Глава 9. Раздор-Сити, штат Аризона

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Священник то приходил в сознание, то уходил обратно. Иногда он спрашивал, где Тильди. В другой раз он сказал, чтобы Мэддокс был уверен, что сделал свою домашнюю работу и держался подальше от гор. Священник снова и снова предупреждал его о шахте. Он сказал, что там слишком опасно для юноши.

Габи делала все, что могла. Мэд неохотно поблагодарил её за нежную заботу, которую она оказывала его отцу. Она сказала ему, что взяла на работе в медицинском центре отпуск по семейным обстоятельствам. Работник Хосписа прибыл во второй половине дня и дал им немного отдохнуть от присмотра за умирающим.

Мэддокс наблюдал из окна гостиной, как Мигель, с мальчишеской неусидчивостью исследовал двор. В один момент он опустился на колени, жадно наблюдая за беготней чаквеллы ^{(прим. Ящерица)} по песку и до мескитового дерева. Мэддокс наблюдал за цепким интеллектом мальчика, поглощенного окружающим его миром. Ему вспомнились, бесконечные исследования тайн этого же двора много лет назад. Чувство симпатии, которое он почувствовал к племяннику, удивило его.

— Он хороший парень, — сказал вслух, по сути сам себе, Мэддокс.

— Так и есть, — подтвердила Габи, с гордой улыбкой. Он не ожидал, что она стояла прямо за ним. Она подошла к окну, чтобы посмотреть на своего сына.

Мигель ухнул и отпрыгнул, когда он, по-видимому, нашел что-то небезопасное под креозотовым кустом.

— Ты живешь поблизости, да? — спросил Мэддокс.

— Милю вниз по дороге, в той низине недалеко от русла реки.

Он понял, что за место, она имела в виду. Дома там были не больше лачуг, построенных во времена Великой депрессии для размещения рабочих, привезенных на работу по реконструкции дамбы, в рамках работы прогрессивного правительства Рузвельта. Худшее известное бедствие в Раздоре было — наводнение 1890 года, из-за прорыва плотины Orange Grove. Низину кое-где затопило аж на десять футов, отбирая надежды и мечты, и несколько десятков жизней. Перестройка, законченная в 1938 году, держалась до сих пор.

— Только ты и ребенок там живете? — осторожно спросил Мэддокс.

— Только мы, — вздохнула она. — Мой отец повторно женился и приезжает, может быть, дважды в год. И я не знаю, слышал ли ты, но старый Хуан скончался добрых лет пять назад.

— Звучит одиноко, — сказал Мэддокс. — Для Мигеля, в смысле.

— Это не так, — возразила она. — У меня достаточно кузенов на территории, которые сейчас обзавелись собственными семьями. И Дженсен хороший отец, — добавила она.

— Мы чертовски сильно будем скучать по Священнику.

Он почувствовал, как его плечи упали. Ему не нужно было напоминаний.

— А как насчет тебя? — спросила она, оглядывая его. — Полностью одет в кожу, я слышала, что ты в банде мотоциклистов.

— Клубе, — он, нахмурившись, поправил ее. — И что с того?

— Похоже на детский лепет и все. Как что-то, что втянет тебя в кучу неприятностей.

Мэддокс замер от гнева. Он понизил свой голос, не желая взбудоражить работника Хосписа или потревожить священника. Тем не менее, его слова сочились ядом. Они пришли, непрошеные, откуда не звали.

— Ты все еще ни х*я не знаешь, Габриэла. Ни обо мне, ни о многом другом. Осуждающая сука, как и всегда.

Он зашел слишком далеко. Она вцепилась руками в подоконник и отказывалась ругаться.

Мэддоксу нужно было оттуда убраться к чертям собачьим, подальше от нее. Он вышел из передней двери, когда она позвала его. Она могла звать сколько угодно, пока ее голос не охрипнет, его это чертовски мало волновало.

