💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Летний обед у Петипа

В тот же самый день, когда Крейг Бинки направился в Браунсвилль и неожиданно исчез над морем, группа журналистов и менеджеров «Сан» собралась у Петипа. Они сидели в саду, жмурясь от золотистых лучей заходящего солнца, и несказанно удивились, вдруг услышав доносившийся издалека рев авиационной эскадрильи.

Они только что закончили последний этап дневной работы, передав все подготовленные материалы для печати в «Уэйл». После раннего обеда, небольшой прогулки и непродолжительного сна все они должны были появиться в «Сан» не позже шести, с тем чтобы подготовить к двум тридцати новый номер газеты. Домой же они обычно уходили только около семи, дождавшись набора, проверив пластины и составив план работы на следующий день.

Им нравилось бывать у Петипа, где всегда было прохладно и тихо. Мимо беззвучно проплывали корабли, с опустевшего рынка доносились знакомые звуки, производимые колесами разъезжавших по брусчатке грузовиков. Приятнее их были только гудки буксиров и паромов – «Нью-Уихокен», «Стейтен-Айленд», «Аппер-Ривер», «Нью-Фултон», – отражавшиеся от утесов финансового района. На востоке горели тысячами золотистых огней окна многоэтажных зданий и складов, сложенных из кирпича цвета бычьей крови, и светились белые башни муниципальных зданий с их статуями, колоннами и лепными орнаментами, предназначавшимися скорее не для людей, а для птиц. За рекою шумели кронами могучие деревья. Гарри Пенн вглядывался в видневшиеся за свежей зеленью сумеречные глуби этой тенистой рощи, которые казались ему в эту минуту воплощением его будущего и прошлого.

Он вздохнул и, повернувшись лицом к столу, обвел взглядом собравшихся за ним людей, среди которых была и его дочь. Молодые, горячие, полные энтузиазма, они говорили, смеялись и двигались так, словно участвовали в необычно продолжительном сценическом представлении. Со временем их энергия должна была трансформироваться в задумчивость и в привычку предаваться воспоминаниям. Они смогут увидеть вновь давно ушедших людей и вернуться в свою далекую юность, когда им никак не удавалось свести концы с концами.

Стол был накрыт на пятнадцать персон. Хардести Марратта, Вирджиния и Марко Честнат сидели напротив Гарри Пенна, Эсбери и Кристианы. (Эсбери поймал огромного палтуса, который жарился в эту минуту на угольях.) Куртене Фова покинул свое кресло и направился на кухню, Лючия Террапин густо краснела, стоило ей поймать на себе взгляд дюжего репортера Клеммиса Гугтаты. Привычный ко всему Хью Клоуз, походивший в эту минуту на вдохновенного музыканта, работал тут же за столом, с необычайным энтузиазмом переписывая собственную статью. Бедфорд, забыв до времени о существовании фондовой биржи, любовался красно-белыми буксирами, прорезавшими серебристую гладь Гудзона. Ожидавшая Прегера де Пинто Джессика Пенн разглядывала меню с таким интересом, словно это был Розеттский камень. Прегер должен был появиться с минуты на минуту в компании с Мартином и Эбби Марраттой, которых он должен был захватить в Йорквилле после интервью с прикованным к постели мэром (тот страдал аллергией и болезненно реагировал на июньскую пыльцу). Официант поставил на стол два огромных, вызвавших общее восхищение блюда с копченой лососиной, черным хлебом и лимоном.

Прегер де Пинто появился с Эбби на руках. Не в меру любопытный и настырный Мартин, шедший вслед за ним, то и дело описывал причудливые кривые. Прегер вручил Эбби Вирджинии, однако девочка тут же выскользнула из рук матери и, подбежав к жаровне, на которой запекалась рыба, изумленно уставилась на раскаленные уголья.

– Вы слышали? – спросил Прегер. – Похоже, Крейга Бинки укусила какая-то муха. Он понесся в аэропорт и улетел в сопровождении всех своих самолетов в неизвестном направлении!

– Странное дело, – удивился Гарри Пени, – а что передают информационные агентства?

– Ровным счетом ничего! Ту же чушь, что и всегда. Даму из Сент-Питерсберга укусила макака-резус и так далее.

