экзотических. Мне пришлось чихнуть, и тогда мне стало ясно.

— О, — произнесла я. — Это, наверное, его магазин, не так ли? Я имею в виду, мужа Сесиль.

Немного сбитая с толку, я огляделась. Филипп говорил, что магазин находился на мосту Нотр-Дам, поэтому здесь должен быть мост. Но его не было видно. Здесь также повсюду плотно стояли друг к другу четырех или пятиэтажные дома. Сены не было видно и в помине.

Филипп уставился внутрь сумрачного магазина.

— Если однажды я застигну этого парня одного, я его убью.

Да меня дошло его предупреждение с опозданием, потому что я все еще пыталась сориентироваться.

Прежде чем он мог мне точнее растолковать, за прилавком, который был густо уставлен благоуханными мешочками и носовыми платками, появился мужчина в золотисто-зеленом шелковом камзоле.

— Мадам. Месье. — Елейно заулыбался он. — Чем могу вам помочь? — Затем он узнал Филиппа, и его лицо приняло рассерженный вид. — Что Вам здесь нужно? Прекратите мне докучать. Разве недостаточно других мостов? Вам всегда нужно сделать крюк и прийти на этот?

Это, должно быть, был супруг Сесиль. Или бывший, смотря по обстоятельствам. Во всяком случае, они жили раздельно, потому что я ничего не заметила в ее комнате, что бы свидетельствовало о мужчине.

Ему было около сорока, почти лысый, и он вовсе не был похож на того, кто мог бы что-то предложить Сесиль. За исключением нескольких флаконов духов. У нее стояло несколько, и одним я недавно сама пользовалась, разумеется, о чем тотчас пожалела. Я все еще навязчиво пахла фиалками, хуже, чем любой освежитель воздуха. Но это было ничто по сравнению с разряженным типом. От него исходило облако аромата, от которого можно было потерять сознание.

Хотя я могла бы поклясться, что хлеб и вино с прошлой ночи уже давно переварились, я поняла, что меня начало тошнить. Я отступила на несколько шагов назад и чуть было не попала под громыхающую мимо повозку. Кучер щедро выругался и сдержал свою лошадь, а я попятилась назад на другую сторону. Филипп этого не заметил, он начал браниться с золотисто-зеленым типом. Из-за шума я уловила лишь некоторые обрывки разговора.

—... извращенный подонок! — кричал он на владельца магазина.

— Вас это ничуть не касается! — услышала я, как выкрикнул парфюмер. — И нет, я не буду с вами драться на дуэли! И когда Вы меня еще так сильно оскорбляете!

Из-за грохочущих колес повозки я могла только частично понимать ответ Филиппа, но все же, этого было вполне достаточно, чтобы уяснить его позицию.

—... вспороть и Ваши кишки выбросить на корм крысам, Вы жалкий трус!

Повозка продолжала греметь, и из соседней лавки - маленькой мануфактуры, которая продавала позолоченные картинные рамы - вышли две элегантно одетые женщины, которые оттеснили меня еще дальше к краю дороги. Они гордо прошли мимо меня и вели себя, словно мост Нотр-Дам принадлежал им. Одна из них попутно прижала меня силовым приемом к стене дома. Я хотела сразу же запротестовать, когда краем глаза заметила что-то, что меня сбило с толку. Я медленно повернулась к лавке, перед которой стояла.

За распахнутым прилавком лежали бахромчатые шелковые шали, вышитые платки и скатанная в рулон кружевная кайма. В открытой шкатулке был широкий выбор различных пуговиц - из стекла, рога, дерева, слоновой кости, плоско выкованного серебра... не понятным образом у меня появилось ощущение, что я уже откуда-то эту лавку знала. Как будто я здесь уже однажды бывала. Но это впечатление появилось не от пуговиц, как мне позже стало ясно, а от товаров, которые по диагонали за прилавком украшали стену - масок.

Одну-две секунды я смотрела в замешательстве на маски. Казалось, словно я вдруг оказалась в другом времени и в другом месте, хотя на заднем плане я все еще слышала, как Филипп ругался с парфюмером. Но крик и уличный шум я заметила вскользь. Маски притянули все мое внимание. Они были всевозможных вариаций: разноцветные или одноцветные, полумаски или те, что закрывают лицо полностью, вышитые золотом или с накладным носом, украшенные драгоценными камнями или бахромой, перьями или жемчугом. Исключительно такие маски, как носились на венецианском карнавале. И вероятно, так же на парижских балах в семнадцатом веке, иначе их бы нельзя было купить здесь.

