Наедине с Рубцовым 18 страница

Вот и ко мне обращение:

- Был ли разговор о лечении от алкоголизма?

Мне припомнилось наше посещение поликлиники № 2, когда у Рубцова был сердечный приступ. Я рассказала об этом. И о том, что иногда принимал вино с целью самолечения. Но это ему не помогало.

Как мне хотелось, чтобы поддержали меня, но со стороны Рубцова адвоката не было. Могла быть представлена общественная защита от писателей. Но и ее тоже не было.

Когда мне судья задал вопрос: «Мог ли Рубцов убить человека?» - я думала, что ослышалась: «Кого все-таки судят - Рубцова или Дербину-Грановскую?»

Но вопрос повторили, видя, что я растерялась.

- Бывал ли он жестоким, агрессивным, способным убить человека?

- Он мог быть гневным, взбешенным, если встречал несправедливость. Но убить!? Нет!

Судья обращается к Гете как потерпевшей.

- Какая она потерпевшая?! - опять срывается с места подсудимая. В глазах ее сверкнули искры.

Даже Виктор Коротаев неожиданно для себя воскликнул: «Ого!» Со стороны судьи встречный вопрос:

- Кто же она, если вы убили отца ее ребенка?

Да, она разрушила не только существующую семью, которую, заглушив свои чувства, берегла я. Она и меня... Даже на скамье подсудимых улыбается. А я поседела за одни сутки.

Вопросов к Гете было несколько:

- Как Рубцов относился к семье? Помогал ли? Почему, имея дочь, не жили вместе? Гета отвечала коротко: «Денег не посылал, помогал посылками».

- Что он мог посылать? - вклинивается убийца. - Это я ему помогала собрать посылку. (Хотела, видимо, сказать этим: на что он годен? Даже посылку не в состоянии послать самостоятельно.)

- Вот, видите, - слышно со стороны судебных заседателей, - посылал.

Гета поясняет, что жили врозь потому, что были сложности в характерах... Тут она споткнулась, помолчала и произнесла: «Он - поэт!»

«Мы судим здесь не поэта, а гражданина», - грозно обрывает ее адвокат Дербиной.

И Гета, смешавшись, замолкает. Больше ее ни о чем не спрашивают. А у меня в висках стучит: «Судим поэта?! За то, что его убили?!»

Смотрю на убийцу. Она довольна своим адвокатом. Выглядит эффектно: рыжая, волосы собраны на затылке, высокая, сильная. На ней трикотажная кофточка, обтягивающая грудь. Короткие рукава открывают полные сильные руки. Узкая юбка туго обтягивает бедра и не закрывает толстые колени. На ногах чулки белого цвета, подчеркивают крепкие ноги.

Вот такой, наверное, и явилась к поэту, очаровывая женскими прелестями. Да и фотографию с себя в обнаженном виде оставила. Что же натолкнуло ее на это? Жажда развлечений? Пожалуй, да. Вот и доразвлекалась... Такой сильной женщине беречь бы поэта надо. Не хотела. Да и не любила она его. Только сама себя.

Даже на суде буквально кричала, сверкая глазами: «Я - поэтесса Дербина. Он принижал меня как поэтессу, заставлял готовить, убирать и не давал работать».

(Для любимого человека можно горы свернуть. А тут, оказывается, в тяжесть создать уют, приготовить обед.)

- Он издевался надо мной, - продолжает она (И судья ее не останавливает). - Бросал в меня горящие спички.

- Но почему же следствием не найдено на полу ни одной спички? - спрашивает председатель суда.

- Так я потом все подмела...

Вопрос: «Устраивал ли он вас как мужчина?»

- Да. Мужчина он был хороший...

Тут подсудимая замолчала. Потом, опомнившись, стала противоречить ранее сказанному:

- Он был очень умным. Воспитывал меня. Очень много мне дал. Мне никогда не найти такого мужчину...

