Чавчавадзе А. Г., 7 декабря 1828 4 страница

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Я уверен, что предстательство ваше как государственного человека, облеченного особенным доверием его императорского величества, и как разборчивого начальника, имевшего случай оценить по достоинству способности и усердие Амбургера, непременно будет уважено министерством иностранных дел, что и побудило меня утрудить ваше сиятельство моим представлением в его пользу, преимущественно пред вице-канцлером, в глазах которого, конечно, мое мнение не может иметь равного веса с отношением к нему вашего сиятельства.

Из бумаг вашего сиятельства, полученных мною с последним из Тифлиса прибывшим курьером, я заметил, что многие мои депеши, давно уже мною отправленные, до сих пор не получены вашим сиятельством. Сие замедление я могу только приписать остановкам в карантинах и потому прошу ваше сиятельство приказать, чтобы, задерживая моих курьеров положенное число дней, бумаги от них тотчас были отбираемы и окурены, для немедленного препровождения к вашему сиятельству.

На почтеннейшее отношение вашего сиятельства от 16-го октября, № 420, об истребовании от персидского правительства русских беглецов, составляющих так называемый здесь Русский батальон, имею честь ответствовать, что я, на основании слов трактата, неоднократно повторял о том требование персидскому правительству, но до сих пор оно от сего уклонялось по известной своей медлительности в подобных делах и всегдашнему желанию отклоняться от всякого справедливого нашего требования, ссылаясь при том на статью XIV, в которой сказано, что ни одна из высоких договаривающихся сторон не будет требовать выдачи переметчиков и дезертиров, перешедших в подданство другой до начатия последней войны или во время оной, а о выдаче перебежавших после войны умолчено.

Что же касается до так называемого майора Самсона, то я имею уже известие, что он будет наконец немедленно выслан за Кизыл-Узен, по неоднократному и настоятельному о том требованию1.

Паскевичу И. Ф., 29 ноября 1828 («Милостивый государь…»)*

Отношением от 9-го ноября 1828 г. за № 2866 ваше сиятельство изволили уведомить меня, что г. карабахский комендант капитан Калачевский донес покойному тифлисскому военному губернатору о притеснениях, причиняемых персидским правительством армянам, желающим переселиться в Карабах, вследствие чего угодно вашему сиятельству, дабы я вступил по сему предмету в надлежащее сношение с его высочеством Наиб-Султаном.

За особенное удовольствие поставляю себе донести ныне до сведения вашего сиятельства, что еще до получения почтеннейшего вашего отношения по сему предмету, по бумагам капитана Калачевского было уже по настоятельному моему требованию сделано надлежащее исполнение.

Аббас-Мирза отправил рагам для покровительства и для возвращения семейств и имуществ тем из карадагских жителей, которые к нам переселились.

С совершенным почтением и таковою же преданностию имею честь быть, милостивый государь, вашего сиятельства покорнейший слуга

Паскевичу И. Ф., 29 ноября 1828 («Подлинно оный…»)*

Подлинно оный Сафраз Сааков употреблен был в прошедшую кампанию, до взятия Аббас-Абада, на посылку письма вашего сиятельства к нахичеванским ханам, каковое письмо он и доставил, что известно Шамиру Беглярову, переводчику, при канцелярии вашего сиятельства находящемуся.

Любезный Калачевский. Что вы все ратуете с персиянами. Уже давно мир, пора и вам угомониться. Впрочем, это не значит, чтоб я удерживал вас от исполнения вашей должности. Прилежите к вашим делам со всею ревностью, только удержитесь от переписки с персидским двором, которая нашим пограничным начальникам строго воспрещается государем императором. Адресуйтесь ко мне или в отсутствии моем к Амбургеру, ваши требования всегда будут исполнены. Бедный Лукинский. Верно, и вам его жаль. В тот же день, как ему умереть, говорил мне поутру, что намерен был жениться. Пожалуйста, любезный Николай Федорович, кроме ваших важных государственных дел, пишите ко мне по-дружески. Жена моя вам кланяется. Вы отчего не приступите так же, как я, к торжественному браку. Это, право, очень умно наконец, после всех тревог. Поклонитесь от меня Карлу Карловичу1 и всему его милому семейству.

