Часть четвёртая

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Часть четвёртая

Глава тридцать третья, в которой станет известно куда ехал ковер, по которому шла Анечка-Невеличка

КОВЁР, ПО КОТОРОМУ ШЛА Анечка, ехал-ехал, пока не приехал к воротам, на которых большими буквами было что-то написано. Буквы были очень большие, просто огромные, и поэтому Анечка без труда прочла надпись, а прочитав, поняла, что приехала не к туче, не к взбитой перине, не к платью с воланом, не к замку в облаках и не к Соломенной Шляпе. Приехала она к островерхому балагану, а на воротах большими, просто огромными буквами было написано:

Стоило ковру, по которому шла Анечка, остановиться, как послышался громкий хлопок, словно бы кто-то выстрелил по воробьям.

Но никто по воробьям не стрелял. Это хлопнули кнутом, как хлопает пастух, когда гонит стадо на выгон. Однако пастуха у ворот не было, и стадо на выгон никто не гнал. Кнутом хлопнул обутый в высокие сапоги низенький человек с большущими закрученными усами и прилизанными завитыми волосами.

Анечка-Невеличка не могла взять в толк, зачем низенький хлопает кнутом. Он ведь не гнал стадо на выгон, зачем же тогда хлопать? А уж и хлопал он! Да ещё так пристально глядел на Анечку, что она даже испугалась.

Человек этот глядел на неё не только пристально, как глядят друг на друга люди, когда не могут узнать один другого, он глядел ещё как-то по-особому, словно бы не мог наглядеться, вот почему Анечка-Невеличка даже испугалась.

Продолжая пристально глядеть, низенький перестал хлопать кнутом и спросил:

Как ж«у неё могло такое сорваться, если никакая она не барышня Анна, а всего-навсего Анечка-Невеличка? Не оттого ли, что низенький человек с закрученными усами и прилизанными завитыми волосами так пристально глядел на неё?

Как могло у неё такое сорваться, если она не была лилипуткой? Ведь она даже не была из племени Лилипу-таников! Не потому ли Анечка сказала «да», что низенький человек с закрученными усами и прилизанными завитыми волосами так пристально глядел на неё?

— Вам ведь исполнилось шестнадцать лет? — спросил он, продолжая пристально глядеть.

— Да! — ответила Анечка опять, наверно, потому что на неё так пристально глядели.

Анечка просто не знала, что о себе и думать. Она отвечала всё время «да», хотелось ей этого или не хотелось. Неужели получалось так потому, что низенький человек пристально глядел на неё?

— Что ж, будете работать у меня наездницей. Согласны? — сказал он.

— Да! — ответила Анечка, и сердце у неё сильно застучало, так она испугалась, так была
удивлена и так пристально глядел на неё этот странный человек.

— Я господин Антонио, директор цирка. Угодно ли вам называть меня «господин
Антонио»?

— Я же буду называть вас «барышня Анна». Вас это устраивает?
-Да!

— В таком случае, барышня Анна, позвольте мне подать вам руку, — сказал господин
Антонио и сжал Анеч-кину руку, но как-то легко, не отводя при этом своего пристального
взгляда.

— Последуете ли вы за мной, барышня Анна, к соседним воротам?

— Да! — сказала Анечка, и ей почему-то стало тоскливо.

— Пожалуйте! — и господин Антонио пропустил Анечку вперёд.

Они направились к воротам, в которые упиралась ДОРОГА «НЕТ». А когда подошли к ним, у Анечки от изумления ёкнуло сердце. Возле ворот стоял и хмуро глядел на неё Соломенный Губерт. Отчего он хмурился? Отчего же он хмурился, если Анечка улыбалась и даже помахала ему рукой?

Господин Антонио хлопнул кнутом и спросил Соломенного Губерта:

— Нет! — резко ответил Соломенный Губерт и пуще нахмурился.

— Вы, смею надеяться, умеете ходить по канату?
-Нет!

— Нет! — сказал Соломенный Губерт и страшно нахмурился, глянув на Анечку.

— Не хотелось бы вам водить лошадь под уздцы?

— Нет! Нет! Нет! — выкрикнул Соломенный Губерт, и глаза его даже сверкнули.

— Увы, барышня Анна, я не могу пропустить этого человека в ворота.

Анечка-Невеличка грустно глядела в землю. Её очень огорчало, что Соломенный Губерт стал такой странный, что он так хмурится и что господин Антонио не может пропустить его в ворота.

— Следует ли, по-вашему, пропустить его? — спросил вдруг господин Антонио Анечку-
Невеличку.

Анечка подняла было глаза, но тут же опустила их под взглядом господина Антонио.

— Да! — сказала она. — Пропустите, пожалуйста!

— Проходите! — сказал господин Антонио Соломенному Губерту.

— Нет! — ответил Соломенный Губерт. — Нет! Нет! Нет!

— А вот пойдёте! Увидите, что пойдёте! — И господин Антонио схватил Соломенного
Губерта за руку, пытаясь втащить его, но Соломенный Губерт стал упираться и так
здорово упирался, что господин Антонио даже не мог сдвинуть его с места. Директор
цирка пыхтел, сопел и, наконец, сказал, тяжело дыша:

— Я полагаю, что из вас получился бы дипломированный борец.

— Вы думаете, он согласится войти? — спросил господин Антонио Анечку-Невеличку.

— Да! — сказала Анечка и подошла к воротам. Когда она подошла, Соломенный Губерт
нахмурился пуще, но Анечка-Невеличка на этот раз не опустила глаза, а протянула руку
и сказала:

— Прошу вас, подайте мне руку, иначе я буду вынуждена на всё отвечать «да» и
поступать, как пожелают некоторые.

Соломенный Губерт сразу понял, кого она имеет в виду. Он подал Анечке руку, и когда Анечка попросила его следовать за ней, сперва сказал «нет», потом «да», потом «нет», потом опять «да» и пошёл.

— Вы устали? — спросил господин Антонио Анечку. Анечка сперва сказала «да», потом
«нет», а потом ещё раз «нет». Она обрадовалась, что стала говорить не только «да», а
Соломенный Губерт обрадовался, что уже не должен говорить только «нет». Случилось
так потому, что руки их, соприкоснувшись, соединили ДОРОГУ «ДА» с ДОРОГОЙ «НЕТ»,
и получилось как раз то, что нужно. Господин Антонио, Анечка-Невеличка и Соломенный
Губерт направились сперва к воротам, которыми кончалась ДОРОГА БЕЛЫХ. Как же они
удивились, увидев там вместо маленьких чёрных Негритят маленьких белых Негритят:
белого Самого Старшего Брата, белых Младших Братьев и белого Самого Младшего
Брата.

— Следуйте за нами! — сказал господин Антонио белым Негритятам, и белые Негритята
последовали за ними.

