Убийство земель на Северо-Востоке Бразилии

Испанские колонии прежде всего стали поставщиками металла. В них сразу же были найдены несметные сокровища и богатейшие жилы. Сахар, ждавший своей очереди, вначале стал культивироваться в Санто-Доминго, затем в Веракрусе, позже — на перуанском побережье и на Кубе. Бразилия же, напротив, с самого начала и до середины XVII в. была крупнейшим мировым поставщиком /96/ сахара. Одновременно эта португальская колония в Америке была главным «потребителем» рабов. Индейцев, использовавшихся в качестве рабочей силы, насчитывалось немного, к тому же они скоро вымерли от непосильного труда, а сахар требовал огромного количества рабочих рук для очистки и подготовки земельных площадей, посадки, рубки и перевозки тростника, для его перемалывания и получения чистого сока. Бразильское колониальное общество — этот «субпродукт» сахарного производства — процветало в Баие и Перпамбуку, пока открытие золота не привлекло весь цвет общества к Минас-Жерайс.

Португальская корона предоставляла земли в пользование своим «первопроходцам», делая их первыми крупными землевладельцами Бразилии. «Геройские» дела завоевателей должны были сочетаться с налаживанием производства всевозможной продукции. Всего лишь 12 «капитанов» получили во владение необъятные колониальные земли, чтобы использовать их для нужд королевского двора[3]. Однако предприятия финансировались в основном голландцами и в итоге оказывались больше фламандскими, чем португальскими. Голландские фирмы не только участвовали в создании сахароварен и в приобретении рабов, они, помимо всего прочего, закупали в Лиссабоне неочищенный сахар, рафинировали его и сбывали в Европе, получая трехкратную прибыль[4]. В 1630 г. «Датч Вест-Индия компани» вторглась в Бразилию и захватила ее северо-восточное побереяжье, установив прямой контроль над производством сахара. Но надо было увеличивать число сахарных плантаций, чтобы множить источники доходов, и компания предоставила англичанам на Барбадосе все привилегии, чтобы стимулировать выращивание тростника на Аптилах. Она привозила в Бразилию колонов с островов Карибского моря, чтобы здесь, на ее процветающих плантациях, они набирались, так сказать, необходимых производственных навыков и организационного опыта. Когда голландцы были, наконец, изгнаны в 1654 г. из северо-восточных бразильских областей, на Барбадосе у них уже была подготовлена прекрасная база, чтобы составить Бразилии опаснейшую конкуренцию. На Барбадос заранее были доставлены негры и /97/ тростниковые саженцы, там уже были построены сахарные заводы, оснащенные всем необходимым оборудованием. К концу XVII в. бразильский экспорт сахара сократился вдвое и одновременно наполовину снизились цены. В то же время за какие-то два десятилетия негритянское население Барбадоса увеличилось в десять раз. Добавим, что Антильские острова расположены ближе к европейским рынкам, что Барбадос еще располагал нетронутыми землями и в производственном отношении был лучше оснащен. Бразильские почвы истощились. Огромный размах повстанческого движения бразильских рабов и открытие золота на юге страны, вызвавшее отлив рабочей силы с плантаций, также ускорили кризис на сахаропроизводящем Северо-Востоке. Этот кризис стал необратимым. Словно заражая один век за другим, он продолжается до наших дней.

Сахар загубил Северо-Восток. Прибрежная полоса, орошаемая частыми дождями, имела чрезвычайно плодородные земли, насыщенные гумусом и минеральными солями, покрытые лесами от Баии до Сеары. Эта область тропических лесов превратилась, по свидетельству Жозуэ де Кастро, в область полупустынь[5]. Созданная самой природой для производства продуктов питания, она стала районом голода. Там, где все цвело и зеленело, сахарная латифундия, эта губительная, порабощающая сила, оставила голые камни, тощие земли, эрозированные почвы. Вначале тут пытались разбить апельсиновые и манговые плантации, но «из этой затеи ничего не вышло — от них остались лишь небольшие сады, окружающие дом сахарозаводчика и радующие взор семейства белого плантатора» [6]. Пожары, освобождавшие от леса место для сахарного тростника, уничтожали флору, а вместе с ней гибла и фауна: исчезли олени, кабаны, тапиры, кролики, бразильские свинки-пак? и броненосцы. Природный зеленый покров, флора и фауна были принесены в жертву, брошены на алтарь монокультуры — сахарного тростника. Его экстенсивное производство быстро калечило землю.

К концу XVI в. в Бразилии было не менее 120 сахароварен, приносивших прибыль в размере около 2 млн. фунтов стерлингов, но их хозяева, владевшие лучшими землями, не производили никаких других продуктов питания. /98/ Продукты импортировались, как импортировался широкий ассортимент предметов роскоши, которые ввозились из-за океана вместе с рабами и мешками соли. Обилие и процветание немногих обычно шли рука об руку с нищетой большинства населения, жившего в состоянии хронического недоедания. Животноводство отступило в глубинные засушливые районы, так называемые сертаны, где на каждый квадратный километр приходилось по паре коров, дававших и продолжающих давать очень мало жесткого и безвкусного мяса.

