Часть первая десять лет тому назад 5 страница

Не в силах сдержаться, я звонко рассмеялась. И Джеффри тоже – хотя и несколько смущенно.

Джеффри Сковилл был тот самый констебль из Рочестера, который пришел мне на помощь на Смитфилде в страшный день, когда взошла на костер Маргарет. С тех пор наши дорожки часто пересекались.

Сегодня Сковилл выглядел как-то непривычно. Светло-каштановые волосы его были подстрижены, на лоб падала прямая челка… Я уже встречала такую прическу, ее теперь носили лондонские модники. Ну кто бы мог подумать, что Джеффри следит за модой. Да и одежда на нем была новехонькая: как говорится, с иголочки, не то что прежде, когда он носил камзолы, сшитые кое-как, на скорую руку. Но иссиня-голубые глаза на слегка покрасневшем от долгого пребывания на свежем воздухе лице смотрели по-прежнему энергично и жизнерадостно.

– Что это вам так весело? – спросила Гертруда, спускаясь по лестнице. Проговорила она это живо и легко, но ступала довольно решительно.

Мне стоило некоторого труда подавить смех.

– Это мой друг, Джеффри Сковилл, – сказала я, отдышавшись. – Он служит констеблем в Рочестере.

Я представила ему свою гостью, и Джеффри низко склонился перед маркизой, но я успела заметить на его лице удивление.

– А нам этот тип сказал, что якобы он здешний констебль и живет в Дартфорде. А потом вдруг как пошел буянить, словно с цепи сорвался. – Второй слуга Генри, бывший поменьше ростом, подозрительно посмотрел на Джеффри. – Такой шум поднял!

– Если бы вы сразу ответили на вопрос, никакого шума бы не было, – возразил Джеффри.

– Без приказа милорда или миледи мы на вопросы незнакомцев не отвечаем, – отрезал первый слуга.

И тут я заметила в углу сестру Беатрису. Когда мы с Гертрудой вернулись, она не поднялась с нами наверх, но и из дома тоже не ушла. Она сжимала руки и взволнованно смотрела на нас – такой я сестру Беатрису еще никогда не видела.

– О, Джеффри, так, значит, вы получили новое назначение? – вдруг спросила она.

– Не понимаю, – удивилась я. – Какое еще назначение?

– В Дартфорде освободилось место констебля, и меня утвердили на эту должность. Я больше не служу в Рочестере, – пояснил Сковилл.

Отвечал он мне, а сам смотрел в сторону сестры Беатрисы. Вот так новость! Значит, теперь Джеффри станет жить здесь, в Дартфорде, и я буду видеть его каждый день! Честно говоря, я и сама не знала, обрадовало меня это известие или нет. За последние полгода я видела его только один раз, это было в июле. В тот день он сопровождал нас с сестрой Беатрисой на ярмарку, которую устроили в честь Дня святой Маргариты. Тогда Джеффри произвел на меня весьма странное впечатление: он был какой-то рассеянный, казалось, его не радовали ни музыка, ни выступление дрессированной обезьянки, ни лазанье по шесту, ни даже состязания лучников. Когда стало темнеть, он начал усиленно торопить нас обратно в город, и с тех пор мы с ним больше не встречались.

– А как же судья Кэмпион? – спросила я.

Старый мировой судья, у которого Джеффри служил помощником, настолько ценил его, что немало доплачивал ему к жалованью из своего кармана. И неудивительно: ведь без этого отважного, толкового и энергичного молодого человека он был как без рук. Вместе со Сковиллом они раскрыли немало серьезных преступлений.

– Судья Кэмпион умер, – ответил Джеффри. – Но скажите же мне наконец: что такое сегодня случилось и почему у ваших дверей стража?

Я начала рассказывать, но Джеффри не дал мне закончить, возмущенно хлопнув себя по ляжке.

– Неужели Соммервиль не мог помочь вам принести станок? Черт возьми, ну просто на редкость никчемный человек!

– Брат Эдмунд совершенно не виноват, он тут вообще ни при чем, – возразила я.

– Ну да, вечно вы его защищаете, – пробормотал Джеффри.

И тут я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Гертруда, стоявшая у стены, с явным удивлением слушала наш разговор. Но было в ее взгляде и еще что-то. Такое чувство, словно бы маркиза напряженно размышляла о чем-то не слишком важном, ну как если бы она не могла решить, какие ей лучше надеть украшения.