(За что же ты его убивала? Я не понимаю. Тут нет никакой логики.)

Суд дает обвиняемой последнее слово. И она начинает говорить. О чем? Воспроизводит сцену убийства.

- Вы все это говорили, - останавливает ее судья.

(Я же из уст Дербиной все это слышу впервые, так как свидетелей для дачи показаний вызывали позднее.)

Вместо самооценки содеянного и использования возможности высказать просьбу о смягчении наказания Дербина продолжает рассказывать, как она убивала Рубцова, словно не слыша замечания. Видимо, ей доставляет удовольствие повторять все детали преступления для нас, свидетелей, которые не были в начале суда. А может, она это делает для меня: «Смотри, слушай, как я убивала твоего друга!»

(Боже мой, как только земля таких людей держит!)

Чуть сознание не теряю… Стараюсь не смотреть, как она жестикулирует. Но все равно видится вся чудовищность поступка.

- Он звал меня с ним спать, но я отказалась. «Тогда уходи, - кричал он. - Нет, сначала я размозжу тебе череп». Потом пошел в ванную искать молоток. Вернулся с охапкой белья... Меня охватил смертельный ужас. Я поняла, что жизни у нас с ним не будет. Я набросилась на него. Я хорошо запомнила эту деталь: в его глазах был ужас, а волосы встали дыбом. Правда... (Тут она усмехнулась). И волос-то у него немного. Только на висках. Я никогда не видела, чтобы волосы поднимались. Подумала: «Что это он? Испугался меня, что ли?» Я, наверное, страшная тогда была. Такой - он меня никогда не видел. Он кричал: «Я люблю тебя!»

Вопрос: «Как же он мог кричать, если в это время вы его душили?»

- Уверяю Вас, он кричал в это время. Я, наверное, его еще не очень сильно прижала. Потом смотрю: щека у него посинела. Я встала и отошла к балкону.

Вопрос: «Почему он оказался вниз лицом?»

- Он перевернулся.

- Как же он мог перевернуться?

- Не знаю, но я сама видела. Он прямо откинулся. (Пожала плечами), Может, это была агония.

Весь рассказ продолжался с таким равнодушием, как будто речь шла не об убийстве. И тень погибшего не стояла с ней рядом.

Если верить ее словам, то она дала согласие жить с ним вместе из-за жалости. Пришла за вещами, а он уговорил остаться...

Тогда зачем убивать?

Из-за того, что поняла: не будут вместе? Да, она так и сказала на суде: «Я поняла, что мы не будем вместе и решила его уничтожить».

Вот так звучало последнее слово убийцы и никакого раскаяния о содеянном. Она жалеет себя:

- Я погубила себя, как поэтессу. Буду всегда помнить, что Рубцов погиб от моей руки.

(«От моей руки?» - как будто по приказу взмахнула, а он, как хрупкий цветок, - сломался.)

- Произошла трагедия... Он любил только меня одну! Сказала с самодовольной улыбкой, сверкнув в мою сторону глазами.

(Какая же это трагедия? - возмущаюсь я. - Это же умышленное убийство и при том зверское, и это чудовище, палач в юбке живет и будет жить дальше.)

Когда вынесли по закону того времени высшую меру наказания за умышленное убийство - 8 лет, Дербина не дрогнула и не опустила головы.

Так с высоко поднятой головой, с усмешкой на лице, она проходила под конвоем и посматривала по сторонам на столпившихся людей в коридоре здания, на улице.

- Дура ты! - бросила она женщине в ответ, которая, возмущаясь, малым сроком наказания, крикнула: «Лет 15 надо бы дать за это!»

Вот и все. «Черный ворон» увозит подсудимую. А возбужденная толпа расходится медленно, продолжая обсуждать случившееся.

В марте 1997 года я поставила последнюю точку в своей рукописи. Казалось бы, все. Рубцов похоронен, убийца наказана. Но душа по-прежнему была не на месте, будто и после смерти Коля был рядом, и наше общение продолжалось.

