Надежды на спасение

Около полудня в отель поднялся Оллсоп и недоверчиво справился о Шоукроссе. Мы сказали, что слышали, будто он пострадал от какого-то несчастного случая. Разумеется, лейтенант нам не поверил, но у него было по горло дел в городе и он не мог позволить себе роскошь терять время на допросы. Он провожал в отель несколько духовных лиц и двух-трех китайских монахинь из католической миссии. Все они сбились в кучу в самом дальнем углу бара и почти не разговаривали с нами. Секретарь Несбита, подвижный круглолицый бенгалец, ходил за Оллсопом по пятам и почти непрерывно смотрел в окно, как будто ожидал, что воздушный корабль появится с минуты на минуту. Я спросил Оллсопа о Демпси, на что офицер смерил меня мрачным взглядом и невнятно пробормотал, что Демпси видели с некоторыми из китайских “бунтовщиков” и что скоро этот наркоман доиграется до настоящих неприятностей с властями, если не прекратит своей подрывной деятельности. Я также узнал о том, что Хира, как и большинство его монахинь, решили запереться в больнице.

До вечера к нам присоединилось еще несколько человек, включая двух ирландских священников - те составили компанию остальным духовным лицам в углу. Ольмейер был в восторге - столько новых посетителей! Он крутился и вертелся, заботясь о том, чтобы для каждого была приготовлена комната. Я тоже получил номер на третьем этаже.

Возвратился Оллсоп. Он выглядел усталым и злым. Его некогда такой чистый мундир был покрыт пылью, а над левым глазом светился огромный кровоподтек. Кажется, он возложил ответственность за свои неприятности на Гревса и меня и во время своего второго визита в отель не удостоил нас ни словом. Он оставил троих из своей армии в двенадцать солдат для нашей охраны. Прочие оставались в городе, чтобы " обеспечивать правопорядок” (судя по шуму, доносившемуся из города, упомянутым правопорядком там и не пахло) и для охраны резиденции представителя правительства. Бригадный генерал Несбит, естественно, решил оставаться со своими слугами.

Вскоре после этого Оллсоп отправился назад. Он был один. Направляя лошадь вниз с холма, он держался в седле так же прямо, как обычно. Вскоре лейтенант исчез в темноте и неразберихе, кипевшей в долине. Больше мы его не видели.

До полуночи все дамы и господа из духовенства уже разошлись по кроватям, а Гревс, Ольмейер и я заняли наши обычные места у стойки бара. Маленький бенгалец все ходил взад-вперед перед окном.

Даже Гревс выглядел немного нервным и уронил замечание насчет того, что “мы не все сделали, что могли”. Вскоре он тоже отправился спать. Бенгалец последовал его примеру. Ольмейер разложил на прилавке большую конторскую книгу и на некоторое время с большим наслаждением погрузился в счета, затем громко захлопнул книгу, пожелал мне доброй ночи, и вскоре массивное тулово голландца тоже потащилось к спальне.

Теперь я, если не считать гуркхов, стоявших на вахте снаружи отеля, был единственным, кто еще не спал. Я чувствовал себя очень усталым, но не особенно сонным. Я решил выйти наружу и поглядеть, не увижу ли что-нибудь из тех бесчинств, что творятся нынче в городе.

В холле были слышны голоса, переговаривавшиеся у входной двери. Я выглянул, однако масляная лампа горела недостаточно ярко, чтобы можно было что-либо толком разглядеть. Я раскрыл дверь. Один из гуркхов схватил человека - в тусклом лунном свете я не понимал, кто это был. Гуркх направил на него штык, и человек повернулся. И тогда в слабом свете лампы я увидел его лицо. Протиснувшись мимо солдата, я бросился наружу.

- Демпси! Вы?

Он обернулся ко мне. Плечи его согнулись, пиджак был порван. Лицо было смертельно бледным, веки почти сомкнуты.

- Привет, Бастэйбл, - голос точно выцвел. Это был голос кретина. - Я думал, это мой отель.

- И ваш тоже, - я подошел к нему и схватил его вялую руку. - Идемте!

Когда я потащил Демпси в отель, гуркх не сделал ничего, чтобы остановить нас. Демпси дрожал и спотыкался. Из его горла вырывалось сдавленное рыдание без слез. Правой рукой он крепко прижимал что-то к себе. Не было смысла задавать ему вопросы, и я приложил немало усилий, чтобы протащить его по лестнице наверх и доставить до номера в отеле.

Дверь не была заперта. Я почти на руках внес Демпси в комнату и усадил на кровать. Потом зажег маленькую масляную лампу.

Свет залил удивительно чистое помещение. Кровать застелена, и вокруг никаких отбросов. Более того, комната выглядела совершенно нежилой. Я уложил Демпси, и он с тяжелым вздохом растянулся на постели. Теперь он уже не трясся мелкой дрожью, а изредка крупно вздрагивал. Он моргнул и поглядел на меня снизу вверх, когда я пощупал его пульс.

- А, большое спасибо, Бастэйбл, - сказал он. - Думаю, я должен поговорить с вами.