Раздался стук. Дверь распахнулась, и мы увидели серьезное лицо Чарльза, дворецкого Генри. Он привел с собой Грегори из строительной конторы и госпожу Брук. Чарльз сообщил Гертруде, кто они такие, и вкратце изложил, что именно произошло утром в строительной конторе, а потом и на улице.

На Грегори было жалко смотреть: весь лоб несчастного был покрыт крупными каплями пота. Зато госпожа Брук взирала на нас гордо и вызывающе.

– Я никаких законов не нарушала, – с порога заявила она. – Меня привели сюда вопреки моей воле. И я догадываюсь почему. – Госпожа Брук метнула в меня взгляд, исполненный жгучей ненависти.

Джеффри, бывший здесь единственным представителем закона, решил, что настало время вмешаться.

– Да, на первый взгляд вы действительно не нарушили закон. Но это лишь на первый взгляд. Ваши действия, госпожа Брук, требуют тщательного расследования, и я обязательно этим займусь.

– Констебль, разрешите мне? – проговорила Гертруда, все еще стоявшая у стены. Не дожидаясь ответа, маркиза шагнула к моей обидчице. – Вы знаете, кто я? – спросила она медоточивым голосом.

– Да, миледи, вы маркиза Эксетер, – промямлила госпожа Брук.

– Абсолютно верно. Но знаете ли вы, что это значит?

Гертруда сделала еще один шаг. На ее бархатной туфельке блеснул бриллиант.

Госпожа Брук сразу помрачнела и опустила глаза.

– Так позвольте же мне объяснить вам это. – Гертруда сложила ладони, словно собиралась прочесть молитву. – Мой возлюбленный супруг, Генри Кортни, является внуком короля Эдуарда Четвертого. Он рос и воспитывался вместе с нашим королем Генрихом и его сестрами. Из всех родственников монарха он пользуется у его величества наибольшим доверием. Между прочим, мой муж – единственный человек, которому позволено входить в личные покои короля без доклада гофмейстера. Вы видели слуг, которые сопровождают нас. И это лишь малая часть их. Король милостиво позволил нашим людям носить оружие и одеваться в особые ливреи. И что бы мы ни делали – у себя ли в поместьях на западе, в Лондоне или сейчас здесь, в Дартфорде, – все наши действия санкционированы королем.

Госпожа Брук с тоской оглянулась на открытую дверь, за которой была видна улица. Происходящее ей явно очень не нравилось.

– Эта молодая женщина, Джоанна Стаффорд, двоюродная сестра моего мужа, – продолжала между тем Гертруда. – И следовательно, также является родственницей его величества. Кроме того, она близкая подруга старшей дочери короля, Марии Тюдор.

Джеффри бросил на меня изумленный взгляд. Он ничего не знал о моей столь тесной дружбе с членами королевской семьи. Но я совсем не хотела, чтобы Гертруда объявляла об этом во всеуслышание.

– И, унижая Джоанну Стаффорд, милочка, вы оскорбляете всю высшую знать нашего государства, – размеренно вещала Гертруда, голос которой теперь утратил медоточивость. – За те постыдные деяния, что вы сегодня совершили, я могла бы уничтожить вас, госпожа Брук. Для этого мне достаточно лишь шепнуть кое-кому словечко. Вы хоть это понимаете? Я легко могу уничтожить и вас, и вашего мужа, и всю вашу семью. Ваш супруг, кажется, занимается наймом рабочих для строительства королевского дворца? Так вот, с завтрашнего дня он будет уволен. И ему еще очень повезет, если его возьмут в каменоломню таскать камни.

Руки госпожи Брук дрожали как в лихорадке.

По правде говоря, мне также было очень не по себе. Я тоже чувствовала, что дрожу, правда, слабости не было и в помине. Разумеется, Гертруда сильно сгустила краски, но все-таки как приятно хоть раз в жизни почувствовать себя сильной и могущественной. Кровь моя так и кипела, я ощутила в душе упоительную сладость злорадства. «Правильно, так этой мерзкой женщине и надо, уничтожьте ее, немедленно, – ликовала я, – сделайте так, чтобы она корчилась от боли и страдания».

Но вслед за этим сладостным возбуждением сразу же пришло иное чувство – стыд.

– Не надо, прошу вас, – сказала я, коснувшись плеча Гертруды. – Я сама во многом виновата. Ведь это я рассердила госпожу Брук.