– Может быть, его так поразило это происшествие? – улыбнулся Хардести.

– Крейг Бинки не станет жертвовать своим июньским уикендом в Ист-Хэмптоне из-за каких-то пустяков, – заявил Бедфорд.

– Вы уверены, что агентства молчат? – вновь спросил Гарри Пени. – Созвонитесь с нашим офисом. Мне кажется, что речь идет о чем-то очень серьезном… Вирджиния, вы не могли бы позвонить авиадиспетчерам? Хардести, а вас я попрошу связаться с редакцией «Гоуст» и напрямую спросить их о происходящем.

Телефоны находились в фойе ресторана. В ожидании ответа Гарри Пени поднялся со своего места и, заложив руки за спину, принялся расхаживать взад-вперед по узкому проходу между жаровнями и столом, напоминая тигра, нервно расхаживающего по клетке.

– Ну что там? – спросил он у вновь появившегося на террасе Прегера.

– Абсолютно ничего.

– Вы в этом уверены?

– Я проверил информацию несколько раз.

К этому моменту к столу вернулся и Хардести.

– Цитирую ответ «Гоуст»: «Господин Бинки отбыл на уикенд, во время которого он собирается написать большую статью о политическом плеврите».

– Федеральное авиационное агентство сообщает, что в плане полета Крейг Бинки назвал пунктом посадки Браунс-вилль, штат Техас, однако его эскадрилья резко снизила высоту и исчезла с экранов радаров. Авиадиспетчеры вне себя от ярости, – сообщила Вирджиния.

К этому моменту солнце уже скрылось за темным холмом. Они приступили к обеду, продолжая размышлять о том, что же могло стать причиной столь странного поведения Крейга Бинки.

– Запаситесь терпением, – вздохнул Гарри Пени. – Возможно, он услышал, что президент потерял мячик для гольфа. В любом случае он все переврет. Когда умер Тито, «Гоуст» вышел под шапкой «Папа отправился в дальний путь». Когда же какой-то буйнопомешанный бразилец убил президента Эквадора, они дали статью под заголовком «Бразильеро замочил шишку из Эквадора».

Они ели в молчании, и вечер океанским приливом подступал с востока. На стол подали дюжину аппетитных, выдержанных в греческом вине, соевом соусе и запеченных до корочек, палтусовых филе. Отваренные на морском пару овощи источали необыкновенные ароматы. Дух свежей, только что пойманной и приготовленной на углях орешника рыбы наполнял потемневшую округу клубами белого дыма.

После того как детям объяснили что им предстоит есть и как это предстоит есть, а на столе уже зажгли свечи, Кристиана подняла голову, вздрогнула и уронила на тарелку, звякнувшую, как серебряный колокольчик, вилку. Ее соседи тоже посмотрели на кованую витую ограду сада. За ней стоял бродяга с властным, странным и слегка раздраженным выражением на лице. Все немедленно перестали есть.

Он не был похож на голодного попрошайку, хотя, скорее всего, привычно пришел на запах еды. В нем не чувствовалось враждебности. Не был он похож и на ненормального. Напротив, несмотря на лохмотья, исхудавшее, загорелое и обветренное лицо, в нем чувствовалась сила и он смотрел на них не мигая, будто старался припомнить знакомые когда-то, но теперь напрочь позабытые, стершиеся из памяти лица. Его глаза, вспыхивающие как звезды, остановились на Джессике Пенн и чуть не прожгли ее. У нее, которая сотни раз выходила на сцену, под свет юпитеров к придирчивым театралам и давно привыкла к восторженной уличной толпе, оборачивающейся ей вслед, от пристального взгляда Питера Лейка перехватило дыхание.