С тех пор, как я имел честь сообщить вам мое последнее донесение, здесь не произошло ничего нового, кроме того, что паша Сулейманиэ и Керкука Махмуд приезжал просить помощи у Аббас-Мирзы против берандузского и других племен, отказавшихся ему повиноваться. Так как эти племена населяют горы, лежащие на границе Персии и Турции, то легко может случиться, что будут затронуты интересы обоих государств. В подкрепление своей просьбы, Махмуд-паша внес принцу 10 т. туманов. Эти деньги были немедленно отправлены в Аббас-Абад для доставления нашим чиновникам. Аббас-Мирза доставил Махмуд-паше все, что он в поспешности мог собрать: два батальона пехоты, несколько конницы и две пушки; для последних я дал тех лошадей, на которых я приехал сюда. Войско это выступает завтра, и ему приказано отнюдь не переступать турецкой границы. Между тем весьма понравилось предложение паши завоевать для принца Багдад. Паша предлагал даже два курура, только бы ему дали достаточно войска для осуществления завоевательного плана. Дело стадо за недостатком такого числа войска. Кто знает персиян, тот не удивится такому задору, несмотря на мир Турции с Персиею. От заманчивого предложения принц отказался только по неимению средств; иначе не послушался бы он и англичан, сколько бы они ни отговаривали его.

Сколько я заметил, влияние англичан здесь уже не так исключительно, как бывало прежде. На умы персиян сильно подействовала энергия, выказанная нашим правительством в двух последовательных войнах, равно как и победа русских армий. Какая-нибудь угроза или изъявление расположения от имени государя императора уже не ставятся постоянно на весы с мнением англичан и их тремя миллионами фунтов стерлингов, которые они до сих пор потратили в Персии, со времени посольства Малькольма. Трудно объяснить такого рода щедрость, и я не поверил бы ей, если бы сам Макдональд не показал мне секретно роспись их расходам.

Англичане же внушили принцу не бросаться без оглядки в объятия России, как он громко о том объявляет, но стараться образовать собственные народные силы, с которыми он мог бы со временем идти против братьев, которые будут оспаривать у него право на престол. Это, положим, и умный совет, но он не сообразен с характером Аббас-Мирзы. Это человек умный, тонкий, проницательный и с верным взглядом на людей и на вещи в обыкновенном быту; но в случаях важных, сильного нравственного потрясения, он предпочитает отдаться чужому влиянию и ждать внешней помощи, чем в глубине собственной души почерпать мужество. Я знаю его таким уже десять лет. Теперь он мечтает только о поддержке и покровительстве императора. Не знаю, долго ли это продлится; может быть, настолько, насколько и наши успехи в Турции. Во всем этом я крайне недоверчив, потому что слишком хорошо знаком с персидскою совестью.

Недавно, в присутствии всех близких своих, он прочел мне вслух письмо брата своего Али-Мирзы из Тегерана. Брат в самых резких выражениях упрекал его в отступничестве от Персии; говорил, что народное нерасположение к нему растет, что при дворе шаха все уверены, что он продал себя России, и т. д., и, читая это, он, видимо, был чрезвычайно доволен, точно все это делало ему величайшую честь, но такую честь, которую нельзя не признать довольно странною.

Англичане же всеми силами стараются отклонить его от путешествия в Россию, на котором он сильно настаивает; пожалуй, что еще окажут нам этим невольно услугу. Но я покорнейше прошу ваше сиятельство сообщить мне ваши приказания на этот счет. Принцу уже не терпится с тех пор, как он узнал о возвращении его величества в Петербург. Он уже укладывается и назначил, кому быть в его свите; я только удерживаю его покуда, представляя ему неприличие этой поездки, если он еще не приглашен императорским двором.