Вспоминаю, как в мае 1971 года приехала из Николы Гета, мы вместе с ней пошли на кладбище на могилу Коли, предварительно купив на рынке рассаду цветов «Анютины глазки». Выбирали голубые. Мне вспомнилось, что однажды в моем альбоме он рассматривал внимательно открытку, где были бархатистые, почти коричневые «Анютины глазки».

- Они? - тихо спросила его я.

- Нет, - Коля нахмурился, - это не то.

(Видимо, в это время вспоминал что-то далекое - свое),

- Они голубые.

Я еще при жизни поэта мечтала побывать на его родине. Поэтому с большой радостью приняла приглашение Геты приехать в Николу. Решила: обязательно приеду во время отпуска - в августе.

Гета встретила меня на пристани Толшмы на грузовой машине. Автобусы тогда туда не ходили, да и легковые машины тоже, такая была беспролазная грязь. И об этом есть в стихотворении Рубцова «На автотрассе»:

Какая зловещая трасса!

Какая суровая быль!

Шоферы высокого класса

Газуют сквозь ветер и пыль.

Газуют во мраке таежном

По рытвинам в грозной ночи...

- Эй, где тут начальник дорожный?

Лежит у себя на печи...

Да. В сухое время - рытвины, пыль. А сейчас, в осеннее время, трясина. Нас подбрасывает в кузове, от борта к борту мечется мой чемоданчик. Машина газует, можно сказать, тонет в дорожной хляби, из которой уже выбирались впереди проехавшие.

(Торчат из грязи свеженарубленные лапники придорожных елок).

Про себя думаю: «Только трактор может выползти из такой грязищи». Потом узнала, что действительно, только на тракторе привозили в Николу почту.

Но вот ужасы дорожные кончились. Подъезжаем к селу. И тут словно оживают Рубцовские стихи:

Хотя проклинает проезжий

Дороги моих побережий,

Люблю я деревню Николу,

Где кончил начальную школу!

С моста видно, как пасутся на взгорье кони, приютились на берегу черные деревенские баньки.

Дом, где жила Гета с дочерью Леной и мамой, был сельсоветом. В этом обшитом выкрашенном в голубой цвет двухэтажном особняке они занимали уголок в нижнем этаже. Рядом с ними была комната для приезжающих. И поэтому семья Геты и сторожила, и убирала это казенное учреждение. Рубцов назвал это заведение строгим. Видимо, не просто жилось ему в этом доме. Но... я опять цитирую самого поэта:

... Перед этим -

Строгим сельсоветам,

Перед этим

Стадам у моста,

Перед всем

Старинным белым светом

Я клянусь:

Душа моя чиста.

Сердце мое гулко забилось, когда я увидела милую доченьку Рубцова, Леночку. Боже, как она похожа на своего отца. Этот быстрый взгляд из под ресниц. Эта застенчивая и добрая улыбка. Девочка приняла меня, как родного близкого человека. Когда отсутствовала мама (она ходила косить траву для нужд своего маленького хозяйства), мы все время проводили вдвоем. Лена демонстрировала мне свое умение - старательно мыла пол, на речке стирала платьице. Показывала мне игрушки, которые покупал ей папа. Воспетая в стихах кукла не сохранилась, хотя Лена ее очень любила и берегла. А вот пластмассовый селезень (в натуральную величину) сохранился. Лена рассказала мне, что бабушка всегда очень сердилась на папу:

- Все посылки шлет. Взять бы тебя и послать ему в посылке.

- Тетя Неля, ведь я бы там задохлась?... - Лена вопросительно поднимала на меня темные, как у отца, глаза.

Гета показала мне (уже известные по стихам) любимые Колины места: деревянную школу, заросшую речку («...тина теперь и болотина, где я купаться любил»), над омутом старую ель, развалины церкви и березы, где они расставались.