Маркиза недоверчиво покачала головой. Она считала меня абсолютно невиновной и не желала видеть в моих поступках никаких промахов. Я лихорадочно пыталась вспомнить хоть какую-нибудь молитву, которая могла бы помочь нам, направить нас по верному пути.

– Миледи, прошу вас, вспомните: «Блажени милостивии, яко тии помиловани будут. Блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят. Блажени миротворцы, яко тии сынове Божии нарекутся».

И вдруг яростный гнев Гертруды, от которого у нее даже потемнело лицо, куда-то отступил. Она заплакала, схватила меня за обе руки и сжала их так, что мне стало больно.

– Ах, Джоанна, благодарю вас, вы показали мне, что такое истинно христианский дух, которому я всегда должна быть верна! – воскликнула она. – Теперь я снова понимаю, что такое милость Божия!

Она приказала увести госпожу Брук и Грегори. Джеффри проводил их до дверей, что-то потихоньку выговаривая женщине.

Через минуту с улицы снова донеслись какие-то звуки. Это вернулся Генри Кортни, чрезвычайно довольный осмотром церкви Святой Троицы.

– А в часовне отец Уильям показал мне удивительную фреску с изображением святого Георгия! – радостно сказал мой кузен.

«Надеюсь, он не сообщил вам, что по повелению Кромвеля эта фреска будет закрашена», – подумала я.

Так, значит, Уильям Моут вовсю пресмыкался перед маркизом Эксетером. Меня это нисколько не удивило: жестокие и безжалостные люди в глубине души часто трусливы и всячески лебезят перед теми, кто сильнее и могущественнее их.

– А как Артур вел себя? – спросила я, ожидая ответа с некоторым страхом. – И где он сейчас?

– Сами посмотрите, – предложил Генри.

Я выглянула в окно. Улица самым чудесным образом преобразилась, превратившись в детскую игровую площадку. Слуги Кортни очистили довольно большое пространство, и теперь Эдвард с Артуром играли там в мяч, с веселым смехом бросая его друг другу.

Артур весь так и сиял. Казалось, за последний час он даже подрос дюйма на два, не меньше.

– Джоанна, что это с вами? – удивился Генри. – Да вы никак плачете?

Я приложила ладони к щекам. Они были мокрые.

– Мне порой бывает так нелегко с Артуром, – призналась я. – Не знаю, все ли я делаю правильно, у меня ведь нет никакого опыта в воспитании детей. И еще я очень боюсь за его будущее.

Я была знакома с кузеном всего пару часов – и вот на тебе, уже делилась с ним своими страхами, в которых не признавалась никому, даже брату Эдмунду.

– Ах вот оно что. Ну, ничего, мы обязательно вам поможем. Для начала Артур не должен больше носить эту детскую одежду, – сказал Генри. – Пора нарядить его как следует: пусть все видят, что он происходит из знатной семьи, да и вообще уже большой мальчик.

– Вы так считаете?

– Конечно, ведь вашему воспитаннику уже пять лет. Пора нанимать учителя, пусть Артур приучается к играм настоящих мужчин.

Боюсь, на лице моем выразилось сомнение. И Генри это почувствовал.

– Джоанна, ну сами посмотрите: Артур – проворный и сильный мальчик. Может быть, держать в руках букварь ему еще и рано. Всему свое время. Хотя, чтобы сделать карьеру при дворе, вовсе не обязательно быть начитанным человеком. Знаете, что говорит Норфолк? Он любит повторять, что именно чтение книжек развратило наше дворянство.

И мой кузен расхохотался, не замечая, что, услышав имя Норфолка, я вся так и сжалась. Век не забуду, как герцог травил меня в лондонском Тауэре и даже бил по лицу, когда был недоволен моими ответами на допросах.

– Мой муж – прекрасный отец, лучшего не найти во всей Англии, – заметила Гертруда, догоняя нас уже на крыльце. Она нежно погладила супруга по руке.

– Дорогая кузина Джоанна, а почему бы вам с Артуром не приехать к нам в гости? – спросил Генри. – Поживете какое-то время. У нас ведь полно учителей и наставников. Артура надо научить ездить верхом, танцевать, держать себя в обществе. Да и Эдварду пойдет на пользу, если рядом с ним будет мальчик помладше.

– Я уже пригласила Джоанну погостить у нас в Лондоне, но она говорит, что у нее много дел здесь, в Дартфорде, – небрежно сказала Гертруда.