Если входить в рассуждение о том, хорошо ли, дурно ли отзовется на нас это путешествие, то мне кажется, что оно может оказаться полезным для наших восточных дел. Как наследник персидского престола, Аббас-Мирза в продолжение всего следования через большую часть России имел бы случай вернее оценить размеры ее могущества, ее величия, так как и власть императора, одинаковую во всех концах империи, словом, все то, о чем он не имеет верного понятия. Персияне, бывавшие в России, в рассказах о ней всегда умаляли ее истинное превосходство, как, например, царствующий в ней порядок, бдительную полицию на пространстве почти неизмеримом, количество ее сил и проч.; а в наших рассказах о России принц всегда видит пристрастие и самохвальство. Если бы он вздумал хлопотать о скидке двух остающихся куруров, то нет повода допустить ее; но можно распределить уплату их на другие, более удобные, сроки. Что же касается до долга его по очищению Хоя, то я объявил ему, что он не выедет, покуда не заплатит до копейки 8-го курура, и теперь деятельно занимаются пополнением всей суммы. Если бы Аббас-Мирза попросил государя императора вооруженною рукою посадить его на отцовский престол, по кончине его родителя, то и тогда не следует давать на это формального обязательства. Условное обещание точно так же удовлетворит его, как тот ответ, который ваше сиятельство поместили в вашей русской инструкции от 1-го мая, которою я уже несколько раз с успехом воспользовался: «Указывая Аббас-Мирзе на пособие России, при будущем его вступлении на престол, как на цель, которой он должен домогаться праводушным своим поведением в сношениях с нами»1.– Вот в чем состоял бы для него результат его поездки в Петербург.

Взятие Варны произвело здесь сильное впечатление. Я придал этому важному известию приличный обстоятельствам блеск. Наши подданные, большею частию тифлисские армяне, собрались в армянской церкви, где и я присутствовал со своими чиновниками при богослужении. Звонили в колокола, – обычай немыслимый в мусульманской земле; стреляли из пушек, и, кроме того, Аббас-Мирза задал мне великолепный праздник: обед, фейерверк и т. п. Англичане отказались присутствовать, под предлогом доброго согласия их правительства с Портою, на что Фетх-Али-хан, передававший приглашение, отвечал им, что принцу не приходило в голову, что они так дружны с султаном после поражения турецкого флота, в котором они принимали такое деятельное участие.

Я, однако, прошу ваше сиятельство не заключать из всех сообщенных здесь действий англичан, что я с ними не лажу. Напротив, эту последнюю черту о них сообщил мне Макдональд, с которым я очень дружен, потому что, в частной жизни, это такой честный и почтенный человек, каких я давно не встречал. Я радуюсь, что мог оказать ему существенную услугу с тех пор, что я здесь, и он благодарит меня за нее при каждой встрече. Дело в том, что если бы мы очистили Хой по уплате 300 т. туманов, как было условлено, то Макдональд никогда не добыл бы у персиян тех 100 т., в которых он поручился за них; в таком случае ему пришлось бы обратиться к своему правительству, а оно дурно приняло бы его заявление, так как на это новое ручательство ему не было дано разрешение. Я же поступил только согласно с желанием г. главнокомандующего гр. Паскевича-Эриванского, который в то время хотел, чтобы наши войска остались в Хое. Теперь обстоятельства изменились: в Баязетском пашалыке понадобилось подкрепление, и хойский отряд направился туда, что не причинило большой разницы в уплате 400 т. туманов, выданных почти сполна.

Вот в каком порядке получены отдельные части всей суммы:

1) Из Хойского комитета, под председательством генерала Панкратьева, 4-го ноября получено...... 344 189 тум.

2) Сдано на хранение в Аббас-Абаде, 21-го ноября, впредь до учреждения комитета для оценки и получения монеты..... 33 811 –«–

3) Цена золотого трона Ага-Мамед-шаха, не включая эмаль и работу, хранящегося в Аббас-Абаде и предоставленного к выкупу 20-го декабря...... 7 000 –«–

4) Вексель Макдональда, по которому уже выплачены 11 т. туманов персиянами, а остальные сполна будут выплачены 12-го декабря... 15 000 –«–

Ваше сиятельство не можете себе представить, чего стоит исторгнуть у персиян должные нам деньги. Шах положительно отказал в выдаче Аббас-Мирзе остальных 100 т. туманов для выкупа алмазов, как он уже однажды не сдержал данного Макдональду слова. О последнем займе сильно хлопотал Макниль, но неудачно. Он нагнал шаха на пути его в Ферахан, но тот грубо приказал ему снова сесть на лошадь и запретил показываться на глаза. Аббас-Мирза, в свою очередь, старается всеми силами собрать эту сумму наличными деньгами: всем мухессилям (сборщикам доходов) приказано сдавать впредь все податные деньги в цитадель и, пока долг его не будет заплачен, не трогать общественных доходов ни для гарема, ни для раздачи жалованья чиновникам, ни для какого бы то ни было употребления. Может быть, в течение зимы он будет в возможности удовлетворить нас; между тем его алмазы уже принадлежат нам по праву, но я думаю, что он готов и отказаться от них, тем более что он из кожи лезет, чтобы доказать нам свое желание быть исправным. Я подожду на этот счет приказаний вашего сиятельства.

