Этноэтикет народов Северного Кавказа

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

▪ Этнология Северного Кавказа и, соответственно, та ее часть, которая исследует народную культуру поведения при общении (этноэтикет), пред-ставляет собой как минимум два крупных раздела — горские народы и рус-ское население. Материал по этим разделам может рассматриваться по от-дельности, что и сделано в настоящем очерке. Русские Северного Кавказа — это самый крупный народ региона. Они не одну сотню лет проживают здесь и, конечно же, восприняли многое из местных обычаев (в особенности это ка-сается казаков), но в целом сохранили общерусские черты культуры, так как на протяжении веков (главным образом в XIX–XX вв.) переселялись на новые земли из самых разных местностей Российского государства. Демографи-ческую основу русского населения исторически составило крестьянство, поэтому культура общения именно этого слоя стала главным объектом рассмотрения в соответствующем разделе данной главы.

Казачество, как военное сословие и особая этнографическая группа русского народа, на территории Северного Кавказа формировалось, на-чиная с XVI в. (а, может быть и с более раннего времени) из разных этни-ческих элементов, но основу его всегда составляли представители восточ-нославянских народов, главным образом русского. Этнической особенно-стью локальных групп северокавказского казачества — терские (гребен-ские), кубанские (черноморские) казаки, отдельные сообщества линейных казаков — было то, что в его составе изначально присутствовали компакт-ные группы и отдельные представители неславянских и не православных народов. В отличие от запорожских и слободских (полки слободской Украи-ны) казачьих сообществ, в которые принимались люди с обязательным условием принятия православия, в северокавказские казаки, так же как и в донские, волжские, уральские, оренбургские, сибирские, официально принимались лица мусульманского, буддийского и иных вероисповеданий. Так, на Северном Кавказе в XVIII–XIX вв. выходцы из горских народов со-ставляли отдельную станицу Гривенскую в Черноморском войске; в Кизля-ро-Гребенском полку станицы Александровскую и Шелковскую населяли грузины; в Горско-Моздокском полку служило много кабардинцев, черке-сов, карачаевцев, балкарцев, осетин и др.; в Кизляре и Терском городке

еще в XVII–XVIII вв. архивные документы фиксируют немало служилых ка-заков «магометанского вероисповедания». Это обстоятельство приводило к тому, что бытовая культура северокавказского казачества представляла собой сложное сочетание славянских и горских элементов. Если же учесть, что многие русские казаки женились на представительницах горских наро-дов, создавая многопоколенные родственные узы с ними, вступали в куна-ческие и деловые контакты с горцами, то не удивительно, что казацкая культура общения стала органической частью общекавказской культуры. Эта ее особенность, наряду с вековой сословной обособленностью каза-чества от остальных групп русского народа, нередко приводила к сущест-венным затруднениям в общении с ними. Об этом с этнографической точ-ностью писал в своих «Казаках» Л. Н. Толстой: «Казак, по влечению, менее ненавидит джигита-горца, который убил его брата, чем солдата, который стоит у него, чтобы защищать его станицу… Он уважает врага-горца, но презирает чужого для него и угнетателя солдата. Собственно русский му-жик для казака есть какое-то чуждое, дикое и презренное существо, кото-рого образчик он видал в заходящих торгашах и переселенцах малорос-сиянах… Щегольство в одежде состоит в подражании черкесу… Молодец казак щеголяет знанием татарского языка и, разгулявшись, даже со своим братом говорит по-татарски». Вышесказанное делает необходимым при описании этноэтикета русского населения региона фиксировать специфи-ческие особенности казацкой культуры общения.

Культура горских народов Северного Кавказа по многим параметрам представляют определенное единство, выделить в ней специфические «эт-но-национальные» черты порой бывает весьма трудно. Поэтому в настоя-щем разделе понятие «этноэтикет» нами трактуется как правила общения и поведения, характерные для общенародной культуры горцев Северного Кавказа. «Общенародность» этих правил не отрицает наличия региональ-ных, национальных и сословных особенностей, которые мы стремимся, по мере возможности, отразить.

Вопрос о сословной специфике северокавказского этноэтикета не прост. Многие горские народы региона издавна отличались сложным строением культуры. Формирование задолго до вхождения в состав Рос-сийского государства во многих из них элиты в виде аристократии породи-ло раздвоение культуры на два слоя, верхний и нижний, которые у некото-рых народов значительно обособились. Так, у адыгских народов сложился сложный комплекс мировоззренческих, этических и этикетных принципов «Адыге хабзэ», который являлся органическим элементом метаэтнической общности адыгских народов и даже признавался у их соседей на Север-ном Кавказе, т. е. был феноменом общенародным. Но в его рамках суще-ствовал и особый кодекс «Уорк хабзэ», адресованный дворянству и князь-ям. В этом кодексе были и особые положения, специально утверждавшие привилегии знати, но большая часть их представляли собой усиление или дополнительную детализацию общенародных этических и этикетных норм.

Элита раннеклассовых обществ, с вхождением в Российское государст-во, в разной степени была приобщена к общероссийской элите и ее куль-туре. В тех обществах, где политическое влияние аристократии было значи-тельным (Кабарда, Дагестан), ее представители были инкорпорированы в российское дворянство со всеми вытекающими отсюда привилегиями и культурными предписаниями. Их культурное бытие, включая сюда и этикет, дополнилось элементами еще одного уровня — российско-дворянского.

Подлинным творцом культуры, в том числе и культуры общения и пове-дения, на Северном Кавказе был народ. Культура эта, при всем многооб-разии ее локальных, этнических, региональных вариантов имеет ряд типо-логически общих черт: отсутствие письменной фиксации — механизм вос-производства основан на обычае; творцом этикетных норм является народ (подобно тому, как создаются памятники устного народного творчества), авторские нововведения воспринимаются как непристойность; бессозна-тельный характер бытования — нормы этикета не подвергаются рацио-нальной рефлексии, их обоснование покоится на авторитете старших, а народные их этимологии имеют вторичный фольклорный характер; нормы этикета в зоне своего действия обязательны (желательны) для всех, неза-висимо от материального достатка и социального ранга.

В настоящее время, отмеченное серьезными, в том числе и межэтниче-скими, конфликтами на Северном Кавказе, знание норм традиционной куль-туры общения северокавказских народов является особенно актуальным, так как этикет, как средство общения, по природе своей ориентирован на всех, с кем приходится общаться, независимо от этнической принадлежности парт-неров. Именно поэтому он всегда международен и в силу этого несет в себе установки на компромисс и толерантность по отношению к «другим». Поэтому системы этикетных норм имеют тенденцию к максимально возможному «рас-плыванию» в пространстве исторически сложившихся зон общения.

В настоящем разделе речь пойдет преимущественно о традиционных нормах этикетного поведения народов Северного Кавказа, нормах, кото-рые в наиболее полном виде существовали до эпохи индустриализации и были зафиксированы наблюдателями в XIX — первой четверти ХХ вв. Со-циально-экономические процессы советской эпохи привели к исчезнове-нию многих обычаев из общественной практики, но в народной памяти они в большинстве своем сохраняются. В период перестройки на волне «этнического ривайвализма» и движений за «возрождение» этнических культур возникла тенденция к соблюдению многих утраченных обычаев. В этих процессах не последнее место занимает стремление соблюдать нор-мы традиционного этикета. Во многом это стремление инициируется и под-держивается представителями национальной интеллигенции народов ре-гиона. Оно отчасти носит характер романтического утопизма, но, тем не менее, привело к действительному возрождению некоторых обычаев. От-ношение к восстановленным древним ценностям традиционной культуры общения и поведения со стороны народа нередко окрашено некоторой

иронией. Можно услышать, что в старину бытовал настоящий этикет, а те-перь — лишь жалкое его подобие. Отчасти это верно, но необходимо учи-тывать, что подобные высказывания путешественниками и исследовате-лями фиксировались и в XVIII, и в XIX, и в начале ХХ вв. Этноэтикет, как органическая часть традиционной культуры, никогда не остается неизмен-ным, он изменяется и под воздействием исторических событий и процес-сов. Но в историческом изменении традиционной культуры всегда сохра-няются некие неизменные элементы и структуры. В культурном сознании народа всегда присутствует некоторая раздвоенность: «идеал древности» — «злоба дня». В отношении этноэтикета эта раздвоенность на Северном Кавказе имеет созидательный характер, так как идеальные (древние) нормы достойного поведения несут в себе изрядный потенциал поддержа-ния общественного равновесия, справедливости, толерантности, радушия, взаимности и т. п. Пускай идеальные нормы чаще не исполняются, чем исполняются, само знание их и эпизодическое воплощение в поступках некоторых людей выступает существенным положительным фактором со-временной культуры народов Северного Кавказа.

