История. Лондону почти две тысячи лет, но в нем нет почти ничего, что свидетельствует о возрасте: ни античных развалин

Лондону почти две тысячи лет, но в нем нет почти ничего, что свидетельствует о возрасте: ни античных развалин, ни средневековых улиц, ни ренессансных дворцов; здания старше 400 лет можно пересчитать по пальцам. Тут никогда ничего не сохранялось и не охранялось. И все же история чувствуется в каждом движении городского организма, потому что Лондон — это именно организм. Он зародился, вырос и развивается как будто сам, по своим внутренним законам. Никто и никогда не отчуждал здесь частную недвижимость, не проводил глобальных перепланировок и не пытался заставить город что-то символизировать. Безусловное право на куплю-продажу земли, относительная свобода торговли, неизбежность повторяющихся пожаров и вечное желание людей жить лучше — вот и все естественные установления, которые превратили военный лагерь на Темзе в один из величайших городов планеты. И как у любого живого существа, под новыми кожными покровами города скрывается неизменный скелет планировки улиц, социальной структуры, национального характера.

Римский Лондон Расположенный в огромной чаше между двумя рядами холмов — Чилтернами на севере и, как ни странно, Северными на юге, — своим рождением Лондон обязан Темзе. Вообще-то небольшая река, она отличается очень длинным приливным устьем-эстуарием. Чуть западнее, ближе к Виндзору, Темза еще представляет собой тихую речушку размером с Яузу — но на востоке города она становится впечатляющим судоходным каналом масштабов Невы или Эльбы. Это так даже теперь, спустя две тысячи лет борьбы города с рекой за землю и удобные глубоководные пристани, а в 43 году н.э., когда в Британию пришли римляне, Темза была еще раза в три шире и текла по огромной заболоченной равнине.

Высадившись в Кенте, императорские легионы поднимались вдоль реки, пока не переправились на северный берег где-то в районе Вестминстера. Вероятно, еще по дороге они обратили внимание на то место, где посреди мелководья и в прилив, и в отлив из воды виднелся довольно большой остров. Римские инженеры навели тут постоянный мост, в то время как глубина Темзы непосредственно к востоку от переправы позволяла подходить сюда морским судам. Поселение у моста, получившее название Лондиний, благодаря своей роли одновременно торговых ворот Британии и главного пропускного пункта по дороге с юга на север страны, в считанные годы сделалось ее столицей. За столичный статус пришлось и заплатить — не прошло двадцати лет с основания города, как его дотла спалили восставшие аборигены под водительством суровой женщины Будикки. Ярко-красный слой горелой породы дает возможность оценить размеры тогдашнего поселения: вокруг нынешнего перекрестка Грейс-Черч-стрит и Ломбард-стрит. Тут пересекались две из трех главных артерий города, а чуть севернее стояли форум и базилика.

В следующие двести лет город неуклонно разрастался. Новая, построенная во II веке базилика была больше современного собора Святого Павла, на месте нынешнего вокзала Кэннон-стрит вырос дворец наместника провинции, а южнее теперешних башен Барбикана — военный форт. В 200 году Лондиний обнесли циклопическими стенами, простоявшими до XVIII века. Внутри них оказалось все пространство от Тауэра до станции Blackfriars и от автострады Лондон-Уолл — что, собственно, и значит Лондонская стена — до реки. Ворота римского города и теперь отмечают главные въезды в Сити: Олдгейт — на восточной дороге в Колчестер, Бишопсгейт — на северной в Йорк, Ньюгейт — на северо-западной в Сент-Олбанс и Ладгейт — на западной в Силчестер.

Даже в эпоху расцвета эта огромная территория была почти наполовину занята огородами и садами, а с середины III века вместе с упадком имперской власти началось постепенное снижение численности горожан; примерно следующую тысячу лет население города чувствовало себя в древних стенах, как такса в конуре сенбернара. Уменьшение города ускорилось после 410 года, когда император Гонорий вывел из Британии все римские войска — они были нужнее в Италии, на которую наседали варварские племена.