Каково же было удивление всех белых Негритят, Соломенного Губерта и Анечки-Невелички, когда они увидели у ворот, где кончалась ДОРОГА ЧЁРНЫХ, вместо пегого Кролика и гнедого Верблюда чёрного Кролика и чёрного Верблюда!

— Следуйте за нами! — сказал господин Антонио чёрному Кролику и чёрному Верблюду.
Чёрный Кролик и чёрный Верблюд последовали за ними.

— Теперь все по своим местам! Где было чьё место?
Где же было чьё место?

МЕСТА МАЛЕНЬКИХ БЕЛЫХ Негритят оказались на скамейках в том самом балагане, который издали был похож на тучу и на многое другое. Маленькие белые Негритята заняли все места, так что свободным осталось одно-единственное в середине первого ряда, на которое и уселся Соломенный Губерт.

Так как ни одного свободного места больше не осталось, утомлённый дорогой Корабль Пустыни удобно улегся снаружи балагана.

Но куда же делись чёрный Кролик и Анечка-Невеличка? Вопрос этот очень беспокоил Соломенного Губерта, и он спросил Самого Старшего Брата:

Самый Старший Брат, сидевший слева от Соломенного Губерта, спросил Самого Младшего Брата, сидевшего справа от Соломенного Губерта, не знает ли тот, куда делся чёрный Кролик.

— Он на своём месте, — сказал Самый Младший Брат.

— Это знает только он сам, — ответил Самый Младший Брат и добавил: — Знали,
например, вы, где моё место?

— А я послюнил палец и шёл до тех пор, пока не почувствовал, что нахожусь на своём
месте.

— По безветрию! Когда я послюнил палец, подул Ветер, а когда я дошёл до середины
первого ряда, Ветер затих. Вот я и понял, что нахожусь на своём месте.

Самый Младший Брат сразу же послюнил палец, желая проверить, подует ли Ветер.

— Подул! — сказал он. — Выходит, я не на своём месте!

— Ну-ка, Младшие Братья, — сказал Соломенный Губерт, — теперь вы послюните пальцы
и проверьте, подует ли Ветер!

Младшие Братья послюнили пальцы и секунду спустя сказали:

— Выходит, Младшие Братья на своём месте, — сказал Соломенный Губерт и добавил: —
Самый Старший Брат должен пересесть на место Самого Младшего, а Самый Младший на
место Самого Старшего.

Самый Младший и Самый Старший поменялись местами, послюнили пальцы, и Ветер не подул.

— Вот теперь и вы на своих местах, — сказал Соломенный Губерт.

Все обрадовались, что находятся на своих местах, и только Соломенного Губерта беспокоило, что Анечка-Невеличка не послюнила палец и не проверила, дует ли Ветер. Вдруг да она вообще на месте Кролика, а Кролик на её месте?

Это спросил господин Антонио, стоявший посреди большого круга.

— Представление начинается! — объявил господин Антонио. — Следите за каждым моим
движением! Как видите, в руках у меня ничего нет! Проверим! Что у меня в руках?

— Рад, что вы это подтвердили! А сейчас я свистну! Я свистнул, слыхали? И что
появилось у меня в руке?

— Чёрная палочка! — крикнул Соломенный Губерт.

— Правильно! Чёрная палочка. А теперь... внимание! Я трижды стукну палочкой в пол, и
кое-что появится. Следите внимательно!.. Что появилось?

— Верно! Появился столик! А теперь прошу полнейшей тишины, сейчас произойдет
небывалое!

Господин Антонио сел, скрестил руки на груди, пристально поглядел на столик и проговорил:

И сразу же все маленькие белые Негритята вместе с Соломенным Губертом вскрикнули от боли.

— Что? Зубы заболели? — спросил господин Антонио.

— Ужасно заболели! — крикнули и Негритята, и Соломенный Губерт.

— Пусть каждый откроет рот, я вырву каждому больной зуб!

— сказал господин Антонио, сидя со скрещенными руками.

Какой ужас! Все открыли рты и стали ждать. Господин Антонио, сидя со скрещенными руками, пристально на всех

Колдую трижды, колдую дважды И зуба вы лишитесь каждый!

И сразу все — и Соломенный Губерт, и маленькие белые Негритята крикнули, что лишились зуба.

— Бросьте-ка мне эти самые зубы! — сказал господин
Антонио.

Каждый бросил ему свой зуб, но, ко всеобщему удивлению, зубы стали на лету превращаться в белых бабочек и улетели.

Едва они улетели, господин Антонио хлопнул в ладоши и сказал:

Старый, скройся за версту! Новый, вырасти во рту!

— Ой, у меня зуб вырос! — крикнул Самый Младший Брат.

— Ну как, жалоб нету? — спросил господин Антонио и, поскольку жалоб не было, начал
приговаривать:

Если нету жалоб, То не помешало б, Чтоб на этот столик Вспрыгнул чёрный Кролик!

Он трижды стукнул палочкой по столу, и на столе появился чёрный Кролик.

— А сейчас смотрите внимательно!.. Что я делаю?

— Берёте Кролика за лапки! — крикнул Соломенный Губерт.

— Растягиваете! Ой, осторожно, лапки оторвёте! — крикнул Соломенный Губерт.

— Никаких опасений! — сказал господин Антонио, вращая чёрного Кролика так быстро,
что у Соломенного Губерта в глазах замелькало.

— Не желаете ли взглянуть поближе? — предложил господин Антонио и бросил Кролика
Соломенному Губерту.

Как же испугался Соломенный Губерт, поймав на лету чёрного Кролика! Ведь это оказался не Кролик! Это оказался чёрный носовой платок! Поражённый Соломенный Губерт помахал платком и крикнул:

— Чёрный Кролик превратился в носовой платок! Все поразились и пожалели чёрного
Кролика. Вот бедняга! Могло ли с ним произойти такое в Зоологическом Саду или на
Острове? Нет, конечно нет!

Пока все жалели попавшего в столь неприятную переделку Кролика, господин Антонио взял чёрный носовой платок, запихнул в карман, а потом сказал:

— Я просто упарился! Придётся утереть лоб, уж очень я упарился! — и полез за чёрным
носовым платком. Но едва он вытащил платок, тот прыгнул на столик и внезапно
превратился в чёрного Кролика.

Все обрадовались, что чёрный Кролик снова есть на свете, однако господин Антонио объявил, что ещё раз превратит Кролика в чёрный носовой платок, а платок опять в

Кролика, и превратил ещё раз чёрного Кролика в носовой платок. И хотя Кролик опять стал носовым платком, всё равно все радовались — ведь платок снова превратится в чёрного Кролика!

От радости Негритята дружно зааплодировали, а господин Антонио встал, взялся за собственные усы и растянул их. Усы оказались длинные-предлинные; один стал торчать вправо, точно рог, а другой — влево, точно рог. Затем господин Антонио поклонился так низко, что усы коснулись пола. Поклонившись, он выпрямился, а усы красиво закрутил, так что они уже не торчали вправо и влево, точно рога, а были красиво закручены.

