💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Глаз Гранеро

7 мая 1922 года Ла Роса, Лаланда и Гранеро должны были выступать на аренах Мадрида. Бельмонте-мексиканец, Лаланда и Гранеро были великими матадорами Испании. Лучшим среди них обычно называли Гранеро. Этот высокий красавец с по-детски непринуждёнными манерами сумел прославиться уже к двадцати годам. Симона заинтересовалась им; и когда сэр Эдмунд объявил ей, что знаменитый убийца быков будет обедать с нами вечером после боя, она несказанно обрадовалась.

В отличие от других матадоров, Гранеро был похож не на мясника, а на очаровательного принца, возмужалого и чудесно сложённого. Когда бык бросался на него, костюм матадора ещё больше подчёркивал ровную, вытянутую, как струя, линию его тела (материя плотно облегала попу). Ярко-красная ткань и сверкающая на солнце шпага перед умирающим быком с дымящейся шерстью, залитой потом и кровью, довершали эту метаморфозу и придавали ещё больше очарования зрелищу. Всё это происходило под знойным небом Испании, совсем не синим и суровым, каким его представляют, а солнечным и ослепительным — рыхлым и пасмурным — и порой нереальным; нестерпимый свет и страшная жара расковывали чувства, увлажняя и размягчая плоть.

Эта влажная нереальность ассоциируется у меня с сиянием солнца в день 7 мая. В память о той корриде я бережно храню только жёлто-голубой веер да дешёвую брошюрку, посвящённую смерти Гранеро. Когда мы садились в лодку, чемодан с этими сувенирами упал в воду (один араб выловил его багром); вещи, конечно, намокли и покоробились, но даже в таком плачевном виде они вызывают у меня смутные грёзы, связанные с этой землёй, этим местом и этой датой.

Первым быком, яичек которого дожидалась Симона, оказался чёрный монстр, так стремительно выбежавший из загона, что, несмотря на все усилия и крики, он успел вспороть брюхо трём лошадям ещё до начала боя. Он поднял в воздух одну лошадь вместе со всадником, словно бы желая принести их в жертву солнцу; эта ноша с грохотом обрушилась наземь за его рогами. В назначенный час на арену вышел Гранеро: выставляя свой плащ под удары быка, он играл его яростью. Под гром оваций молодой человек заставлял чудовище вертеться вокруг плаща; всякий раз, когда зверь бросался на него, будто бы в атаку, он в последний момент увёртывался от ужасного удара. Убить этого «солнечного» монстра не стоило труда. Под нескончаемые овации жертва, покачиваясь, словно пьяная, упала на колени, а затем повалилась на землю, подбросив ноги, и испустила дух.

Симона стояла между сэром Эдмундом и мной — она испытывала такой же восторг, как и я — и не захотела садиться после окончания оваций. Не сказав ни слова, она взяла меня за руку и повела во дворик за ареной, весь пропахший мочой. Я обнял Симону за попу, а она в нетерпении вытащила наружу мой член. Мы очутились на зловонных задворках, где в солнечных лучах копошились стаи маленьких мушек. Раздев девочку донага, я погрузил в её влажную плоть цвета крови свой розовый жезл; пока он проникал в эту пещеру любви, я исступлённо ласкал ей анус: тем временем наши уста слились в бурном порыве страсти.

Охвативший нас оргазм можно было сравнить только с оргазмом быка: наши спины судорожно выгнулись, и моя жердь отпрянула от разодранного, залитого спермой влагалища.

Сердца бешено колотились у нас в грудях — трепещущих, жадных до наготы — и не могли никак успокоиться. Мы вернулись в первый ряд: Симона со всё ещё пылающей попой, я — со стоячим членом. Но на том месте, где должна была сесть моя подружка, стояла тарелка с двумя яичками без кожицы; эти железы, по величине и форме напоминавшие куриные яйца, были перламутрово-белого цвета и розоватые от крови, как глазные яблоки.

— Это сырые яички, — сказал сэр Эдмунд Симоне с лёгким английским акцентом.

Симона встала на колени перед тарелкой, приведшей её в небывалое замешательство. Зная, чего ей хочется, но не зная, как это сделать, она была близка к отчаянию. Я снял тарелку со скамьи, чтобы она могла сесть. Она вырвала её у меня из рук и поставила на плиту.

Мы с сэром Эдмундом боялись привлечь к себе внимание. Бой был скучным. Наклонившись над ухом Симоны, я спросил её, что она хочет сделать:

— Дурак! — ответила она. — Я хочу сесть голой попой в тарелку.

— Это невозможно, — прошептал я, — сядь.

Я поднял тарелку и заставил её сесть. Я пристально посмотрел на неё. Я хотел, чтобы она увидела, что я всё понял (я думал о тарелке с молоком). Нам больше не сиделось на месте. Наше беспокойство передалось даже безмятежному сэру Эдмунду. Бой был скверным, рассеянные матадоры вяло дразнили быков. Симона захотела пересесть на солнце; мы мгновенно окунулись в облако света и влажного зноя, и у нас пересохли губы.

Симоне никак не удавалось поднять платье и сесть попой на яички; она не выпускала тарелку из рук. Перед тем как снова выйдет Гранеро, мне хотелось ещё раз заняться с ней любовью. Но она отказала мне, пояснив, что её опьяняет зрелище вспоротых животов, сопровождаемое «гибелью и грохотом», то есть каскадом вываливающихся кишок (в те времена на лошадей ещё не надевали защитных лат).

Сияние солнца, в конце концов, погрузило нас в нереальный мир, сходный с нашей тревогой, нашим бессильным желанием взорваться, раздеться. Черты лица искажались от жары, жажды и обострённых чувств, и нас обоих охватывала эта мрачная бесформенность, отдельные элементы которой больше не согласовывались друг с другом. Даже когда вернулся Гранеро, ничего не изменилось. Бык был слишком осторожен, и бой не клеился.

То, что произошло потом, не имело никакого перехода и даже видимой связи; эти события, конечно же, были связаны между собой, но я наблюдал за ними с таким видом, будто они меня не касались. Внезапно Симона, к моему ужасу, вцепилась зубами в один из шариков, а Гранеро выступил вперёд и взмахнул перед быком красной тканью; в следующее мгновение Симона ощутила прилив грубой похоти, обнажила свою вульву и вставила в неё второе яичко; бык свалил Гранеро с ног, загнал его под балюстраду и под этой балюстрадой с лёту нанёс ему три удара: один из рогов вонзился в глаз и в голову. Ошеломлённый возглас трибун совпал с судорогой Симоны. Встав с каменной плиты, она покачнулась и упала, ослеплённая солнцем; из носу у неё потекла кровь. Несколько человек подбежали к Гранеро и взяли его на руки.

Все зрители повскакивали со своих мест. Правый глаз трупа свисал из орбиты.