Мигель удивленно смотрел, когда Мэддокс промчался из дома и яростно заскочил на мотоцикл. Он поедет в горы. Знакомая уединенность была тем, что ему нужно прямо сейчас.

Доехать не займет много времени. Он вспомнил, сколько часов отнимал поход, когда он ребенком ходил пешком. Но почему-то тогда его никогда не волновал долгий путь. Там было сокровище. Он знал. Все знали. Он и Дженсен бесконечное число раз обследовали там все, тыкая палками в опасные шахты в поиске потерянных укрытий, наполненных золотом, которое, по слухам, были захоронено где-то на территории столетием ранее. Они никогда не находили чего-то, кроме змей, ящериц и призрачных останков, принадлежащих людям, которые уже давно умерли.

В начале весны Возвышенность Скорпиона повсеместно была покрыта зеленым ковром растительности. Но осенью и летом становилась обычного грубого вида. Все выглядело коричневым, пересохшим.

Мэддокс припарковал свой байк прямо на грунтовой дороге. Вряд ли кто-то поедет этим путем, и если осмелятся тягаться с ним или с его мотоциклом — поплатятся. Когда он поднимался вверх по крутому обрыву, его ботинки скользили по грязи. Он дико выругался, когда его правое колено ударилось об осколок камня. Когда он взобрался, посмотрел на маленький мирок Раздор-Сити. Он любил это место. Он ненавидел это место. Он размышлял, все ли люди чувствуют конфликт их происхождения. Дженсен не чувствовал, он готов поставить на это. Мэддокс и Дженсен всегда отличались во всем. Они дрались, как дикие звери, когда они были детьми, но это было обычное дело. Дженсен был его братом, и иногда он лажал, но он всегда был им.

Тогда, Мэддокс понял, что Дженсен тоже влюбился в Габриелу. Она отдалилась от Мэддокса после той первой ночи, когда они целовались в темноте рядом с рекой. Он видел ее в школе и попытался дотянуться, но она была далеко. Несколько раз он ловил ее, смотрящей на него, теми непроглядными темными глазами, и, он чувствовал себя виноватым за то, что был с другими девчонками, девчонками, которые ничего не значили, вешались на него. Всякий раз, когда он пытался поговорить с ней, она была вежлива, но держалась в стороне. Несколько случайных встреч, которые она провела с Дженсеном, казалось, ни к чему не привели. Дженсен оказался занят становлением своей новой личности и своими планами на будущее в униформе.

Потом наступила страшная ночь смерти Тильди МакЛеод. Мэддокс никогда не видел своего отца рыдающим. Казалось, отец никогда не перестанет плакать. Дженсену пришлось столкнуться с ужасными вещами, такими как опознавание тела. Это был удар по восемнадцатилетнему сопляку, это было выше его сил. Но священник просто не смог этого вынести.

Мэддокс вспомнил, как оставался в туманном неведении. В небольшом доме было душно и шумно от рыданий отца, сводивших его с ума. Он не осознавал, что направляется к ней, пока не встал у двери старого Хуана. Габи открыла, и по ее лицу он мог видеть, что она уже слышала. И что сочувствовала ему.

— Мэддокс, — вздохнула она, обнимая его, когда он крепко прижался к ней и заплакал.

Они говорили в течение нескольких часов. Мэддокс рассказал о том, что никогда не считал важным, например, как его мать делала ему бутерброды с арахисовым маслом и яблочные сэндвичи каждый день в течение года, потому что это было все, что он соглашался есть на ланч. Габи слушала и держала его за руку. Со своей стороны она рассказала о своей матери и длительной боли, оттягивающей смерть. Когда он, наконец, поцеловал ее на прощание, это не было случайным порывом страсти, а было чем-то другим. Что-то, что, он уже знал, гораздо более ценное.