Всякий раз, кланяясь, господин Антонио растягивал усы и всякий раз, выпрямляясь, красиво их закручивал. В последний раз выпрямившись и красиво закрутив усы, он сказал, что сейчас будет антракт и что не следует уходить со своих мест, потому что антракт короткий.

После этого он ещё раз поклонился, однако за усы на этот раз себя не потянул. Он поклонился немножко и, спустившись по какой-то лесенке, ушёл прочь из большого круга.

Глава тридцать пятая, в которой выясняется, что происходит

АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА ТОЖЕ БЫЛА на своём месте и ждала. Где она была? Где же она была?

Была она в красивом цирковом фургоне, стоявшем позади островерхого балагана, где находились Маленькие Негритята и Соломенный Губерт.

В красивом этом цирковом фургоне было много зеркал в красивых рамах и множество картинок, с которых пристально глядели изображения господина Антонио. Анечка-Невеличка боялась даже взглянуть на картинки, так пристально глядел с них господин Антонио. И чтобы на них не глядеть, Анечка разглядывала своё отражение в зеркале и с трудом себя узнавала, потому что выглядела совсем не так, как прежде. Была она словно кукла, вернее, словно необычная кукла, с такими огромными глазами, что просто не верилось, и была на ней красивая юбочка, совсем короткая, но очень красивая и цветная.

А когда Анечка переставала глядеть в зеркало, она смотрела из дверей на Дракона, запряжённого в цирковой фургон и пускавшего из ноздрей искры. Было это хоть и страшно, но красиво.

Глядя из дверей на грозного Дракона, Анечка решила оставаться на своём месте и ждать.

Откуда знала Анечка, что она на своём месте? Может быть, она тоже послюнила палец и проверила, дует ли Ветер? Нет, Анечка не послюнила палец и не проверила, дует ли Ветер. Знала она, где её место, потому что господин Антонио велел ей находиться в красивом цирковом фургоне и примерить короткую, очень-очень красивую цветную юбку.

Он пришёл и хлопнул бичом. Хлопнув бичом, он пристально поглядел на Анечку-Невеличку и сказал:

— Но я ведь не цирковая наездница, господин Антонио. Я вообще не наездница. Я даже
вовсе не умею ездить на лошади!

— Странно, барышня Анна, что я слышу об этом сейчас, во время представления! Разве
не сказали вы у ворот, что вы наездница?

— Там я была вынуждена на все отвечать «да»...

— Жаль, что вы так переменились, — сказал господин Антонио и добавил: — Если бы и
сейчас вы на всё отвечали «да», то всё бы сумели.

— Я уже не могу на всё отвечать «да», господин Антонио!

— Оттого, что я дотронулась до руки Соломенного Губерта.

— Уж я сделаю его в наказание клоуном! — воскликнул господин Антонио и грозно
подкрутил ус.

— Мне было бы неприятно видеть его клоуном! — сказала Анечка.

— Отчего же? Увидите, какой смешной клоун из него получится! Будете над ним
смеяться, и всё!

Господин Антонио снова так пристально стал глядеть, что Анечке пришлось даже опустить глаза, а он сказал тихо и не так резко, как до сих пор:

— Барышня Анна, вот-вот начнётся представление, и вы согласитесь ездить на лошади, и
будете ездить!

— Я не сумею, — сказала Анечка-Невеличка, но уже не так твёрдо, а тихо и печально.

— Я буду на вас пристально глядеть, барышня Анна, и вы сами убедитесь, что сумеете.
Вы сумеете делать всё, чего я ни пожелаю, и получится из вас отменная цирковая
наездница! Вы мне верите, барышня Анна?

— Тогда наденьте шапочку, барышня Анна! — сказал господин Антонио и добавил, когда
Анечка-Невеличка надела шапочку: — Как вам идёт! Вы очаровательны, барышня Анна!

— Очень приятно! — сказала Анечка-Невеличка и поклонилась, но только чуточку, совсем
чуточку.

— Ну же, барышня Анна, спрыгните легко со ступеньки фургона, представление
начинается! Думаете, не сумеете? А вы попробуйте! Вот и получилось! — сказал господин
Антонио, когда Анечка-Невеличка легко спрыгнула со ступеньки.

Поскольку господин Антонио не переставая глядел на Анечку-Невеличку, она вспрыгнула на коня, словно это не составляло никакого труда, и въехала прямо на большой круг в островерхий балаган, где находились все Маленькие Негритята и Соломенный Губерт.

Глава тридцать шестая, в которой Соломенный Губерт станет клоуном

КОГДА АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА неожиданно для всех въехала на большой круг, Соломенный Губерт ахнул, и все Маленькие Негритята тоже ахнули — так это было неожиданно.

— Вы ожидали увидеть что-нибудь подобное? — спросил Самый Младший Брат
Соломенного Губерта.

— Никак не ожидал! — ответил Соломенный Губерт, поражённый тем, что Анечка-
Невеличка так здорово ездит верхом.

Сперва Анечка ездила сидя, причём сидела она преспокойно, словно бы на столе, хотя конь и скакал галопом. Анечка подскакивала на его спине, точно на пружинах, а все ужасно за неё волновались. Хоть бы уж не подскакивала, точно на пружинах!

В этот момент посреди большого круга, ВОКРУГ ДА ОКОЛО которого она скакала, появился господин Антонио с огромным бичом в руке. Он пристально глядел на Анечку, словно собираясь этим бичом отстегать её.

— Не кажется ли вам, что он собирается отстегать её? — спросил Соломенный Губерт
Самого Младшего

— Я бы ему не советовал! — сказал Соломенный Губерт и добавил: — Немедленно вызову
его на единоборство!

— Почему немедленно? Ведь он пока не стегнул? — сказал Самый Младший Брат. —
Немедленно, как только стегнёт! — ответил Соломенный Губерт.

И господин Антонио стегнул! Но не Анечку и не коня. Стегнул он просто по воздуху. При этом оглушительно хлопнуло, и все очень удивились. Да и как было не удивиться!

Все удивились потому, что Анечка-Невеличка, подпрыгнув на спине коня, встала во весь рост, хотя конь продолжал скакать галопом, словно бы она на нём не стояла, а сидела, как на столе.

Это так понравилось Младшим Братьям, что они захлопали в ладоши. Когда захлопали в ладоши Младшие Братья, захлопал в ладоши и Самый Старший Брат, и Самый Младший Брат, только Соломенный Губерт не захлопал, потому что ужасно беспокоился за Анечку.

Но когда Анечка, отвечая на хлопки, стала кланяться, да ещё при этом делать обеими руками дугу, словно у неё были усы и она их растягивала, захлопал в ладоши и Соломенный Губерт.