Темные века Коллапс вовсе не был мгновенным. Еще, быть может, полвека брошенные на произвол судьбы британцы жили точно так же, как при империи, управляемые своими провинциальными властями. Но в конце v века, когда варвары — в данном случае англосаксонские племена из Германии — добрались и до Британии, Лондон умирает или, точнее, впадает в спячку, о которой нам неизвестно почти ничего. Примерно в это время там правил или, скорее, не правил, король Артур, который вытаскивал или не вытаскивал свой меч из наковальни, стоявшей во дворе церкви, которая была или не была собором Святого Павла. Скорее не была — известно, что церковь в честь апостола Павла была заложена только в 610 году, на четвертый год апостольской миссии просветителя Британии святого Августина. Тогда же Августин назначает некоего Мелития епископом Лондона — но все это вовсе не означает наличие Лондона как такового, а только память о Лондинии как важном римском центре. В пределах римских стен при этом, скорее всего, не живет никто, кроме нескольких десятков саксов, возделывающих поля внутри и вокруг полуразрушенного города.

В это время, с VII по IX век, сердце Лондона бьется слева, вдоль того тракта, который в будущем станет называться Стрэндом. Именно там, в стороне от пугающих римских руин, саксы обустраивают свой торговый центр с портом чуть западнее нынешнего Темпля. Этот город назывался Люнденвик, и сейчас о нем напоминает только вытянувшаяся на запад цепочка церквей от Сент-Брайд до Сент-Мартин-ин-зе-Филдс, основание которых скрыто в глубине Темных веков (нынешние здания — XVIII века). Одна из них, стоящая посреди Стрэнда церковь Сент-Клемент-Дэйнз (то есть Святого Климента в Датчанах), свидетельствует о новом игроке лондонской драмы — датских завоевателях, высадившихся в Британии и оккупировавших Люнденвик в 865 году.

Следующие годы город будет переходить из рук в руки, пока в 878-м король Уэссекса, объединитель страны Альфред Великий, не выбьет датчан и не заключит с ними договор, по которому граница между саксонской и датской частями Британии проводилась по реке Ли — чуть восточнее Лондона, во второй зоне нынешнего метро.

Население Лондона, превратившегося в приграничную крепость королевства, Альфред перевел под защиту римских стен. С этого момента Люнденвик отходит в историю под именем Олдвич (старый рынок), и начинается возрождение Сити. Альфред ремонтирует и надстраивает римские стены, основывает две городские гавани — в Куинхайте и Биллингсгейте, соответственно выше и ниже по течению от моста, который в эту эпоху постоянно разрушался и возводился снова. Изогнутые тропы, проложенные некогда саксами в обход самых массивных римских развалин вроде базилики и терм, превращаются в главные улицы города, а между ними разрастается сеть переулков — к новым зданиям, построенным на прежде пустовавших задворках римского города. В руинах амфитеатра на северо-востоке города проходят заседания народного совета фолькмута (недаром позже на этом месте построят центр городского самоуправления Гилдхолл), а рядом с ним появляется королевский дворец. В то же время говорить о Лондоне как о столице в современном смысле тогда не приходилось: король и его двор управляли государством и отсюда, и из Винчестера, и еще из нескольких других городов.

Высокое Средневековье По-настоящему возвратом столичного статуса Лондон обязан святому королю Эдуарду Исповеднику. В 1042 году он распорядился начать строительство новой церкви в аббатстве Святого Петра, которое уже несколько веков вело ничем не примечательное существование на островке в дельте Тайбурна, притока Темзы. Что еще важнее, рядом с аббатством, которое вскоре стало называться просто Вестминстер — «западная церковь», — Эдвард распорядился построить новый королевский дворец. Хотя сам Исповедник был похоронен в новой церкви спустя считанные дни после ее освящения, его решение определило появление второй точки роста Лондона. Отныне Вестминстер, как по имени аббатства стал называться новый район, а точнее сказать, город, превратился в резиденцию королевской власти и бюрократии, а Сити, то есть город внутри римских стен, остался финансовым и торговым центром с автономным управлением.