После того, как он неловко спросил Дженсена его мнения, брат пожал плечами. Он сказал, что есть вещи поважнее, такие, как вытаскивание их отца из его рвоты и страданий и возвращение его к жизни.

— Кроме того, — сказал с досадой Дженсен. — Это ни черта не имеет разницы, потому что ты никогда не задерживался с девочкой дольше недели или двух.

Но Дженсен на этот раз ошибался. Мэддокса вдруг перестали интересовать другие девчонки. Он хотел только Габриэлу. Больше, чем только ее тело, хотя уже наполовину обезумел от ожидания, когда она будет готова. Он хотел слышать ее голос и показать ей вид с Возвышенности Скорпиона, когда сумерки тенью ложатся на их город. Он просто хотел быть с ней.

Она первой сказала «люблю». Она сказала это вечером, когда он был в сантиметрах от её входа, прежде чем остановил себя. Все горячие моменты, которые у него были, уже не имели значения. Он отдал бы всё это. Черт побери, он любил эту девушку.

Они часто ссорились. Она говорила ему, что он слишком умен, чтобы просто прогуливать школу. И что он собирается делать после окончания школы несколько месяцев? Думал ли он об этом? Мэддокс не хотел говорить ни о чем из этого. Он полагал, что в конечном итоге получит лицензию и займется трубами, как и его старик. Он не хотел слышать о других вариантах, и он чертовски уверенно не планировал проводить много времени в школе, независимо от того, что Габи говорила об этом.

У нее были свои планы. Она несколько раз намекнула, что в её планах не было задерживаться в Раздор-Сити. Мэддокс не желал высказываться по этому поводу. Он открыл пиво и перестал слушать. Когда она пыталась докричаться сквозь его непонимание, он избегал этого, игнорируя ее раздраженный крик.

Ссоры — ничто. Она будет любить его и после. Это не будет длиться долго, он понимал, до того, как она окончательно полюбит его. Когда это произойдет, вся эта шелуха их разногласий отпадет. Он решил, что она точно знала, что он чувствует. Он также полагал, когда она сказала, что любит его, это значило, что она доверяет ему.

Это было худшая ошибка в выводах, которую он когда-либо допускал.

Мэддокс не был тем, кто крал автомобили. Он побежал к Чезу Колетти, когда его еще трясло и разрывало от ссоры с Габи. Это был «Caddy» и, очевидно, принадлежал одному из кокаинистов, которые отправились на юго-запад, избегая холодов, пронизывающих их старые косточки. Мэддокс знал двух девушек, которые были с Чезом. Они были еще девчонками, он мутил с ними раньше, но это было задолго до Габриэлы. Чез хотел проехаться в Феникс, только бы к черту из этого ада и Мэддокс согласился, что выехать из Раздор-Сити на несколько часов — хороший план. Он откинулся на сиденье и закрыл глаза, смутно осознавая, что девушку слева от него рвало в окно.

То, что произошло после этого, было загадкой, но когда Мэддокс открыл глаза, то уже светало и повсюду были люди. Он знал большинство из них. Чез загнал проклятый автомобиль на середину площади Раздор-Сити, а затем остановился. Чез окидывал мутным взглядом окружающее, пока боролся с передним сиденьем. Мэддокс обнаружил, что он не может встать, потому что чья-то голова у него на коленях. Это была одна из девушек, и она не была одета. Она застонала и прижалась лицом к его промежности, пока его одноклассники хихикали и посвистывали.

Мигалок и следовало ожидать. Это, в конце концов, был украденный автомобиль, и они все были в стельку, и не стояли на ногах. После того, как ему пришлось сдать отпечатки пальцев, он столкнулся с братом. Дженсен был в ярости. Дженсен злился на него бесчисленное количество раз, в течение последних восемнадцати лет, но это было основательнее и злее, чем он когда-либобыл. Старший брат Мэда назвал его ничтожным у*бком и бил, пока другие офицеры смеялись.