— Я ведь знал, что она не на своём месте! — сказал Соломенный Губерт Самому
Старшему Брату.

— На чьём же она месте? — спросил Самый Старший Брат.

— На месте чёрного Кролика! Всегда, когда не послюнишь палец, перепутываешь место!
Коню больше подошёл бы Кролик!

— Будь она на его месте, её бы превратили в носовой платок.

— Этого я бы никому не советовал! Анечка-Невеличка ни во что превращаться не будет!

— Таким! — сказал Соломенный Губерт и крикнул: — Послюните палец!

Когда Соломенный Губерт крикнул, Анечка-Невеличка кланялась. Тем не менее она послюнила палец, однако при этом покачнулась и потеряла равновесие.

Стоило ей покачнуться и потерять равновесие, как Соломенный Губерт соскочил со скамьи, сделал кувырок и с размаху уселся на кругу, в котором Анечка-Невеличка скакала, стоя на коне, но потеряла равновесие. А потеряв равновесие, она упала во весь рост на руки Соломенного Губерта, сидевшего на утоптанном кругу, где продолжал бегать конь, но теперь уже без Анечки.

Конь побегал-побегал, потом ему это надоело, и он ускакал по ступенькам куда-то вниз.

— Вы не ударились о мои руки? — спросил Соломенный Губерт.

— Нисколечко! —сказала Анечка и спросила в свою очередь: — Почему я должна была
послюнить палец?

Соломенный Губерт не успел ответить, так как заметил, что господин Антонио пристально глядит на Анечку-Невеличку. А поскольку господин Антонио был ему противен, Соломенный Губерт надул щёки и словно бы в насмешку хлопнул по ним. Едва он это сделал, господин Антонио хлопнул огромным бичом и, швырнув Соломенному Губерту колпак с бубенцом, сказал:

Соломенный Губерт моментально вскочил на ноги, нахлобучил колпак, перекувырнулся и во всё горло расхохотался. Глядя на него, засмеялись и от восторга захлопали в ладоши все маленькие белые Негритята.

Соломенный Губерт стал раскланиваться. При этом одной рукой он дёргал подкрученный ус господина Анто-нио, так что ус этот раскрутился, а пальцами другой руки прищёлкивал. Когда Маленькие Негритята стали смеяться и над этим и снова захлопали, Соломенный Губерт так резко рванул раскрученный ус, что тот покинул своё место под носом господина Антонио и остался в руке Соломенного Губерта.

Всё это время господин Антонио не отрываясь глядел на Соломенного Губерта, на маленьких белых Негритят и на Анечку-Невеличку. На Анечку он глядел особенно пристально; но чем пристальней он на неё глядел, тем больше Анечку-Невеличку разбирал смех, и она тоже засмеялась, но только чуточку.

Соломенный Губерт развернул оторванный ус господина Антонио и стал прыгать через него, словно через прутик. При этом Соломенный Губерт ещё и припевал:

Ус оторван — зритель рад; Снова все пойдёт на лад!

— Разве всё не шло на лад? — крикнул господин Антонио в ярости.

— Не шло! — сказал Соломенный Губерт и топнул.

— Я лысый? — возмутился господин Антонио. — Разве на моей голове нет прилизанных
завитых волос?

— Потому вы и лысый, что на вашей голове прилизанные завитые волосы!

— Докажите! — злобно сказал господин Антонио.

Соломенный Губерт снял клоунский колпак с бубенцом и принялся этим бубенцом звонить. Когда наступила тишина, он сказал:

Все белые Негритята поменялись местами, и сразу же поднялся такой Ветер, что чуть не унесло весь балаган. Ветер дунул в чёрные прилизанные волосы господина Антонио, и те отклеились, как прежде отклеился ус.

— Видали! — ответили все Маленькие Негритята.

— Что видали? — спросил Соломенный Губерт Само-го Младшего Брата, поменявшегося
местом с Самым Старшим Братом.

— Что Ветер сдул волосы с господина Антонио!

— Ну-ка поглядите, волосы это или не волосы! — сказал Соломенный Губерт Самому
Младшему Брату.

— Это не волосы! —сказал тот.— Это похоже на Парикашку Пухлощёкого, на такой
волшебный цветок, который пахнет ступкой для перца!

Все Маленькие Негритята подтвердили, что это не волосы и что это похоже на Парикашку Пухлощёкого, а го-логоловый господин Антонио сердито сказал:

— Никакой это не Парикашка Пухлощёкий, а просто парик, и всё!

— Ну, так кто же купец Абаба? — спросил Соломенный Губерт господина Антонио.

— Я! Я купец Абаба! — ответил лысый господин Антонио и попытался дёрнуть себя за
отсутствующий ус.

— Вы же утонули! — сказал Самый Старший Брат.

— Я УТОНУЛ в сказке, а на самом деле ЗАТОНУЛ!

— Очень! — крикнули маленькие белые Негритята. Соломенного Губерта это тоже очень
интересовало, и Анечку тоже, так что лысый господин Антонио обещал про всё
рассказать, но только если ему вернут ус и парик.

— Ладно, — согласился Соломенный Губерт, и Анечка обрадовалась, потому что господин
Антонио выглядел таким безобразным, что ей стало жаль его.

— Что ж, расскажу вам, что произошло, когда я ЗАТОНУЛ! — сказал лысый господин
Антонио и начал рассказывать.

Глава тридцать седьмая, в которой господин Антонио

рассказывает, что произошло, когда он затонул

КОГДА Я ЗАТОНУЛ, Я ДОЛГО ПАДАЛ. А пока падал, услыхал над собой грохот, какой бывает, когда рушится огромный золотой дворец. Ещё услыхал я грозный голос:

— Вот они, твои сокровища, купец Абаба! Ты наверняка станешь ворочаться в могиле,
если с тобой не будет твоих грешных сокровищ.

Этот грозный голос состоял из многих голосов моих матросов, среди которых я различил и печальный — цирюльника Ибы Ибы, сказавшего:

Кабы ум был у Абабы, Был бы толк наверняка бы.

Между тем грохот усиливался. Это грохотали, падая на дно морское, мои золотые слитки, почерневшие и обратившиеся в камень. Оказавшись на дне, я уселся на бывшие сокровища и горько заплакал.

Тут подплыли ко мне три Сирены, и одна сказала:

— Как он искренне горюет! Смотрите, он плачет настоящими жемчужинами!

И правда, я плакал жемчужинами. А так как я знал цену жемчугу, то подумал, что, если буду долго плакать, смогу снова разбогатеть.

Сперва я плакал искренне, а когда плакать расхотелось, стал плакать притворно, чтобы жемчужин прибавилось. Плакал я долго и наплакал столько жемчуга, что Сирены даже поразились.