- Вам очень плохо, - сказал я. - Лучше поспите, если можете.

- Там, внизу, грабят, - сказал он. - Убивают друг друга. Может, в воздухе что-то такое... - он закашлялся; его затошнило. Я поднял его и попытался отобрать сверточки, в которые он вцепился, но он принял мою попытку весьма агрессивно и сопротивлялся с поразительной силой.

- Теперь я сам могу о себе позаботиться, старина, - слезы стояли у него в глазах, когда он опустился на подушки. - Я просто очень устал. Мне плохо, и я устал.

- Демпси, вы себя убиваете. Позвольте, я...

- Надеюсь, что вы правы, Бастэйбл. Но это слишком долго тянется. Хотел бы я иметь мужество убить себя, как порядочный человек.

Я встал и сказал ему, что зайду позднее посмотреть, как у него дела. Он закрыл глаза и притворился спящим.

Я ощутил то бессилие, которое знакомо людям, что сами искали утешения в наркотиках. Теперь я слишком хорошо знал, что чересчур мало могу сделать для этого бедного истерзанного парня. Помочь себе может только он сам. А Демпси, казалось, действительно терзала какая-то мука. Может быть, у него было особое видение вещей; может быть, боль гнездилась в его душе. Или какая-то часть его существа находилась в раздоре с его моральными принципами? Для меня было все очевиднее, что Демпси, несмотря на свой облик и поведение, был человеком со строгими моральными принципами и что именно поэтому сам был невысокого мнения о себе.

Я прошел по коридору к своей комнате и снял пиджак и брюки. Затем растянулся на кровати и стал слушать в темноте, как насекомые жужжат у решетки окна. Лунный свет заливал комнату. Вскоре я уснул.

***

Неожиданно я проснулся, охваченный ужасом. Дверь моя заскрипела и медленно открылась. Я предположил, что, покуда я спал, китайские поденщики напали на отель. Оглядевшись, я схватился за оружие.

Затем с облегчением увидел, что это Демпси. Едва держась на ногах, он привалился к дверному косяку. Лицо его было смертельно бледным, как обычно, но теперь он снова набрался сил.

- Простите, если я вам мешаю, Бастэйбл.

- Вам нужна помощь? - я встал и натянул брюки.

- Может быть. У нас осталось не так много времени, - он улыбнулся. - Хотя это, вероятно, и не практическая помощь.

Его глаза остекленели и затуманились, и я понял, что он принял какое-то тонизирующее средство, чтобы победить передозировку опиума.

Демпси тяжеловесно рухнул на мою кровать.

- Со мной все в порядке, - он говорил так, точно хотел убедить в этом самого себя. - Я только подумал, что мог бы немного поболтать. Вы хотели бы немного поболтать?

Я уселся в кресло рядом с кроватью.

- Почему бы и нет? - спросил я с напускной веселостью.

- Я вам уже говорил, что нет никакой причины относиться ко мне по-доброму. Я пришел сделать своего рода признание. Не знаю, почему именно вам, Бастэйбл. Может быть, потому что вы одна из жертв. Сингапур и все остальное...

- Это позади, - сказал я. - И все это, разумеется, не имеет с вами ничего общего. Война бесконечна. “Лучшее, на что мы можем надеяться, - это мгновения передышки посреди вечной битвы”. Я цитирую Лобковитца.

Его сумасшедшие глаза сверкнули иронией.

- Вы тоже читали его. Вот уж не думал, что вы красный, Бастэйбл.

- Я вовсе не красный. И Лобковитц еще меньше, чем я.

- Как посмотреть.

- Кроме того, я говорю так, исходя из большого личного опыта.

- Военного?

- Я был солдатом. Но в конце концов я пришел к заключению, что человечество, оказавшись в стабильном состоянии, само находит для себя источники напряженности. Эта напряженность делает нас теми, кто мы есть, и часто приводит к войнам. Чем больше наши достижения, тем ужаснее наше оружие.

- О, с последней мыслью я полностью согласен, - он вздохнул. - Но вы не думаете, что для человечества возможно принять эту напряженность и создать определенную гармонию между противоположными полюсами? Так возникает музыка.

- Мой опыт учит меня иному. Разумеется, мои надежды, вопреки моему опыту, развиваются в этом направлении. Однако мало смысла в подобной дискуссии, поскольку мир находится в ужасающем состоянии. Этот отвратительный Армагеддон закончится, вероятно, только тогда, когда с неба упадет последний военный корабль.

- Так вы действительно считаете это Армагеддоном? Я не мог сказать ему того, что знал: что я уже пережил три альтернативные версии нашего мира и в каждом из них становился свидетелем чудовищного уничтожения цивилизации; что лично я несу ответственность по меньшей мере за одну из этих войн. Я только пожал плечами:

- Вероятно, нет. Может быть, когда-нибудь наступит мир. Русские и японцы вечно вцепляются друг другу в волосы. Вот чего я не могу понять: как это Великобритании не удалось остановить все это и почему япошки с такой лютой злобой обернулись против нас?