Этноэтикет горских народов Северного Кавказа

▪ Этническая культура горских народов Северного Кавказа отличается особенным развитием этикетных норм поведения. В этом регионе в течение веков сложилась единая система этикета, которая имеет порой существенные локальные особенности даже в пределах одной этнической общности, но все же обладает рядом общих черт. Можно говорить об особой северокавказской культуре поведения. В этой культуре есть общепризнанные лидеры, законо-датели «хорошего тона», к которым относятся адыгские народы (кабардин-цы, черкесы, абазины, адыгейцы), в особенности кабардинцы.

Один из знатоков Кавказа писал в XIX веке, что «Кабарда искони счита-лась на всем Северном Кавказе образцом, достойным подражания. Ка-бардинцы были в некотором роде кавказскими французами, как за Кавка-зом персияне; оттуда распространялась мода на платье, на вооружение, на седловку, на манеру джигитовки; тамошние обычаи, родившиеся при усло-вии существования высшей и низшей аристократии (князей и узденей) и холопов (рабов), прельщали и в других обществах людей, занимавших видное положение между своими...».

Адыгский этикетный кодекс «адыгэ хабзэ» не имеет себе равных по сложности, степени разработанности и роли в общественной жизни. Но и у других народов Северного Кавказа сложились подобные кодексы, како-выми являются «намыс» у балкарцев и карачаевцев, «ирон агдаутта» у осе-тин, «гиллакх» у чеченцев и др.

Не следует думать, что адыгский этикет просто механически, как мода, усваивался народами Северного Кавказа. Скорее, он выступает наиболее разработанной и усложненной формой неких общекавказских принципов,

их «куртуазной» обработкой для нужд многочисленных княжеских и дворян-ских дворов. Народы, у которых исторически сложились «вольные общест-ва», лишенные аристократической власти, обладают хоть и не таким фор-мализованным и сложным, но не менее тонким этикетом.

Так, чеченцы, практически никогда не знавшие централизованной ари-стократической власти, обладают своеобразной народной философией этикета. Такие категории их мировоззрения как «куц» (совершенно иде-альное, должное в облике, поведении, поступках), «яхь» (моральный кодекс соревнующихся в благородстве), «бехк» (категория выражающая отвраще-ние к нарушениям норм достойного поведения, уважения к старшим), «са-бар» (этикетное предписание сдержанности, терпимости) и пр. в жизни каждого чеченца играют важную роль. Это относится ко всем без исключе-ния народам Северного Кавказа.

Об особой роли этикетных норм свидетельствует то, что у некоторых на-родов региона они воспринимаются как равнозначные юридическим нормам. У кумыков, в частности, правила этикета включаются в сборники адата, служившие еще в начале ХХ в. основанием для разбора уголовных дел в судебных инстанциях низового уровня — т. н. «народных судах». Сбор-ник Маная Алибека «Адаты кумыков», опубликованный в 1927 г., наряду с разделами, посвященными убийствам, изнасилованиям, воровству и т. п., содержит и такие разделы, как «Адаты по оказанию уважения и почета друг другу», «Адаты, когда прибыл гость», «Отношения жен к мужьям» и т. п., ко-торые, по сути дела, представляют собой этикетные правила поведения и общения. Даже в сугубо уголовных ситуациях правила этикета порой вы-ступают средствами их разрешения, либо наказания виновных. К примеру, в разделе «Адаты при убийствах» есть такое положение: «В случаях, когда родственник убитого убивал родственника убийцы, давшего алым (мате-риальное возмещение, выплачиваемое родственникам убитого — авт.), такой убийца являлся кровником — «канлыем» князя в течение одного года со дня убийства. Если только его князь не убивал, то он не мог видеть князя и сказать ему: «доброе утро» и «добрый вечер» (обычные слова, произно-симые при поклоне князю). Такого канлы — кровника князя — никто не принимал и не давал ему приюта у себя. По этой причине никто не осме-ливался быть канлы князя». Таким образом, нарушитель закона наказы-вался лишением права на исполнение обычного этикетного предписания.

▪ Знакомясь с народным этикетом, необходимо учитывать, что любая жиз-ненная ситуация — это общение людей, обладающих различными статуса-ми, соответственно которым нормы этикета и предписывают им вести се-бя. Все многообразие социальных рангов в этикетной ситуации, так или иначе, сводится к простейшим бинарным моделям, имеющим общую чер-

ту, которую можно образно представить формулой «доминирование — под-чинение». Вот ее модификации, существенные для Северного Кавказа:

Родственник по матери — Родственник по отцу

При всей условности этой схемы, она выражает некие общие принципы этикетного поведения. Так, при встрече двух мужчин первым приветствует младший по возрасту или общественному положению. Прощаясь, младший несколько шагов делает пятясь, так как неуважительным считается пово-рачиваться спиной к старшему (оппозиция «перед—зад»). Предлагать что-либо следует только правой рукой, так же как и принимать. При любом со-брании людей центр занимаемой площади — это место старших, перифе-рия — младших («центр—периферия»). В жилых домах часто делают два вхо-да, передний вход с фасада — для мужчин, задний — для женщин («мужчи-на—женщина», «перед—зад»). Если супруги идут по улице, то муж всегда впе-реди на 1–2 шага («мужчина—женщина», «перед—зад»). Если рядом идут 2 мужчины, то почетная правая сторона всегда уступается старшему («пра-вое—левое»). При встрече путников этикетное предпочтение оказывается тому, кто идет сверху, т. е. спускается с гор («верх—низ»).

В обрядах гостеприимства гость обладает этикетными привилегиями перед хозяином независимо от возраста и ранга («гость—хозяин»). При рас-саживании гостей на торжественном пиру гостям, прибывшим издалека, оказывается предпочтение перед теми, кто живет по соседству («дальний—ближний»). В повседневной жизни и в торжественных случаях свойствен-никам (родственникам супруга) оказывается этикетное предпочтение пе-ред родственниками, а родственникам по материнской линии — перед род-ственниками по отцовской.

Предложенная нами схема имеет свою специфику в различных местно-стях Северного Кавказа. Так, этикетные нормы аристократических об-ществ Западного Кавказа (кабардинцы, бесленеевцы, темиргоевцы, бже-дуги) в прошлом особое значение придавали знатности. «Крестьянам, даже седобородым старцам, обычно запрещалось садиться за стол с дворянами и тем более с князьями». В «демократических» обществах гораздо важнее

был возраст, чем знатность. В Советское время знатность в этикетном смысле стала заменяться должностным статусом человека.