Собравшиеся были заворожены его появлением и едва могли пошевелиться. На мгновение он перевел взгляд на Вирджинию, но тут же вновь уставился на Джессику, которой показалась, что сейчас она упадет в обморок. Несмотря на преклонный возраст, Гарри Пени стойко выдержал взгляд незнакомца. Они были под стать друг другу, если не принимать в расчет разницу прожитых лет, капризы удачи и следы непогоды на лице бродяги. Гарри Пенн методично оглядел каждую деталь в образе незваного гостя, и это слегка уняло его нервное напряжение. Дым проплывал сквозь металлические прутья ограды, которые бродяга сжимал в руках, и обволакивал его прозрачной пеленой. Гарри Пенн вдруг ощутил печальную тяжесть на сердце, как будто ему вернули детство, лишив всех знаний, всего опыта и оставив лишь чувство собственной уязвимости перед лицом неотвратимых грядущих времен.

Никто не знал, как выйти из положения. Казалось, немая сцена будет длиться вечно. Пока все завороженно следили за попытками Питера Лейка вспомнить что-то для него очень важное, Эбби подбежала к ограде и проскользнула сквозь ее прутья. Сделала она это с такой легкостью, какой могли бы позавидовать все известные силачи. Разогнуть кованые прутья им было бы не под силу, даже под страхом смерти! Когда родители заметили дочь по другую сторону ограды, они стали звать ее, но безуспешно. Эбби никого не слышала, и это вновь повергло всех в молчаливое ожидание, как на спиритическом сеансе, за мгновение до того, как завертятся столы. Они чувствовали себя затерянными в мире, лишенном звуков, и могли только разглядывать из него тот другой мир, куда шагнула Эбби, оказавшись там вместе с Питером Лейком.

С каждым шагом, будто приподнимаясь и медленно паря над землей, навстречу бродяге, она все сильнее чувствовала, что на самом деле знает его целую вечность. А потом она взлетела (хотя это мог быть обман освещения) и оказалась у него на руках. Он прижал ее к груди, а она, обняв Питера Лейка за плечи и уронив голову ему на грудь, тут же заснула.

Хардести подошел к ограде и заглянул в глаза Питера Лейка. Он понял, что опасаться нечего. Растерянность бродяги перед неизвестным окружением была вызвана тем, что сам он пришел из совсем иных миров. Когда Питер Лейк передал спящего ребенка сквозь прутья ограды в руки отцу, Хардести ощутил неодолимое желание самому побывать в тех неизведанных мирах, увидеть то, что довелось Питеру Лейку. Образцовый гражданин и примерный семьянин понял, что не раздумывая поменялся бы местами с этим бродягой. Понял, что на свете нет никаких прав, благ и утех, которые могли бы его удержать! Питер Лейк явился из мира теней. Хардести из мира солидности и правопорядка. Они так нуждались друг в друге! Спящая девочка на мгновение свела их вместе, но затем Питер Лейк отступил во тьму и пропал, как будто его никогда и не было.

За это время еда успела остыть. Вирджиния взяла Эбби на колени, а Хардести принялся рассеянно постукивать по столу ножом. Первым молчание нарушил Гарри Пенн.

– Чего только на свете не бывает, – произнес он со вздохом. – И тем не менее мир пока остается таким же, каким он и был прежде. Думаю, этот человек попросту опередил свое время…

Марко Честнат улыбнулся, почувствовав, что былое напряжение заметно спало. Они вновь могли наслаждаться видом раскаленных угольев и темных утесов, встававших за поблескивающей серебром темной гладью реки, громадами небоскребов, расцвеченных огнями, и выражением лица официанта Томми, решившего, что гости перестали есть и примолкли оттого, что повар опять напился в стельку и сделал с едой нечто ужасное. Да, судя по всему, мир действительно не изменился ни на йоту.

Однако вернуться к жареному палтусу, вареным овощам и молодому греческому вину им так и не пришлось, поскольку на самом деле мир все-таки стал иным.

Первой это поняла Вирджиния.

– О боже… – пробормотала она слабеющим голосом.

Они подняли головы и остолбенели.

Здания и фонари, находившиеся до последней минуты на том берегу, исчезли, уступив место освещенным тусклым светом мирным полям и садам (следует заметить, что некоторое время назад из-за случайного сбоя прекратила свою работу обслуживавшая этот район электростанция, что находилась в Нью-Джерси). Иллюзорные поля и сады и все еще светлое западное небо медленно, но неуклонно исчезали за двигавшейся вверх по Гудзону, похожей на косой нож гильотины или на огромную печную заслонку стеной, что была носом гигантского корабля, казавшегося составной частью этого странного пейзажа.