Дверь лавки рядом с откидной стойкой была открыта, и мои ноги пошли сами по себе внутрь магазина. Внутри я уловила нежный немного пыльный аромат высушенных цветов, которые в прежние столетия, как например в этом, заворачивались в рулоны тканей, чтобы ткани приятно пахли. Здесь была смесь лаванды и лепестков роз.

Лавка торговала не только масками и тканями, но и одеждой и аксессуарами. Там были скромные одеяния, всякое барахло и тряпье, но так же аристократические вещи. На различных подставках висели гардины из бархата, окаймленные золотом, шелковые платья с глубокими вырезами и сильно расклешенными юбками, и длинные перчатки из тончайшей кожи. На одной полке стояли сказочные туфли, украшенные редкостной вышивкой с серебряными пряжками и лакированными каблуками. Ванесса бы расплакалась при их виде.

Тем не менее, я мимолетом взглянула на все эти ценности, прежде чем меня волшебным образом что-то привлекло повернуться назад к маскам. Одна из них выглядела словно... нет, это невозможно. Абсолютно исключено.

Затем рядом зазвучал хриплый голос старушки.

— Кошка, — сказала Эсперанса. Та же, как и в прошлый раз.

Я даже не вздрогнула, потому что, по-видимому, я или мое подсознание уже ожидали, что она здесь появится. Я ее не видела полтора года. С тех пор как она приняла меня в клуб Стражей времени. В моем первом приключении-путешествии во времени от нее я получила маску кошки, но позже, когда все к счастью разрешилось, я узнала, что эта маска предоставлялась только для особо опасных и важных заданий. Для таких, от которых все зависело. Будущее всего города, вероятно, даже всего государства. С тех пор - и я была этому очень рада - мне не давали масок.

Эсперанса выглядела, как и прежде. Маленькая и высохшая, лицо усеянное морщинами, добрая и беззубая улыбка. Однако ее глаза смотрели удивительно проницательно, как будто бы от них ничего быстро не ускользало.

У меня пересохло в горле, и я не могла глотать.

— Эсперанса, — прошептала я. — Как ты здесь оказалась?

Вопрос был, в принципе, лишним. Как одна из Старцев, она не подвергалась ограничениям в пространстве и времени, как простые смертные. Столетия были для нее словно моменты, и она без труда переходила из одного времени в другое, так же как другие люди на другую сторону улицы. Наша первая встреча произошла давным-давно. После моего первого скачка во времени, я извлекла из глубокой трясины моего подсознания ранние детские воспоминания: мне было где-то три или четыре года и я играла в высокой траве, когда появились Хосе и Эсперанса, и последняя коснулась моего затылка. Это вызвало что-то во мне, так как с тех пор, если угрожала опасность, в том месте был зуд.

Почему она выбрала именно меня для этого, все еще для меня было загадкой. Вероятно, я просто сидела у нее на пути. И, конечно же, это было случайностью, что потом я зашла в венецианскую лавку масок и таким образом завладела этой маской. Себастиано, конечно же, считал, что Старцы не допускают случайностей.

— Возьми маску, дитя, — сказала Эсперанса дрожащим голосом.

Ее костлявая рука сорвала маску кошки со стенда и протянула мне. Она была из черного бархата и была украшена крошечными жемчужинами вокруг отверстий для глаз. Я неохотно приняла ее. Легкая, как пух, она легла мне в руку и чувствовалась странно родной. Мне не нужно было ее примерять, чтобы удостовериться, что она мне шла, так как она была словно сделана для меня. Что, вероятно, так и было. Единственный вопрос, почему я получила ее в этот раз. Кроме того я не забыла, что после прошлого раза происходили исключительно неприятные вещи, поэтому я чувствовала себя совсем не в своей тарелке.

— Это значит, что мне также нужно выполнить задание? Особое задание? Я думала, что мне лишь следовало помочь Себастиано. Хосе сказал, что он здесь застрял. Что случилось? Что ему нужно сделать? И что мне необходимо выполнить?

— Тебе понадобится несколько вещей, — Эсперанса деловито двигалась через помещение. Она открыла ящик, достала кошелек и отдала его мне. — Деньги. Но не позволяй их украсть. Подожди... У меня же было здесь... Где же это было?... Ах, вот она где, — она порылась в тряпках и явила свету кожаный мешочек. Я спрятала свернутую маску и кошелек внутрь и повесила мешочек на шею таким образом, что он легко исчез в разрезе моей свободно спадающей мешковатой одежды. К сожалению, в таком времени как это, на каждом углу ждали карманники, нужно было в оба глаза следить за своими ценностями.