Мэддокс не сопротивляться. Дженсен был полицейским и в любом случае, синяков не заметят. Его поглотил ужас. Габи. Он должен был поговорить с Габи.

Дженсен был не в настроении прощать. Когда он запихнул Мэддокса за решетку, Мэд заметил что брат в зверстве. Он знал, Дженсен не в своем уме. Его глаза закрывались от бессонницы и большого количества алкоголя. Он пытался держать их отца в узде, в тоже время, взвалив на себя роль ответственного взрослого. Тем не менее, Мэддокс должен был попытаться.

— Мне нужно сделать телефонный звонок, — сказал он своему брату.

— Пошел ты, — прорычал Дженсен, — Е*ал я твой телефонный звонок. Ты будешь отсиживать свою жалкую задницу там, пока не наберешься немного ума.

Мэддокс мрачно уселся в углу, и Дженсен оставил его в покое. Чеза забрали его родители в течение часа, а девочки были в медцентре с подозрением на алкогольное отравление. Мэддокс слушал тиканье часов и ждал. Священник за ним не придет. Дженсен не вернется. Наконец, старший офицер по имени Ромеро открыл дверь и сказал ему убираться. Они его выпустили. Мэддокс взглянул на часы на стене участка, торопясь наружу. Прошло десять часов. Все что угодно могло случиться за десять часов. И все что угодно случилось.

Пока Мэддокс наблюдал с безымянного пика Возвышенности Скорпиона, мир продолжал погружаться в темноту, его разум также погружался в темноту. Он все это вспомнил. Приехав домой, чтобы найти отца вновь вырубившимся на заднем дворе. А потом он открыл дверь, чтобы увидеть свою девушку в постели брата. Оба спали так, будто всегда были любовниками. Они перепугались, когда он взвыл от ярости. Он возненавидел их и сказал им об этом. Габи все еще яростно ранила, обзывая его всеми видами ругательств, когда стало ясно, что она поверила всему, что ей рассказали. Черт с ней. Она даже не удосужилась поговорить с ним, прежде чем раздвинуть ноги и отдаться брату.

Дженсен молчал в течение всей тирады, и на его лице отражалась глубокая боль, когда он попытался приблизиться к Мэддоксу.

— У меня больше нет брата, — гаркнул Мэддокс, отталкивая его. Затем он повернулся к Габриэле, которая стояла посреди комнаты, завернутая в простыню, слезы текли по ее лицу. — И ты не больше, чем грязная шлюха после всего этого, — ее отчаянные рыдания, возможно, могли его остановить, если бы он уже не превратился в камень.

Он их не мог выносить. Он переехал в подвал к Чезу Коллетти и сколько бы не просил Священник, это не заставило вернуться его обратно под одну крышу с Дженсеном. В день окончания школы, на котором он отказался присутствовать, Священник пришел к нему и тихо признал факт беременности Габи.

Всего этого не изменить. Мэддокс больше не ненавидел их. Он размышлял, действительно ли это случилось с ним. Он провел так много времени, блуждая в тумане злой ненависти, заменяя это сексом и тяжелой жизнью. Если бы была жива его мать, она, скорее всего, заставила помириться гораздо раньше. Но теперь его вынуждает смерть Священника.

Мэддокс аккуратно в темноте спустился с возвышенности. Его мотоцикл был именно там, где он его и оставил, он знал, что и будет. Он медленно ехал по улице, где он рос, и в очередной раз нашел путь к дому Священника. Везде горел свет, и красный пикап Форд был припаркован на проезжей части. Он почти прошел мимо женщины. Она стояла в тени, не освещенной тусклым светом с крыльца.

— Так ты Мэддокс, — она вышла на свет, и его взгляд рефлекторно прошелся по ее телу. У неё было прекрасное тело. Она заметила его внимание и улыбнулась.

