💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Аромат Марсель

От моих родителей не было никаких вестей. Я решил, что благоразумнее будет заранее оградить себя от гнева старика-отца — классического впавшего в детство генерала-католика. Я зашел на виллу с заднего хода, чтобы украсть достаточную сумму денег, а заодно принять ванну в комнате отца, поскольку был уверен, что здесь никто меня искать не станет. В десять часов вечера я вышел на улицу, оставив на мамином столике записку:

«Настойчиво прошу вас не посылать за мной полицию. Я взял с собой револьвер. Первая пуля — для жандарма, вторая — для меня.»

Меня трудно упрекнуть в том, что называют «позёрством». Просто я хотел остановить своих родителей, которые ни за что не смирились бы со своим позором. И хотя у меня самого эта записка вызывала лишь смех, я счёл вполне уместным бросить в карман отцовский револьвер.

Всю ночь я гулял по берегу моря, стараясь сильно не удаляться от Х… Я думал, что ходьба принесёт мне успокоение, но в моем бреду меня неотступно преследовали образы Симоны и Марсель. Постепенно у меня возникло желание покончить с собой; взяв в руку револьвер, я вдруг перестал понимать смысл слов «надежда» и «безнадёжность». Забавы ради мне захотелось придать своей жизни хоть какой-то смысл. Она обрела бы для меня этот смысл, если бы в ней произошли определённые желаемые мной события. В голове с навязчивостью кошмара продолжали звучать имена: Симона, Марсель. Хоть я и смеялся над собой, но меня возбуждала одна фантастическая композиция, в которой их самые странные поступки неразрывно сплетались с моими.

Днем я поспал в лесу, а с наступлением темноты отправился к Симоне; перепрыгнув через ограду, я оказался в саду. В комнате моей подружки горел свет: я бросил в окно пару камешков. Симона спустилась ко мне. Почти ни слова не говоря друг другу, мы пошли в сторону моря. Мы радовались тому, что снова были вместе. Сгустились сумерки, и я время от времени задирал ей платье и обхватывал рукой её попу, но ничего при этом не чувствовал. Она села, а я лёг у её ног: я понял, что вот-вот расплачусь. На самом же деле, я давно уже рыдал, растянувшись на песке.

— Что с тобой? — спросила Симона.

Она в шутку пнула меня ногой и случайно задела револьвер, лежавший в кармане. Раздался оглушительный выстрел, и мы оба вскрикнули. Пуля не попала в меня, но когда я вскочил на ноги, мне показалось, что я уже на том свете. Даже Симона побледнела и осунулась.

В тот день нам совсем не хотелось ласкать друг друга.

Мы только долго-долго целовались, чего никогда раньше не делали.

Так прошло несколько дней; возвращались мы поздно ночью и ложились спать в её комнате, где я прятался до наступления темноты. Симона приносила мне поесть. Её мама, которую никто не принимал в расчёт (в день скандала, едва заслышав крики, она убежала из дома), безропотно с этим смирилась. Что же касается слуг, они с давних пор были преданы Симоне благодаря её щедрым чаевым.

От них мы узнали о том, что Марсель упрятали в лечебницу и в какую именно. Теперь мы постоянно думали только о ней, о её болезни, о том, как ей одиноко, как к ней пробраться и, возможно даже, устроить ей побег.

Как-то раз я попытался изнасиловать Симону.

— Ты с ума сошёл! — закричала она. — Глупенький, мне это совершенно не интересно… в постели… как почтенную мать семейства! Вот если бы Марсель…

— Ах так! — разочарованно сказал я, хотя в глубине души был полностью с нею согласен.

Тогда она ласково прижалась ко мне и задумчиво прошептала:

— …когда она увидит, как мы занимаемся любовью… она пописает… вот так…

Я ощутил, как по моим ногам заструился прелестный ручеёк. Как только она кончила, я тоже помочился на неё. Потом я встал, сел ей на голову и изверг ей на лицо сперму. Она испытывала безумное наслаждение, вдыхая запах нашего счастья.

— Ты пахнешь, как Марсель, — сказала она, уткнувшись носом в мою ещё не просохшую попу.

Порой нас охватывало жгучее желание заняться любовью. Но ещё больше нам хотелось дождаться Марсель; её вопли стояли у нас в ушах, рождая в воображении мрачные мечты. Эти мечты вскоре переросли в один сплошной кошмар. Улыбка Марсель, её молодость, её рыдания, её стыдливость, из-за которой она краснела, покрываясь испариной, срывала с себя платье и подставляла свою очаровательную округлую попу под поцелуи грязных ртов, исступление, заставившее её закрыться в шкафу и мастурбировать с таким ожесточением, что она даже описалась, — всё это будило в нас самые извращённые, мучительные желания. Симона, державшаяся во время скандала с невиданной дотоле дерзостью (она даже не прикрылась, а наоборот — ещё шире расставила ноги), никак не могла забыть неожиданного оргазма, вызванного её собственным бесстыдством, воем и наготой Марсель и отличавшегося такой силой, какой она раньше и вообразить себе не могла. Как только она обнажала передо мной свою попу, в её памяти тотчас всплывал образ неистовствующей, обезумевшей, раскрасневшейся Марсель, который наделял её страсть ошеломляющей силой, словно бы такое кощунство придавало её действию ещё более отвратительный и гнусный вид.

Болотистая область ануса — которую можно сравнить только с паводком и грозой или удушливыми испарениями вулканов, поскольку, когда она оживает, разражается некая катастрофа, подобная грозе или извержению вулкана, — эта область отчаяния, которой Симона с бесстыдством, не предвещавшим ничего, кроме жестокостей, меня гипнотизировала, отныне превратилась для меня в подземное царство некоей Марсель, заточённой в темницу и ставшей добычей кошмаров. В такие минуты мне всегда вспоминалось опустошённое оргазмом лицо девочки, рыдания которой прерывались воплями.

И когда я разбрызгивал семя, Симона тотчас представляла себе губы и попу Марсель, обильно измазанные им.

— Ты мог бы кончить ей прямо на лицо, — говорила она мне, усердно размазывая мою сперму по своей попе, «чтобы она задымилась.»