- Я это знаю, - сказал он. Я коснулся его руки:

- Вы знаете? Или в вас опять говорит опиум? Я тоже принимал опиум, Демпси. И тогда выглядел не лучше вашего. Вы можете в это поверить?

- Я так и думал. Но почему?

- Я был соучастником преступления, - сказал я. - Одного чудовищного преступления. А потом... - я споткнулся посреди фразы. - Потом я утратил равновесие.

- Но обрели его снова?

- Я до сих пор его не обрел, но решил, что сделаю все, что смогу. Я стал неплохим воздухоплавателем.

Я люблю воздушные корабли. Ничто не может сравниться с ощущением, какое испытываешь у штурвала.

- Знаю, - сказал он. - Конечно, я это знаю. Но я никогда больше не смогу взлететь.

- Что-нибудь случилось? Несчастье? Жалобный смешок вырвался из его горла.

- Можно назвать это и так, - он пошарил в кармане, вытащил что-то и положил рядом с собой на кровати. Шприц. - Эта штука, в противоположность опиуму, рождает желание говорить, - из другого кармана он извлек пригоршню ампул и аккуратно положил их рядом со шприцем.

Я встал:

- Я же не могу допустить... В его глазах застыло отчаяние.

- Вы не можете? - слова прозвучали многозначительно и заставили меня замолчать. Пожав плечами, я снова уселся.

Он накрыл ладонью шприц и ампулы и мрачно посмотрел на меня:

- У вас нет выбора. У меня нет выбора. Времена, когда мы свободно принимали решения, прошли, Бастэйбл. Что касается меня, то я убью себя тем или иным способом. И вы это должны принять как должное. И было бы лучше, если бы вы предоставили мне самому решать, как это сделать.

- Я знаю то состояние души, в котором вы сейчас находитесь, дорогой мой. Когда-то я сам был в подобной же ситуации. И уверен, что имел все основания для этого. Но вы видите, что я жив. Я преодолел жажду самоубийства.

- Ну, а я нет, - но он еще колебался. - Я хотел поговорить с вами, Бастэйбл.

- Так говорите.

- Не могу без этой штуки.

Я снова пожал плечами. Но я знал, что такое - тащить на своих плечах невыразимо тяжелый груз вины.

- Тогда примите немного, - предложил я. - Только самую малость. И говорите. Но не пытайтесь убить себя. По крайней мере до того, как поведаете мне свою тайну.

Он содрогнулся:

- “Поведаете”! Что за слово. Вы прямо как пастор.

- Только товарищ по несчастью.

- Да вы всезнайка, Бастэйбл.

- Это я сам себе частенько говорю.

- Но вы порядочный человек. И не судите людей скоропалительно. Только себя самого. Я прав?

- Я часто испытываю страх.

- Вы никак не связаны с социализмом? По крайней мере, если вы и социалист, то не моего пошиба.

- А какого вы пошиба?

- Ну, Кропоткин называет это анархизмом. Общественное мнение придало этому слову совершенно искаженное значение.

- Следовательно, вы “бомбист”? Террорист? Мечете бомбы в своих политических противников?

Он снова начал дрожать. Он попытался говорить, но не смог вымолвить ни слова. По чистой случайности я грубо коснулся его больного места.

Я подошел к нему:

- Мне очень жаль, дружище. Я не имел в виду ничего плохого.

Он отшатнулся от меня.

- Отойдите! - сказал он. - Ради всего святого, оставьте вы меня в покое.

Я чувствовал себя очень глупо.

- Демпси. Поверьте, я не серьезно сказал все это. Я просто хотел пошутить.

- Уйдите же! - это был почти крик, почти мольба. - Выйдите же отсюда, Бастэйбл! Придет корабль. Отправляйтесь в безопасное место, если сможете.

- Я не позволю вам убить себя, - я схватил несколько ампул. - Я хотел бы вас выслушать, Демпси.

Он заметался па кровати, ударился головой о стену, застонал. Потом потерял сознание.

Я пощупал его пульс, дыхание и отправился за помощью. Я припоминал, что в отеле находился один из врачей миссии.

Когда я спустился на первый этаж и направился в бар, где хотел найти Ольмейера, я слышал, как у окна заговорили люди. Голоса звучали взволнованно, перебивая друг друга. Неожиданно темнота озарилась ярким лучом света.

Ольмейер выглядел разочарованным. Когда я подошел к нему, он бормотал:

- Корабль. Приземляется.

Скоро он лишится всех своих постояльцев.

Я сказал ему, что он должен послать кого-нибудь наверх, чтобы позаботились о Демпси, и побежал от отеля к аэропарку. Я хотел пришвартовать корабль к мачте.

К моему удивлению, на земле уже находились люди в мундирах. Должно быть, спрыгнули с корабля на парашютах.

- Слава богу, вы пришли, - сказал я. Тот, кто стоял ближе всех ко мне, обернулся. Я взглянул в ничего не выражающее лицо капитана имперской японской армии.

- Лучше идите в дом! - сказал он. - Передайте остальным: если кто-нибудь попытается покинуть здание, мы сравняем отель с землей.