Глава V. Языковые семьи и языковые типы [304]

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Мы только что видели, что язык непосредственно не подвластен мышлению говорящих. В заключение обратим особое внимание на одно из следствий из этого принципа: ни одна языковая семья не принадлежит раз и навсегда к определенному лингвистическому типу.

Спрашивать, к какому типу относится данная группа язы-к о в, — это значит забывать, что языки эволюционируют, полагать, что в этой эволюции есть какой-то элемент постоянства. Но во имя чего имеем мы право предполагать границы у этого развития, которое не знает никаких границ?

Правда, многие, говоря о характерных признаках какой-либо языковой семьи, думают преимущественно о характере ее праязыка, и в таком случае проблема представляется вполне разрешимой, поскольку речь идет об определенном языке и определенной эпохе. Однако, если кто-нибудь станет предполагать наличие в языке каких-то постоянных признаков, над которыми не властно ни пространство, ни время, тот посягнет непосредственно на основные принципы эволюционной лингвистики. Неизменяющихся признаков, по существу, не бывает, они могут сохраняться только случайно.

Возьмем для примера индоевропейскую семью. Нам известны характерные признаки того языка, от которого произошла эта семья: очень простая система звуков; никаких сложных сочетаний согласных, никаких удвоенных согласных; бедный вокализм, характеризующийся, однако, в высшей степени регулярной системой чередований, глубоко грамматических по своей природе (см. стр. 156 и 221); музыкальное ударение, падающее в принципе на любой слог слова и потому используемое для подчеркивания грамматических противопоставлений; количественный ритм, покоящийся исключительно на противопоставлении долгих и кратких слогов; большой простор для образования сложных и производных слов; исключительно богатая именная и глагольная флексия; автономность в предложении отдельного слова, изменяющегося с помощью флексии и заключающего в самом себе все свои определения, и в результате этого— большая свобода конструкций при малочисленности служебных (грамматических) слов с детерминативным или релятивным значением (глагольные приставки, предлоги и т. д.).

Нетрудно убедиться, что ни один из этих признаков полностью не сохранился в целостном виде ни в одном из индоевропейских языков; что некоторые из этих признаков, как, например, роль

количественного ритма и музыкального ударения, вообще не встречаются ни в одном из этих языков и что такие языки, как английский, армянский, ирландский и ряд других, до такой степени изменили свой первоначальный индоевропейский характер, что кажутся представителями совершенно иного языкового типа.

С несколько большим основанием мы вправе говорить о более или менее общих трансформационных процессах, свойственных различным языкам какой-либо семьи. Так, указанное нами выше постепенное ослабление механизма словоизменения встречается во всех индоевропейских языках, хотя и в этом отношении они представляют значительные расхождения: наиболее сохранилось словоизменение в славянских языках, а в английском языке оно сведено почти на нет. С этим упрощением флексии следует поставить в связь другое явление, тоже довольно общего характера, а именно более или менее постоянный порядок элементов в предложении, а также вытеснение синтетических приемов выражения смысла приемами аналитическими: передача падежных значений предлогами (см. стр. 180 и ел.), образование глагольных форм при помощи вспомогательных глаголов и т. п.

Как мы видели, та или иная черта прототипа может отсутствовать в том или другом из восходящих к нему языков; но верно и обратное: нередки случаи, когда общие черты, свойственные всем представителям семьи, не встречаются в праязыке, —примером может служить гармония гласных, то есть ассимиляция качества всех гласных в суффиксах последнему гласному корня. Это явление свойственно обширной урало-алтайской группе языков, на которых говорят в Европе и Азии, от Финляндии до Маньчжурии; но, по всей вероятности, это замечательное явление связано с позднейшим развитием отдельных языков этой группы; таким образом, это черта общая, но не исконная, а это значит, что в доказательство общности (к тому же весьма спорной) происхождения данных языков на гармонию гласных ссылаться нельзя, как нельзя ссылаться и на их агглютинативный характер. Установлено также, что китайский язык не всегда был односложным.

