Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
ПРИМЕЧАНИЯ. .
|
|
Печатается по тексту: Н. С. Лесков, Собрание сочинений, т. 2, СПб.,
1889, стр. 61-100 (в цикле " Праведники"). Впервые - " Исторический вестник",
1880, Э 1, стр. 112-138. В сокращенном виде перепечатано в " Детском чтении",
1880, Э 4, стр. 11-30, и полностью - в сборнике рассказов Лескова - " Три
праведника и один Шерамур", 1880, стр. 82-130, изд. 2-е, СПб., 1886, стр. 81
- 130 (см. сноску на стр. 639).
Непосредственными дополнениями к рассказу являются три статьи Лескова:
" Один из трех праведников. (К портрету Андрея Петровича Боброва)" -
" Исторический вестник", 1885, Э 1, стр. 80-85; " Кадетский монастырь в
старости. (К истории " Кадетского монастыря")" - там же, 1885, Э 4, стр.
111-131 (обработанные Лесковым воспоминания старого кадета); " О находке
настоящего портрета Боброва. (Письмо в редакцию)". - " Новое время", 1889, 7
апреля, Э 4708, стр. 2. Из этих трех статей в настоящем издании
перепечатывается только первая - включенная самим Лесковым в собрание
сочинений 1889 года под заглавием: " Прибавление к рассказу о кадетском
монастыре".
В тексте " Исторического вестника" рассказ был снабжен следующей
сноской: " Задуманные и начатые мною очерки " трех русских праведных" подали
мысль одному почтенному престарелому человеку рассказать мне его школьные
воспоминания, интересные для характеристики времени, которого они касаются,
и очень дорогие для моей коллекции " трех праведников", которую они сразу
восполняют до изобилия. Рассказчик желает остаться неназванным, но рассказ
его передан мне при весьма известных и заслуживающих уважения лицах. Я тут
ничего не добавил, а только записал и привел в порядок".
Рассказ действительно представляет собою обработанную стенограмму
воспоминаний бывшего кадета, впоследствии видного общественного деятеля,
основателя издательства " Общественная польза" Г. Д. Похитонова (1810-1882).
Стенограмма, озаглавленная: " Мои воспоминания о первом кадетском корпусе",
хранится ныне в ЦГАЛИ (шифр 36-72). Имя Похитонова Лесков назвал в цит. выше
статье " Исторического вестника", 1885, Э 4, стр. 130131. Текст Лескова
кое-где распространен (особенно за счет диалогов), кое-где смягчен; иногда
переставлены отдельные куски текста Похитонова (например, рассказ об
архимандрите идет третьим, а не последним). Некоторые пропуски в тексте
Лескова сравнительно со стенограммой вызваны, вероятно,
цензурно-политическими соображениями. Так, в начале главы пятой читаем:
" огромное стечение народа", а в стенограмме: огромное стечение простого
народа" на Исаакиевской площади в день восстания декабристов. В конце главы
шестой читаем: " Негодование, выражавшееся на лице государя, не изменилось,
но он ничего более не сказал и уехал", а в стенограмме: " Но он не нашелся
что ответить..." В конце двадцать первой главы напечатано: " Демидов поскакал
жаловаться, и архимандрит от нас выехал", а в стенограмме: " поскакал
жаловаться Николаю Павловичу", и некоторые другие. 7 февраля 1884 года
Лесков писал редактору " Исторического вестника" С. Н. Шубинскому: " Некоторый
важный сановник пожелал продиктовать мне свои воспоминания из царств< ования>
имп. Николая, а другое властное лицо доверило мне секретные бумаги, с тем,
чтобы как одними, так и другими материалами воспользовался " непременно я
сам, и обработал бы их собственноручно. Диктант я весь записал с
стенографисткою (две тетради)". (Не издано. Гос Публичная библиотека имени
M. E. Салтыкова-Щедрина.)
Отзывы современников о М. П. Перском (1776-1832) - директоре Первого
кадетского корпуса в Петербурге в 1820-1832 годах, экономе А. П. Боброве
(ум. в 1836 г.) и враче М. С. Зеленском (ум. в 1890 г.) единодушно
положительны. Положительными были и отзывы об этом произведении Лескова
(" Новое время", 1880, 2 ноября, Э 1682, стр. 4, без подписи; " Исторический
вестник", 1880, Э 6, стр. 383-385, А. П. Милюков), но прогрессивная критика,
и прежде всего " Отечественные записки" отозвались о повести отрицательно и
иронически - основная добродетель Перского, Боброва и Зеленского оказывается
в том, что они жили, почти не выходя за пределы корпуса; повесть
неправдоподобна, как суздальская живопись (1880, Э 5, стр. 38-42, без
подписи). Рецензия < Н. Ф. Баж> ина в " Русском богатстве" с неодобрением
отзывалась о замкнутости и холодности Перского: Перский так холоден, что
" невольно хочется подойти поближе и удостовериться: точно ли это живой
человек, а не мраморная статуя" (1880, Э 5, стр. 61-82).