С моста идет дорога в гору,

А на горе - какая грусть! -

Лежат развалины собора,

Как будто спит былая Русь...

Видела я и старый деревянный дом с крапивой под оконцем, где Рубцов работал над книгой стихов «Звезда полей». (Дом этот потом снесли).

- Лена сидела на столе, когда он писал. И он так заработался, что не заметил, как она поползла и выпала из открытого окна, - рассказала мне Гета.

Надо сказать, что всё, что она говорила мне, хотелось запомнить и сохранить. И даже запечатлеть! Я очень жалела, что у меня не было фотоаппарата.

На ум пришло неожиданное решение - нарисовать. В школе я неплохо рисовала. Но что получится?! Пошла в магазин, купила детские акварельные краски, альбом для рисования. Один за другим стала заполнять листы видами окружающей природы.

Думала только о том, чтобы было так, как видел Рубцов. Не секрет, что со временем все разрушается. Вот уже и дома нет, где он писал стихи. И уже пришла в дряхлость банька, где он мылся. Успела ее нарисовать уже, можно сказать, рассыпающуюся. Но не успела раскрасить (отпуск мой кончался).

Побывали мы с Леной и в бору, что почти на задворках от сельсовета. Лена сама меня пригласила. С ребенком в неизвестный лес!? Но Гета меня успокоила: «Походите недалеко. Лена у меня одна туда ходит».

Почти рядом, за изгородью, в травке росли рыжики. Быстро «закрыли» дно корзиночки. Осмелели и пошли вглубь леса. А там - подберезовики, подосиновики и мы (деревце за деревцем) ушли далеконько.

Внезапно ясное голубое небо потемнело, солнце исчезло. Лес зловеще зашумел. Так можно и заблудиться! На наше с Леной счастье мы увидели девочку (она постарше Лены) и тоже одну. Подумалось: «Какие отважные здесь дети!»

- Давайте, девочки, домой! Пока окончательно не заблудились!

- Но мы же рядом, вот здесь дорога... - в голосе незнакомой девочки была уверенность, и я доверилась.

По дороге шли дольше, чем от дома до леса. Вышли уже в стороне от села.

Долго я потом вспоминала этот лес, тем более, что сама Лена мне об этом напоминала посылками сушеных грибов. Как писала Гета, она сама и собирала, и сушила для меня. А я посылала крохотные бандерольки со сладостями. Но теперь это осталось в далеком прошлом.

На следующий 1972-й год Лена с мамой приезжали ко мне. Но встреча была недолгой.

Мы вновь встретились с ней, когда она уже повзрослела.

Теперь хранятся у меня миниатюрные берестяные лапоточки, которые Лена подарила мне на память.

- Так делают в Тотьме, - сказала она.

Лену приманил Ленинград. Она уехала учиться. Поступила в училище (как она говорила), чтобы узнать, как делаются книги. Там вышла замуж и, наверное, решила остаться насовсем.

Прошло много лет, но память моя продолжает и продолжает возвращать меня в гостеприимную Николу. Я раскрываю школьный альбом с рисунками и словно вдыхаю аромат свежескошенного сена и хвойный настой соснового бора.

Передо мной мелькают живые кадры прошлых лет, как в документальном кино. Я поражаюсь встречей с Юрием Рыболововым в Николе в год смерти поэта. А он-то здесь зачем? Оказывается, приехал и сфотографировал Лену и дом Рубцова, который теперь ушел на слом.

И опять мысль: «А почему он не делал снимков Рубцова, кода очень часто виделся с ним в Вологде, и тогда - в лесу?»

Почему он вначале говорил, что хотели его познакомить с Дербиной, что он был у Рубцова в тот злополучный вечер перед бедой, а потом все отрицал?

Почему он только после смерти Рубцова сообщил мне, что Коля каждый раз шепотом спрашивал обо мне, когда его подруга уходила на кухню?