Вскоре после смерти Эдуарда в Вестминстере коронуется норманнский король Вильгельм Завоеватель, захвативший страну в 1066 году. Первым делом после прихода к власти Вильгельм дарует лондонскому Сити первую хартию, в которой подтверждает все предоставленные его предшественниками привилегии. И тут же, в 1078 году, строит из завезенного из Франции камня Белую башню, которая со временем разрастется в крепость Тауэр. Его сын Вильгельм Рыжий строит дошедший до наших дней зал Вестминстерского дворца. В 1087-м сгорает первый собор Святого Павла, и начинается сооружение огромного романского здания, которое позже будет частично перестроено в готическом стиле. С 1127 года возводится первый Гилдхолл, причем структура управления городом через районы (wards) и стоящих во главе них олдерменов к тому моменту уже в общих чертах сложилась в нынешней своей форме. Тогда же вокруг городских стен появляются важнейшие монастыри: тамплиерский Темпль южнее Стрэнда, приорства Святого Иоанна (госпитальеры), Святого Варфоломея (августинианцы) и Святой Марии (сестры клариссы) в Клеркенвелле. Поблизости, на поле под названием Западный Смитфилд, с 1133 году проводится крупнейшая в Лондоне ярмарка скота (на этом месте до сих пор расположен главный мясной оптовый рынок). При монастыре Святого Варфоломея появляется первая в Лондоне больница, существующая и поныне; за ней следуют больница Святого Фомы в Саутворке и лепрозории Святого Иакова и Святого Жиля к западу от города. В 1176 году на месте много раз разрушенной и восстановленной римской деревянной переправы начинают строить первый каменный мост через Темзу — знаменитый Старый Лондонский мост, запечатленный на сотнях картин и доживший до XVIII века. За сто лет с 1080 года население Лондона увеличивается с 10 000 до 40 000 человек. В конце XIII века в документах впервые упоминается должность лорд-мэра Сити (первый известный нам по имени мэр — Генри Фитц-Алвин), а в 1191 году Ричард Львиное Сердце отдает всю судебную власть над городом муниципалитету и признает за лондонской общиной право на прямые переговоры с Короной.

В следующие триста лет Лондон, пожалуй, изменяется меньше всего за свою историю. Город почти не рос, ограниченный римскими стенами, небольшими кварталами перед каждыми воротами, длинным рукавом Стрэнда, застроенного в то время в основном епископскими дворцами, и Вестминстером. Единственное преобразование этих веков — постепенное расширение Сити в сторону реки: береговая линия за это время отступила на добрых 50-100 метров. Только древние причалы в Биллингсгейте и Куинхайте не поддались общему движению на юг, превратившись в глубокие бухты, со всех сторон окруженные городскими кварталами. Тогда же текущая через Сити речка Уолбрук была убрана под землю, оставив после себя только одноименный переулок.

Население, достигнув максимума в 80 тысяч человек к началу XIV века, в последующие годы резко упало и не вернулось к этой отметке до самого правления Тюдоров (1485-1603). Причиной тому были повторяющиеся эпидемии бубонной чумы, начавшиеся «черной смертью» 1348 года. Под одним только Западным Смитфилдом лежит 10 000 чумных трупов того года. Но несмотря на чуму — а еще и восстание Уота Тайлера (1381), когда крестьяне сожгли изрядную часть города, — Лондон остается важнейшим центром торговли и производства. В городе складывается могучая олигархия купеческих родов. Число поддерживающих этот режим снизу ремесленных гильдий достигает к 1500 году сотни, а вдоль главной рыночной улицы Лондона — от Ньюгейта (возле нынешнего Центрального уголовного суда Олд-Бейли) до Корнхилла — выстраиваются сотни лавок, торгующих товарами со всего известного тогда света.

Тюдоры и Стюарты Этот сравнительно благополучный застой тянулся до начала правления Генриха VIII (1509-1547). Кроме бурной строительной активности — Генрих, к примеру, перестроил Сент-Джеймсский дворец и Уайтхолл, ставшие королевскими резиденциями, — этот монарх совершенно изменил городской пейзаж одним своим указом о роспуске всех монастырей страны (1536). В Лондоне за этим последовала дележка гигантских участков монастырских земель в самом центре уже сложившегося города. Корона, скажем, присвоила леса Вестминстерского аббатства Святого Петра — в том числе нынешний Гайд-парк. Знать выселила епископов из дворцов на Стрэнде. Адвокаты завладели Темплем, где до этого они были только арендаторами. Чиновники, ответственные за передел собственности, прихватили оставшиеся городские аббатства и приорства — Блэкфрайрз, Остин-фрайрз, Бермондси — и очень резво принялись осваивать приватизированное имущество.