Оппозиция «мужчина—женщина» нашей схемы в ряде случаев по сво-ему смыслу прямо противоположна оппозиции «лучшее—худшее», так как кавказский и, в особенности адыгский, этикет часто ставит женщину в предпочтительное положение. При приветствии группы людей первыми приветствуют женщин: у кабардинцев сидящие мужчины, даже если они седобородые старики, всегда встают при появлении женщины, будь она совсем юной девушкой; всадник, повстречавшись с женщиной, обязан спешиться; провожая женщину (если это не его жена) мужчина должен уступить ей почетную правую сторону. Здесь нам видится своеобразная ритуально-этикетная компенсация в целом неравноправного положения женщин и в чем-то даже подчеркивание этого неравноправия.

Общие принципы поведения при контакте людей на Северном Кавказе порой поражают своей изощренностью. Контакт при встрече (в статике) начинается с приветствия, которое почти у всех народов состоит из при-ветственного жеста правой рукой, поднятой к головному убору (шапку ни в коем случае не снимают — это символ мужского достоинства, ее снятие означает демонстрацию самоуничижения), мужчины обнимаются, пожи-мают друг другу правую руку, обязательны благопожелания — либо обще-мусульманская формула (у мусульман), либо приличествующая ситуации, возрасту и рангу фраза из богатого фонда кавказского красноречия.

У чеченцев, к примеру, «наиболее общим приветственным обращени-ем людей друг другу является словосочетание «Марша вагийла!», которое дословно переводится «Приходи свободным!».

Рукопожатие у северокавказских народов обычно связывают с арабским влиянием, которое посредством ислама распространилась в регионе, однако, обоснованной представляется и та точка зрения, что рукопожатие имеет здесь древние традиции. В частности, так полагает З. Х.-А. Берсанова в отноше-нии чеченцев: «В рукопожатие вкладывается глубокий смысл, так как с древних времен этот жест означал примирение между двумя врагами, ме-жду враждующими сторонами, а также враждующими тэйпами. Обряд при-мирения кровников также завершался рукопожатием. После этого кровни-ки не имели права поднимать друг на друга руку. Существует даже специ-альное выражение «куьйге вахар», т. е. дословно — «сошлись руками». Это выражение применяется к кровникам, которые прекратили вражду… по-этому рукопожатием не обмениваются два человека, между которыми по-тенциально не может быть вражды и мести. Например, руку не подают женщине (так как с женщиной не может быть вражды, а, следовательно, и примирения не нужно). Не подают руки подростку, не достигшему возрас-та, когда можно носить оружие (примерно с 15 лет)… Не здороваются за руку с близкими родственниками (дядей, двоюродным братом и т. д.), так как с ними исключена какая-либо вражда, а, следовательно, и примирения не требуется…. Считается большим оскорблением не принять протянутую

для рукопожатия руку. Это приводит к серьезным последствиям, вплоть до вы-яснения отношений между двумя тэйпами. Связано это с тем, что у чеченцев не принято здороваться за руку с теми, кто совершил антиобщественный про-ступок, или нечист на руку, берет взятки и т. п. В старинных чеченских песнях нарт богатырь через семь гор преследует того, кто не ответил на его рукопожа-тие, чтобы выяснить, в чем он провинился, что не заслужил рукопожатия».

Объятия между мужчинами и женщинами на людях категорически ис-ключаются, нежелательны даже случайные прикосновения, кем бы эти жен-щины ни доводились мужчинам. Надо сказать, что приветственное объятие мужчин — это исключение из общего правила культуры северокавказского поведения — любое прикосновение к собеседнику может быть воспринято в лучшем случае как неучтивость, в худшем — как оскорбление. Не случайно до сих пор в некоторых местностях даже при случайном прикосновении в обще-ственном транспорте, на улице принято извиняться и произносить благопо-желание вроде адыгского «Да коснется моя рука тебя добром».

Поведенческая культура предусматривает определенный минимум расстояния между беседующими. Младшие по отношению к старшим должны выдерживать дистанцию в 100–120 см, для этого младший, по-дойдя для рукопожатия, тут же должен сделать 1–2 шага назад. Между раз-говаривающими мужчиной и женщиной «приличная» дистанция увеличи-вается до 1, 5–2 м, между женщинами сокращается до 70 см. Если встреча состоялась на лестнице, то младший или мужчина по отношению к женщи-не должен стоять на 1–2 ступени ниже.

Контакт в динамике (встречи или совместное следование в пути) рег-ламентируется еще более сложными нормами этикета. Как уже говори-лось, из двоих, идущих вместе мужчин, младший должен идти слева, усту-пая старшему почетную правую сторону, но ситуация резко меняется, если к ним присоединяется еще более молодой спутник — он занимает позицию справа. Если же идут вместе еще больше мужчин, то идеальная этикетная модель будет выглядеть следующим образом; (наибольший возраст — 1, возраст остальных в обратной пропорции) для четверых: 3 — 2 — 1 — 4, для пяти: 3 — 2 — 1 — 4 — 5 и т. д. При большом стечении народа (в прошлом — военные операции, сейчас — обрядовые шествия) впереди и в центре — всегда самый знатный или старший. Демонстрацией «благородного сми-рения» считается манера ходить по улицам селения слева, оставляя воз-можность встречным оказаться на почетной стороне.

Отходя от старшего или женщины, мужчина должен повернуть налево, ос-тавляя собеседникам почетную правую сторону. Если мужчина следует на-встречу женщине, то он должен оставить ее по правую сторону, а встречного мужчину — по левую. Это отражено в кабардинской пословице «Женщину ос-тавляют со стороны плети (она всегда в правой руке), мужчину со стороны оружия». В этих, казалось бы, однозначных предписаниях этикета есть немало исключений и вариаций. Так, повстречавшись с женщиной за пределами селения, мужчина должен учесть не только «стандартный» почтительный

вариант, но и то, где находится селение, с тем, чтобы женщина оказалась между ним и селением (почтительность по формуле «ближе к центру»).

Если мужчина догоняет идущего впереди путника, он в любом случае должен проходить слева от него, обязательно поприветствовать и, если тот, к кому он присоединился, младше его, то это уже дело последнего занять верную, с точки зрения учтивости, позицию. Если же впереди идут двое и больше человек, то нагнавший обходит их справа и в этом случае часто бывает учтивая перестройка с демонстрацией «благородной скромности».

Правила хорошего тона требуют, чтобы, увидев идущих сзади, человек остановился и подождал их, а если входящий в свой дом человек увидит идущего по улице, он обязан подождать его и совершить обряд приветст-вия. Едущий верхом мужчина при виде идущих пешком по этикету должен спешиться, у чеченцев обычно спешивались всадники, подъезжающие к селению родственников жены, а у адыгов — подъезжающие к усадьбе кня-зя или дворянина. В настоящее время так же поступают особенно учтивые мужчины, едущие на автомобиле, впрочем, есть более облегченный вари-ант — они при виде старшего или женщины слегка приподнимаются на сидении, не останавливаясь.

В старину если мужчине-путнику адыгу повстречается женщина, де-лающая тяжелую работу (рубит дрова, несет тяжести и т. п.) считалось про-явлением рыцарского духа («уорк хабзэ») настойчиво, но вежливо сделать эту работу за нее и следовать дальше, а также поддерживать (морально, конечно же) женщину, если ей грозит хоть совсем пустяковая опасность — переход через ручей, подъем по лестнице и т. п. Достойным мужчины по-ступком считалось также проводить до дома встречную женщину. То же самое должен был сделать путник при встрече со старшим по возрасту или рангу мужчиной. У кабардинцев много преданий о том, как юноши в таких ситуациях бросали все свои дела и сопровождали случайных встречных помногу дней, рискуя при этом жизнью.