- Как она там? Она (кивал в сторону кухни) ее ненавидит. Ты утешь ее, женись на ней...

Господи! Понимаю, что Коля уже знал о своем конце. Только так дают на Руси наказ, когда обречены на смерть. Как будто черная рука отводила его от того, что могло спасти.

Вот и мой брат Эдик рассказал мне о встрече с Рубцовым уже после его смерти.

Он видел его хмурой осенью 1970 года, стоявшего около своего дома. Рубцов стоял, съежившись под дождем, поникший, словно беспризорный. Сообщил, что ключа у него нет: домой не попасть. У брата были с собой инструменты и он открыл дверь. Поразился увиденному беспорядку в комнате. Прибил сорванный деревянный карниз над окном.

Прошло несколько лет, и я узнаю от Наташи Масловой, что она спрашивала Рубцова: «Почему не с Нелей? Мне она нравится...»

На что Коля ответил:

- Мне самому нравится. Но она на меня рассердилась. Меня надо вести. Я сам не могу.

- Разве ты телок какой, что тебя надо вести? - примерно так запомнилась мне фраза Наташи.

Нашлась та, которая повела и довела его до трагического конца. В жизни много тайн. Наверное, и это будет тайной.

...Мне вспомнился момент, когда мы сидели за большим столом в Николе и пили чай. Нечаянно расплескав чашку, Лена тут же принялась, как хозяйка, насухо вытирать капли.

Я смотрю на нее с удивлением и вспоминаю почти такой же момент, когда в квартире Белова Рубцов расплескал чай и тут же начал вытирать лужицу предложенной газетой.

У Лены мягкие, пушистые волосы. Можно даже сказать, пушок на затылке, как у ее отца.

Однажды, когда осенний день был особенно холодным и дождливым, я очень замерзла в своем коротком летнем сарафанчике. Села на стул так, чтобы можно было поджать босые ноги, а Лена, сверкнув своими глазами на меня, стремительно выбежала из комнаты и вдруг мне несет теплые (с печки) валенки.

Мне вспомнилось, как она несла Коле рубашку (потому что так надо - она чистая). И здесь - так надо, потому что мне холодно.

После того злополучного выхода в лес, когда непогода напугала нас, мы еще раз туда пошли. Но уже не отходили от изгороди, благо и тут росли, словно для нас, моховики, маслята, даже рыжики.

Дни становились холоднее и холоднее. Приближается день моего отъезда в Вологду. Теплой одежды я не захватила. И Гета мне предложила, когда собрались в лес, Колин пиджак. Он был совсем новый, серовато-голубоватого цвета. Я его не видела в этом костюме. Надевал мало (видимо, берег). Да и виделись, по правде, мы последнее время редко.

Странное ощущение было, когда я надевала чужую одежду, сохранившую запахи живого тела. Сунув руку в карман, ощутила что-то мягкое, вытащила. Это галстук! Из вологодского кружева. Белое с черным.

Гулко, гулко застучало сердце, словно вновь встретилась с Колей, что он жив, что он только снял этот пиджак и сунул галстук в карман.

Не знаю, как выглядит сейчас Никола. С тех пор я там не гуляла.

Правда, в юбилейную дату - 60-летие Рубцова со дня рождения - меня взяли с собой наши писатели. Но это было зимой. И торжественные встречи проходили в помещении в позднее вечернее время. В темноте трудно было разглядеть поселок, но музей Рубцова запомнился. Сделан он с любовью и старанием. Молодцы земляки!

Не знаю, дошли ли до никольчан мои слова из выступления на встрече, что надо сохранить, по возможности, окружающую местность так, как было при Рубцове. Привела пример: берегут же Пушкинский заповедник!

Я была там в 1964 году. Рассказывала об этом Рубцову, показала фотографии. Он внимательно их рассматривал. И «нивы полосаты», что за речкой Соротью и озеро Кучан и вдруг высказал: «Все, как и тогда!»