Я полагаю, что мне уже не придется писать к вам из Тавриза. Шах в скором времени возвратится в свою столицу, и я желал бы прибыть туда несколькими днями ранее. Я сильно сомневаюсь, чтобы он склонился на мои представления заплатить за сына. До тех пор предоставляю нашему генеральному консулу хлопотать у Аббас-Мирзы о получении остальной суммы.

Прочитав эту депешу, я замечаю, что пропустил одно интересное обстоятельство. В день празднования взятия Варны и возвращения императора в Петербург Аббас-Мирза сказал мне вслух, при всех, что он желает представиться нашему государю не с целью выпросить кое-какие уступки (это так только говорится), но чтобы удостовериться, что его величеству приятно будет, если он пойдет против турок, и чтобы затем получить его приказания. С глубочайшим почтением и проч.

Напечатай, любезный друг Фадей, это блестящее описание, которое очень удачно вылилось из-под пера товарища моей политической ссылки.1

Дело в том, что нас, кроме праздников, здесь точно боятся и уважают. 4/5 следующих нам денег взяли, редко пишется от меня требование здешнему правительству, чтобы не было исполнено. Теперь еду в Тегеран, куда и шах в скором времени возвращается. Коли все еще меня будут ругать приятели, nos amis les ennemis, [141]то объяви им, что я на них плюю2. Ты в своих письмах крепко настаиваешь, чтобы я Аббас-Мирзу подвиг на войну против турков. Любезный друг, знаешь ли ты, имею ли я на то разрешение. Удивляюсь, что тот, кто лучше тебя это знает, говорит, что я мог бы это сделать. Коль служишь, то прежде всего следуй буквально ниспосылаемым свыше инструкциям, а если вместе с тем можно пожить и для газет, и то хорошо. Я, брат, из своей головы готов изобретать всякие наступательные планы, но не исполнять, покудова мне же, наоборот, не предпишут поступать так, а не иначе. Поцелуй Леночку и Танте3.

Милостивый государь Константин Константинович,

отъезд мой в Тегеран был отсрочен по случаю отсутствия самого шаха из столицы. Теперь хочу прибыть туда несколькими днями прежде его. Но не думаю, что там будет обильное поприще для дипломатической деятельности: потому что он и его министерство спят во сладком успокоении и все дела с Россией, с Турцией и с Англией поручены Аббас-Мирзе.

Здесь все мое внимание было поглощено выручкою денег. 400 т. по условию уплачены, и о собирании 100 т. остальных хлопоты большие. Не знаю, удастся ли мне преклонить скупого Фетали-шаха к уплате этой суммы и к тому, чтобы он выручил сына из крайнего затруднения. Наследный принц беден до чрезвычайности. Впрочем, мы имеем для обеспечения драгоценные камни.