К 1600 году население Лондона превысило 120 000 человек, которым было определенно тесно в старых границах. Лондон начал резко расти во все стороны, и при этом в разные стороны по-разному — именно тогда окончательно сложилась социальная география города. К востоку от Сити земля принадлежала в основном мелким собственникам. Линии дорог и центры древних деревень здесь постепенно обрастали торговыми и индустриальными новостройками, выгодность которых главным образом определялась свободой от строгих ограничений гильдий и корпораций. Зато на западе почти вся земля была поделена между крупными поместьями и не застраивалась до тех пор, пока хозяев устраивала получаемая с участка сельскохозяйственная рента. Но рано или поздно владелец нанимал для своих лугов и полей архитектора и чаще всего застройщика, который уже сдавал построенные дома в длительную аренду. Первым таким лордом-строителем стал четвертый граф Бедфордский, дед которого получил при роспуске монастырей бывший сад Вестминстерского аббатства, Ковент-Гарден. В 1630 году граф пригласил первого великого английского архитектора Иниго Джонса спроектировать на задворках своего особняка новый городской район для высшей прослойки. Джонс, изучивший в Италии метод Палладио и построивший первые в Лондоне классицистические здания (в том числе новый банкетный зал Уайтхолла и ренессансный фасад для норманнской махины собора Святого Павла), придумал нечто до сих пор в Англии невиданное — тихую площадь посреди квартала и систему улиц, ведущих от нее к основным транспортным артериям. Имевший бурный успех проект Ковент-Гарден навсегда определил, что такое настоящая лондонская площадь — не пересечение улиц, а тихая сердцевина квартала, обычно с садом, куда выходят фасады самых дорогих домов. Такой стала и площадь Сент-Джеймс, построенная другим аристократом, графом Сент-Олбансом, в 1660-х годах.

Все эти бурные перемены происходили с двух сторон от средневекового Сити, будто замершего в спячке, выйти из которой ему предстояло самым драматическим образом. В воскресенье 2 сентября 1666 года, в два часа утра, в пекарне Томаса Фаринера в Пуддинговом переулке вспыхнул пожар. Причины неясны — современники во всем винили папистов, исследователи склоняются к версии о плохо прикрытой вьюшке, — но уже к полудню не стало половины Лондонского моста и примерно 300 домов к северу от него. Из-за сильного ветра к ночи вторника погибли собор Святого Павла и Гилдхолл, а фронт огня представлял собой огромную дугу от Темпля до предместий Тауэра. Саму крепость спас королевский флот, разбомбив близлежащие кварталы, но это была единственная удача пожарников. В среду, когда судьба города была, казалось, предрешена, ветер неожиданно спал, и к пятнице пожар удалось потушить. Сити и окрестности Флит-стрит и Холборна представляли собой выжженную пустыню. Хотя число человеческих жертв каким-то чудом оказалось равным всего восьми, огнем было разрушено 13 200 домов, 87 церквей и 52 зала собраний ремесленных гильдий. Ущерб был оценен в £ 10 000 000 — притом что годовой доход городского правительства равнялся в ту пору £ 12 000.

Сразу после «Великого пожара» раздавались призывы оставить Лондон и построить столицу в другом месте. Ученик Джонса Кристофер Рен, напротив, предлагал устроить на месте хаотичного и тесного Сити новый город с широкими регулярными проспектами и просторными площадями в итальянском духе, а всю промышленность и крупную торговлю вывести в пригороды. Совет олдерменов отклонил эти нереалистичные для коммерческого центра прожекты и принял свое решение: дома отныне планировать в соответствии со строгими стандартами, проложить новую магистраль от Гилдхолла к Темзе (нынешние Кинг-стрит и Куин-стрит) и ввести новый налог на уголь для восстановления общественных зданий. Частные дома отстраивались — теперь уже не деревянными, а кирпичными — на средства, которые их владельцам удалось сохранить после пожара.

Уже к 1672 году Лондон снова стал вполне жилым городом. Рен тоже не остался в обиде: из 51 восстановленной после пожара церкви 50 были построены по его проекту. Среди появившегося в результате леса фирменных реновских шпилей спустя еще сорок лет наконец поднялся огромный купол нового собора Святого Павла, главного шедевра архитектора. Он же спроектировал и Монумент — колонну со статуей Карла II, отмечающую место начала пожара и воспевающую избавление города от католических козней.