Между тем Эсперанса поспешила и, не заставляя просить себя, собрала некоторые предметы одежды: нижнее белье, обувь и другие вещи с вешалок и полок - и убрала все в мешок. Я тщетно ждала ответа. Это был ее стиль: уклоняться от объяснений и никогда не говорить конкретно, что нужно сделать. Нужно понять это самостоятельно.

— Это пригодится тебе, — сказала Эсперанса, пока вручала мне полный мешок в руки.

— Ты можешь надеть маску на бал, но для прыжков во времени используй ее только в крайнем случае. А под крайним случаем я имею в виду смертельную опасность.

Холодная дрожь пробежала по спине. Это звучало так, как будто речь шла о том, что такой случай может наступить.

— Многое поставлено на карту. Идем со мной, дитя, — она махнула в сторону задней комнаты, которая была полностью забита похожей всячиной, как в кладовой. На задней стене было окно с зеленым круглым стеклом. Оно было открыто, так что можно было увидеть реку, первое настоящее доказательство того, что мы действительно находились на мосту.

— Смотри, — сказала Эсперанса. Она сняла платок со старого напольного зеркала. Я увидела размытые, двигающиеся контуры на поверхности матового серебра и испугалась. Это было одно из тех зеркал. У всех Старцев было такое. Во время моего последнего визита в венецианский магазинчик Эсперансы я примерила маску перед ее зеркалом, но кроме моего отражения я ничего в нем не заметила, и затем я оставила маску там.

На этот раз все было иначе. Я стояла прямо перед зеркалом, но не видела себя. Видимо, штуковина была как раз активирована, или как ее там называли. Это было зеркало, в котором можно было увидеть будущее. Это было неправильное будущее. Именно поэтому Старцы смотрели в зеркало, чтобы заметить нежелательные события. И чтобы затем отправить хранителей времени, чтобы те привели все в порядок.

— Подойди ближе, — сказала Эсперанса. — Тогда ты сможешь увидеть все более ясно.

Я бы скорее убежала, как черт. Неохотно я подошла ближе к зеркалу и напряглась интерпретировать эти нечеткие картинки. Сначала это выглядело как призрачные, колыхающиеся туда-сюда черно-белые неузнаваемые контуры. Но чем больше я сосредотачивалась, тем четче оно становилось, пока, наконец, я не смогла рассмотреть каждую отдельную фигуру. Оно все еще было зернистым и бесцветным, как древнее немое кино, но при более близком рассмотрении я поняла, что происходит там - своего рода войны. Люди в панике убегали, бросались в укрытие и прятались за остатками стены. Сцена происходила на открытом воздухе. Дома на заднем плане были руинами, расположенными между огромными грудами щебня.

Внезапно на экране взорвалась бомба или ракета, осколки которой разлетелись во всех направлениях, и вид на происходящее на несколько секунд потемнел. Тем не менее, было страшно, так как наступила гробовая тишина. Я даже не слышала собственное дыхание, потому что задержала воздух, пока не увидела то, что произошло дальше. Пыль улеглась, и ужас продолжился. Везде лежали мертвые среди руин. Несколько фигур с оружием наготове двигались через местность впереди. Это должно быть были люди, которые были ответственны за взрыв. За одним из домов с разрушенными стенами полз выживший. Приложив усилия, он поднялся, он был ранен. С поднятыми руками и спотыкаясь, он вышел из своего укрытия, но был хладнокровно застрелен одним из вооруженных.

Я подавила крик, но это уже произошло. Точнее: это произошло бы. Здесь, в Париже. И таким образом настоящее время, каким я его знала, из-за этого становилось совсем другим. Картинка в зеркале пришла в движение, казалось, опускалась завеса. Затем она все больше размывалась, пока, наконец, ничего нельзя было различить, только полуслепая, серебряная поверхность зеркала.

— Но я совсем ничего не знаю, — в шоке возразила я. — Какое событие надо предотвратить, чтобы этого не произошло? Ты должна мне сказать, что я должна сделать.

— Только свободный дух может принять правильное решение, — Эсперанса снова накрыла зеркало простыней. В падающем солнечном свете ее лицо выглядело как полупрозрачный пергамент. Внезапно она повернула голову, как будто что-то услышала.