И то, что это бережно сохраняется - важнейшая дань памяти великому поэту.

Так надо сделать и для Рубцова, тоже великого русского поэта! В памяти выплыли бессмертные Рубцовские строчки:

Жаль мне доброе поле,

Жаль простую избушку,

Жаль над омутом старую ель...

Что ж так жалобно плачет

На болоте кукушка?

Что ж не спит по ночам коростель?

- Посадите ель, если ее уже срубили! - обратилась я тогда к землякам поэта.

Подрастают теперь три сосны в Пушкинском заповеднике (их подсадили). И живет, и смотрится это, «как тогда».

И ходит легенда - не легенда, что сам Пушкин посещает эти места. Многие его видели. Могу сказать об этом и я, потому что возле озера Кучане услышала возглас экскурсанта: «Смотрите, смотрите! Пушкин!» Все присутствующие оглянулись и увидели вдалеке удаляющуюся фигуру в крылатке и цилиндре.

При жизни Рубцов слышал это от меня. А уже позже я писала об этом эпизоде в газете «Вологодский комсомолец».

И что удивительно! Поэт Чулков, побывавший в Пушкинском заповеднике, тоже видел Пушкина. И тоже написал об этом в газете.

Говорят, что когда идет экскурсия, то специально проходит наряженный под Пушкина человек, чтобы создать иллюзию присутствия поэта. Может, это так. Но всем верится, что это сам Пушкин. Может, в этом есть что-то мистическое, но это так и никуда от него не денешься.

...В день отъезда я распростилась с гостеприимной семьей Геты. Подошла поклониться портрету Рубцова, который Гете подарили после похорон поэта. Это был единственный прижизненный портрет, впервые мной увиденный во время гражданской панихиды.

В мой первый день пребывания в Николе Гета показала мне красные цветы в садике. Помните, Рубцов воспел их в стихотворении «В горнице».

Я попросила у Геты разрешения сорвать два цветка и приколоть к портрету. Почти две недели, пока я жила в Николе, цветы у портрета не вяли. Были живыми, свежими.

Естественно, мы дивились такому чуду. И вот, в день отъезда я обратила внимание на то, что чашечки цветов стали увядать, скручиваться.

Красные цветы мои

В садике завяли все,

- вспоминаю я строчки его стихов. И вспоминаю голубые «Анютины глазки» на могиле. (Наверное, тоже завяли... Надо, как приеду, сходить на кладбище).

* * *

В первый день приезда домой пошла на могилу Рубцова. Подошла и остановилась пораженная. На могиле весело щебетала стая воробьев. (Они даже не улетели при моем появлении.) Цветов уже не было. Воробьи лакомились осыпавшимися семенами. Но... главное, что заставило меня вздрогнуть: посередине могилы цвел один ярко-желтый цветок. «Но мы же садили голубые! - удивляюсь. - А тут, - желтый. Это же измена!» (вспомнила подобное восклицание Рубцова в моей комнате, когда увидел на окнах желтые гардины и меня в желтом платье.)

Не я же изменяла ему. Неужели эта «измена» (Чья? Его? Моя?) так и висит над нами?

Во всяком случае, меня продолжает удивлять, как могло исчезнуть чернильное пятно на книжке «Изборник», которую я ему так по-настоящему и не подписала.

Куда исчезла записная книжка, где кроме телефонных номеров, написанных вдоль и поперек, без фамилий абонентов, ничего не было?

Куда «испарились» машинописные листочки незаконченной повести из флотской жизни поэта?

Нет моего рисунка шариковой ручкой головы поэта. Его я показывала В.С. Белову. Чем это объяснить?! Любовью, тягой к личности поэта людей, которые любыми путями хотели увековечить причастность к знаменитости?! Это тоже пока остается тайной.

Коля действительно взлетел очень высоко. Не видел он прижизненной славы, какой окружен сейчас. Вся Россия поет песни на его стихи. Появившиеся в печати книги его и о нем расходятся моментально, какой бы стоимостью они ни были определены.