Георгианский Лондон Следующий период, названный по имени четырех правивших в XVIII — начале XIX века монархов Ганноверской династии, в очередной раз преобразил Лондон до неузнаваемости. Время образцовой старой доброй Англии, эпоха беспримерной стабильности и процветания, именно XVIII век главным образом определяет нынешний характер застройки большей части исторического центра города. На западе аристократы планомерно продолжали застраивать свои земли кварталами с площадями посредине — так появились поначалу вполне благополучный Сохо, вечно респектабельный Мейфэр, престижные районы к северу от Оксфорд-стрит. Там же, на западе, окончательно складывается система королевских парков — Гайд-парка, Грин-парка и Сент-Джеймсского. А стоящий между двумя последними дворец герцогов Букингемских с 1761 года становится основной королевской резиденцией. В 1762-м наконец сносятся древние стены и ворота римского Лондона. Тем временем к северу и востоку от Сити образуется пояс бедных районов: от чудовищных трущоб Сент-Джайлса и Шордича до аккуратной ремесленной скромности Клеркенвелла (хотя и там попадаются трущобы хоть куда). В результате более состоятельные горожане мигрировали с востока на запад и из Сити в ближние пригороды на севере и на юге.

Увеличивающаяся потребность в транспорте привела в середине века к настоящей революции: к северу от застроенных территорий, тогда еще в полях, проложили Новую дорогу, первую лондонскую окружную, в наше время разделенную на несколько отдельных улиц от Мерилебоун-роуд до Сити-роуд. В 1750-м появляется и второй за 1 700 лет мост через Темзу в черте города — Вестминстерский. Вслед за ним последуют еще шесть, а самый первый, Лондонский, сначала очистят от стоявших на нем домов, а потом и полностью перестроят.

Прочие общественные работы георгианского Лондона также впечатляют масштабом. В 1711 году парламент принимает акт о 50 новых церквях для Лондона. Между Темзой и Стрэндом возникают два крупнейших памятника лондонского классицизма: не дошедший до нас жилой квартал Адельфи братьев Адам и сохранившийся Сомерсет-хаус Уильяма Чемберса — первый в мире специально построенный правительственный комплекс. В самом конце георгианского периода, начиная с 1811 года, архитектор Джон Нэш осуществляет самый величественный из своих градостроительных проектов — Риджент-стрит, призванную, во-первых, соединить Карлтон-хаус, резиденцию принца-регента на Молле, с недавно открытым Риджентс-парком, во-вторых, обеспечить новую артерию с севера на юг города и, в-третьих, зримо отделить трущобы Сент-Джайлса и уже довольно сильно обедневший Сохо от благополучного запада.

Тем временем далеко на востоке, за Тауэром, по обоим берегам Темзы начали появляться глубоководные доки. Вместе с целыми кварталами прилегающих к ним складов и десятками тысяч расселившихся в восточных пригородах портовых рабочих из провинции они превратили Лондон в крупнейший порт мира. В 1801 году по результатам первой в английской истории всеобщей переписи население метрополиса, как он теперь будет неизменно называться, перевалило за миллион человек.

Викторианский Лондон В XIX веке Лондон превращается в столицу крупнейшей империи и главный торгово-финансовый центр мира, переживая в процессе так много тектонических изменений, что подробно рассказать обо всех просто невозможно — остается просто перечислить. На западе продолжают появляться все новые зажиточные районы георгианского типа вроде Бейсуотера, Южного Кенсингтона и Белгравии. По всему периметру города вырастают новые пригороды: от богатых Далвича и Элтхама с их виллами до рабочих Хакни и Поплара с террасами крохотных домов для квалифицированных рабочих. Каждый день там жгут все больше и больше каменного угля, да так, что в городе изменяется климат: наступает эра знаменитых лондонских туманов, о которых не слышали никогда до этого и от которых к нашему времени не осталось и следа. Чтобы победить вечное зловоние от реки — в 1848 году случилось даже особое стихийное бедствие, которое в фирменном лондонском стиле вошло в анналы как «Великая вонь», — и такие же вечные вспышки холеры, викторианские инженеры сооружают беспримерную для того времени систему канализационных коллекторов, отводящих городские стоки далеко вниз по течению Темзы. По всему городу прокладываются новые улицы, под корень, целыми кварталами, выводя историческую застройку от тюдоровских особняков до мрачных лачуг: расчищая Трафальгарскую площадь, в 1828 году сносят Королевские конюшни, а позже — и старинный Нортамберленд-хаус; в 1864-м сооружают набережную Виктории, сузившую ширину Темзы в излучине на 150 метров; в 1880-x пробивают Чаринг-Кросс-роуд, Нью-Оксфорд-стрит и Шафтсбери-авеню. Восточнее убирают под землю реку Флит, на ее месте сооружают Фаррингдон-роуд, а над бывшей речной долиной — Холборнский виадук. В самом Сити появляется магистраль к Лондонскому мосту — Кинг-Уильям-стрит и Мургейт — и сквозные проезды Кэннон-стрит и Куин-Виктория-стрит. В 1830-1840-x в город приходят железные дороги: начиная со станции Лондон-бридж (1836), вокруг центра вырастают огромные вокзалы с неизменными отелями, а за ними образуются полосы ничьей земли, занятой путями, развязками и депо. Но с середины века уже и железные дороги не справляются с перевозками из конца в конец выросшего города, и в Лондоне строится первый в мире метрополитен (1863). Первые линии рыли близко к поверхности, открытым способом: Метрополитен от Бейкер-стрит до Фаррингдона, ведущая на юго-запад Дистрикт и Кольцевая. Позже, с 1890-х, будут сооружать глубокие туннели — tubes, — которые со временем станут частью нынешних Северной и Центральной линий и линии Пиккадилли.