— Теперь тебе надо идти. Не разговаривай об этом ни с кем, — она схватила меня за руку и потащила обратно в магазин. Я сопротивлялась и задавала очередные вопросы, но она неотступно вытолкнула меня. Едва я оказалась стоящей на улице, сначала закрылась внутренняя дверь, а затем весь магазин, когда задвинули задвижку. Я постучала пару раз, но никто не отозвался. Меня наполнили страх и неуверенность, и я осмотрелась в поисках Филиппа. Парфюмер тоже закрыл свой магазин, по-видимому, у него пропало настроение ругаться.

Сзади на мое плечо легла рука, в ужасе я развернулась. Передо мной стоял Филипп.

— Вот ты где, — с облегчением произнес он. — Я искал тебя. Где ты была все время?

— Позаботилась о паре вещей, — я показала на мешок, который поставила рядом с собой.

— Давай я понесу, — он поднял мешок и повесил его на плечо. — Там же целая куча вещей внутри. Где ты взяла столько так быстро?

— Ну, в магазине там. Он был только что еще открыт.

— Неужели? Странно. В последнее время я здесь часто прохожу мимо, но там всегда закрыто и забито. Так же, как и сейчас.

Я открыла рот, чтобы ему все объяснить, но вспомнила о предостережении Эсперансы ни с кем об этом не говорить.

Я просто кивнула. У меня громко заурчало в животе. Это из-за стресса, который оказал на меня такое сильное влияние - буквально. Мне следовало спросить Эсперансу, был ли у нее там туалет.

Столько я еще могла потерпеть, при условии, что ничего решающего не произойдет. Гастон привел бы меня сразу же к Себастиано, и потом все было бы в шоколаде. В обществе Себастиано я была бы абсолютно стрессоустойчива. Пока что лучшим способом отвлечься было на захватывающую историю отношений.

— А что вообще с Сесиль и этим парфюмированным шелковым фраком? — спросила я Филиппа, продолжая идти. — Почему ты хочешь его убить? И почему они живут раздельно? Или скорее: почему она вообще вышла за него замуж? Наверняка не по любви, или как?

— Конечно, она вышла за этого кретина не по любви. Разве он похож на человека, которого можно любить?

— Ну да. Золотое сердце. — Это прозвучало раздраженно.

— Значит, она вышла за него замуж из-за денег?

— Конечно. Ну, по какой другой причине столь прекрасная и талантливая женщина должна выходить замуж за такого низменного человека, как Баптист?

— Его так зовут? Значит, они не сошлись характерами, не так ли? Погоди, дай я угадаю. Он старый скряга.

— Если бы только это! Он требовал от нее таких вещей!

— Ты появилась из далекого будущего и без сомнения опережаешь меня по количеству знаний, но, тем не менее, ты еще практически ребенок. Я не могу говорить с тобой об этом. — Его уши налились краской.

— Ох, — теперь мне действительно стало интересно. — Я только выгляжу такой юной. На самом деле я взрослая. Ты можешь спокойно рассказать мне, я выдержу.

— Такой приличной юной девушке я не буду рассказывать об извращенном поведении этого человека. — Это прозвучало решительно, мне не удастся его переубедить.

— Она не может развестись с ним? — спросила я.

— Она бы непременно это сделала. К сожалению, без согласия церкви это полностью исключено, к тому же такое особое разрешение на расторжение брака стоит дорого. Но хуже всего то, что Баптист превращает ее жизнь в ад. Он даже оклеветал ее перед инквизицией, назвав ведьмой.

— Бог ты мой! — Я была поражена. Инквизиция была высшим проявлением ужаса. Там главенствовали фанатики, серьезно верящие в такие глупости, как колдовство.

— До сих пор его не воспринимали всерьез. Здесь, в Париже, все не так плохо, как в провинциях, где снова и снова пытают и сжигают людей, потому что они якобы заодно с дьяволом. Но Баптист не отступает, он не может пережить, что Сесиль его бросила. Если она откажется вернуться к нему, он продолжит порочить ее. Уже тот факт, что она актриса, делает ее подозрительной. Чего доброго, в следующий раз он припишет ей владение оккультными книгами и занятие черной магией. Это может окончательно решить ее судьбу.

— У нее и правда есть какие-то? Оккультные книги, имею в виду?