Внешний вид людей (одежда, прическа, украшения и оружие) играет важную роль в традиционной культуре общения и поведения народов Се-верного Кавказа. Традиционный мужской костюм по всему региону прак-тически одинаков. Он включает в себя такие общие элементы, как бешмет, надеваемую поверх него черкеску, бурку, папаху.

Женский костюм обладает гораздо бoльшим локальным разнообразием, но повсеместно в нем должны соблюдаться некоторые общие принципы — одежда должна закрывать все участки тела, особенно волосы на голове. Почти везде девушки до замужества должны носить специальный жесткий корсет.

Постоянное ношение головного убора лицами обоего пола на людях — это не просто правило приличия и хорошего тона, но безусловный закон. «Мужчины — черкесы носили головной убор в любое время года и в любом месте, снимали его только на ночь, ложась в постель. Головной убор был олицетворением мужского достоинства, и сбивание его с головы вызывало оскорбление, которое смывалось только кровью».

Такое же ритуальное отношение к головному убору мужчин характерно для всех народов региона. У лезгин «если мужчина в чем-либо проявлял слабость, ему говорили: «Не жить тебе больше под такой папахой» (…) Счи-тали также, что, если заменить папаху каким-либо другим головным убо-ром, это будет равносильно переходу в другую веру. В таких случаях гово-рили: «Тот разве мужчина, кто папаху сменил на шапку» (…) Если в семье кто-либо совершал непристойный поступок (кражу, бесчестные действия и т. п.), ее глава снимал с головы папаху, плевал туда, затем бросал на зем-лю и с досадой говорил: … («Вы не оставили на моей голове папаху, вы опо-зорили меня»)… («Больше я недостоин папахи, теперь я платок одену»)».

Строгое исполнение этикетных норм внешнего вида и обязательного ношения головного убора как бы своеобразно подтверждается антинормами траурного обряда. У лезгин «Когда умирал молодой человек, имевший невесту или молодую жену, то его близкие родственницы снимали головные уборы, распускали волосы и выходили на площадь — «рат»… Все они прыгали, кру-жились, били в себя грудь, царапали лицо и рвали волосы на голове».

Внешне выраженным проявлением траура было перекрашивание женщинами всей одежды в черный цвет. Мужчины весь период траура не брились, они не носили особой траурной одежды, но в это время принято надевать скромную однотонную одежду.

Сословная дифференциация некоторых северокавказских обществ ска-зывалась и на внешнем виде людей. У черкесов «Простое население шило платье (женское — авт.) из простой материи. Высшее же сословие носило пла-тья из бархата, шелка, украшая нарукавные подвески, подольные швы, борта, подол и рукава галунами, серебряной или золотой вышивкой, разнообраз-нейшим орнаментом. Сословное происхождение девушки можно было опре-делить по цвету и украшению платья. Так, например, красный цвет платья имели право носить только девушки из княжеского и дворянского рода».

У народов Дагестана сословные различия во внешнем виде выража-лись порой еще резче. В прошлом кюринские и кубинские ханы и беки и их окружение следили за тем, чтобы простолюдины не нарушали этикетные нормы в одежде. «Правители, их приближенные и жены носили тогда одеж-ду, очень отличавшуюся от одежды простого народа. Жены ханов — («хан-дин бикеяр») ходили в белых, желтых и красных дорогих парчовых платьях с золотыми украшениями. По рассказам стариков селения Курах (бывшая резиденция ханов), правители не разрешали простым людям появляться им на глаза в белых папахах. Когда хан выходил со своими женами на прогулку, его «чауши» (слуги) ходили по улицам и кричали: «Эй! Люди! Не выходите из дома, не попадайтесь на глаза хана в белых папахах! Не появ-ляйтесь в белых платьях! Берегите свои головы!!».

В адатах ряда народов Северного Кавказа содержится положение о «при-личном» одеянии, в котором нижестоящим по сословному рангу следует появ-ляться в кунацкой вышестоящего. «Приличие» означает не только, и даже не столько отсутствия дыр на платье и обуви, сколько недопустимость всего того, что могло бы сравняться или, не дай Бог, превзойти по роскоши наряд князя.

Эта тенденция отчасти сохранилась в ряде мест региона до современ-ности — считается вызывающим и неприличным одеваться особенно рос-кошно, приходя к вышестоящему начальству. Впрочем, среди мужчин на Се-верном Кавказе вообще считается недостойным особенно выделяться в оде-жде. Тенденция к унификации мужского костюма, характерная для региона с древности, сохраняется до сих пор, особенно у среднего и старшего поколе-ний. Вспомним, хотя бы, т. н. «кавказскую рубаху», возникшую в 20-х гг. ХХ в. в качестве трансформации общекавказского бешмета, или знамени-тую кавказскую «кепку-аэродром». Эти и подобные им элементы мужского одеяния становились желательными для «нормального» кавказца, а отступ-ление от них всегда воспринималось, особенно в сельской местности, как претензия на что-то особенное — на «европейскость», «прогрессизм» и т. п.

Прическа и растительность на лице у мужчин в прошлом довольно же-стко регламентировались этикетными нормами. Женская прическа, по обычаю, изменялась с возрастом. У девочек, в частности, у лезгин, до 5–6 лет несколько раз было принято сбривать волосы на голове. После этого возрастного рубежа девочки заплетали волосы в две или четыре косы. Ноше-ние одной косы считалось предосудительным и небезопасным — девушка при этом рисковала не выйти замуж, а замужняя женщина подвергала опасности своего отца и братьев. «…Когда женщины бранились друг с другом, они неред-ко употребляли выражение: «…Чтобы ты с одной косой осталась». В бук-вальном смысле это означало: «Чтоб твой брат (или отец) умер».

Мужчины в прошлом волосы на голове брили и лишь молодежь (до 25–30 лет) оставляли на макушке хохолок — это было характерно для многих народов региона от Кабарды до Дагестана. С 35–40 лет мужчины отпуска-ли бороду, и это было знаком перехода в возрастную категорию «старших». Более молодым отпускать бороду считалось неприличным — это восприни-малось как претензия на не соответствующий возрасту и не заслуженный статус. Бывали случаи, когда молодой мужчина отпускал бороду — если умирали отец и старшие братья, и он становился главой семьи. Усы явля-лись непременным атрибутом внешнего вида мужчин с того времени, как они начинали расти. Не случайно в советские времена в армейских инст-рукциях, регламентировавших внешний вид солдат, и исключавших ноше-ние усов, для кавказцев предусматривалось исключение.

▪ У народов Северного Кавказа основой семейной жизни уже давно явля-ется т. н. «малая семья» (супружеская пара и их дети), но традиции боль-шой семьи (объединение родственников в 3–4 поколениях) и патронимии сохраняются до сих пор и проявляются в этикетных нормах.

Культура общения и поведения в рамках северокавказской семьи в прошлом определялась нормами обычного права, в котором мужчина и

женщина занимали явно не равное положение. По этому поводу один из крупнейших знатоков кавказских адатов Ф. И. Леонтович писал о положении осетинской женщины: «Муж есть повелитель и судья своей жены, а жена — первая работница в доме. Она только отправляет всякую домашнюю работу, стряпает кушанье, ткет сукно, шьет на мужа платье, но должна иногда сед-лать и убирать мужнюю лошадь. Муж имеет право наказывать жену свою за провинность и словами и побоями, даже до увечья, и никто в таком слу-чае не вправе вступиться за жену его, ни даже отец или брат ее».