— Мы никогда не встречались, — призналась она, затягиваясь сигаретой. Она оказалась крашенной блондинкой, но ее фигура была прекрасна и, как по Мэддоксу, она выглядит чертовски привлекательно, выдувая дым на крыльце его отца. Затем он услышал голос Дженсена из дома и сразу узнал ее имя.

Она не дала отпора, когда он подошел, посмотрев на него снова и придвинувшись ближе только на несколько дюймов.

— Так ты плохой братик байкер, о котором я так много слышала, — она засмущалась. Мэд насторожился. Ему не нравились застенчивые женщины. К их намерениям, как правило, примешивалось то, что с чем он не хотел иметь дела.

— Рад познакомиться с тобой, — мягко сказал Мэддокс.

— Да? — спросила она с ложной застенчивостью. Она намеренно сместилась так, чтобы его взгляд скользнул по её длинным ногам. Красная юбка едва прикрывала.

Даже сейчас, когда его член дернулся с невольным интересом, Мэддокс почувствовал сильную неприязнь к ней. Забудьте о том, что она была его невесткой; это был отчий дом, и его отец внутри испускал свои последние вздохи.

На крыльце появился Дженсен. С одного взгляда Мэддокс мог сказать, что он был уже наполовину пьян. Дженсена, похоже, не особенно разозлило его присутствие, Мэддокс предположил, что Габи должно быть не сказала ему об их стычке ранее. Кейси напрягло вторжение мужа, но Мэддокс просто оттолкнул брата и вошел в дом.

Он увидел Мигеля сидящим за кухонным столом и складывающим домино. Мэддокс вспомнил эти вещи. Когда-то они были его, его и Дженсена. Его племянник нервно улыбнулся ему.

— Эй, малыш. Ты получил мое разрешение называть меня просто Мэд.

— Мэд, — задумчиво сказал Мигель, а затем пожал плечами. — Хорошо.

Он нашел Габи в комнате Священника. Она склонилась над кроватью, разговаривая с отцом мягким голосом, который будил его.

— Нет, — она покачала головой. — Он не остался. Он еще вернется, — она подняла глаза, и облегчение наполнило ее выражение лица, когда она увидела его в дверях. — Видишь? Вот он.

Голова Священника болезненно хрустнула в его направлении. Голос был слабый и грубый, как наждачная бумага. — Хэй, малыш.

Мэддокс аккуратно сел на край кровати. Он не смотрел на Габриэлу. — Хэй, пап, — когда его рука нащупала старика, он постарался скрыть гримасу боли, когда обнаружил, чуть больше, чем скелет, обтянутый кожей. — Я здесь. Я никуда не ухожу, ладно?

Судорога одолела Священника, и его лицо исказилось болью. Затем, так же быстро, расслабилось. — Держись подальше от возвышенности, Мэддокс. Твоя мама, она беспокоится.

Голова Мэддокса поникла. Священник снова в беспамятстве. — Буду, пап.

Глаза Священника закрылись, и он нахмурился. — И Мэд, держись своего брата, — прошептал он, а затем впал в бессознательное состояние.

Габи проверила его пульс, а затем аккуратно натянула на него простыню. — Он просто спит, — сказала она Мэддоксу.

Мэд молча кивнул, но ему было трудно от всего этого. Священник Маклеод служил во Вьетнаме. Он пережил ужасы плена и вернулся в Америку, чтобы найти страну, значительно изменившуюся, по сравнению с той, которую он покинул. Он был одним из первых дорожных воинов, рожденных мятежными временами и в поисках неуловимой свободы. Спустя десятилетия, когда Мэддокс был мальчишкой, байк Священника отбыл на пенсию в гараж. Иногда Священник выкатывал его и с любовью чинил, катая иногда одного или другого сына быстренько вокруг города. Но это всегда было быстро и неопасно. Мэддокс знал, что его мать что-то сделала со Священником, чтобы тот оставил этот этап позади. Иногда старые друзья, те, кто остался грубыми дорожных воинами, показывались в Раздоре и Священник возвращался, с заплетающимся от алкоголя языком через несколько часов, пока Мэддокс с увлечением наблюдал за ними. Но Священник всегда махал на прощание этой части своего прошлого, без видимого сожаления, возвращаясь к своей семье и инструментам водопроводчика.