Генри умоляюще поднял обе руки:

– Ну хоть на месячишко. За четыре недели мы сделаем из Артура настоящего джентльмена. А в ноябре вернетесь обратно.

Я смотрела на своих вновь обретенных родственников, и сердце мое стучало так сильно, как не стучало даже тогда, когда я лежала посреди улицы в грязи, придавленная злосчастным станком. Может, нам действительно погостить в семействе Кортни? Но тогда придется жить в Лондоне, в городе, где мне всегда было не по себе: ведь именно там сожгли Маргарет, причем я видела это собственными глазами. Правда, Гертруда уверяет, что она не бывает при дворе. И они с мужем, похоже, искренне хотят мне помочь. Я уж не говорю о том, насколько полезно мне будет пообщаться с мудрыми родителями, которые имеют немалый опыт воспитания сына.

– Простите, Джоанна, можно вас на минутку? – услышала я голос Джеффри Сковилла.

Наблюдая за Артуром, я совсем забыла и про Джеффри, и про госпожу Брук. Но, оказывается, Сковилл не ушел и теперь хотел мне что-то сообщить.

Генри смерил его строгим взглядом:

– А позвольте узнать, вы кто такой будете?

– Это друг нашей Джоанны, его зовут Джеффри Сковилл, – пояснила Гертруда исключительно учтивым тоном. – Он исполняет в Дартфорде обязанности констебля.

– Ах вот оно что…

Генри улыбнулся Сковиллу, но в глазах его промелькнуло некоторое замешательство. Похоже, он искренне недоумевал, как представительница славного рода Стаффордов может водить дружбу с полицейским.

– Мне бы хотелось, если позволите, поговорить с госпожой Стаффорд с глазу на глаз, – сказал Джеффри.

Улыбка на лице Генри моментально погасла.

– Господин Сковилл был знаком с моим отцом, – сказала я, но тут же пожалела об этом. Слова мои прозвучали так, будто я пытаюсь повысить в глазах супругов Кортни социальный статус своего друга. Однако, похоже, никто так не подумал.

Провожаемые любопытными взглядами, мы с Джеффри вышли из гостиной. Оказавшись в кухне, я плотно закрыла дверь. На деревянном столе все еще лежали крошки хлеба и сыра: если помните, Артур съел на завтрак бутерброд. Интересно, почему моя юная служанка до сих пор так и не появилась? В животе у меня бурчало от голода. И усталость тоже давала о себе знать. Тем более что прошлой ночью я почти не спала.

Вдруг Джеффри схватил меня за плечи и притянул к себе. Мы стояли теперь так близко друг к другу, что я ощущала горький запах его дешевого мыла, каким обычно пользуются слуги. Как, однако, это не к лицу человеку, который носит модную прическу. Меня неприятно поразило, что Сковилл так грубо схватил меня, но, как ни странно, глядя на его неуклюжие аристократические замашки, я ощущала даже некоторую нежность.

– Выслушайте меня, Джоанна, – горячо заговорил Джеффри. – Вы ни в коем случае не должны ехать с этими людьми.

– Но почему?

– Это для вас опасно.

Я осторожно высвободилась из его неловких объятий. Я уже успела привыкнуть к мысли, что в семействе Кортни мне будет гораздо легче воспитывать Артура. С плеч упадет тяжкий груз ответственности за мальчика. А теперь Джеффри хочет все испортить.

– Что за ерунда? – ответила я. – Вы же прекрасно знаете, Кортни – самая богатая семья в стране. У них целая армия слуг. Интересно, кто может угрожать мне, пока я буду у них гостить?

– Я говорю о совсем иного рода опасности.

– О какой же?

Джеффри не отвечал. Я видела, что он мучительно подбирает слова, пытается сложить их в голове так, чтобы его объяснение прозвучало убедительно. Совсем как Гертруда Кортни, когда та недавно рассказывала мне про леди Марию.

– А откуда сестра Беатриса узнала, что вы собираетесь занять в Дартфорде должность городского констебля? – спросила я.

Джеффри нахмурился:

– После той ярмарки она мне писала. И я отвечал на ее письма.

– Понятно.

– Я был бы счастлив переписываться и с вами, Джоанна. Но вы ведь сами не захотели.