Другое обстоятельство так же не давало мне здесь покою ни днем, ни ночью, и эта чаша меня минует в Тегеране, отдаленном от места происшествий. По трактату, все перешедшие к нам из Азербежана, ханы и простолюдины, в течение 5 лет пользуются доходами от своих имений, здесь ими оставленных, и имеют право продавать их. Вы можете себе представить, сколько ежедневных просьб я по сему предмету получаю, сколько упомянутых ходатайств, нот и переговоров. Одних выселенцев из армян к нам перешло до 8 т. семейств, и я теперь их общий стряпчий и должен иметь хождение по их делам, за их домы, сады, мельницы!! Многое мне уже удалось сделать и привести в исполнение. Но правительство здешнее всегда имеет способы воспретить под рукою покупку оставленных имений, и какие меры могу взять я против таких ухищрений! Я не для того распространяюсь о сем предмете, почтеннейший Константин Константинович, чтобы выказать перед вами многочисленность дел самых запутанных, от которых бы стал в пень человек гораздо меня опытнейший. Но прошу вашего совета и мнения вашего превосходительства, которое для меня необходимо. Вот что именно: могу ли я представить его сиятельству г. вице-канцлеру1, по возвращении моем из Тегерана, когда те же случаи повторятся, и с большею еще запутанностью, чтобы он меня уполномочил на покупку всех таковых имений?? – Тогда правительство здешнее уведомилось бы, что распоряжение сими имуществами отходит от него не на 5 лет, а навсегда, и разрешало бы своим подданным покупку оных. Разумеется, что я бы сделался владетелем всех кебеле́ (купчих) только pro forma и в отношении к настоящим хозяевам оставался бы тем же, чем и теперь, т. е. охранителем их достояния. Кажется, что я уже однажды писал вам об этом вскользь. Теперь прошу вашего ответа по сему обстоятельству, когда узнаете мнение графа Карла Васильевича. Если же вы полагаете, что такая мера противна духу трактата, то скажите ясно.

Еще одно дело, в котором прошу и ожидаю вашего содействия. Хочет ли государь император или нет прибытия в С.-Петербург Аббас-Мирзы. Во всяком случае, надлежит его пригласить, на каковой предмет я ожидаю предписания от министерства. Явно не допускать его значит хотеть, чтобы он охолодел к нам совершенно. Но если желают от него избавиться, пускай все-таки вице-канцлер предпишет мне пригласить наследного принца. Я это разрешение продержу до удобного времени, когда усмотрю, что он по каким-либо обстоятельствам не может пуститься в путь, и тогда ошеломлю его самым дружественным приглашением о прибытии в С.-Петербург или в иное место, где государь будет находиться, и чтобы он сделал это в наискорейшем времени. Он смутится, отзовется невозможностью, а когда время пройдет и ему можно будет, тогда опять нам нельзя, по каким-нибудь самым благовидным причинам. Но раз пригласили, и он уже сам виноват, что не воспользовался. Впрочем, истинное мое мнение, несмотря на то, что доношу его сиятельству (там один тон, а в партикулярном письме другой): 1) допустить государю, чтобы Аббас-Мирза к нему прибыл. 2) Велеть ему драться с турками, коли война продолжится2. 3) Обещать торжественно, что мы его возведем на престол, ибо это нам ничего не стоит, упражнение войску в мирное время, на чужом содержании, а власть наша в сем государстве Азии сделалась превозмогающею пред влиянием всякой другой державы.

Прибавлю к этому, что Аббас-Мирза такого нерешительного и изменчивого свойства, что теперь он страшно желает ехать, а через два месяца бог знает что на него подействует.

Прощайте, ваше превосходительство. Кабы вы были на моем месте, вы бы здесь много наделали. Нас боятся и уважают. Только поддержите меня. Если же пренебрежете мною, как блаженной памяти Мазаровичем, то мое пребывание в Персии сделается бесполезным.

С искренним почтением и неограниченною преданностью

Любезнейший друг Петр Максимович. Посылаю к вам аттестаты находящегося при мне князя Семена Кабулова. Сипягин обещал мне его считать в действительной службе, но в откомандировке при мне. Справьтесь, пожалуйста, и коли ничего не сделано, не донесено графу1, то прошу вас для меня постараться об этом молодом человеке, о чем я вместе с ним прошу и самого графа Ивана Федоровича2. Когда сделаете мне аттестатов надлежащее употребление, то пришлите мне их назад.

У нас здесь скучно, гадко, скверно. Нет! уже не испытать мне на том свете гнева господня. Я и здесь вкушаю довременно все прелести тьмы кромешной. Прощайте, любезный друг.

Еще просьба о разжалованном Андрееве. Любезный друг, я знаю, кого прошу. Заступите мое место при графе, будьте в помощь этому несчастливцу. При сем записка об нем3. Сестра моя4 заливается слезами, говоря о несчастных его родителях.

Почтеннейший друг Петр Максимович. Найди, пожалуйста, в бумагах от Нессельроде у Камардина две касающиеся до дел Мирзы-Сале в Астрахани секретно и переведи ему их и потом донеси от имени генерала1 в Петербург об исполнении по ним. Прощай, душенька, будь здоров и люби меня так же, как я тебя, всем сердцем принадлежу и душевно уважаю твой ум и правила.