Румянцев, Прозоровский, Каменский, Кульнев. - Здесь названы имена
видных военачальников XVIII и начала XIX века. Гр. П. А. Румянцев
(1725-1796) - генерал-фельдмаршал, крупнейший военный деятель 60-80-х годов
XVIII века. Кн. А. А. Прозоровский (1732-1809) - генерал-фельдмаршал,
участник Семилетней войны и кампании за покорение Крыма. М. Ф. Каменский
(1738-1809) - генерал-фельдмаршал, видный участник Семилетней войны
1756-1763 годов и русско-турецких войн. Я. П. Кульнев (1763-1812) - принимал
активное участие в войне со Швецией 1808-1809 годов.
Толь (Толь), К. Ф. (1777-1832) - участник швейцарских походов Суворова,
видный деятель Отечественной войны 1812 года и других военных кампаний.
П. В. Голенищев-Кутузов (1772-1843) - главный директор военных
корпусов, а потом с.-петербургский генерал-губернатор.
Н. И. Демидов (1733-1833) - генерал-адъютант, с 1826 года главный
директор Пажеского и Сухопутного корпусов и член совета о военных училищах.
Ореус, Ф. М. - впоследствии директор Полоцкого кадетскогэ корпуса.
Эллерман, X. И. (1782-1831) - полковник.
Черкасов, Д. А. (1779-1833) - преподаватель фортификации.
Багговут, А. Ф. (1806-1883) - известный военный деятель. Он был замешан
в движении декабристов, но отделался лишь переводом на персидский фронт;
впоследствии участвовал в Крымской и др. военных кампаниях.
" Для воинов и для граждан". - Какой учебник имеет в виду Лесков, не
установлено.
Пусть этот будет так, без имени. - В " Прибавлении к рассказу о
кадетском монастыре" (см. стр. 350) Лесков назвал этого архимандрита. Речь
идет об Иринее Нестеровиче, скончавшемся в 1864 году. Конфликт с
генерал-губернатором Восточной Сибири А. С. Лавинским, объявившим его
умалишенным, окончился ссылкою честного и смелого Иринея в Вологодский
Спасо-Прилуцкий монастырь; лишь позднее он стал настоятелем одного из
ярославских монастырей.
Сердового возраста - средних лет.
| Христос в гостях у мужика |
| Рождественский рассказ Посвящается христианским детям Настоящий рассказ о том, как сам Христос приходил на Рождество к мужику в гости и чему его выучил, - я слышал от одного старого сибиряка, которому это событие было близко известно. Что он мне рассказывал, то я и передам его же словами. * * * Наше место поселенное, но хорошее, торговое место. Отец мой в нашу сторону прибыл за крепостное время и России, а я тут и родился. Имели достатки по своему положению довольные и теперь не бедствуем. Веру держим простую, русскую*. Отец был начитан и меня к чтению приохотил. Который человек науку любил, тот был мне первый друг, и я готов был за него в огонь и в воду. И вот послал мне один раз Господь в утешение приятеля Тимофея Осиповича, про которого я и хочу вам рассказать, как с ним чудо было. (* То есть герой принадлежит к староверам.) Тимофей Осипов прибыл к нам в молодых годах. Мне было тогда восемнадцать лет, а ему, может быть, с чем-нибудь за двадцать. Поведения Тимоша был самого непостыдного. За что он прибыл по суду на поселение - об этом по нашему положению, щадя человека, не расспрашивают, но слышно было, что его дядя обидел. Опекуном был в его сиротство да и растратил, или взял, почти все его наследство. А Тимофей; Осипов за то время был по молодым годам нетерпеливый, вышла у них с дядей ссора, и ударил он дядю оружием. По милосердию создателя, грех сего безумия не до конца совершился - Тимофей только ранил дядю в руку насквозь. По молодости Тимофея большего наказания ему не было, как из первогильдейных купцов сослан он к нам на поселение. Именье Тимошино хотя девять частей было разграблено, но, однако, и с десятою частью еще жить было можно. Он у нас построил дом и стал жить, но в душе у него обида кипела, и долго он от всех сторонился. Сидел всегда дома, и батрак да батрачка только его и видели, а дома он все книги читал, и самые божественные. Наконец мы с ним познакомились, именно из-за книг, и я начал к нему