Этикет семейной жизни тесно связан с символической топографией жилища. Эта топография расчленяется на две категории мест — «мужское—сакральное» и «женское—профанное». В общем зале самым почетным счи-тается место у очага, наиболее удаленное от входа — это место хозяина, главы дома. У адыгов оно называется жанта (так в старину называли гли-нобитный диван), на него даже в отсутствии главы дома никто из домаш-них не может сесть. Оно обычно предлагается хозяином самому почетному гостю, на этой же стороне обычно размещаются гости по старшинству — чем моложе гость, тем ближе он к выходу. У самого выхода располагаются т. н. «истопники» — молодежь из числа родственников хозяина, ответствен-ная за поддержание огня в очаге. Характерно, что подобная иерархия расположения мест наблюдается и в государственных учреждениях Север-ного Кавказа. Чем старше по должности или возрасту сотрудник, тем дальше от входа располагается его рабочее место.

У ногайцев, сохранивших до недавнего времени переносное жилище кочевника — кибитку (оно сохранилось в быту чабанов), его этикетная то-пография была, в принципе, такой же, но с некоторыми особенностями. «В кибитке нет ни стульев, ни скамьи… С трех сторон только внутри кибитки постлан на земле плетеный камыш (орэ), на камыш разостланы вышитые и простые войлоки (гииз), которые уставлены несколькими подушками. Почетным местом в кибитке является северная сторона, приходящаяся прямо против дверей (ногайская кибитка, как и вообще жилище тюрко-язычных кочевников, всегда ориентируется входом строго на юг — авт.), и это место более других обставлено подушками. Хозяйка или старшая жена всегда сидит в кибитке по правую сторону ее (если смотреть со стороны входа — авт.), где котлы, съестные припасы и все добро».

Находясь у очага, все обязаны соблюдать особые этикетные правила — нельзя не то что браниться, но и говорить и смеяться слишком громко, вы-яснять отношения, показывать недовольство чем-либо, делать резкие дви-жения, бросать в огонь мусор. Это объясняется особой сакральностью оча-га, отраженной в фольклоре всех народов Кавказа. Самым страшным проклятием у чеченцев, обычно обращенным к кровному врагу, является формула «Пусть потухнет огонь в очаге твоего отца!», что означает: пусть прервется потомство, погибнет твой род. В прошлом даже кровный враг хозяина, сумевший живым войти в дом и притронуться к надочажной цепи, делался неприкосновенным.

С надочажной цепью на Северном Кавказе вообще связано огромное количество поверий, преданий и этикетных предписаний. Об этом писал известный кавказовед Г. Ф. Чурсин: «Надочажная цепь — самый священ-ный предмет в старом осетинском доме. В прежнее время очажная цепь считалась величайшей семейной святыней: украсть цепь, выбросить ее из дома, или как-нибудь иначе оскорбить ее, было все равно, что совершить убийство, из-за этого возникала кровная месть». Ему вторит В. Ф. Миллер: «У осетин очаг и железные цепи (рэхыс), свешивающиеся над очагом, счи-таются святилищами сакли. Держась за цепь, осетин произносит клятвы; в брачном обряде, до введения христианства, невесту водили три раза во-круг цепи, после чего брак считался формально совершенным».

Правила поведения по отношению к очагу включают и запреты на пе-редачу огня из него чужим людям. «Почти везде на Кавказе считалось по-зорным просить огонь для очага в чужом доме, да и получить его было де-лом непростым. Были определенные дни, когда огонь из очага на сторону не давали вообще (такие дни считались «несчастными», «запретными»). Например, у чеченцев и ингушей таким днем считалась среда, которая до принятия ислама считалась днем, посвященным богу огня Сели. В этот день не то, что огонь, из очага нельзя было выметать даже золу».

Женская половина дома является абсолютно запретной для посторонних мужчин. Вход в помещения женщин даже для мужчин своей семьи нежелате-лен, а попытка посторонних войти в них, будь они даже самыми почетными гостями, воспринимается как оскорбление главы дома. Мужчина роняет свое достоинство, прикасаясь к предметам женского обихода и вступая с женщи-нами в разговоры, не предусмотренные правилами хорошего тона.

Общение мужчины и женщины особенно ограничено в период, предшест-вующий родам, и в течение 40 дней после них. В это время женщина считает-ся «нечистой», и поэтому мужчинам семьи нежелательно даже видеть ее, не говоря уже о других контактах с ней. Впрочем, такое «избегание» сопряжено со щадящим режимом жизни роженицы — ей запрещается работать, считает-ся необходимым оберегать ее от лишних волнений, ей готовят специальные блюда. Традиционное ограничительное поведение в отношении рожениц ха-рактерно и для современности — на Северном Кавказе редко можно увидеть мужа, навещающего жену в роддоме или встречающего ее там после родов и еще реже — несущего по улице новорожденного.

Правила поведения в отношениях между главой дома и его женой вы-ступают основой семейного этикета. Эти правила имеют черты особого установления, именуемого в этнографии избеганием или ограничительным поведением. Этикетные принципы избегания мужчины и женщины начи-нают соблюдать задолго до бракосочетания. У чеченцев «жених должен прятаться не только от своих родственников, но и от родственников жены. Причем, если от своих родственников он должен скрываться до окончания брачных церемоний, то от родственников жены — до тех пор, пока не на-несет официальный визит в дом родителей невесты.… В отличие от жениха,

невеста не только имеет право присутствовать на свадьбе, но и является главным объектом внимания всех присутствующих». Впрочем, у других народов региона и невеста не может присутствовать на свадьбе.

Примерно так же дело обстояло, да и сейчас во многом обстоит у осе-тин. «После сватовства поведение как девушки, так и парня менялось. Па-рень (уже зять) с этого дня начинал избегать (прятаться — йэхи эмбэхсын) отца и мать невесты, а также старших мужчин из рода тещи. Он не должен был даже проезжать по той улице, где они проживали. А если ему случалось ехать верхом там, то, приближаясь к дому того или другого родственника девушки, он сходил с лошади. Минуя этот дом, и пройдя еще некоторое расстояние пешком, он снова садился на лошадь и ехал дальше». Девушка после того, как ее просватали, не должна появляться в одиночку рядом с домом своего жениха. Она могла проходить рядом только в сопровожде-нии своих подруг и при этом должна скрывать свое лицо платком».

Избегание проявляется и в том, что мужу и жене не полагалось нахо-диться в одном помещении дома, беседовать, есть за одним столом, оста-ваться наедине. Известный этнограф В. Ф. Миллер писал в прошлом веке об осетинах: «муж часто сильно любит жену, но вместе с тем считает позором, если его застанут с ней наедине, и при посторонних, встречаясь с женой, не решается с ней заговорить». Супруги при посторонних не могли называть друг друга «мужем» и «женой» и по имени. При необходимости как-то на-звать друг друга говорили «он», «она», «хозяин», «живущая в доме» и т. п.

У кумыков и, особенно, среди аристократии «жены не вмешивались в дела мужей. Последние не ходили к женам до полуночи, когда они шли спать… Порядочные жены делали все, что им скажут мужья и, не разбира-ясь, правильно ли это или нет. Когда мужья уходили куда-нибудь, то они не спали до их возвращения и не клали постель из опасения, что если придет с их мужьями кто, то придется им стыдиться перед ними. Были и такие сре-ди мужей, которые давали развод своим женам за то, что их застали спя-щими. Порядочные жены не ели при мужьях и даже воды не пили на их глазах. Они не называли мужей по имени из уважения к ним. Родственни-кам своих мужей они давали особые почетные имена, не называя их на-стоящим именем. С отцами мужей они не говорили до смерти».

Ногайская женщина в некотором отношении обладает большой свобо-дой по сравнению с женщинами других народов региона, в чем отражается характерная для кочевников относительная мягкость нравов. Но и у ногайцев «она не имеет права при старших говорить, рассуждать, называть по имени мужа. Да и сам ногаец считает для себя унижением и стыдом называть свою жену по имени… Когда у молодого ногайца умирает жена, то он не только не должен плакать, но даже показывать вид, что он грустит по умершей».