— Этого я не знаю. У нее так много книг. Она постоянно покупает новые, ей всё мало. — Филипп удрученно покачал головой. — Я говорил ей, что она должна уничтожить все, что может навредить ей, но она только смеялась. Она сказала, что далеко не так подозрительна, как сам Баптист, который ночью в задней комнате замешивает какую-то бурду, которая может иметь только сатанинское происхождение.

— В этом я с ней абсолютно согласна, — согласилась я. — Та хрень, которой парень прыскается, неимоверно воняет. Это практически телесное повреждение.

— Верно. - Филипп вздохнул. — Хотелось бы мне разделять уверенность Сесиль. Она говорит, что скоро станет знаменитой и любимой, что Баптист больше не отважится чернить ее.

— Может, это и правда. Возможно, она станет невероятно успешной.

— Она точно на правильном пути. Таланта в ней в избытке, а в прошлом году она познакомилась со многими влиятельными людьми. Но в некотором отношении она слишком легкомысленная. — Он вздохнул. — И я думаю, она слишком много пьет.

Между тем мы покинули мост. На этой стороне Сены было много людей, большинство бедно одетых. Время от времени мимо проезжали кареты, в которых виднелись наряженные дамы и господа шляпах с перьями. Несколько раз нам пришлось отскочить в сторону, чтобы пропустить знатно одетого всадника.

Застройки состояли в основном из многоэтажных, выстроившихся в длинные ряды жилищ, каркасная конструкция которых часто выполняла декоративную функцию. Между ними встречались также низкие, покрытые соломой избы, расположенные в квадрате вокруг овощных- и фруктовых садов, как пережиток прошлого. По-деревенски выглядели также и конюшни для лошадей и ослов, местами пристроенные к домам, также как и отгороженные места для имеющихся здесь куриц, гусей или коз.

Неприятным был соответственно и запах. Из-за усиливающейся жары запахи просачивались из всех щелей. Едкий дым, пробивающийся наружу из каминов и окон, смешивался со зловонными испарениями туалетов и навозных куч. Ужасно пахли также испорченные кухонные отбросы, лежащие перед некоторыми домами и над которыми кружили большие мухи. Смрад еще больше усилился, когда мы проходили мимо местности, обнесенной стеной. Я вынуждена была прикрыть лицо кончиком рукава, иначе меня бы точно вырвало. Филипп тоже прижал платок к носу и пошел быстрее.

— Боже, — выдавила я из себя. — Это скотобойня или что?

— Кладбище. В такую погоду это особенно ужасно.

Я взглянула на него, находясь в шоке от услышанного.

— Ну, смотря, что понимать под словами «как положено». К сожалению, в Париже больше мертвых, чем могил. Поэтому обходятся тем, что закапывают десятки людей зараз и закрывают яму только, когда она наполнится. Прежде всего, бедняки не могут себе позволить приличное погребение, вот они в большинстве своем и попадают сюда. — Он указал на мрачное большое здание. — Вон там госпиталь. Они мрут там, как мухи, и затем сразу же оказываются здесь.

От ужаса у меня пропал дар речи, но Филипп еще не закончил.

— Во время сильных дождей все это часто всплывает на поверхность, несколько дней назад был как раз такой случай. Потребуется какое-то время, пока все не будет закопано или размещено в хранилище для костей.

Я думала, что меня уже ничего не сможет напугать, но проходя мимо, я заглянула в открытые ворота и увидела стену с большим количеством сложенных в штабеля черепов. Меня снова начало подташнивать. Теперь я поняла, что имел в виду Филипп, говоря о хранилище костей.

Я читала в Википедии, что в парижских катакомбах существует огромная, искусно разделенная на слои коллекция останков, но в этой эпохе скелеты, видимо, еще хранились на поверхности.

— Еще далеко? — спросила я. У меня снова урчало в животе. Головная боль, которая почти прошла, снова вернулась. Все что я хотела, это увидеть Себастиано.

Мы быстро пошли дальше и пересекли оживленный торговый квартал. Здесь было множество торговых палаток и галерей с магазинами. Была неописуемая суматоха, как в наше время в воскресение, когда открыты магазины. Казалось, весь Париж на ногах, чтобы делать покупки или просто прогуливаться. Рыночные зазывали расхваливали свой товар, предлагая все, от свежей рыбы и живой птицы, средств для потенции и красок для волос, до соломенных шляп и деревянных туфель. В одной палатке была копченая колбаса, в следующей сковородки и горшки. Также я видела палатки с клетками для птиц, перьями для письма, гребнями и вырезанными из дерева флейтами. Стоял невыносимый шум.

