Я решил, что он просто недооценивает себя и забыл об этом.

На следующий день я вспомнил, о чём мы говорили, когда я попал в течение. Я попытался объяснить Джастину об ощущениях тайны и неловкости, появившихся, когда я пытался вспомнить слишком далекое прошлое. Мы рано закончили занятия, и я пил молоко и жевал сыр, фрукты и хлеб местной выпечки, потому что Джастин сказал, что для меня это будет лучше, чем слопать фунт какого-нибудь печенья. Я отрезал большущий кусок сыра и положил его на ломоть хлеба.
Он хмыкнул.
- Ну, я не детектив, не психиатр и не уверен, что самостоятельное исследование, за исключением случаев, когда это необходимо и когда ты знаешь, зачем это делаешь - вряд ли сможет ухудшить или улучшить ситуацию. Есть некоторые вещи, которые просто нужно принять.

Я откусил большой кусок.
- Я думал, познание себя - довольно большое дело, - сказал я жуя. Вышло не слишком членораздельно.

- Попробуем еще раз после того, как проглотишь, и перед тем, как укусишь.

Я проглотил.
- Учитель в моей школе сказал, что манеры элитарного устройства для сохранения статуса дают пролетариату ощущение неполноценности.

- Я думаю, что стоит рискнуть. Не говори с набитым ртом.

Я вспомнил Бесподобного Перси и влажное тесто пончика на его зубах.
- Окей.

- Что ты сказал раньше?

- Я думаю, что познавать самого себя - большое дело.

- Самопознание - это одно, само увлечённость - другое. Ты все еще хочешь попасть в ВВС?

- Да, - сказал я, и понял, что не думал о полетах последние несколько недель. - Но я не думал об этом в последнее время. Почему спрашиваешь - тебе не нравится идея?

- Если это действительно то, чего ты хочешь, это прекрасно. Но если нет, то это просто бег фантазии.

- А как узнать, хочу я этого или нет?

- Вот, к примеру, космос - быть астронавтом - какая-то часть твоих амбиций?

Это было то, что я никогда никому не говорил, астронавты, в рамках военно-промышленного комплекса, не очень-то высоко ценились в моей школе.
- Ну... да.

- Тогда ты должен знать, насколько реальны твои амбиции, то есть когда ты проходишь математику, ты должен знать, для чего она потребуется. Это труд, а не грёзы.

- Мег сказала, что в математике я ещё с братьями Райт.

- Ты любишь свою сестру?

- Да, Мег отличная.

- А ещё она права насчёт твоей математики. Для того, чтобы туда попасть - тебе придётся подтянуться, Винсоки, серьёзно подтянуться. [" Подтянись, Винсоки" (Buckle Down, Winsocki) популярная песня 40-50х гг.]

- Это что, стихи?

- Старая песня. Задолго до твоей поры.

- Ты думаешь, я смогу сделать это - стать астронавтом? Они очень умные.

- Ты достаточно сообразительный. Все эти разговоры о твоей глупости только дымовая завеса. Это сочетание жалости к себе и желание отвертеться. Это позволяет тебе отлынивать от того, чем ты не хочешь заниматься.

- Большое спасибо.

Он улыбнулся -по-настоящему широченной улыбкой.
- Не за что.

Я не был сумасшедшим. Я действительно больше не думал, что смогу разозлиться на него так, как тогда в бухте в тот день, когда я разбушевался. За исключением Джоуи, у меня никогда не было друзей, и он стал моим другом, у меня по-настоящему никогда, кроменеясных воспоминаний, не было отца, и он стал моим отцом. Я никогда не знал взрослого, с которым я мог общаться или доверять ему, а с ним я общался все время, без разницы, разговаривал ли я с ним постоянно или нет. И я доверял ему. Это не означало, что он мог позволить мне уйти без знаний, и он не допускал оправданий, когда я делал что-то не правильно.
- Ты не можешь так плохо относиться к орфографии, - однажды сказал он с сарказмом. - И не стоит открывать рот, чтобы сказать мне, что правописание - это удел расистов. Вот список слов, которые, я хочу, чтобы ты выучил. Я устал видеть их с ошибками. Я проверю их с тобой завтра. И лучше им быть написанными правильно.