Поведение в отношениях между родителями и детьми также регламен-тировано нормами этикета. Эти нормы предписывают родителям демонстра-тивную сдержанность по отношению к детям, особенно это касается отцов. У всех народов Северного Кавказа отец в присутствии старших не может взять

детей на руки, приласкать их, поиграть с ними. Коста Хетагуров вспоминал: «только в самом интимном кругу (жены и детей) или с глазу на глаз позво-лительно отцу дать волю своим чувствам и понянчить и приласкать детей. Если осетина-отца в прошлые времена случайно заставали с ребенком на руках, то он не задумывался бросить малютку куда попало... Я не помню, чтобы отец назвал меня когда-нибудь по имени. Говоря обо мне, он всегда выражался так: где наш сын? не видал ли кто нашего мальчика?».

Еще более впечатляющий случай, скорее всего, ставший легендой, ги-пертрофированно выражающей поведенческую норму из старинного быта кумыков приводит М. Алибек: «Янсук — Хаджи Таулу-заде, когда увидел, выйдя из своей кунацкой и войдя в конюшню, своего малолетнего сына, поднятого быком на рога, не сняв его, пришел обратно в свою кунацкую — «Там в конюшне один ребенок плачет». После чего его домашние пошли в конюшню и сняли его ребенка с рогов быка».

Поведение матери, конечно же, не так строго регламентируется, как поведение отца, но и мать на первых порах после рождения ребенка дела-ет вид, что ничего общего с ним не имеет, она выполняет предписания запрета на имена своих детей.

Совершенно иная модель поведения между дедушками, бабушками и внуками. Здесь позволительны ласки, совместные игры в присутствии по-сторонних. Кстати, запретные в отношении родителей слова «папа», «ма-ма», часто употребляются при обращении к деду и бабке.

Поведение детей в семье в целом отличается почтительностью и послу-шанием по отношению ко всем взрослым, но степень строгости зависит от возраста. Можно выделить два возрастных рубежа: 6–8 и 10–12 лет. До 6–8 лет дети независимо от пола практически ни в чем не ограничивались, мальчики и девочки играли вместе, к труду их не привлекали. С 6–8 лет мальчиков и девочек начинали постепенно обособлять, причем, к девоч-кам с этого возраста проявляют больше строгости, их приобщают к жен-ским домашним работам. У даргинцев мальчики с этого возраста избав-ляются от видимого признака младенчества — им срезают пучок волос, остававшийся на макушке с рождения.

С 10–12 лет мальчиков переводят из общей комнаты, где они до этого спали вместе с родителями, в кунацкую, а девочек — в особые помещения. Мальчикам выдавали более полный комплект мужской одежды, а на дево-чек у некоторых народов надевали корсет, который они носили до замужест-ва. С этого времени девочки, даже если они не были половозрелыми, должны были вести себя как взрослые. Им нельзя было находиться вне дома с наступ-лением темноты, оставаться наедине с подростками и юношами.

В этом возрасте дети должны усвоить весь комплекс этикетных правил поведения в общественных местах. Мальчики усваивали, что каждый взрослый может попросить их об услуге и отказаться выполнить ее нельзя, что с взрослым нельзя заговорить первым, обогнать его или пересечь ему дорогу и т. д. И мальчики и девочки должны к этому возрасту усвоить и вы-

полнять все знаки внимания к старшим и лицам противоположного пола, причем девочка должна соблюдать почтительность в отношении своих сверстников — мальчиков: уступать дорогу, освободить место и т. п., по-скольку мужчина считается старше женщины. В это время мальчики и де-вочки уже должны демонстрировать знаки взаимного отчуждения.

Впрочем, взаимное отчуждение полов на Северном Кавказе не следует преувеличивать. В традициях народов региона существуют санкциониро-ванные обычаями формы общения молодежи, которые в чем-то похожи на русские посиделки (беседы, хороводы, вечерки и т. п.). У аварцев они на-зываются «цадух чей» («сидеть у огня»), у даргинцев — «булькунза» (перево-да нет), у лезгин — «хурук фин» (означает — «идти в гости, чтобы скоротать длинный зимний вечер»), у лакцев — «дуссухалу» (означает — «посидеть ве-чером у огня; собраться у кого-либо»). Молодые девушки собираются пове-селиться, попеть, потанцевать, заодно выполняют небольшую работу.

Бывают посиделки, которые проходят с участием мужчин, обычно мо-лодых. «Юноши приносят с собой музыкальные инструменты, выступают инициаторами веселья. Обычно, располагаясь полукругом друг против дру-га, образовывают в центре пространство для танцев. Танцуют обычно пар-ный танец типа лезгинки».

У многих народов Северного Кавказа ритуальным рубежом, отделяю-щим отрочество от взрослого состояния, были обряды, напоминающие древние инициации. Локальные их формы чрезвычайно многообразны, но суть везде примерно одна и та же — мальчиков подвергали испытаниям на физическую и психологическую выносливость, на знание обычаев и, если они выдерживали эти испытания, их официально признавали полноправными мужчинами. Одним из элементов инициации можно считать обрезание (уда-ление крайней плоти). Этот обычай, как правило, связывают с установлениями ислама, но на Северном Кавказе зафиксированы районы, где эту операцию проделывают не в раннем, как положено по мусульманским законам, воз-расте, а именно на пороге возмужалости, в 15–17 лет. У осетин-мусульман эта операция производилась как составная часть сложного обряда испытаний.

У цезских народов Дагестана мальчики помещались на мишень, а взрослые мужчины стреляли по ней, испытуемые надолго оставлялись под дождем. У адыгских народов подобные испытания дополнялись проверкой знания этикета. В некоторых районах старейшины торжественно объявля-ли на аульном сходе имена юношей, с честью выдержавших испытания и получивших права мужчины, что наряду с прочим означало переход в со-стояние особой этикетной регламентированности поведения и общения.

С особенной строгостью в северокавказской семье соблюдались пра-вила поведения в отношении свойственников — невестки и родственников ее мужа, и зятя и родственников его жены. Невестка, в особенности моло-дая, была ограничена в поведении практически во всем: «Никто не слышит ее голоса, никто не видит ее сидящей, — пишет об осетинской невестке Коста Хетагуров, — встает она раньше всех, везде подметет, уберет, всем

прислуживает, ест наскоро и позже всех, ложиться спать позже всех…На ее плечах все заботы о семье у домашнего очага. Она должна всех обшить, напоить и накормить… Исключая платья, женщина не имеет никакой соб-ственности, ни от отца, ни от мужа ничего не переходит к ней по наследст-ву». Обычай предписывал молодой осетинской жене оказывать подчеркну-тые знаки почтения к мужу, она, «пока не снимет обуви с мужа, никогда не ляжет спать». Какое-то количество лет после свадьбы она не имела права разговаривать со старшими родственниками мужа, в особенности с его отцом и дедом; не могла находиться с ними в одном помещении, прямо смотреть на них; не могла называть всех родственников мужа по имени, используя для этого условные имена (свекор и свекровь у адыгских наро-дов именовали «князем» и «княгиней»). Избегание было не односторонним, а обоюдным. Свекор сам никогда не входит в комнату, где живут его сын и невестка, и даже не приближается к ее двери.

С течением времени, когда у невестки рождались и подрастали дети, правила избегания постепенно смягчались, но никогда не исчезали вовсе. Получив право находиться в одном помещении со свекром и общаться с ним, она, как правило, никогда не заговаривает с ним первой без особой нужды и ограничивает свое общение лишь ответами на его вопросы. От-меченный ранее обычай устраивать два отдельных входа в дом — для муж-чин и женщин — следствие этих правил избегания.