В воздухе повисло напряженное молчание. Этого мне еще только не хватало. Да напиши я Джеффри письмо, оно мигом возбудило бы в нем надежду на нечто большее, чем просто дружба. А я-то надеялась, что Сковилл больше не испытывает ко мне нежных чувств. Ведь с тех пор как прошлой весной в монастырском амбаре он признался мне в любви, мы виделись всего один только раз.

– Джеффри, а на той ярмарке, которую проводили в честь Дня святой Маргариты… – начала было я, но тут же осеклась.

– На ярмарке? – не понял он. – А при чем здесь ярмарка?

– Я хотела спросить: вас в тот день, кажется, что-то… беспокоило? Во всяком случае, мне так показалось.

Изумление и растерянность проступили на лице Джеффри, но он быстро взял себя в руки и вдруг рассмеялся. Но уже не тем легким, беззаботным, мальчишеским смехом, как бывало раньше.

– Так вы, значит, не догадываетесь, в чем дело, да, Джоанна? А я-то порой ломал голову: догадалась она или нет? Думал: «Нет, все-таки она должна это понимать. Она ведь не глупая девушка».

– Что я должна понимать?

– Какое впечатление вы производите на мужчин. Глядя на вас, они сразу становятся в стойку. А когда рядом еще и Беатриса… Пресвятые угодники! Две красавицы сразу, и обе уже не послушницы, не монашки, и обе не замужем, у обеих нет ни отца, ни матери. И спокойно ходят по городу. Одна черненькая, другая блондинка. Вы спрашиваете, почему я был в тот день на ярмарке сам не свой? Да потому, Джоанна, что очень за вас обеих боялся. Там ведь было столько мужчин, они кружку за кружкой глотали пиво… А вдруг я не смогу в случае чего защитить вас с Беатрисой? К счастью, к нам тогда никто не приставал. Но я не сомневаюсь, кое-кто в этом городе хотел бы сегодня увидеть вас в колодках. Ваша красота может свести с ума… кого угодно.

– Это неправда, – ответила я, повышая голос. – И мне неприятно это слышать, прекратите сейчас же. Что за нелепость!

– Может, напомнить, при каких обстоятельствах мы познакомились? – спросил Джеффри.

Я вздрогнула при воспоминании о негодяе, который напал на меня на Смитфилде.

– А при чем здесь семейство Кортни?

– Абсолютно ни при чем. Но, поверьте мне, Джоанна, в их доме вам угрожает опасность. Не прямо сейчас. И лично к милорду и миледи это не имеет отношения, я не сомневаюсь, что они благородные люди. Но видите ли… Тут все дело в том, кто они такие.

Из соседней комнаты послышался смех Артура. Он уже вернулся с улицы. И мне захотелось опять оказаться рядом с ним, Генри и Гертрудой.

– Я не сомневаюсь, Джеффри, что вы желаете мне добра. Но должна сказать вам: не часто человек производит на меня такое сильное впечатление, как Генри Кортни. Я уверена, что могу во всем на него положиться.

– Как были уверены когда-то, что можете положиться на сестру Кристину?

Я сделала шаг назад, потом еще один и увидела в глазах констебля горькое сожаление. Должно быть, боль исказила мое лицо, когда я услышала имя послушницы, которая когда-то была моей подругой… и которая убила двух человек.

– Простите, Джоанна, я только хотел сказать… – Джеффри умоляюще протянул ко мне руку.

Но я резко оттолкнула его и повернулась к двери. Попыталась открыть, но она не поддавалась. Господи, нужно как можно скорей выйти отсюда!

– Джоанна, простите меня, мне очень жаль… – тихо прохрипел Сковилл.

– Я хочу, чтобы вы немедленно покинули мой дом! – заявила я и изо всех сил обеими кулаками ударила по двери, отчего та резко распахнулась.

В гостиной все сразу замолчали. Я старалась казаться спокойной. Артур вскарабкался мне на руки, и я взъерошила его спутанные, мягкие, как шелк, волосенки.

– Что с вами, Джоанна? – обеспокоенно спросила Гертруда и сразу же перевела взгляд к открытому проему двери, в котором показался Джеффри.

– Все хорошо, – ответила я, и, слава богу, голос мой прозвучал ровно и спокойно. – Я решила принять ваше любезное приглашение и погостить у вас месяц.

Супруги Кортни обрадованно заулыбались, Артур запрыгал от радости. Немедленно послали паковать наши вещи. Гертруда и слышать не желала о том, чтобы подождать хотя бы денек.

