Мир крестьянского дома и русской природы

Поэтический мир Рубцова одновременно и узнаваем, и многообразен в своих проявлениях. Если попытаться дать ему общую характеристику, то это, прежде всего, мир крестьянского дома и русской природы. Здесь много серой воды и серого неба, немного «пологой родимой земли» и «огней вдоль по берегу», «в печи березовый огонь», книги и гармонь. Замкнутое пространство дома способствует размышлениям лирического героя о своей индивидуальной судьбе, а безграничное пространство природы почти всегда выводит к ощущению хранимой в нем истории и судьбы народа. В дальнем поселке, где с упоением внимает поэт сказанию старинных сосен, ему слышен «глас веков» («Сосен шум»). Живейшее волнение будит и болото, «на сотни верст усыпанное клюквой, овеянное сказками и былью прошедших здесь крестьянских поколений» («Осенние этюды»). Много раз передуманное волнует поэта и старуху, его собеседницу, в стихотворении «Русский огонек». Надежда на будущее и память о былом живут в едином чувстве. Мил Николаю Рубцову образ бескрайнего российского простора с пустынностью наших лесов, болот и полей. Романтической таинственностью полон этот образ, в котором грезится что-то сказочное, призрачное. Впечатление создается не пластически, а намеком, музыкой, настроением.

Чудный месяц горит над рекою,

Над местами отроческих лет.

И на родине, полной покоя,

Широко разгорается свет…

Этот месяц горит не случайно

На дремотной своей высоте,

Есть какая-то жгучая тайна

В этой русской ночной красоте!

Словно слышится пение хора,

Словно скачут на тройках гонцы,

И в глуши задремавшего бора

Все звенят и звенят бубенцы…

(«Тайна»).

Поэт идет обычно от немногих реальных примет пейзажа: ветер, замерзшая вода, пустой сенной сарай под елкой на высоком берегу. Не только ширь, но и глубина картины схвачена и открыт простор воображению («Ночь на перевозе»):

Мне мерещится в темных волнах

Затонувший какой-то флот.

И один во всем околотке

Выйдет бакенщик- великан

И во мгле промелькнет на лодке,

Как последний из могикан…

Вот стихотворение «Ночь на Родине». В нем зрительный и музыкальный ряды сливаются воедино с рядом душевных движений, в целом образуя богатую лирическую тему – тему единства с Родиной.

Высокий дуб. Глубокая вода.

Спокойные кругом ложатся тени…

Общий набросок картины уже есть – без уточнений, без лирической окраски, и рождается мелодия – тихая, ровная, задумчивая. «И тихо так…»– поэт развивает мотив тишины, в котором чуть-чуть пробивается струйка светлой радости, идущей от миротворящего настроения пейзажа. А пейзаж постепенно детализируется: где-то в легком тумане прорисовались крыши деревенских изб, которые, кажется, никогда «не слыхивали грома», и глубокое ночное небо раздвинулось, поле зрения тоже: «не встрепенется ветер у пруда, и на дворе не зашуршит солома…» Картина завершена, но в ней еще мало жизни. И вот он, последний штрих, звуковой: «И редок сонный коростеля крик». На этом фоне определеннее ощущается душевное состояние поэта, в которое прорывается тревожная нотка: «Вернулся я – былое не вернется». Как ни грустно, но ведь это естественно. И все-таки трудно поэту примириться с необратимостью времени.

Силу человеку дает привязанность к родному краю, сознание своего места на земле. Поэтому, как самая важная заповедь, звучат простые и мудрые слова старика-пастуха в «Жар-птице» – ответ на вопрос поэта:

- Так что же нам делать? Узнать интересно…

- А ты, говорит, полюби и жалей

И помни хотя бы родную окрестность,

Вот этот десяток холмов и полей…

Природа у Рубцова часто открывается в остром борении стихий («Гроза», «После грозы», «Седьмые сутки дождь не умолкает…») Она живет, и в движение ее вовлечен человек. Причем, у Рубцова мы нигде не найдем их противопоставления, человек для него – часть природы, слит с ней неразрывно. И сам поэт – плоть от плоти этого мира. Стихи Николая Рубцова всегда безыскусны в своей простоте. Их настроение и интонация – естественны, как дыхание, потому что талант природен. Правомерно рождаются строки Рубцова, в своей глубине родственные тютчевским:

…утром солнышко взойдет, –

Кто может средство отыскать,

Чтоб задержать его восход,

Остановить его закат?..

Вот так поэзия, – она

Звенит – ее не остановишь!

А замолчит – напрасно стонешь!

Она незрима и вольна…

Прославит нас или унизит,

Но все равно возьмет свое,

И не она от нас зависит,

А мы зависим от нее.