Приниженное положение женщины в северокавказской семье, о кото-ром так много написано, не следует, однако, преувеличивать. Эта прини-женность часто имеет этикетный и ритуальный характер. В действительно-сти же в семейной жизни женщины в ряде вопросов играют весьма важ-ную роль. Особенно это относится к так называемым «старшим женщи-нам», у карачаевцев и балкарцев — юй бийче, у ногайцев — авай, у абазин — акважа, у кабардинцев — гуаще. Старшие женщины играли важную роль в семейном религиозном культе, так как выступали хранительницами глав-ной семейной святыни — очага. Они были полновластными хозяйками и распорядительницами на кухне и в кладовой, куда мужчины в большинстве случаев вообще не имели права входа. Без их участия не принимались никакие решения о приобретении одежды и предметов домашнего обихо-да. Они были абсолютными госпожами в отношении всех женщин семьи (дочерей и невесток), распределяли между ними работу и пользовались пра-вом получения от них всех внешних проявлений почтения. Без разрешения старшей женщины дочери и невестки не смели покинуть дом, даже если нуж-но было пойти по воду к источнику или по хозяйственным делам к соседям.

Избегание мужчиной родственников своей жены, распространенное по всему Северному Кавказу, касалось преимущественно старших из них. Выражалось это избегание в том, что мужчина не посещал дома родителей своей жени, а те — его дома. Увидев тестя или тещу в общественном месте, зять, если это происходило на улице, переходил на другую сторону, а если в государственном учреждении, то ретировался и возвращался после их ухо-

да. Особенно строго эти предписания выполнялись у черкесов и адыгей-цев. У них они соблюдались всю жизнь, у других народов их выполнение ограничивалось каким-либо периодом — либо до рождения первого ребен-ка, либо до специального ритуала «знакомства». Осетины, карачаевцы, балкарцы избегают тещу более строго, чем тестя.

У чеченцев «после официального посещения родителей жены зять всту-пает с ними в особые отношения, которые называются «нойцаллеладар», смысл которых сводится к тому, что он должен «служить» родственникам жены, т. е. быть в курсе всего, что происходит в их семье и быть всегда начеку, когда в чем-то потребуется его помощь».

Особая живучесть обычаев избегания на Северном Кавказе объясня-ется особыми условиями исторического развития этого региона. К этим условиям можно отнести отсутствие здесь в прошлом развитых форм госу-дарственности, которые в других местах России уже давно вытеснили из сферы активного функционирования такие социальные институты, как род, патронимия и тому подобные генеалогические образования.

Активное вторжение в жизнь северокавказских народов государствен-ных институтов в годы Советской власти привело, наряду с прочими причи-нами, к значительному упрощению этикетных норм ограничительного пове-дения. В это время и, в особенности в городах практически исчезли элементы избегания между мужем и женой, родителями и детьми, но все еще принято демонстрировать особо сдержанные отношения между зятем и тещей, не-весткой и свекром, а в ряде местностей (на западе региона) избегание этих категорий свойственников осуществляется в полном объеме.

Особый раздел культуры общения и поведения составляют нормы, ре-гулирующие отношение к больным и раненным. Традиционные приемы лечения и ухода за больными представляют собой, как правило, сочетание религиозно-магических и рациональных медицинских представлений и действий. Не вдаваясь в анализ собственно религиозного и медицинского содержания этих приемов, можно представить чисто поведенческие ас-пекты этой важной стороны семейного быта народов Северного Кавказа.

В прошлом особый страх вызывали эпидемии чумы, холеры, оспы. Вот какие предписания в отношении больных оспой зафиксировал у черкесов известный кавказовед Е. М. Шиллинг: «… обычай запрещал семье больно-го стирать белье, мыться, чтобы оспа не подумала, что ее считают нечис-той. Ежедневно в доме больного родственники устраивали песни, пляски и игры в честь оспы. Готовили особое угощение «оспенный хлеб» — выпуклые и плоские кусочки вареного просяного теста, напоминавшие оспенные нары-вы. Родственница с чашкой, наполненной «оспенным хлебом», подходила к больному с молитвой, трижды проводила тупой стороной ножа по хлебу и угощала сперва больного, а затем остальных. Считалось, что семья, таким образом, усыновляла оспу, которая и становилась ее покровителем».

У ряда народов региона, наряду с отмеченными запретами, существо-вали запреты принимать какие-либо лекарственные снадобья, приносить к

больному кипяченую воду, разводить в его помещении огонь и др. По обы-чаю на похоронах умершего от оспы не разрешалось внешне выражать горе и, напротив, предписывалось демонстрировать радость.

Персонификация оспы в приведенных примерах — это, конечно же, действие магическое, но сам факт наделения этой болезни признаками личности как бы автоматически включает ее в систему этикетных отноше-ний, то есть вести себя по отношению к ней как к могущественному гостю или даже как к родственнику.

Определенным этикетным «измерением» отличаются некоторые обы-чаи, связанные с уходом за раненными и получившими увечья. В частно-сти, примечателен в этом отношении распространенный среди адыгских народов обряд ухода за раненным — чапш. В этом обряде среди различных магических действий существует и такое: «рядом с постелью ставили чашку с водой и яйцом, а также располагали лемех с молотком. Считалось, что если рана была нанесена предумышленно, то от удара молотком по лемеху яйцо треснет. Затем пострадавшего вносили в помещение и посылали за лекарем. Как только тот завершал свое дело, к пострадавшему начинали сходиться жи-тели села. Друзья и родственники должны были привести для угощения гостей жертвенное животное. Закалывали его с молитвой о скорейшем выздоров-лении. Обычай предписывал, чтобы каждый, кто впервые пришел, ударил три раза по лемеху, окропил водой из чаши постель и произнес благопоже-лание: «Пусть бог поможет выздоровлению и даст много лет жизни».

Одно из назначений чапша — не дать раненному уснуть ночью, так как по народным поверьям ночная темнота полна зловредных духов, перед которыми спящий в одиночестве больной особенно беззащитен. Именно поэтому на чапш ночью принято являться молодежи села с музыкантами и устраивать пи-рушку с танцами, играми, песнями. У адыгов даже сложились особые жанры «чапшевых песен» и «чапшевых игр», в частности, игра, в ходе которой моло-дежь старается надкусить круглый пирог, подвешенный к потолку на веревке.

По материалам И. Х. Калмыкова обряд чапш в почти полном объеме бытовал у адыгов до Великой Отечественной войны, а к настоящему вре-мени от него сохранился обычай (этикетный) обязательного посещения пострадавшего всеми родственниками и друзьями.

▪ Нормы традиционного этикета, регулировавшие поведение северокав-казских народов, наряду с уже отмеченными общими принципами, опре-делялись традиционными социальными институтами, к которым нужно от-нести сословия, народные собрания разных уровней (от сельского до об-щенародного), советы старейшин, мужские союзы, кровная месть, война, общественные праздники и обряды, символические формы коммуникации и то, что можно условно назвать «соревновательностью».

Сословный строй, особенно характерный для запада (адыгские народы, карачаевцы, балкарцы) и востока (народы Дагестана) региона в прошлом в этикетной сфере находил отчетливое выражение. Так, например, у ка-бардинцев коновязи на дворе располагались согласно сословной иерар-хии — для князей ближе к дому, для дворян — дальше от него, а для кресть-ян — порой за пределами двора.

Князю (пщи) всегда предназначалось самое почетное место. В XIX в. существовали даже специальные документы, регламентирующие поведе-ние в зависимости от сословного ранга, подобные «Выписке о привилеги-рованных сословиях Кабардинского округа», относящейся к 1872 г. Вот характерная выдержка из этого документа: «Окружающие князя при сле-довании сего последнего верхом или пешком размещаются следующим образом: почетный ворк (дворянин — авт.) с левой стороны князя, другой ворк, по летам и званию следующий за первым, — с правой стороны его; остальные размещаются сзади и по сторонам...».