ходить, а он меня принимал с охотою. Пришли мы друг другу по сердцу. * * * Родители мои попервоначалу не очень меня к нему пускали. Он им мудрен казался. Говорили: " Неизвестно, какой он такой и зачем ото всех прячется. Как бы чему худому не научил". Но я, быв родительской воле покорен, правду им говорил, отцу и матери, что ничего худого от Тимофея не слышу, а занимаемся тем, что вместе книжки читаем и о вере говорим, как по святой воле Божией жить надо, чтобы образ создателя в себе не уронить и не обесславить. Меня стали пускать к Тимофею сидеть сколько угодно, и отец мой сам к нему сходил, а потом и Тимофей Осипов к нам пришел. Увидали мои старики, что он человек хороший, и полюбили его, и очень стали жалеть, что он часто сумрачный. Воспомнит свою обиду, или особенно если ему хоть одно слово про дядю его сказать, - весь побледнеет и после ходит смутный и руки опустит. Тогда и читать не хочет, да и в глазах вместо всегдашней ласки - гнев горит. Честности он был примерной и умница, а к делам за тоскою своею не брался. Но скуке его Господь скоро помог: пришла ему по сердцу моя сестра, он на ней женился и перестал скучать, а начал жить да поживать и добра наживать, и в десять лет стал у всех в виду как самый капитальный человек. Дом вывел, как хоромы хорошие; всем полно, всего вдоволь и от всех в уважении, и жена добрая, а дети здоровые. Чего еще надо? Кажется, все прошлое горе позабыть можно, но он, однако, все-таки помнил свою обиду, и один раз, когда мы с ним вдвоем в тележке ехали и говорили во всяком благодушии, я его спросил: - Как, брат Тимоша, всем ли ты теперь доволен? - В каком, - спрашивает, - это смысле? - Имеешь ли все то, чего в своем месте лишился? А он сейчас весь побледнел и ни слова не ответил, только молча лошадью правил. Тогда я извинился. - Ты, - говорю, - брат, меня прости, что я так спросил... Я думал, что лихое давно... минуло и позабылось. - Нужды нет, - отвечает, - что оно давно... минуло - оно минуло, да все-таки помнится... Мне его жаль стало, только не с той стороны, что он когда-нибудь больше имел, а что он в таком омрачении: Святое Писание знает и хорошо говорить о вере умеет, а к обиде такую прочную память хранит. Значит, его святое слово не пользует. Я и задумался, так как во всем его умнее себя почитал и от него думал добрым рассуждением пользоваться, а он зло помнит... Он это заметил и говорит: - Что ты теперь думаешь? - А так, - говорю, - думаю что попало. - Нет: ты это обо мне думаешь. - И о тебе думаю. - Что же ты обо мне, как понимаешь? - Ты, мол, не сердись, я вот что про тебя подумал. Писание ты знаешь, а сердце твое гневно и Богу не покоряется. Есть ли тебе через это какая польза в Писании? Тимофей не осерчал, но только грустно омрачился и лице и отвечает: -Ты святое слово проводить не сведущ. - Это, - говорю, - твоя правда, я не сведущ. - Не сведущ, - говорит, - ты и в том, какие на свете обиды есть. Я и в этом на его сдание* согласился, а он стал говорить, что есть таковые оскорбления, коих стерпеть нельзя, - и рассказал мне, что он не за деньги на дядю своего столь гневен, а за другое, чего забыть нельзя. (* Сдание - ответ, возражение.) - Век бы про это молчать хотел, но ныне тебе, - говорит, - как другу моему откроюсь. Я говорю: - Если это тебе может стать на пользу - откройся. И он открыл мне, что дядя смертно огорчил его отца, свел горем в могилу его мать, оклеветал его самого и при старости своих лет улестил и угрозами понудил одних людей выдать за него, за старика, молодую девушку, которую Тимоша с детства любил и всегда себе в жену взять располагал. - Разве, - говорит, - все это можно простить? Я его в жизнь не прощу. - Ну да, - отвечаю, - обида твоя велика, это правда, а что Святое Писание тебя не пользует, и то не ложь. А он мне опять напоминает, что я слабже его в Писании, и начинает доводить, как в Ветхом Завете святые мужи сами беззаконников