Честь имею приложить при сем депешу мою к вице-канцлеру1, под открытою печатью, и прошу ваше сиятельство по прочтении оной переслать по адресу вместе с вашими бумагами в С.-Петербург.

Ваше сиятельство усмотрите из хода наших дел здесь, что я всегда буквально придерживался ваших инструкций насчет уплаты нам 8-го курура. Сперва сделано было вашего сиятельства распоряжение, чтобы по получении нами 300 т. очистить Хойскую провинцию, приняв в уплате 100 т. других – ручательство английского министра, а в остальных 100 т. в залог драгоценные камни Аббас-Мирзы. Но по приезде моем сюда, а именно 10-го октября, я получил от вашего сиятельства отношение, № 404, и вслед за тем другое, № 416, в которых вы изъявляли желание, чтобы войска наши оставались зимовать в Хое. Я, для достижения сей цели, отдалил срок уплаты и не принял вполне ручательства английского министра, кроме двух векселей его: один в 4 т., из коих 3 уже уплачены, другой в 15 т. туманов, из которых 13 т. уже в сборе у Макдональда, и вся сумма сполна будет на днях отправлена в Аббас-Абад. Остальные 81 т. я возложил на самого Аббас-Мирзу, заставил его выслать в Хой 40 т. и не слишком настаивал о скорейшем отправлении других 41 т., чтобы дать пройти условленному сроку и нам чрез то приобрести вящее право оставаться долее в Хое.

Но 31-го октября получено мною отношение генерал-майора Сакена, уведомившее меня о новом распоряжении вашего сиятельства, дабы войска немедленно были выведены из Хоя для подкрепления отряда в Баязете, и в то же время дал мне знать генерал-майор Панкратьев, что он уже выступает, оставляя в Хое только 4 роты пехоты и 200 казаков. Положение было затруднительно, ибо противоречило моим видам и изъяснениям, дотоле мною деланным здешнему правительству. Вашему сиятельству известно, какой я дал оборот сему обстоятельству, убедив Аббас-Мирзу, что сие делается на основании моих уверений нашему правительству и пр., и тут же понудил его ежедневно собирать остальную сумму, дабы скорее совершенно очистить область, нами занимаемую. В число уплаты я на время согласился принять трон Ага-Мамед-шаха, с которым здесь весьма неохотно расстались, ибо он почитается государственною регалиею. В нем одного золота, по оценке купца Хитрова, на 9000 тум., кроме эмали и работы, но я его принял только в 7 т., дабы понудить здешнее правительство скорее его выкупить. Трон сей и 33811 тум. денег, в дополнение следующей нам суммы, прибыли в Хой, но комитета уже там не было. После того Аббас-Мирза просил меня, чтобы войска наши были выведены, и я, по данному мне вашим сиятельством на то уполномочию (отношением вашим, № 416), на сие согласился, но с тем, чтобы деньги и трон были сперва сданы в Аббас-Абад тамошнему коменданту. Теперь, по получении от генерал-майора Мерлини уведомления, что сие исполнено, я не мог долее отказываться ни под каким благовидным предлогом от требования Аббас-Мирзы и, вместе с сим посылая курьера к полковнику Швецову, приглашаю его приступить к очищению области. Деньги будут храниться в Аббас-Абаде на ответственности коменданта и персидского сдатчика, впредь до учреждения там комитета. Если окажется какая-нибудь незначащая недоимка, то мы в драгоценных камнях имеем вполне обеспечение, и даже с избытком.