Правила подобного рода соблюдались очень строго. Известный автор XIX в. Крым-Гирей, принадлежавший к сословию хануко (потомки крымских ханов, высшая ступень адыгской феодальной иерархии — авт.) вспоминает, как однажды, находясь в мечети и, полагая, что здесь «перед Богом все люди равны», он встал слева от человека низкого ранга. Мулла прервал молитву и заставил простолюдина встать там, где положено его званию. В ряде случаев сословные перегородки делали несовместимыми многие вещи. Так сидеть за одним столом дворянам высоких степеней и крестьянам было нельзя. По-следние в лучшем случае стояли у стен помещения или у входа в него.

Особые этикетные права аристократов часто означали и определенные их обязанности. Право быть «первым» за столом сочеталось с правом и обязанностью быть первым в бою, последним при отступлении.

Впрочем, социальная иерархия, получившая в этикете Северного Кавказа столь отчетливое отражение, порой как бы отменяется. Это видно в случаях амбивалентного отношения к париям общества — нищим, юродивым, слабо-умным. Всеми презираемые, они, в то же время, пользуются особыми пра-вами на демонстративную почтительность по отношению к себе. Эта сложная поведенческая модель находит, порой, отражение в легендах, связанных с канонизацией в местных вариантах народного ислама умерших «убогих». В качестве примера можно привести культ юродивой Айишгай из аула Шиназ в Дагестане. «Эта отверженная 16-летняя девушка, презираемая всеми за не-ряшество, однажды вывела на дорогу заблудившихся в горах паломников, возвращавшихся в Шиназ после хаджа в Мекку. Вскоре после этого случая Айишгай пропала из села. Этого было достаточно, чтобы объявить ее святой. Спасение паломников было признано первым чудом Айишгай, совершенным ею по воле Аллаха. Хотя тело новой святой не было обнаружено, ей все равно построили каменный мавзолей возле того дома, где она жила».

При всех своих привилегиях аристократия северокавказских народов не выпадала из общенародного правового пространства. Князья и дворя-

не несли ответственность за нарушение законов, причем ответственность эта связывалась с аристократическим рангом нарушителя и нередко вы-ражалась в том, что его лишали права на приличествующее этому рангу этикетное выражение почтительности со стороны простолюдинов. В па-мятнике «Адаты кумыков» есть такое положение: «Если этого годичного канлы (человека, ворвавшегося с целью кровомщения в дом, предста-вивший убежище его кровнику и убившего его, и за это по решению суда изгнанного на год из общества — авт.) в течение года не убьет домохозяин, то, если он из княжеского рода, по возвращении ему не оказывали подо-бающей князю чести — как «доброе утро», «добрый вечер», а если же он уздень (у кумыков — дворянин — авт.), то говорили по его адресу: «он низ-кое существо», «он не человек», и его не допускали ни в какие обществен-ные сборища (или вообще в какие либо сборища)».

Помимо признанного и регламентированного почитания аристократии со стороны простого народа в некоторых обществах Северного Кавказа в про-шлом существовала своеобразная шкала степеней уважения, которая имела особое значение в системе традиционного этикета. И. Бабич собрала этно-графический материал по этому вопросу и представила условную иерархиче-скую схему степеней уважения и неуважения, бытующих у кабардинцев.

В приблизительном переводе с кабардинского категории, отражающие степени уважения от наивысшей до самой низкой, выглядят следующим образом: «приравнивать к пророку», «почитать», «признавать авторитет», «оказывать уважение». Существует и иерархия степеней неуважения от минимальной до максимальной: «не считать человеком», «приравнивать к собаке», «рассматривать как не помнящего родства, незаконнорожденно-го, собакой рожденного».

Степень «оказывать уважение» относилась к людям, «которые никакими особыми личными качествами не выделялись, но, вместе с тем, ничем в моральном отношении себя не запятнали». В отношениях с ними принято соблюдать элементарные нормы этикета — «поздороваться при встрече, задать вопрос о жизни и здоровье, оказать в случае необходимости по-мощь. Независимо от биологического возраста таких людей, при них не запрещается курить, пить, рассказывать анекдоты. Окружающие могли не следовать советам этих людей».

В присутствии людей, обладающих правом на «признание авторитета» (право на это давали особые личные качества, заслуги перед обществом, выборная должность и др.), «…не разрешалось курить, пить, перебивать их во время беседы. Их места были самыми почетными в доме. При появле-нии «авторитетных» людей надо было вставать. Окружающие обязаны были прислушиваться к советам, данным «авторитетными» людьми. Во время застолья следовало вспомнить о них, произнести похвальное слово».

Людей, завоевавших право на «почитание», в кабардинских селениях было мало. Это были люди, совершившие военные подвиги, получившие особые знаки отличия (царские ордена, медали), имевшие заметный чин, особо

талантливые поэты-сказители (джегуако), а также князья и уздени первой сте-пени, но не все, а обладавшие выдающимися личными качествами (мудрость, благородство, справедливость и т. п.). «Почитание» проявлялось, в первую очередь, в соблюдении ряда этикетных норм поведения. Так, если во время застолья случайно произносилось имя «почитаемого» человека, то присутст-вующие обязаны были произнести тост в его честь. «Почитаемые» кабардинцы могли примирять людей во время ссор, драк, кровной мести, кражи невест. Их обязательно приглашали для бесед с гостями, на свадьбы и похороны».

Степень уважения, именуемая «приравнивать к пророку» — редкое яв-ление в кабардинском обществе. Ею общественное мнение удостаивало «только очень умных и добрых людей, не запятнавших себя ни сплетнями, ни черствым отношением к окружающим. Обычно в селении было 2–3 таких человека. При наличии особых заслуг таким человеком мог быть религиозный лидер. Однако военные, независимо от своих достоинств, не могли быть «при-равнены к пророку». Такими людьми иногда бывали судьи. Уважение к людям, которых «приравнивали к пророку», проявлялось, прежде всего, в незамедли-тельном следовании их советам. Во-вторых, их обязанностью было прими-рять врагов, вмешиваться в различные дела, касающиеся всего селения».

Этикетное отношение к людям, запятнавшим себя позорными делами, выражалось в демонстративном неуважении, степень которого зависела от степени низости совершенного проступка или преступления — от отказа здо-роваться и общаться с ними и нежелания приглашать на семейные и общест-венные торжества до запрета на публичное произнесение их имен и на оказание им помощи. Таких людей иногда просто изгоняли из общества.

В «вольных обществах» Северного Кавказа (Чечня, некоторые группы Дагестана и Западного Кавказа) этикет общественной жизни регулировал-ся соображениями возраста и статуса в соответствующей общинно-генеалогической структуре. У многих из народов региона существует об-щенародная святыня, определяющая важнейшие категории бытия людей родовые и иные группировки, принципы взаимоотношений между ними, отраженные в легендах и исторических преданиях. У чеченцев «духовным и историческим центром являлась местность Нашха, где находился боль-шой котел, на котором были начертаны названия всех исконных чеченских тайпов (нихалой, терлой, гуной, беной, варандой, харачой, центорой, пеш-хой, аларой, ишхой, белгатой и т. д.). Котел — это символ единства, родства всех чеченцев (как семья, собравшаяся на трапезу вокруг единого котла)». При решении дел на народных собраниях или сельских сходах в Чечне ре-шающий голос имели старейшины — главы больших семей, а если в селе-нии жили представители разных тэйпов, то старшины каждого из их мест-ных подразделений. Процедура принятия решений на сходах представляла собой своеобразный ритуал, в котором конечный результат определялся не формальным статусом сторонника того или иного варианта, а его не-формальным ав