не щадили* и даже своими руками заклали. Хотел он, бедняк, этим совесть свою передо мной оправдать. (* См.: Евангелие. Деяния Святых апостолов, 2: 23.) А я по простоте своей ответил ему просто. - Тимоша, - говорю, - ты умник, ты начитан и все знаешь, и я против тебя по Писанию отвечать не могу. Я что и читал, откроюсь тебе, не все разумею, поелику я человек грешный и ум имею тесный. Однако скажу тебе: в Ветхом Завете все ветхое и как-то рябит в уме двойственно, а в Новом - яснее стоит. Там надо всем блистает. " Возлюби, да прости" *, и это всего дороже, как злат ключ, который всякий замок открывает. А в чем же прощать, неужели в некоей малой провинности, а не в самой большой вине? (* См.: Евангелие от Матфея, 5: 44.) Он молчит. Тогда я положил в уме: " Господи! Не угодно ли воле Твоей через меня сказать слово душе брата моего? " И говорю, как Христа били, обижали, заплевали и так учредили, что одному Ему нигде места не было, а Он всех простил. - Последуй, - говорю, - лучше сему, а не отомстительному обычаю. А он пошел приводить большие толкования, как кто писал, что иное простить яко бы все равно что зло приумножить. Я на это упровергать не мог, но сказал только: - Я-то опасаюсь, что " многие книги безумным тя творят" *. Ты, - говорю, - ополчись на себя. Пока ты зло помнишь - зло живо, - а пусть оно умрет, тогда и душа твоя в покос жить станет. (* Цитата из Библии в древнерусском переводе (Екклезиаст, 12: 12).) Тимофей выслушал меня и сильно сжал мне руку, но обширно говорить не стал, а сказал кратко: - Не могу, оставь - мне тяжело. Я оставил. Знал, что у него болит, и молчал, а время шло, и убыло еще шесть лет, и во все это время я за ним наблюдал и видел, что все он страдает и что если пустить его на всю свободу да если он достигнет где-нибудь своего дядю, - забудет он все Писание и поработает сатане мстительному. Но в сердце своем я был покоен, потому что виделся мне тут перст божий. Стал уже он помалу показываться, ну так, верно, и всю руку увидим. Спасет Господь моего друга от греха гнева. Но произошло это весьма удивительно. * * * Теперь Тимофей был у нас в ссылке шестнадцатый год, и прошло уже пятнадцать лет, как он женат. Было ему, стало быть, лет тридцать семь или восемь, и имел он трех детей и жил прекрасно. Любил он особенно цветы розаны и имел их у себя много и на окнах, и в палисаднике. Все место перед домом было розанами покрыто, и через их запах был весь дом в благовонии. И была у Тимофея такая привычка, что, как близится солнце к закату, он непременно выходил в свой садик и сам охорашивал свои розаны и читал на скамеечке книгу. Больше, сколь мне известно, и то было, что он тут часто молился. Таким точно порядком пришел он раз сюда и взял с собою Евангелие. Пооглядел розаны, а потом присел, раскрыл книгу и стал читать. Читает, как Христос пришел в гости к фарисею* и Ему не подали даже воды, чтобы омыть ноги. И стало Тимофею нестерпимо обидно за Господа и жаль Его. Так жаль, что он заплакал о том, как этот богатый хозяин обошелся со святым гостем. Вот тут в эту самую минуту и случилося чуду начало, о котором Тимоша мне так говорил: - Гляжу, - говорит, - вокруг себя и думаю: какое у меня всего изобилие и довольство, а Господь мой ходил в такой ценности и унижении... И наполнились все глаза мои слезами и никак их сморгнуть не могу; и все вокруг меня стало розовое, даже самые мои слезы. Так, вроде забытья или обморока, и воскликнул я: " Господи! Если б ты ко мне пришел - я бы тебе и себя самого отдал". (* См.: Евангелие от Луки, 7: 36, 44.) А ему вдруг в ответ откуда-то, как в ветерке в розовом, дохнуло: - Приду! Тимофей с трепетом прибежал ко мне и спрашивает: - Как ты об этом понимаешь: неужели Господь ко мне может в гости прийти? Я отвечаю: - Это, брат, сверх моего понимания. Как об этом, можно ли что усмотреть в Писании? А Тимофей говорит: В Писании есть: " Все тот же