Сестру Беатрису я остановила, когда та уже выходила из дома. Должно быть, она хотела догнать Джеффри, который беспрекословно повиновался мне и, не сказав более ни единого слова, ушел.

– Вы не могли бы подняться со мной наверх, сестра Беатриса? Мне очень нужна ваша помощь. Без вас мне никак не справиться.

В спальне мы опустились рядом на колени и стали укладывать одежду Артура.

– Теперь я понимаю, почему вы остались со мной в Дартфорде, – сказала я. – И, думаю, наша дружба тут ни при чем. На самом деле это связано с Джеффри Сковиллом, так?

– Да, это правда, – призналась она. – Я неравнодушна к нему.

– По крайней мере, мы выяснили правду. Уже хорошо.

Сестра Беатриса протянула мне теплую ночную рубашку Артура.

– К сожалению, Джеффри не отвечает мне взаимностью, – продолжила она. – Я это знаю, но надеюсь, что со временем все переменится.

Подобного рода откровение испугало меня.

– А как же наш обет? – спросила я. – Мы, конечно, уже не в монастырских стенах, но все-таки.

– Вы имеете в виду обет целомудрия? – фыркнула сестра Беатриса. Мне она почему-то напомнила кошку, которую загнали в угол. – Но, Джоанна, вам ведь прекрасно известна моя история. Я была любовницей развратного человека. Потом принесла в подоле, но Бог сжалился надо мной и забрал ребенка к Себе. Все от меня отвернулись, даже родная мать. Она прокляла меня как блудницу и прогнала в лес.

В словах сестры Беатрисы было столько страдания, что у меня на глаза навернулись слезы.

– Но потом вы снова пришли в монастырь, стали послушницей, – сказала я. – Снова сделались членом общины.

– Да, благодаря Джеффри, – быстро закивала она. – Он нашел меня, и я все ему рассказала. Все-все, без утайки. И Джеффри не осудил меня, не стал порицать и называть грешницей. Он единственный человек, кто не осудил меня, истинный христианин, который свято соблюдает заповедь «Не судите, да не судимы будете».

«Ну, это, положим, вопрос спорный, – подумала я. – Лично меня Джеффри постоянно осуждает, вечно спорит со мной и даже оскорбляет». Но вслух сказала:

– Я вас тоже нисколько не осуждаю.

– Не совсем так, – вздохнула моя собеседница. – Да, из женщин вы меньше прочих осуждаете меня, но все-таки осуждаете. Но я все равно вас люблю. – Она сжала мою руку. – Вы всегда были мне подругой, сестра Джоанна. Нас разделяет только Джеффри. Но что бы там ни было, у вас доброе сердце. – Она хотела добавить что-то еще, но, видно, передумала.

– Ну, что же вы? Продолжайте, – попросила я.

Сестра Беатриса глубоко вздохнула:

– Уж если мы сегодня говорим по душам, то давайте выясним все до конца, начистоту. Я знаю, что Джеффри любит вас. Но лишь потому, что вы не отвечаете ему взаимностью. Такой вот печальный парадокс. Вы же его не любите, сестра Джоанна… – Эта последняя фраза не была утверждением, но прозвучала скорее как робкий вопрос.

«Сестра Беатриса хочет, чтобы я успокоила ее, убедила, что действительно не люблю Джеффри, – догадалась я, – и тем самым дала ей свое благословение».

И вдруг меня охватило отчаянное смятение. Возможно, вы посчитаете меня собакой на сене, но я действительно не знала, как отношусь к Джеффри Сковиллу и чего от него хочу.

– Вещи собраны, – объявила, появляясь в дверях, молоденькая служанка Гертруды. – Миледи ждет вас внизу.

Потом супруги Кортни приказали привести в порядок дом. Артура посадили на коня позади Эдварда. Мне же, вплоть до самого конца нашего пребывания в Лондоне, выделили отдельную лошадку. «Интересно, кто ездил на ней еще час назад?» – невольно задалась я вопросом, разглядывая симпатичную гнедую кобылку.

Я попрощалась с сестрой Беатрисой и дала ей денег, попросив заплатить служанке за месяц и объяснить той, что к чему. Опустив глаза в землю, сестра Беатриса кивнула. Попрощалась она со мной вежливо, но холодно. Ведь я так и не облегчила ей сердце, не ответив на ее последний отчаянный полувопрос.