С тех далеких колониальных времен на Северо-Востоке Бразилии утвердился обычай — бытующий и в наше время — есть землю. Недостаток железа в организме вызывает анемию. Инстинкт побуждает детей жевать землю, имеющую в своем составе те неорганические элементы, которые отсутствуют в их обычном рационе, то есть в лепешках из маниоки и в бобах, если не считать случайного кусочка вяленого мяса. В прежние времена маленьких детей наказывали за этот «африканский порок», завязывали им рот или подвешивали в плетеных люльках высоко над землей[7].

В настоящее время Северо-Восток Бразилии является самой слаборазвитой областью Западного полушария [8]. Огромный концентрационный лагерь на 30 млн. человек страдает ныне от губительного наследия монокультуры — сахара. На землях Северо-Востока зародилось самое прибыльное сельскохозяйственное производство Латинской Америки колониальной поры. А сейчас менее одной пятой части влажной зоны Пернамбуку отдано сахарному тростнику, остальные площади пустуют[9], ибо хозяева крупных сахарных заводов, одновременно являющиеся /99/ владельцами самых обширных тростниковых плантаций, могут позволить себе предать остальные земли запустению, превратить гигантские латифундии в непродуктивные хозяйства. Однако неверно думать, будто более всего люди голодают в засушливых и полузасушливых внутренних зонах Северо-Востока. Да, в сертанах, этих каменистых пустынях с редким кустарником и чахлой растительностью, бывают очень голодные времена: когда приходят засухи, солнце выжигает землю, превращает земной пейзаж в лунный, заставляет людей обращаться в бегство и усеивать крестами обочины дорог. Однако именно на влажном побережье царит эндемический голод. Там, где роскошь наиболее роскошна, там скудость оказывается наиболее скудной — такова эта область, полная контрастов. Прибрежная полоса, избранная самой природой для производства всех продуктов питания, не производит ни одного и, словно в насмешку, все еще продолжает носить название «Лесная зона» — в память о далеком прошлом и во славу убогих и хилых рощиц, переживших «сахарные столетия». Сахарная латифундия, это явно нерентабельное хозяйство, до сих пор не может обойтись без ввоза продовольствия из других зон, прежде всего из центрально-южной области страны, к тому же по все возрастающим ценам. Стоимость жизни в Ресифе самая высокая в Бразилии. Фасоль на Северо-Востоке более дорога, чем в Ипанеме, этом районе богачей, живущих на берегу столичной бухты. Цена полкило муки из маниоки равна дневному заработку взрослого рабочего на сахарной плантации, гнущего спину от зари до зари; если рабочий осмелится протестовать, надсмотрщик-капатас шлет за плотником, чтобы снять с бедняги мерку для гроба. Во многих областях еще сохраняется «право первой ночи» для хозяев или управителей. Треть населения Ресифе влачит жалкое существование в лачугах; в районе Саза-Амарела более половины рождающихся детей не доживают до года[10]. Детская проституция (девочки 10—12 лет продаются своими родителями) — частое явление на Северо-Востоке. Дневной заработок на иных плантациях ниже самых низких заработков в Индии. В отчете ФАО в 1957 г. утверждалось, что в местности Витория — неподалеку от Ресифе — нехватка протеинов вызывает у детей /100/ потерю веса, на 40% большую, чем в среднем отмечается по Африке. Многие плантации еще имеют свои тюрьмы, «но те, кто несет ответственность за преступления голодающих людей, — говорит Рене Дюмон, — там не сидят, потому что именно они хранят ключи от таких тюрем» [11].

Пернамбуку дает сейчас менее половины сахара, производимого всем штатом Сан-Паулу, и с каждого гектара там получают самый низкий доход, однако Пернамбуку живет за счет сахара, за счет него живут все его жители, густо населяющие влажную зону, хотя в штате Сан-Паулу расположен самый мощный промышленный центр во всей Латинской Америке. На Северо-Востоке даже прогресс не является «прогрессивным», ибо его двигатель — кучка земельных собственников. Пропитание меньшинства оборачивается голодом для большинства. Начиная с 1870 г. сахарное производство заметно модернизировалось, построены большие сахароваренные заводы, и тогда «быстрота поглощения земель латифундиями приняла угрожающие размеры, усиливая продовольственный кризис в этой зоне»[12]. В пятидесятые годы нашего века подъем индустриализации вызвал рост потребления сахара в Бразилии. Производство Северо-Востока получило сильный толчок, хотя прибыль с гектара не увеличилась. Под тростниковые плантации пошли новые земли, хотя и худшего качества, а сахар снова пожирал те немногие площади, которые еще оставались для производства продуктов питания. Превратившись в поденщика, крестьянин, ранее сам обрабатывавший свой крохотный участок, отнюдь не стал жить лучше, так как ему не хватает заработанных денег на покупку тех самых продуктов, которые он производил[13]. Как уже бывало, сахарная экспансия породила экспансию голода.