Жемчужины, получившиеся из моих искренних слёз, они разбросали, а получившиеся из притворных стали собирать. Так как жемчуга было видимо-невидимо, Сирены крикнули Тритона, приволокшего за собой красивый, с виду словно бы цирковой фургон, и погрузили в него весь жемчуг, получившийся из моих притворных слёз.

Заимев столько жемчуга, Сирены так обрадовались, что вожжи отдали мне, и Тритоном правил я, а Сирены не переставали радоваться и тараторили про то, как украсят свой подводный замок жемчужинами. Они увлеклись своей болтовнёй и не заметили, что я беру левей, вместо того чтобы взять правей, и что едем мы не к подводному замку, а к берегу.

И я привёз их на берег. Увидев, куда мы приехали, Тритон не захотел везти фургон дальше. Но я выхватил большой бич из рук одной Сирены и стегнул упрямца. Ох и упирался Тритон! Стоило, однако, подхлестнуть посильнее, как он рассвирепел, превратился в Дракона и бешено пустился вскачь.

Проскакали мы три дня и три ночи, а когда въехали в чужие земли, Сирены принялись причитать и спрашивать, куда они попали.

— Вы в чужих землях и у меня в плену, — сказал я, а Сирены очень опечалились и
запричитали ещё пуще.

Я сразу обратился к первому попавшемуся купцу, намереваясь продать жемчуг. Сперва купец долго удивлялся, что на свете есть богачи, у которых столько жемчуга, а потом решил позвать ещё десятерых купцов, так как у него не хватило бы денег купить все жемчужины.

Пришли ещё десять купцов и тоже стали удивляться, что на свете есть богачи, у которых столько жемчуга, и позвали ещё десятерых.

Пришли ещё десять, и все вместе принялись рассматривать жемчужину за жемчужиной, проверяя, настоящие они или не настоящие. Посовещавшись, купцы заключили, что жемчужины не настоящие, и сказали, что стыд и позор выставлять на продажу фальшивый жемчуг.

— Все-все фальшивые? — спросил я. Фальшивыми оказались все, кроме одной, случайно

застрявшей у самой красивой Сирены под ногтем. Но жемчужинка эта была такая маленькая, что за неё купцы ничего не дали.

Как я был огорчён! Ведь она была из моей искренней слезы и осталась от тех, которые Сирены разбросали. Я был так огорчён, что, расставшись с купцами, искренне заплакал, но на суше плакал я не жемчужинами, а простыми слезами. Поняв, что жемчуга больше не наплачу, я утёр слёзы, а маленькую жемчужину выменял на усы и парик, чтобы не выглядеть старым и лысым.

Глава тридцать восьмая, в которой Соломенный Губерт

КОГДА ГОСПОДИН АНТОНИО закончил свой рассказ, Соломенный Губерт сказал:

Все вернулись на свои места, и Ветер сразу же утих. А когда утих Ветер, послышалось далёкое пение:

Доброго пути, матросы, Проплывайте стороной, — Тут опасные утёсы, Тут мой замок водяной!

Добрый путь вам, мореходы, Берегитесь острых скал, — Там ключом вскипают воды, Страшен чуд морских оскал!

— Вы скрыли, что стало с тремя Сиренами! Я, кажется, слышу, как они поют, — сказал
Соломенный Губерт.

— Сирены в безопасности, —ответил господин Анто-нио.

— Мы желаем их видеть! — заявил Соломенный Губерт.

— И увидите. Только придётся завязать глаза.

— И всё-таки придётся это сделать, чтобы не разбудить взглядом Дракона.

— Я ведь не разбудила его взглядом, — сказала Анечка, — а я на него глядела.

— Вам было можно, вас сглазили, — сказал господин Антонио.

— Я! Разве вы не чувствовали, что я вас сглазил?

— Чувствовала, — призналась Анечка-Невеличка.

И Анечка-Невеличка завязала глаза платком. Затем завязали себе глаза Соломенный Губерт и все маленькие белые Негритята. Потом господин Антонио велел взять друг дружку за руки, сам взял за руку Анечку-Невеличку и повёл её куда-то вместе с остальными.

Никто не знал, куда ведёт их господин Антонио. Одна Анечка догадывалась, что идут они к цирковому фургону.

Соломенный Губерт, завязывая глаза, оставил щёлочку, чтобы проследить, не поведёт ли их господин Антонио, скажем, на казнь или куда-нибудь ещё, где бы им не поздоровилось. Ему поэтому удалось украдкой взглянуть на Дракона, запряжённого в цирковой фургон. Дракон сразу же стал дёргаться, и Соломенный Губерт перестал глядеть на него, благо успел убедиться, что господин Антонио не ведёт их на казнь или куда-нибудь ещё, где бы им не поздоровилось.— Повязки снять! Мы на месте! — сказал господин Антонио.

Все сняли повязки и увидели, что находятся в уже знакомом Анечке цирковом фургоне.

— Я тут словно дома! — сказала она, хотя и опасалась, что с картинок будет пристально
глядеть господин Антонио. Украдкой взглянув на неприятные картинки, Анечка
засмеялась. Да и как было не засмеяться! Ведь теперь господин Антонио и на картинках
был одноусым и лысым. Анечка обрадовалась, что можно ничего не бояться, и уже ни на
что не глядела украдкой.

— Что-то я Сирен не вижу, — заявил Соломенный Губерт.

— Сейчас увидите, — сказал господин Антонио. Он раздвинул занавес, отделявший
вторую половину фургона, и все увидели огромную стеклянную коробку, над которой что-
то шумело.

— Однажды мы такое видели, — сказала Анечка-Невеличка. — Это стеклянная ёлка.

— Я же вам объяснял, что не стеклянная ёлка, а Фонтан, — поправил её Соломенный
Губерт.

Да, это был аквариум, и плавали в нём красивые рыбки: золотые, розовые, голубоватые, а некоторые — разноцветные, точно радуга.

— Какие красивые! — сказала Анечка и вплотную подошла к стеклу. Тут она увидела
такое, что даже вскрикнула от удивления: — Ой, там три огромные рыбы! Да это и не
рыбы вовсе! Они рыбы только снизу! Сверху они девочки!

Соломенный Губерт тоже вплотную подошёл к стеклу, поглядел и сказал: — Это не рыбы и не девочки! Это Сирены!

Маленькие Негритята от удивления даже присвистнули и тоже, подойдя вплотную к стеклу, стали глядеть на Сирен.

— Какие у них красивые зелёные глаза! Вот бы поиграть всем вместе! — сказала Анечка-
Невеличка.

— Я бы этого никому не советовал! — заметил Соломенный Губерт.

— Потому что Фонтан шепчет, а что ни шёпоты...

Анечка прикрыла Соломенному Губерту рот ладошкой, чтобы не досказывал страшной пословицы. К тому же она заметила, что господин Антонио как-то странно сверкнул глазами.

— Может быть, они что-нибудь споют нам? — сказала Анечка.