Наша кавалькада двинулась по Хай-стрит к развилке, где начиналась дорога на Лондон. Мне еще ни разу не приходилось передвигаться по Дартфорду верхом. Я смотрела на город новым взглядом, как бы свысока. Можно было заглядывать в окна домов и лавок, мимо которых мы проезжали.

Казалось бы, как не радоваться тому, что я покидаю Дартфорд, жители которого всего несколько часов назад с таким наслаждением унижали меня. Но мне было грустно. Слезы наворачивались на глаза. И еще я ощущала страшную слабость.

«Просто ты уезжаешь на пустой желудок, только и всего, – говорила я себе. – А вообще, Джоанна, ты поступила абсолютно правильно, даже не сомневайся» Тут голова у меня закружилась, и я изо всех сил вцепилась в переднюю луку, чтобы не свалиться с лошади.

– Сестра Джоанна! Сестра Джоанна!

Я повернулась в седле. Это кричала сестра Винифред. Она бежала за мной, обеими руками подхватив юбки, чтобы не споткнуться.

– Постойте, сестра Джоанна! Вы куда это собрались?

Я махнула рукой слугам, чтобы ее пропустили ко мне.

– В гости к родственникам. Через месяц вернусь.

– Ничего не понимаю, – всхлипывала моя подруга, и слезы ручьями текли по ее щекам. – Как это вдруг вы ни с того ни с сего уезжаете? Вы давно это решили?

– Нет, только сегодня.

«Брат Эдмунд тоже не поймет меня, – подумала я и почувствовала себя глубоко несчастной. – И действительно, как же я могла принять такое решение, не посоветовавшись со своим лучшим другом? И еще он наверняка обидится, узнав, что я уехала, даже не попрощавшись с ним».

Гертруда Кортни, ехавшая впереди, обернулась. Я помахала маркизе рукой, давая понять, что ей вмешиваться не стоит.

– Прошу вас, сестра Винифред, пожалуйста, не надо так расстраиваться, – сказала я, наклоняясь в седле. – Я обязательно напишу вам, завтра же напишу. И все объясню брату Эдмунду.

Сестра Винифред перестала семенить ногами и остановилась. Мы продолжали двигаться вперед, а она осталась стоять посреди улицы. Я все смотрела на свою подругу, у меня даже шея заболела, и только тогда я отвернулась. А через секунду услышала за спиной ее голос:

– Да хранит вас Бог, сестра Джоанна!

Моя лошадка, послушно шагавшая вслед за остальными, свернула на дорогу пошире, ту, что вела в Лондон. Слева раскинулись густые яблоневые сады. У стволов самых высоких деревьев стояли стремянки: уже вовсю собирали урожай. Ярко светило солнце, клонясь к закату, и косые лучи его высвечивали ветки, густо усыпанные зрелыми яблоками. Краски были яркие, сочные, и чтобы любоваться этим зрелищем, приходилось щурить глаза.

Вдруг раздался душераздирающий крик. Из зарослей на дорогу, размахивая своим посохом, выскочил Джон.

– Вот они, порождения ехиднины, в чреве у них дочь Сатаны!

Гертруда сделала знак слуге. Я пришпорила лошадь, чтобы догнать их, пока Джону не успели причинить зла.

– Не трогайте его! – крикнула я. – Это Джон, городской сумасшедший! Господь помрачил его бедный разум!

Генри Кортни кивнул и отдал слугам другой приказ. Целый дождь новеньких шиллингов сверкнул в воздухе и рассыпался у грязных ног бедного Джона.

Но он не стал поднимать монеты. Встав у края дороги, Джон снова заговорил.

– Приготовьте пути, ибо вам не избежать неумолимого рока! И вы должны быть готовы ко всему, вы, согрешившие перед Господом! – возопил он. – Господь видит все ваши прегрешения! Он знает, что раскаяние ваше лживо, лживо и лживо!

Гертруда прижала к губам руку. Ее пугал весь этот вздор, который нес Джон.

– Продолжать движение, не останавливаться! – громко крикнул Генри.

Все пришпорили лошадей. Я мысленно молилась, чтобы Джон не стал преследовать нас дальше. Терпение Кортни в конце концов могло лопнуть.

Но Джон не пошел за нами. Хотя рта не закрыл, и крики его долго еще звенели в ушах, когда Дартфорд остался уже далеко позади.

– Близится час расплаты! – громко вещал сумасшедший. – Армагеддон уже наступил! И в конце концов он поглотит всех вас!