Сейчас даже Колей, говорят, неудобно называть. Только Николай Михайлович, или коротко и весомо - Рубцов. Так же весомо, как звучит слово Пушкин. В шутку поэт говорил:

Мое слово верное прозвенит!

Буду я, наверное, знаменит!

Мне поставят памятник на селе!

Буду я и каменный навеселе...

И памятник, действительно, ставят и не один. Первый - в Тотьме. Сидит там Рубцов на скамье возле реки.

Задуман был и второй памятник в Вологде. Ждали его. Наконец, дождались. Первую весть о том, что памятник привезли, я узнала от Виктора Иванова, моего родственника, того самого, что ездил с нами в Погорелово к Чухину за грибами. Он был взволнован. Сообщил по телефону, что даже написал стихи.

Вот и ты, мне знакомый Рубцов,

Встал в Петровском,

Где раньше бывал.

Незнакомое в бронзе лицо,

Леденящий вокруг пьедестал.

Что ж, пойдем!

Видишь, Вологда вот.

Берег крут, а внизу вода.

Где теперь белый ваш пароход?

Нет, не будет его никогда!

Пусть оборвана жизни нить,

Все же Вологда ждет и ждет,

И надеется - будет плыть

Белый, белый ваш пароход.

26 июня 1998 года был открыт памятник в полный рост на берегу реки Вологды возле Домика-музея Петра 1.

Тождественно такому событию - пламенные речи администрации, писателей России, гостей города.

На этой возвышенной волне прозвучала новость из уст заместителя мэра города Череповца Л. Рябинина, что и там планируется поставить памятник великому поэту России.

Жители города и приезжие гости плотным кольцом окружили монумент. Места возле памятника оказалось мало и толпа горожан скопилась на проспекте за оградой.

В числе приглашенных была Лена, уже взрослая дочь поэта, и ее дети. Лена - Елена Николаевна Рубцова-Козловская - мать четырех детей. Второй ребенок - мальчик. Он уже чувствует себя большим.

Мы стоим рядом на бугорке, сбоку и почти сзади памятника. Внука поэта назвали в его честь Колей и фамилию дали Рубцов. Маленький мальчик так похож на Колю Рубцова в детстве: сосредоточенный, серьезный, притихший. Он понимает важность всего, что происходит: уже в 3-й класс перешел. И когда говорят ему: «Видишь, какой у тебя дед? Ты уж старайся, не подведи его, понял?», маленький Коленька согласно кивает головой.

Видел бы поэт Рубцов, какой у него внук! Нарядный, в новом черном костюмчике, черных лаковых ботиночках. Такой одежды детдомовские дети не видели. В руках мальчика большой букет темно-красных роз. Он прижал его к себе.

И когда Елену Николаевну пригласили для открытия памятника - снятия покрывала - и она пошла с маленькой Машенькой на руках, которая обняла маму за шею и не хотела уходить с ее рук, Коля решительным шагом пошел рядом, продолжая удерживать букет, почти с него ростом.

И вот памятник открыт.

- Ну как, похож? - спросила я Лену.

Она досадливо нахмурилась и тихо сказала:

- Не похож. С этой стороны еще ничего, а с той (от реки) совсем не похож.

Я тоже отметила для себя, что в памятнике он гораздо старше своих лет (было ему 35), да и нос почему-то сделали, как у Гоголя.

Вот таким и стоит поэт с неизменным чемоданчиком в руке. Приехал в Вологду и остался в ней навсегда.

Один за другим подходили вологжане и приезжие гости и возлагали к памятнику цветы. В одно мгновение у подножия выросла яркая клумба цветов. И среди них букет алых роз, которые возложил внук поэта - Коля Рубцов.

Жаль, что не нашлось сильного мужчины, который поднял бы высоко мальчугана на руках, чтобы видела толпа, что род великого поэта продолжается.