Среди важнейших зданий эпохи — капитально перестроенный Нэшем Букингемский дворец, новое здание парламента, построенное сэром Чарлзом Барри на месте сгоревшего в 1836 году старого Вестминстерского дворца, псевдоготический ансамбль королевских судов на Стрэнде, здания Английского банка и Биржи в центре Сити, огромный музейный комплекс в Южном Кенсингтоне и Альберт-холл там же.

В 1828 году в Блумсбери появляется Университетский колледж Лондона — зародыш нынешнего Университета Лондона, состоящего из десятка независимых колледжей и занимающего целые районы в разных концах города. На западе самые успешные мелкие лавки к концу столетия разовьются в гигантские универсальные магазины, заполнившие собой Найтсбридж и Оксфорд-стрит. Сити окончательно перестает быть жилым районом — почти все здания в границах юрисдикции лорд-мэра превращаются в офисы банков и фирм. Наконец, в 1888 году Лондон впервые в истории получает единый орган управления, объединивший под своей властью совет олдерменов Сити и приходские советы или муниципалитеты прочих районов, — совет графства Лондон (LCC). Это наконец дало возможность перенаправить налоги из богатых западных кварталов на развитие бедных восточных окраин. К концу века благотворители и городские власти примутся наконец за старые трущобные районы — на их месте начнут понемногу появляться дешевые многоквартирные дома «Пибоди-траста» и других филантропических обществ.

XX век В следующее столетие город вошел с 7 миллионами населения и в общих чертах именно таким, каким мы видим его теперь. Последним радикальным изменением планировки центральной части города стало сооружение в 1905 году почти парижского по масштабу ансамбля улиц Кингсуэй и Олдвич, широкой магистралью соединивших Холборн и Стрэнд.

Главное направление развития Лондона в 1920-1930-е годы — это довольно хаотичная частная застройка все новых поясов заполненных виллами пригородов — Эджвер, Ромфорд, Харроу и прочие. В основном они располагались вплотную к стремительно удлинявшимся линиям метрополитена, за что получили общее название Метроленд. Одновременно с этим начали приходить в полный упадок самые старые, располагавшиеся близко к центру города районы вроде Ислингтона и Ноттинг-Хилла. Увеличение социальной пропасти внутри города и его неконтролируемый рост стали основными проблемами межвоенного муниципалитета. Попытки решить их с помощью массового строительства социального жилья не имели особых успехов до самого начала Второй мировой, а потом и вовсе стало не до этого.

Масштабы городских разрушений — сначала во время немецких бомбардировок 1939-1940 годов, вошедших в историю под названием «Блиц», а потом атак ракет «Фау-1» и «Фау-2» с 1943 по 1945 год — можно сравнить только с пожаром 1666-го. Чудом устоявший собор Святого Павла был полностью окружен руинами — огромные куски Сити просто перестали существовать. Еще более тяжкое зрелище представлял собой Ист-Энд — главная цель немцев, планировавших разрушить сосредоточенные там военные предприятия и деморализовать их живущих главным образом на востоке работников.