Христос ныне и вовеки" *, - я не смею не верить. (* Евангелие. Послание к евреям Святого апостола Павла.) - Что же, - говорю, - и верь. - Я велю что день на столе ему прибор ставить. Я плечами пожал и отвечаю: - Ты меня не спрашивай, смотри сам лучшее, что к его воле быть может угодное, а впрочем, я и в приборе ему обиды не считаю, но только не гордо ли это? - Сказано, - говорит, - " сей грешники приемлет и с мытарями ест" *. (* См.: Евангелие от Матфея, 9: 11, от Марка, 2: 16, от Луки, 5: 30.) - А и то, - отвечаю, - сказано: " Господи! Я не достоин, чтобы ты взошел в дом мой" *. Мне и это нравится. (* Евангелие от Матфея, 8: 8.) Тимофей говорит: - Ты не знаешь. - Хорошо, будь по-твоему. * * * Тимофей велел жене с другого же дня ставить за столом лишнее место. Как садятся они за стол пять человек - он, да жена, да трое ребятишек, - всегда у них шестое место и конце стола почетное, и перед ним большое кресло. Жена любопытствовала: что это, к чему и для кого? Но Тимофей ей не все открывал. Жене и другим он говорил только, что так надо по его душевному обещанию " для первого гостя", а настоящего, кроме его да меня, никто не знал. Ждал Тимофей Спасителя на другой день после слова и розовом садике, ждал в третий день, потом в первое воскресенье - но ожидания эти были без исполнения. Долгодневны и еще были его ожидания: на всякий праздник Тимофей все ждал Христа в гости и истомился тревогою, но не ослабевал в уповании, что Господь свое обещание сдержит - придет. Открыл мне Тимофей так, что " всякий день, говорит, я молю: " Ей, гряди, Господи! " - и ожидаю, но не слышу желанного ответа: " Ей, гряду скоро! " " * (* Евангелие. Откровение Святого Иоанна Богослова, 22: 20.) Разум мой недоумевал, что отвечать Тимофею, и часто я думал, что друг мой загордел и теперь за то путается в напрасном обольщении. Однако Божие смотрение о том было иначе. * * * Наступило Христово Рождество. Стояла лютая зима. Тимофей приходит ко мне на сочельник и говорит: - Брат любезный, завтра я дождусь Господа. Я к этим речам давно был безответен, и тут только спросил: - Какое же ты имеешь в этом уверение? - Ныне, - отвечает, - только я помолил: " Ей, гряди, Господи! " - как вся душа во мне всколыхнулася и в ней словно трубой вострубило: " Ей, гряду скоро! " Завтра его святое Рождество - и не в сей ли день он пожалует? Приди ко мне со всеми родными, а то душа моя страхом трепещет. Я говорю: - Тимоша! Знаешь ты, что я ни о чем этом судить не умею и Господа видеть не ожидаю, потому что я муж грешник, но ты нам свой человек - мы к тебе придем. А ты если уповательно ждешь столь великого гостя, зови не своих друзей, а сделай ему угодное товарищество. - Понимаю, - отвечает, - и сейчас пошлю услужающих у меня и сына моего обойти села и звать всех ссыльных - кто в нужде и в бедствии. Явит Господь дивную милость - пожалует, так встретит все по заповеди. Мне и это слово его тоже не нравилось. - Тимофей, - говорю, - кто может учредить все по заповеди? Одно не разумеешь, другое забудешь, а третье исполнить не можешь. Однако если все это столь сильно " трубит" в душе твоей, то да будет так, как тебе открывается. Если Господь придет, он все, чего недостанет, пополнит, и если ты кого ему надо забудешь, он недостающего и сам приведет. Пришли мы в Рождество к Тимофею всей семьей, попозже, как ходят на званый стол. Так он звал, чтобы всех дождаться. Застали большие хоромы его полны людей всякого нашенского, сибирского, засыльного роду. Мужчины и женщины и детское поколение, всякого звания и из разных мест - и российские, и поляки, и чухонской веры. Тимофей собрал всех бедных поселенцев, которые еще с прибытия не оправились на своем хозяйстве. Столы большие, крыты скатертями и всем, чем надобно. Батрачки бегают, квасы и чаши с пирогами расставляют. А на дворе уже смеркалося, да и ждать больше было некого: все послы домой возвратилися и гостям