— Спойте гамму! — приказал господин Антонио, постучав палочкой по аквариуму.
Сирены запели, тараща глаза, точно маленькие девочки:

До ре ми фа соль ля си до, До си ля соль фа ми ре до!

На «фа» они широко разинули рты, и каждой в разинутый рот вплыла маленькая рыбка, которая была тут же проглочена.

— Какие страшные! Не буду на них глядеть! — сказала Анечка.

— А мне нравится! — сказал Соломенный Губерт.

— А то, что я тоже все слова читаю сначала слева направо, а потом справа налево. И
прошу вас не говорить «тут»!

— Потому что вы забывчивая и забыли, что мы не в Тут, а в Гдетотам!

— НЕ ЗАБЫЛА я этого! Я про это НЕ ВСПОМНИЛА. Но Соломенный Губерт уже не
слушал Анечку. Он внезапно хлопнул себя по лбу и отчаянно воскликнул:

— Эх, моя Соломенная Шляпа! Была б она со мною хоть в Гдетотам!
Стоило ему крикнуть, как Сирены перестали петь и весело засмеялись.

— Чему вы смеётесь? — спросил Соломенный Губерт. Сирены засмеялись ещё пуще.

— Перестаньте, а то высуну язык! — разозлившись, крикнул Соломенный Губерт и уже
готов был выполнить свою угрозу, как вдруг одна из Сирен опустилась на дно и
вытянула из-под колыхавшихся водорослей нечто такое, при виде чего у Соломенного
Губерта даже ноги подкосились.

И действительно, это была его шляпа. Чуть-чуть вытащив её из-под водорослей, Сирена, весело смеясь, задвинула шляпу назад. — Верните мне её, — почти плача, сказал Соломенный Губерт.

А Сирена — нет, нет и нет! — засмеялась так, что у неё даже зубки засверкали.

— Однако она мне вернёт шляпу! — угрожающе прошептал Соломенный Губерт.

— Боюсь, не вернёт! — сказала Анечка-Невеличка.

— Я зато умею нырять! — воскликнул Самый Младший Брат.

И нырнул. Едва он нырнул, произошло нечто ужасное! Сперва он плавал тихо, потом всё быстрее и быстрее и, наконец, стал плавать так быстро, что уже нельзя было разобрать, где у него голова, где руки, а где ноги. При этом он всё больше и больше преображался, пока не превратился в маленькую белую рыбку.

— Ой! — воскликнули все маленькие белые Негритята. — Мы потеряли Самого Младшего
Брата!..

Наплакавшись, Младшие Братья решили вытащить его. Они нырнули и стали плавать. Но тут произошло нечто ужасное. Сперва они плавали тихо, потом всё быстрей и быстрей, а когда стали плавать так быстро, что нельзя было разобрать, где у кого голова, где руки, а где ноги, то начали преображаться и превратились в маленьких белых рыбок.

— Горе! Горе! — воскликнул Самый Старший Брат. — Я потерял всех братьев. Теперь их
съедят Сирены.

До ре ми фа соль ля си до, До си ля соль фа ми ре до!

И на ноте «фа» каждая проглотила по одной рыбке.

Анечка-Невеличка сказала, что не может видеть такую жестокость, горько заплакала и закрыла рукой глаза. Соломенный Губерт тоже закрыл рукой глаза, но не заплакал, а несколько раз вздохнул. Потом он вдруг перестал закрывать глаза рукой и крикнул:

Анечка-Невеличка взглянула сквозь слёзы, кому кричит Соломенный Губерт, и увидела нечто ужасное.

Самый Старший Брат, который больше не мог видеть, как Сирены глотают белых рыбок, нырнул и тут же стал преображаться, пока тоже не превратился в белую рыбку.

— Мы потеряли всех белых братьев! — запричитала Анечка-Невеличка, а с ней вместе и
Соломенный Губерт, и оба долго плакали, а Сирены тем временем глотали и глотали
белых рыбок.

Когда Соломенный Губерт перестал плакать и увидел, что Сирены по-прежнему глотают одну рыбку за другой, он так сильно ударил по стеклянному аквариуму, что пробил в нём дыру. Из аквариума сразу же потекла вода, а Сирены так быстро запели:

До ре ми фа соль ля си до, До си ля соль фа ми ре до, —

что стали глотать рыбок в три раза больше, пока всех не проглотили. Тогда одна из Сирен нырнула на дно, вытянула из-под водорослей Соломенную Шляпу и разорвала её в клочья.

— Эй вы, не думайте, что мне жалко шляпы! — крикнул Соломенный Губерт. — Мне
жаль наших белых братьев! Когда из аквариума вытечет вода, вы сами обо всём
пожалеете!

Потом Соломенный Губерт умолк и долго сидел, подперев голову руками. До слуха его доносились только Анечкины всхлипывания и какой-то шёпот, сильно его раздражавший.

— Я всегда говорил: «Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты!» — закричал он в
раздражении.

Едва он произнёс это, Анечка перестала всхлипывать и сказала:

— Правильно! Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты! А когда она сказала это, позади что-
то заскрипело, словно кто-то хотел засмеяться, а смех не получался. Кто же это
заскрипел?

Заскрипел господин Антонио, про которого Анечка-Невеличка с Соломенным Губертом совсем забыли. А ведь это он был виной всему!

Он натравил на маленьких белых Негритят жестоких Сирен, да и вообще не имел добрых намерений.

Когда этот недоброжелательный человек заскрипел, Соломенный Губерт заметил, что на лысой голове его появились рожки, а сама голова стала удлиняться.

— Больше не произносите эту пословицу! — сказал господин Антонио каким-то странным
голосом.

— Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты! — как можно громче крикнул Соломенный
Губерт.

Крикнул он это и во второй, и в третий, и в пятый, и в шестой, и в восьмой раз. И всякий раз у господина Антонио подрастали рожки и вытягивался подбородок, так что директор цирка уже не мог скрипеть, а только блеял.

— Глядите, это же чёрт! — воскликнул Соломенный Губерт и в тринадцатый раз
повторил: «Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты!», после чего господин Антонио весь как
есть превратился в чёрного Козла. Превратившись в чёрного Козла, он стал прыгать,
блеять и наскакивать то на Соломенного Губерта, то на Анечку.

Соломенный Губерт попятился, но чем больше он пятился, тем больше наступал на него Козёл.

Зато Анечка-Невеличка совсем не испугалась. Она подняла с пола чёрную палочку, погрозила Козлу и сказала:

— Знаю я тебя, надоеда! Ты ведь вылитый чёрный Козёл, которого я гнала на пастбище
вместе с овцами и козочками. Смотри у меня!