После окончания войны и до начала правления Маргарет Тэтчер в 1979-м в развитие Лондона вмешалось государство — да так, как не вмешивалось никогда ни до, ни после этого. В 1945 году Лондон окружили Зеленым поясом, остановившим разрастание пригородов; новое строительство сосредоточилось в удаленных уже на многие десятки километров от Сити городах — Стевенадже, Милтон-Кейнсе, Хэтфилде. Позже, в 1965 году, большинство из них попадут под управление совета Большого Лондона (GLC) — органа, заменившего LCC и подмявшего под себя все историческое графство Мидлсекс и огромные куски Эссекса, Кента, Хертфордшира и Букингемшира. Вопреки исторической планировке, разрушенный войной Ист-Энд восстанавливали огромными жилыми массивами, лишавшими районы индивидуальности, хотя теоретически и предоставлявшими жителям лучшие социальные условия. Заселяли их главным образом эмигранты, прибывавшие начиная с 1948 года со всех концов Британского Содружества — с карибских островов, из Пакистана, Индии, Нигерии. За следующие полвека они изменят не только вид городской толпы, но и образ жизни, язык, даже в некоторой степени дух Лондона. С тех пор толпы на улицах города становятся все пестрее и пестрее — пока, вместо того чтобы оглядываться на чернокожих, прохожие на лондонских улицах не начали провожать взглядом «типичных англичан».

Гигантские, масштабов сталинских пятилеток проекты осуществлялись и в других частях города. На месте сровненного немцами с землей района Алдерсгейт в 1970-х годах появились мрачные, хотя со временем и вписавшиеся в городской пейзаж башни комплекса Барбикан. А в старой промышленной зоне на южном берегу Темзы появился целый квартал важнейших культурных институций вроде Королевского фестивального зала — тоже мрачных снаружи, зато очень успешных изнутри.

Пострадавшие части Сити восстанавливались безо всякого плана, по частной инициативе. Но если раньше этот типично британский способ застройки давал вполне приемлемые результаты, то появившиеся после войны целые улицы скучных кубов, малопримечательных офисных зданий красноречиво свидетельствуют об общем в те годы упадке страны, вызванном распадом империи, социалистическими реформами и утратой веры в себя.

Общее ощущение кризиса довершил коллапс былой основы лондонской жизни — порта. Современные контейнеровозы, не пролезавшие в старинные доки, и постоянные забастовки докеров вынудили морских перевозчиков к 1975 году бросить исторический порт на произвол судьбы и перебазироваться ближе к устью реки, в Тилбури, оставив после себя десятки километров опустевших пристаней и разрушавшихся складов.

Как ни удивительно, но в 1980-х именно из брошенных доков в павший духом город вернулась энергия. Проведенная под патронажем правительства Тэтчер грандиозная программа строительства нового центра деловой активности на месте бывших индустриальных руин спасла восточные приречные районы. За первым успехом последовали перемены к лучшему во многих других районах. Опустившиеся старые кварталы вроде Ислингтона и Ноттинг-Хилла пережили второе рождение в процессе «джентрификации» — возвращения в них среднего класса. Среди прочих причин нынешнего ренессанса — новый взлет роли Сити в мировых финансах и происшедший где-то в свингующих и битломанских 1960-х неожиданный взрыв популярности Лондона за границей, сделавший туризм одним из основных источников городских доходов.

Общий рост благосостояния отразился на всем городе. Значительно улучшилась инфраструктура — сооруженный лучшими современными архитекторами и оборудованный по последнему слову техники новый участок Юбилейной линии метро, открытый в 1999 году, может смело считаться лучшей в мире подземной транспортной артерией. Отказ от использования угля для отопления и постепенная переориентация городской экономики с индустрии на сферу услуг очистили воздух — в Лондоне исчезли смоговые туманы, а в городские парки и Темзу вернулись давно забытые тут виды зверей, птиц и рыб. Впервые за сотню лет в историческом центре стали появляться архитектурные шедевры мирового уровня — от здания Lloyd’s Ричарда Роджерса до многочисленных обтекаемых домов-объектов лорда Фостера. Лондон XXI века — это уверенный в своих силах и, в общем, скорее довольный судьбой мегаполис: совсем не плохо для города, которому еще при жизни нынешнего поколения стукнет 2 000 лет.