неоткуда больше быть, потому что на дворе поднялась мятель и вьюга, как светопреставление. Одного только гостя нет и нет - который всех дороже. Надо было уже и огни зажигать да и за стол садиться, потому что совсем темно понадвинуло, и все мы ждем в сумраке при одном малом свете от лампад перед иконами. Тимофей ходил и сидел, и был, видно, в тяжкой тревоге. Все упование его поколебалось: теперь уже видное дело, что не бывать " великому гостю". Прошла еще минута, и Тимофей вздохнул, взглянул на меня с унылостью и говорит: - Ну, брат милый, вижу я, что либо угодно Господу оставить меня в посмеянии, либо прав ты: не умел я собрать всех, кого надо, чтоб его встретить. Будь о всем воля Божия: помолимся и сядем за стол. Я отвечаю: - Читай молитву. Он стал перед иконою и вслух зачитал: " Отче наш, иже еси на небеси", а потом: " Христос рождается, славите, Христос с небес, срящите*, Христос на земли..." (* Срящите - встречайте.) И только он это слово вымолвил, как внезапно что-то так страшно ударило со двора в стену, что даже все зашаталось, а потом сразу же прошумел шум по широким сеням, и вдруг двери в горницу сами вскрылися настежь. * * * Все люди, сколько тут было, в неописанном страхе шарахнулись в один угол, а многие упали, и только кои всех смелее на двери смотрели. А в двери на пороге стоял старый-престарый старик, весь в худом рубище, дрожит и, чтобы не упасть, обеими руками за притолки держится; а из-за него из сеней, где темно было, - неописанный розовый свет светит, и через плечо старика вперед в хоромину выходит белая, как из снега, рука, и в ней длинная глиняная плошка с огнем - такая, как на беседе Никодима пишется... Ветер с вьюгой с надворья рвет, а огня не колышет... И светит этот огонь старику в лицо и на руку, а на руке в глаза бросается заросший старый шрам, весь побелел от стужи. Тимофей как увидал это, вскричал: - Господи! Вижду и приму его во имя твое, а ты сам не входи ко мне: я человек злой и грешный. - Да с этим и поклонился лицом до земли. А с ним и я упал на землю от радости, что его настоящей христианской покорностью тронуло; и воскликнул всем вслух: - Вонмем*: Христос среди нас! (* Вонмем - слушайте (буквально: восслушаем).) А все отвечали: - Аминь, - то есть истинно. * * * Тут внесли огонь; я и Тимофей восклонились от полу, а белой руки уже не видать - только один старик остался. Тимофей встал, взял его за обе руки и посадил на первое место. А кто он был, этот старик, может быть, вы и сами догадаетесь: это был враг Тимофея - дядя, который всего его разорил. В кратких словах он сказал, что все у него прошло прахом: и семьи, и богатства он лишился, и ходил давно, чтобы отыскать племянника и просить у него прощения. И жаждал он этого, и боялся Тимофеева гнева, а в эту мятель сбился с пути и, замерзая, чаял смерти единой. - Но вдруг, - говорит, - кто-то неведомый осиял меня и сказал: " Иди, согрейся на моем месте и поешь из моей чаши", взял меня за обе руки, и я стал здесь, сам не знаю отколе. А Тимофей при всех отвечал: - Я, дядя, твоего провожатого ведаю: это Господь, который сказал: " Аще алчет враг твой - ухлеби его, аще жаждет - напой его" *. Сядь у меня на первом месте - ешь и пей во славу его, и будь в дому моем во всей воле до конца жизни. (* Евангелие. Послание к римлянам Святого апостола Павла, 12: 20.) С той поры старик так и остался у Тимофея и, умирая, благословил его, а Тимофей стал навсегда мирен в сердце своем. * * * Так научен был мужик устроить в сердце своем ясли для рожденного на земле Христа. И всякое сердце может быть такими яслями, если оно исполнило заповедь: " Любите врагов ваших, благотворите обидевшим вас" *. Христос придет в это сердце, как в убранную горницу, и сотворит себе там обитель. (* Из заповедей Христа, обращенных к апостолам и народу Иудеи (Евангелие от Матфея, 5: 44, и от Луки, 6: 27).) Ей, гряди, Господи; ей, гряди скоро! 1881 |
|
|