— Папа, — прошептал Мэддокс в отчаянии и коснулся хрупкого лба отца. Он услышал шорох в дверном проеме и увидел, что Дженсен стоял там с выражением мук на покрасневшем лице. Его брат держал в руке бутылку, и сделал большой глоток, прежде чем покачал головой и, пошаркивая, ушел.

Мэддокс кивнул головой туда, где стоял его брат.

Габриэла выглядела печальной: — Некоторое время. Стало хуже, после того, как его подстрелили три года назад. С тех пор, как Священник начал угасать, это становилось еще хуже. Он старается по возможности скрывать это от Мигеля, — она замолчала, её стало некомфортно, — больше это у него не получается.

Грубый женский смех эхом донесся из гостиной и Мэддокс посмотрел в сторону исходящего шума.

Лицо Габи потемнело, и Мэд мог прочесть на её лице неприязнь к жене Дженсена.

— Частично это дело рук Кейси. Я не лезу в их дела, но это не кажется хорошим браком.

— Да уж, — согласился Мэддокс. Затем он решил, что если его брат достаточно глупый, чтобы надеть кольцо на шваль, то он, вероятно, заслужил то, что получил.

Габриэла скрестила руки на груди и посмотрела на него. На ее лице читался вызов, который он хорошо помнил. Она, казалось, ждала, что он припомнит дерьмо, вылитое на неё ранее, но здесь он не собирался к этому возвращаться. Он ответил на ее взгляд, молча говоря ей идти к черту, если она этого ждет.

Лицо Габи изменилось, и она вдруг смягчилась. Он видел, как она начала несмело протягивать руку, но он не хотел этого. Он вышел из комнаты.

Дженсен сидел за кухонным столом с Мигелем. Он глотал слова и неудачно пытался поставить домино. Кейси стояла на кухне, опустошая винный холодильник, и закатила глаза.

Мэддокс почувствовал присутствие за своей спиной Габи.

— Пойдем, — сказала она своему сыну скованным, раздражительным тоном. — Давай пойдем домой.

Мигель оторвался от костяшек и заспорил с матерью: — Папа сказал, что я мог бы остаться здесь сегодня, в своей старой комнате.

— Нет, — сказала Габи с абсолютной непреклонностью. — Ты не можешь. Твой дядя собирается остаться здесь, и он не будет нянчиться с тобой.

Мэддокс пожал плечами, раздражаясь от того, как она отшила его.

— Слушай, меня не обременит, если ребенок останется.

— Точно, — в неверии спросила она. — Тебя не обременит.

— Пожалуйста, мама, — сказал Мигель тихим голосом.

— Габи, — встрял Дженсен, устало проводя рукой по лицу. — Давай. Что с ним может случиться?

Габи выдохнула с явным раздражением, но смягчилась. Мэддокс усмехнулся, когда мальчишка захлопал в ладоши и триумфально заскакал вокруг. Он понимал, что для Мигеля был чем-то вроде идола. Он говорил правду, он был не против его присутствия.

Дженсен не стоял на ногах. Через полчаса ему было трудно оставаться в вертикальном положении в кресле. Габриэла повела сына укладываться, взглянув на Дженсена, прежде чем скрыться в комнате, напротив зала, через одну от той, где Мэддокс провел свое детство. Комнату, которая стала свидетелем зачатия самого Мигеля.