Услыхав строгие Анечкины слова, Козёл угомонился, но блеять продолжал. На это Анечка не стала даже обращать внимания и снова вспомнила про бедных Маленьких Негритят. А вспомнив, удивлённо сказала Соломенному Губерту:

Из аквариума между тем вытекла вся вода. На дне его, где были водоросли, одна возле другой животами вверх лежали все три Сирены и словно бы спали. В этот момент лучи солнца упали на аквариум, и он ослепительно засверкал.

Соломенный Губерт потянулся за куском стекла от разбитого аквариума, но едва он взял стекло в руки, оно начало таять.

— Это же лёд! — сказал Соломенный Губерт и стал дышать на стекло до тех пор, пока
оно совсем не растаяло.

— Раз этот кусок был изо льда, значит, и весь аквариум изо льда! — сказал Соломенный
Губерт и был прав.

Солнце пригревало, и аквариум потихоньку таял. А Сирены спали. Их стеклянное жилище таяло, таяло, и, когда растаяло совсем, Сирены остались лежать на водорослях, причём под головами у них оказались клочья разорванной шляпы. Сирены крепко спали, а жаркие лучи солнца падали на них и так припекали, что Анечка испугалась, как бы Сирены не получили солнечный удар.

— И пускай получают, раз они такие жестокие! — сказал Соломенный Губерт.

Анечке всё же не хотелось этого. Она подняла с пола чёрный носовой платок и накрыла им спящих Сирен.

— Снова мы одни! — сказал Соломенный Губерт и поглядел в пол.

— Почти одни. С нами ведь остались ещё наш Большой Друг и чёрный Кролик! —
ответила Анечка. — Пошли их поищем!

Они заперли фургон, чтобы Козёл не удрал, завязали глаза, чтобы не разбудить Дракона, и пошли искать Большого Друга и чёрного Кролика.

Подойдя к балагану, они увидели, что тот сорван с места и лежит на земле, словно драная парусина!

— Чтобы такую громадину повалить, нужна целая буря!

— А почему бы и нет? Все же были не на своём месте, вот и разыгралась буря!
Маленькие Негритята были на своём месте, что ли?

— Конечно, нет, раз их проглотили Сирены, — сказала Анечка.

— Конечно, нет, раз он превратился в чёрного Козла.

Его нигде не видно, — сказала Анечка. — Поэтому я не могу сказать, на своём он месте или не на своём.

— Вернись, миленький! Я сплету тебе венок из клевера, и ты снова станешь Верховным
Правителем!

Но сколько они ни искали, сколько ни кричали, чёрного Кролика нигде не было.

— Тогда поищем нашего Большого Друга! — предложил Соломенный Губерт.

Их Большого Друга тоже не оказалось на месте. Только трава была примята там, где он лежал.

— Куда же он ушёл? — спросила Анечка-Невеличка.

И они стали высматривать, нету ли на земле следов Большого Друга. Наконец следы были обнаружены. Тогда Анечка стала высматривать, не оставил ли и Кролик каких-нибудь следов. Но следов чёрного Кролика видно не было.

— Он не оставил следов, потому что сидел на спине Большого Друга, — предположила
Анечка-Невеличка.

— Кажется, не было... А вдруг всё-таки была и мы не обратили внимания? — спросила
Анечка.

— Её не могло быть, потому что Верховный Правитель Кролик не стал бы тогда по чьей-
то воле превращаться в носовой платок!

И Соломенный Губерт рассказал, как господин Анто-нио превратил чёрного Кролика сперва в чёрный носовой платок, потом снова в Кролика и снова в носовой платок. Анечка от удивления даже присвистнула, как присвистывали Маленькие Негритята.

— Я закрыла им трёх Сирен от солнечного удара.

— И правда! Ведь господин Антонио сунул чёрного Кролика в карман! Значит, Кролик

— Вот мы и нашли нашего Кролика! — обрадовалась Анечка.

— Я бы не радовался на вашем месте! У нас ведь чёрный носовой платок, а не чёрный
Кролик. А это не одно и то же.

— Почти одно и то же! — сказала Анечка. — Пусть чёрный Кролик превратился в
платок, но этот платок у нас, и мы по крайней мере знаем, что нашего Кролика никто не
обидит!

Анечка слегка испугалась и тут же предложила пойти поглядеть, на своём ли месте чёрный платок.

Они снова, чтобы не разбудить Дракона, завязали глаза и вернулись в цирковой фургон.

Там их ждал полный разгром. Козёл вволю побезобразничал, перебил все красивые зеркала и сорвал все картинки, на которых был изображен прежде кудрявый, а теперь лысый господин Антонио.

Анечка погрозила Козлу розгой и поспешила узнать, на своём ли месте платок. Тот оказался на своём месте.

— Вот мы и нашли чёрного Кролика! — сказала Анечка, захлопав в ладоши.

Так как солнце уже не припекало и Анечка не боялась, что Сирен хватит солнечный удар, она осторожно приподняла чёрный носовой платок. А приподняв его, увидела, что все три Сирены стали какие-то странные — ссохшиеся, словно бы они из дерева.

— Какие странные! Все ссохлись, словно они из дерева! — воскликнула Анечка
удивлённо. — Они и есть из дерева! — сказал Соломенный Губерт, когда, наклонившись
над Сиренами, разглядел их.

— Пока жили в воде, были как живые, а теперь стали из дерева, — сказал Соломенный
Губерт. — Да вы хоть одну возьмите в руки и сами увидите! Узнаю ведь дерево!

Анечка сперва не решалась, но потом отважилась и взяла одну Сирену.

— Ой, до чего лёгкая! Как кукла! — Она хотела понянчить Сирену, как нянчат кукол, но
вдруг снова вскрикнула от удивления, поражённая тем, что увидела.

Сирена была вся пробуравлена маленькими дырочками, из которых выползали крошечные белые Муравьи. Муравьёв было столько, что у Анечки даже ёкнуло сердце, и она сказала:

— Видите вы маленьких белых Муравьёв? Откуда они тут?

Соломенный Губерт тоже удивился: откуда бы взяться такому множеству Муравьёв? Он взял в руки вторую Сирену, но и та оказалась вся в крошечных дырочках, из которых выползали маленькие белые Муравьи. И из третьей сквозь крошечные дырочки тоже выползали маленькие белые Муравьи.

С первого взгляда все они казались одинаковой величины. Но, приглядевшись получше, Анечка заметила, что одинаковы все, кроме двух, из которых один был намного меньше остальных, а другой — намного больше.

— Это же наши маленькие белые Негритята! —воскликнула Анечка и так обрадовалась,
что запрыгала и захлопала в ладоши.

— Действительно, это они! — сказал Соломенный Губерт и так обрадовался, что крикнул:

— Приветствую вас, наши маленькие белые Негритята! Ваш Соломенный Губерт!

Стоило ему крикнуть это, как Муравьи построились в колонну по два — впереди самый маленький и самый большой, за ним остальные, все одинаковой величины — и, словно бы отвечая на приветствие Соломенного Губерта, дружно зашагали по чёрному носовому платку.