При сравнении семитских языков с реконструированным пра-семитским мы сразу же поражаемся устойчивости некоторых их черт; более всех прочих семей эта семья языков производит впечатление единства неизменного, постоянного и присущего всей семье. Оно проявляется в следующих признаках (некоторые из них резко противоположны характерным чертам индоевропейской семьи): почти полное отсутствие сложных слов, ограниченная роль словопроизводства, малоразвитая флексия (впрочем, более развитая впраязыке, чем в восходящих к нему языках), с чем связано подчинение порядка слов определенным строгим правилам. Самая замечательная черта проявляется в устройстве корней (см. стр. 230): они регулярно состоят из трех согласных (например, q-t-l «убивать»); эти корневые согласные сохраняются во всех формах одного слова внутри данного языка (ср. др.-евр. qatal «он

убил», qatia «она убила», qtol «убить», «убей, ты (мужчина)!», qitll «ты (женщина) убей!» и т. д.) и даже в разных языках (ср. араб. qa-tala «он убил», qutila «он убит» и т. д.), — иначе говоря, согласные выражают «конкретные значения» слов, их лексическую значимость, тогда как чередующиеся гласные, правда с помощью некоторых префиксов и суффиксов, обозначают исключительно грамматические категории: например, др.-евр. qatal «он убил», qtol «убить», «убей, ты (мужчина)!», с суффиксом— qatl-ϋ «они убили», с префиксом — ji-qtol «он убьет», «он убивает», с тем и другим — ji-qtl-й «они убьют», «они убивают» и т. д.

Перед лицом этих фактов и вопреки тому, как их иногда истолковывают, мы настаиваем на провозглашенном нами принципе:

неизменных признаков не бывает; их постоянство есть дело случая; если какой-нибудь признак в течение долгого времени все же сохраняется, то он все равно в любой момент может исчезнуть. Что касается признаков семитских языков, то заметим, что «закон» трех согласных не так уж характерен для этой семьи, ибо и в других семьях встречаются совершенно аналогичные явления. Так, и в индоевропейском языке консонантизм корней подчиняется строгим правилам: в них, например, никогда не встречается после с сочетание двух звуков из ряда i, и, г, I, т, п; корень типа *serl здесь невозможен. То же можно сказать, с еще большим основанием, о роли гласных в семитских языках: нечто аналогичное, хотя и в менее развитом виде, встречается ведь и в индоевропейских языках—такие противопоставления, как древнееврейские dabar «слово», dbur-Tm «слова», dibre-kem «ваши слова», напоминают нем. Gast «гость»: Gaste «гости», fliessen «течь»: floss «тек» и т. п. В обоих случаях генезис грамматического приема один и тот же. И тут и там речь идет о чисто фонетических превращениях, вызванных слепой эволюцией; порожденные этой эволюцией чередования были удержаны сознанием, связавшим с ними определенные грамматические значимости и распространившим их применение по аналогии с образцами, созданными случайным действием фонетического развития. Что же касается неизменности трехсогласного характера семитского корня, то она является относительной и ничего абсолютного не заключает. В этом можно быть уверенным a priori; но это подтверждается и фактами: так, например, в древнееврейском корень слова 'anas-Tm «люди» состоит, как и следует ожидать, из трех согласных, но в единственном числе 'is «человек» их всего только две, и получилось это в результате фонетического сокращения более древней формы, заключавшей в себе три согласных. Впрочем, если даже и принять эту мнимую неизменность, следует ли видеть в ней нечто присущее самим корням? Нисколько! Дело просто заключается в том, что семитские языки меньше многих других подверглись фонетическим изменениям, вследствие чего в них лучше, чем в других языках, сохранились согласные. Таким образом, все это является исключительно

результатом эволюции, чисто фонетическим, а вовсе не грамматическим явлением, неизменным по своему характеру. Утверждение о неизменности корня равносильно утверждению, что корни никогда не подвергались фонетическим изменениям, —ничего иного в этом утверждении не содержится; однако нельзя поручиться, что изменение никогда не произойдет. Вообще говоря, все, что создано временем, может быть временем же переделано или уничтожено.

Давно признано, что Шлейхер насиловал действительность, рассматривая язык как нечто органическое, в самом себе заключающее свои законы развития; а между тем продолжают, даже не подозревая этого, видеть в языке нечто органическое в другом смысле, полагая, что «гений» расы или этнической группы непрерывно направляет язык на какие-то определенные пути.

Из сделанных нами экскурсов в пограничные области нашей науки вытекает следующий принцип чисто отрицательного свойства, но тем более интересный, что он совпадает с основной идеей этого курса: единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя [305].