Мэддокс поклялся молчать, пытаясь оттолкнуть воспоминание о Габи и Дженсене. Его брат неуклюже пытался унести домино, но Кейси осталась на кухне, жадно поглядывая на Мэддокса. Она сжала бедра с небольшой улыбкой, которая говорила обо всех грязных штучках. Мэддокс понял, что если отомстит, то не сможет смотреть на себя. Вчера он смог бы это сделать. Он мог бы схватить жену своего брата, и бессовестно оттрахать ее по полной. Но сегодня все было иначе. Здесь, в присутствии боли и смерти, у него не было желания быть худшей версией самого себя.

Кейси открыто разозлилась, когда Мэддокс проигнорировал ее, помогая Дженсену сесть в пикап. Дженсен долго вставал, но теперь он вынужден был тяжело опираться на Мэддокса, не в состоянии двигаться из-за коленей и бутылки. Несмотря на то, что провел последние десять лет, отказываясь думать о Дженсене, Мэду не нравилось видеть его в таком состоянии. Он знал, что если тот продолжит в том же духе, то ему придется хоронить своего брата слишком рано.

Когда он стоял на потрескавшейся дороге, наблюдая за их отъездом, к нему присоединилась Габи. Температура упала почти на двадцать градусов, так как зашло солнце. Было не холодно, но стало прохладно.

— Прости, — неохотно сказал Мэддокс. — Понимаешь, днем... Я немного потерял голову. Габс, я не думал увидеть тебя снова.

— Ай, не извиняйся. Это я извиняюсь за много чего, Мэддокс.

Мэд не желал её сожалений. Он вообще не знал, что он, черт возьми, хотел. Он начал уходить, но она заставила его вернуться.

— Я действительно извиняюсь. Ты не услышал меня тогда, и я не виню тебя, — она дрожала. — Я не виню тебя ни на один чертов грамм. Просто... я была молода. У меня был момент, когда я потерялась, понимаешь? Мне было больно. Дженсен был моим другом. Ему было больно.

Мэддокс оттолкнул ее. — Ты думаешь, я бл*ть хочу слышать об этом? — Он начал отступать к дому, а затем, передумав, придвинулся прямо к её лицу. — Нет, дай-ка секунду подумать, расскажи мне все грязные детали. Моё лицо ли ты представляла, Габриэла, в то время как мой брат ласкал твою вишенку?

— Да, — резко сказала она, и Мэддокс вздрогнул, от неожиданности. — Тебя. Так же, как я думала о тебе каждый день в течение десяти лет. Я не хочу говорить, что мне жаль того, что случилось, потому что будто бы мне жаль за то, что есть Мигель, но бл*ть, Мэддокс. Я оступилась. И я никогда не прощу себя за всю ту боль, что причинила тебе. Никогда.

— Хорошо, — сказал Мэддокс, кивая и немного отступая. — Хорошо.

Габи, играющая с кончиком своих темных волос, вдруг показалась гораздо моложе, гораздо симпатичнее девушки, которую он когда-то знал. — Я любила тебя, Мэд, — тихо сказала она. — Любила.

Мэддокс почувствовал, как сжал кулаки. Ее слова только что все испортили. Что он должен был сказать? Он тоже любил ее, вероятно, больше, чем она когда-либо могла себе представить. Но если этого не было достаточно, то какой смысл говорить об этом сейчас.

Настал долгий момент тишины, он слышал ночных обитателей, копошащихся под близлежащим кустом креозота. Койоты завыли один другому, претендуя на принадлежащее им время.

Габриэла вздохнула и достала связку ключей из кармана.

— Хорошо, — ответил Мэддокс, глядя в сторону Возвышенности Скорпиона, невидимой в темноте.

— Я оставила номер своего мобильного на холодильнике. Звони, если что-нибудь случится со Священником.

Она поколебалась, задержавшись еще на одну минуту, чтобы посмотреть, скажет ли он что-нибудь еще. Но Мэддокс исчерпал эту тему. Все это было утомительно.

— Спокойной ночи, Мэддокс, — сказала она мягко, а затем залезла в свою «Версу», оставив его одного в темноте.