Корабль, который плавно надвигался с юга, явившись, казалось, прямо из садовой стены, был, наверное, самым большим кораблем, который им доводилось видеть. Высотой он превосходил все недавно отстроенные, затмившие своих предшественников небоскребы и продолжал расти прямо на глазах – пока они видели только его носовую часть. Идущее фарватером судно гнало форштевнем высокую ровную волну, которая, разделившись, закручивалась у бортов белыми кольцами водоворотов, чем дальше, тем больше сходя на нет и успокаиваясь. Корабельные палубы, в огнях десяти тысяч горящих иллюминаторов, закрыли город и осветили черную воду залива холодным ледяным блеском. Надстройки по высоте дважды превосходили носовые рубки. Так, что членам редакции «Сан», собравшимся в летнем ресторанчике, не оставалось ничего иного, как закидывать головы все выше и выше при виде фантастического зрелища целого плывущего города, переполнявшего их души удивлением и безотчетной дрожью охотничьего азарта, нередкой среди журналистской братии.

Корабль все еще проходил бортом мимо сада, и удивлению перед спокойным движением непомерной громады уже не хватало места. Все буквально онемели, потеряв дар речи. Самое время было появиться кормовой рубке – тогда увиденная картина смогла бы приобрести завершенность, но вместо этого по небу поплыли новые ярко освещенные палубные этажи, будто конструктор этого чуда хотел соблюсти идеальные пропорции своего детища, оправдав высоту палубных надстроек длиной корпуса по ватерлинии.

Наконец, после того как мимо них проплыли сотни метров бортовых огней, корабль резко закончился стальной, будто срезанной, вертикально уходящей в воду кормой. Следом, буксируемая на цепи со звеньями столь огромными, что через арку любого из них с легкостью мог бы проехать грузовик, показалась баржа, такого же голубого цвета и высотой не уступавшая главной корабельной палубе. Потом еще одна и еще, последняя.

Гигантское судно тем временем сбавило ход и остановилось. Над его огромными мачтами и пилонами тут же подобно слепням и стрекозам закружили частные одномоторные самолеты и вертолеты. От пристани пожарной части, расквартированной в Бэттери, отчалил пожарный катер, команда которого никак не могла взять в толк, почему никто не проинформировал их о приближении этого… монстра. С корабля тем временем принялись спускать большие моторные шлюпки, которые выстроили линию обороны, а те из членов экипажа, кого удавалось разглядеть, представали взору лишь на мгновение – как защитники крепости, приподнимающиеся над парапетом и тут же ныряющие в укрытие.

Испытывавшие странное возбуждение участники обеда разом поднялись на ноги. Горожанам, живущим высоко над морем или на одной из людных улиц, всегда кажется, что корабли входят в городскую гавань с подозрительной медлительностью. Но моряку, недели, а то и месяцы знавшему только океанский простор, кажется, что корабль летит с головокружительной скоростью в этих безумно узких берегах, и он не будет находить себе места, пока судно окончательно не остановится. Любой большой корабль, появляющийся в гавани Нью-Йорка, являлся наглядным свидетельством того, что за Нэрроуз находился целый мир, о существовании которого горожане обычно даже не подозревали. Он словно говорил им: «Я там был. Я видел тот удивительный мир своими собственными глазами».

Дрожа от волнения, Гарри Пени взобрался на стул и обратился к присутствующим:

– Судя по всему, Крейг Бинки об этом ничего не знает. Впрочем, это не так уж и важно. Эсбери, я попрошу вас подготовить нашу лодку. Если мы успеем раздобыть хоть какую-то информацию, мы посвятим этому событию специальный выпуск «Уэйл». Ты знаешь, Прегер, такой большой корабль я вижу впервые… Он может одарить нас…

– Чем же?

– Будущим.

Они поспешно покинули ресторан и понеслись по булыжным мостовым к Принтинг-Хаус-Сквер. Гарри Пени, бежавший первым, время от времени ударял тросточкой по камням, как бы напоминая себе о том, что юность его давно прошла.

Этой ночью в «Сан» не спали. Город же стал постепенно оживать.