Все условие исполнено в том смысле, как оно было первоначально заключено между вашим сиятельством и Аббас-Мирзою и высочайше одобрено в отношении к вам вице-канцлера, от 18-го июня. Я говорю об уплате, но что касается до сроков оной, то, кроме последнего, мною данного Аббас-Мирзе, для пополнения 400 т. тум., все они миновались бездейственно, и срок для получения следующих нам 100 т. еще остается dans le vague[142]. Но ваше сиятельство изволите, конечно, припомнить, что после блестящих побед наших и в присутствии вашем и войск, угрожавших Персии совершенною погибелью, персидское правительство в Дей-Каргане и в промежутке пред Туркменчаем также нерадиво наблюдало даваемые ему сроки; теперь же для сего есть по крайней мере законное извинение – вещественная невозможность Аббас-Мирзы скоро удовлетворить нас, ибо казна его пуста совершенно. В течение переговоров о мире я неоднократно изъявлял вашему сиятельству мое сомнение насчет уверений его высочества, что он не имел у себя никакого сокровища, теперь я убежден в этом; ибо с тех пор в различных перемещениях его двора и гарема не могла бы укрыться его казна: кто-нибудь знал бы об этом, но нет такого слуха, и его придворные, из которых большая часть не весьма к нему привержена, все равно убеждены в совершенном его безденежье.

Друг мой, Варвара Семеновна. Жена моя, по обыкновению, смотрит мне в глаза, мешает писать, знает, что пишу к женщине, и ревнует. – Не пеняйте же на долгое мое молчание, милый друг; видите ли, в какую для меня необыкновенную эпоху я его прерываю. Женат, путешествую с огромным караваном, 110 лошадей и мулов, ночуем под шатрами на высотах гор, где холод зимний, Нинуша моя не жалуется, всем довольна, игрива, весела; для перемены бывают нам блестящие встречи, конница во весь опор несется, пылит, спешивается и поздравляет нас с счастливым прибытием туда, где бы вовсе быть не хотелось. Нынче нас принял весь клир монастырский в Эчмядзине, с крестами, иконами, хоругвями, пением, курением etc.; и здесь, под сводами этой древней обители, первое мое помышление об вас и об Андрее1. Помиритесь с моею ленью.

«Как это все случилось! Где я, что и с кем!! будем век жить, не умрем никогда». Слышите? Это жена мне сейчас сказала ни к чему – доказательство, что ей шестнадцатый год. Но мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений, вновь бросаться в новую жизнь, предаваться на произвол случайностей, и все далее от успокоения души и рассудка. А независимость! которой я такой был страстный любитель, исчезла, может быть навсегда, и как ни мило и утешительно делить все с прекрасным, воздушным созданием, но это теперь так светло и отрадно, а впереди как темно! неопределенно!! Всегда ли так будет!! Бросьте вашего Трапёра2 и Куперову «Prairie», мой роман живой у вас перед глазами и во сто крат занимательнее; главное в нем лицо – друг ваш, неизменный в своих чувствах, но в быту, в роде жизни, в различных похождениях не похожий на себя прежнего, на прошлогоднего, на вчерашнего даже; с каждою луною со мной сбывается что-нибудь, о чем не думал, не гадал.

Как я себя виню, что не послал вам написанных этих строчек три месяца назад. Вы бы не сердились на меня, а теперь, верно, разлюбили, и правы. Не хочу оправдываться; Андрей, ты помоги мне умилостивить нашего общего друга. Хорошо, что вы меня насквозь знаете и не много надобно слов, чтобы согреть в вас опять те же чувства, ту же любовь, которую от вас, моих милых нежных друзей, я испытал в течение стольких лет, и как нежно и бескорыстно!

Верно, сами догадаетесь, неоцененная Варвара Семеновна, что я пишу к вам не в обыкновенном положении души. Слезы градом льются.

Неужли я для того рожден, чтобы всегда заслуживать справедливые упреки за холодность (и мнимую притом), за невнимание, эгоизм от тех, за которых бы охотно жизнь отдал. – Александр наш3 что должен обо мне думать! И это кроткое, тихое создание, которое теперь отдалось мне на всю мою волю, без ропота разделяет мою ссылку и страдает самою мучительною беременностию, кто знает: может быть, я и ее оставлю, сперва по необходимости, по так называемым делам, на короткое время, но после время продлится, обстоятельства завлекут, забудусь, не стану писать, что проку, что чувства мои во мне неизменны, когда видимые поступки тому противоречат. Кто поверит!!! Александр мне в эту минуту душу раздирает. Сейчас пишу к Паскевичу; коли он и теперь ему не поможет, провались все его отличия, слава и гром побед, все это не стоит избавления от гибели одного несчастного, и кого!!! Боже мой! пути твои неисследимы!