- Ты, должно быть, шутишь. Это половина английского словаря.

- Ты волен уйти.

- Или по твоему, или никак.

- Правильно.

Вот так я и учил слова.
Всё шло примерно таким образом.
Мы плавали почти каждый день. Когда было пасмурно, мы шли на прогулку, запасшись бутербродами, запивая их водой из ручьев. Тыльная часть полуострова была этакой дикой страной, слишком каменистой для фермерства, с иногда встречающимися остовами заброшенного дома или мельницы. Дальше, на побережье, ели, пихты и сосны спускались к кромке воды и идти под ними в тишине было всё равно, что плыть под водой.
- Тут жутковато, - сказал я однажды.

- Это потому, что ты не привык к тишине. Там почти всегда что-то шумит: радио, телевизор, проигрыватель, шум движения, голоса.

- Так вот почему ты живешь здесь в одиночестве?

- Частично. И пользуюсь им сейчас, считая, шум, в котором живёт большинство людей - невыносим.

- А почему ты переехал сюда жить?

Он заколебался.
- Я потерял работу, и у меня были обстоятельства, при которых маловероятно, что я получил бы её снова.

- Это из-за той аварии?

- Да.

Мне было интересно узнать насчёт аварии, но после того, как я ощутил себя предателем, рассказав Питу о ней, я не хотел расспрашивать дальше. Предполагаю, что мне, в некотором роде, хотелось показать Джастину, что, моя любознательность насчёт этого не имеет значения.

Он бросил отрывисто.
- Я после этого два года сидел в тюрьме.

Эти слова упали в большое озеро тишины среди деревьев. Я не удивился. Я никогда не знал кого-нибудь, кто побывал в тюрьме, хотя всегда ходило много разговоров о том, как там ужасно было, и как сейчас стало лучше. И вдруг, тюрьма оказалась не просто новостью из телевизора. Это было на самом деле то место, где Джастин Маклеод, мой друг, провел два года.

- Это было ужасно?

- В некотором смысле. Но мне повезло. Это была одна из лучших тюрем. И ещё я был уверен, что попаду туда. Я считал себя виновным и думал, что должен получить больший срок. Я о многом узнал там.

- О чём?

- О себе и о других. Кроме того, я начал там писать книги. Когда я вышел, я знал, что не смогу вернуться к тому, чем занимался, и мне хотелось быть одному.

Я вспомнил его имя и слова о школе Святого Матфея на титульном листе антологии поэзии.
- Ты был учителем в школе Святого Матфея?

- Да.

Больше говорить было не о чем. Но мне хотелось, чтобы он знал, что эта история никак не повлияет на моё отношение к нёму.

- Это не имеет значения, ты знаешь. Я имею в виду... Ты понимаешь, о чём я.

Он посмотрел на меня и улыбнулся.
- Да, я знаю. Спасибо.

Таким образом, этот разговор облегчил учёбу. Он знал, как там учат, и что меня ожидает на экзамене.

- Барри сказал, что Матфей стал лучше, чем был раньше. Что он миновал плохую пору, а Эванс, новый парень, хорош.

- Это так.

Я по-настоящему наслаждался уроками, даже математикой и латынью. Я наслаждался всем. Однажды я сказал:
- Мы навсегда останемся друзьями, да?

Я стоял на камне на вершине холма, самой высокой точке в округе. Джастин стоял чуть ниже. Он сказал:
- До тех пор, пока ты будешь желать этого.

- Значит, навсегда.

Он улыбнулся.
- Ладно.

Я почувствовал беспокойство.
- Я не передумаю.
И, поскольку он ничего не ответил:
- Почему я должен передумать?

- На сегодня хватит. Но ты не можешь заглянуть в завтра и сохранить сегодня навсегда.

- О чём ты?

- Не важно. Думаю, что будет дождь. Пошли.