Филипп прокладывал нам дорогу через толпу, время от времени пользуясь мешком с одеждой в качестве толкателя, чтобы пододвинуть людей в сторону. Я держалась позади и пыталась не слишком глубоко дышать, потому что здесь, на рынке, к запахам тоже нужно было привыкнуть.

Через некоторое время Филипп остановился, потому что перед нами образовалось скопление людей, шум которых и без этого уже усилился оглушительным барабанным боем. Как оказалось, здесь было, на что посмотреть. Сгорая от любопытства, я проталкивалась вперед.

Объекта всеобщего внимания было легко узнать: мужчина с благосклонной улыбкой в развевающемся красном одеянии шествовал по площади, кивая и махая по сторонам. Один из идущих сбоку и отбивающих барабанную дробь слуг, шел впереди и горстями разбрасывал монеты, отчего стало также понятно, почему стоящая поодаль публика постоянно наклонялась и дралась, издавая крики радости.

Вооруженный сопровождающий конвой прикрывал мужчину в красном от толпы, но все же, он, кажется, искал близости с народом. Стоящей на коленях на краю площади женщины, которая сложила руки к молитве, он клал благословляющим жестом руку на голову, и, когда другая женщина подавала ему своего младенца, он рисовал ребенку на любу знак креста.

— Кто это? — поинтересовалась я у Филиппа. Мне пришлось кричать, так как в таком шуме он бы меня не понял.

Кардинал? В этом времени был только один французский кардинал, о котором я слышала.

— Ты имеешь в виду Ришелье? — удостоверилась я.

Филипп кивнул, а я немного смутно попыталась вспомнить, что я читала о Ришелье. Мало того, что он был правителем церкви, - или скорее коим он все еще и являлся - но и могущественным государственным деятелем, возможно, даже могущественнее самого короля, чьим главным министром он слыл. Он считался чистой воды интриганом и держал огромную сеть шпионов, которые работали на него по всей Европе. В романе «Три мушкетера», который основывался якобы на фактах, он был ненавистным противником королевы – и вместе с тем одновременно враг героя Д’Артаньяна, который почитал королеву и отдал бы за нее жизнь.

С любопытством я рассматривала тонкое, скорее заурядное лицо поверх шелкового воротника, который белоснежно выделялся на фоне светящегося красного цвета. Я не могла вспомнить даты его рождения, но ему должно было быть примерно сорок. С ухоженной эспаньолкой и аккуратно подстриженными волосами под кардинальской шляпой он был похож скорее на бухгалтера, чем на церковное высокопоставленное лицо. Его одежда и его благословляющие жесты указывали на его духовное состояние, но каким-то образом, кажется, это походило на выход на сцену и выглядело просчитанным. И это напоминало о том, что в это время церковная и светская власть еще не были разделены.

Даже Папы Римские содержали собственные войска, принимали участие в войнах и определяли, кто станет императором или королем. Только этим можно было объяснить, что кардинал мог быть министром и указывать королю, что делать. Большинство мужчин этого времени были рукоположены в сан священника не для того, чтобы заботиться о спасении душ, а для того, чтобы преуспеть в профессиональном плане - церковь была идеальным трамплином для политической карьеры.

— Никто в Париже не сделает и шага, не предупредив кардинала, — крикнул мне Филипп через плечо. — А кардинал не сделает и шага без своей лейб-гвардии. — Он выглядел нервным. Когда ему прямо под ноги закатилась монета, он не нагнулся, чтобы поднять ее, а презрительно пнул ее в сторону. По всей видимости, он не принадлежал к поклонникам Ришелье.

Я непроизвольно подняла руку и почесала затылок. От такой жары я начала потеть, кожаный ремешок сумки натер кожу. Но от растирания и царапания кожи зуд не прекратился. Наоборот, он усилился, да так, что кожа начала гореть. Я испуганно задержала дыхание и торопливо огляделась. Кто-то наблюдал за мной, я чувствовала это, и этот зуд был доказательством, что от этого человека исходила опасность! Люди пробивались вперед и приветствовали возгласами ликования кардинала, но никто из них особенно не бросался в глаза.

До тех пор пока я на какую-то долю секунды не увидела появление и исчезновение лица, которое заставило меня в ужасе жадно хватать ртом воздух. Я сразу же его узнала, хотя и увидела его, так же как и в первый раз, только на одно мгновение. Это был человек в берете, который в 2011 году стоял внизу перед моим отелем и смотрел наверх. И вот теперь он был здесь. Путешественник во времени.