— Они! Точно, они! — опять крикнул Соломенный Губерт.— Дружно в колонну по два
могут идти только они!

Анечка-Невеличка так радовалась, что тоже закричала:

— От всего сердца приветствую вас, наши маленькие белые Негритята! Ваша Анечка-
Невеличка!

Стоило Анечке крикнуть это, как Муравьи сразу замерли, словно бы встав по стойке «смирно» и отвечая Анечке на приветствие.

— Теперь с нами и Кролик, и наши маленькие белые Негритята! — сказала Анечка.

А так как Муравьи чинно расположились на чёрном носовом платке, Анечка-Невеличка решила, что в платке Муравьям будет удобнее всего. И она ловко завязала платок, оставив торчать красивые уголки. Уголки эти сразу же задвигались, словно бы чёрный платок зашевелил ушами.

— Глядите! Глядите! Наш чёрный Кролик шевелит ушами! — воскликнула Анечка.

Пока она, а с нею вместе и Соломенный Губерт радовались, Козёл не переставал блеять, но уже не сердито, а жалобно.

— Не смей блеять! — сказала Анечка-Невеличка. — Ты нас и так достаточно позлил!

Но Козёл снова жалобно заблеял, и тогда Анечка сказала: — Не бойся, мы тебя не оставим! — и обратилась к Соломенному Губерту: — Не будь он вылитый чёрный Козел, которого я брала на выгон, мы бы его оставили, но раз он вылитый чёрный Козел, давайте возьмём его с собой!

— Как его возьмёшь? На цепочку привяжешь, что ли?

— Зачем? Возьмём его просто так и ни на что привязывать не будем.

— А вот нет! Раз не удрал тот, на которого он похож как вылитый, не удерёт и этот.

— А разве того вы не на цепочке вели? — спросил Соломенный Губерт.

— Что вы! Неужто погонишь на выгон целое стадо овец и козочек на цепочке!

— Конечно! — сказал Соломенный Губерт и уселся на полу разгромленного Козлом
циркового фургона.

— Ну что ж, расскажу вам про выгон, — сказала Анечка-Невеличка и уселась рядом с
Соломенным Губертом.

Чёрный Козел перестал блеять и смирно улёгся в углу, словно бы тоже хотел послушать. Носовой платок шевелил уголками, словно Кролик ушами, маленькие белые Муравьи спокойно сидели тесной кучкой, и Анечка-Невеличка стала рассказывать про выгон.

Свезут хозяева отаву, и наступает хорошее утро, и пастух длинным кнутом хлопает. — Солдаты пришли! — кричат ребятишки и бегут на деревенскую площадь.

Скрипит насос, но солдат не видно. Солдаты далеко, там, где гром громыхает, а хлопки близко. Они слышны от двора ко двору, потом заворачивают за угол, а у колодца становятся совсем негромкими — как будто что-то булькает.

Тут отворяются все ворота и скрипят. Но совсем не как старый насос, а как старый ворот, когда его вода крутит. Потом скрипеть перестаёт — это ворота отворены настежь, и гусак взлетает в воздух. Поднимется, загогочет на всю деревню, а потом падает наземь, вытягивает шею и шипит. Из всех ворот выбегают гусыни и тараторят. Некоторые тоже поднимаются в воздух. Потом сразу же падают на землю, вытягивают шеи и шипят.

Девочки-гусепаски бегают и отгоняют их от ворот, а то гуси, того и гляди, наделают. Ещё они отгоняют гусынь от часовни, а потом гонят по дороге на жнивьё. У каждой девочки сладкая ватрушка и с головы гребешок сваливается. Когда гусепаски надкусят свои сладкие ватрушки, а гребешки поправят, то стегнут прутиком и пропадут в пыли, которая на дороге поднимется.

Потом на площади пастух дудит. Дудит он старую песню, которую все знают. Все ведь знают песню:

Вот весна настала, Развернулись почки, Солнышко сияет, Пташки распевают, Зацвели цветочки.

А второй куплет не знает никто. Поэтому пастух его поёт:

Цветики лесные, Травки-медуницы, То-то вас, цветочки, Заплетут в веночки Молодые жницы.

Он дудит, а на деревенскую площадь выходят коровы и мычат. Гнедой подкинет задние ноги и поскачет. Стоит ему поскакать, и все телята начинают проказничать. Чёрная корова искоса поглядит на них и глазом блеснёт. Потом головой мотнёт, точно хочет кого поддеть рогом, и облизнётся большим розовым языком. Она идёт важно и задумчиво, а телята удирают и всё время проказничают.

И вот на площади все деревенские коровы собрались. Перемешались, словно одному хозяину принадлежат, а мычит каждая по-своему: одни коротко, другие длинно, точно поют или воют.

Пастух больше не дудит. Напоследок он хлопает вот как: раскрутит кнут над головой и рукой дёрнет. Получится — хлоп! У пастуха, когда он крутит, а потом дёргает кнут, на лбу вздуваются жилы. У подпасков кнутики маленькие, они щёлкают ими и догоняют скотину.

На дороге снова пыль поднимается, а коровы идут одна возле другой и напирают. Когда они уходят, пастушка выгоняет коз и овец. У неё под мышкой башмаки-деревяшки и курточка, потому что по утрам теперь свежо.

Потом на деревенской площади становится тихо.

Дети возвращаются к воротам и начинают играть. Мальчишки крутят рукой над головами, словно бы хло-пают кнутом. Кому попадёт — тот плачет. Хозяйка выбежит в садик и сердится. Пока она сердится, девочка перестаёт плакать, а мальчишки пригнутся за забором и в крапиве ищут сладкие рожки. На чертополохе сидит шмель и гудит густым голосом.

Потом мальчишки на выгон убегают. По дороге они останавливаются у пруда, ловят головастиков и пускают их в ямки, в которые сперва наносили горстями воду. Ещё побрызгают пыль и лепят из неё куличи.

Мимо проходит деревенский дурачок с зонтиком. Он улыбается мальчишкам и держит открытый зонтик, хотя с неба даже не моросит. Он всегда так ходит, держит зонтик и улыбается. И никогда никого не обижает, а мальчишки с ним здороваются. Когда он пройдёт, они начинают шептаться, что он не в своём уме. Быть не в своём уме — значит ходить с зонтиком от деревни к деревне и улыбаться. Сапожник из местечка тоже ходит от деревни к деревне с зонтиком и улыбается, однако он не дурачок. Он не дурачок, потому что разносит по деревням башмаки и снимает с людей мерку. Иногда он ещё курит табак. Он не дурачок. Дурачок не разносит башмаков и не снимает с людей мерку, а просто ходит с зонтиком и улыбается. Потому он и дурачок.

У пруда хорошо, а на выгоне ещё лучше. Коровы спокойно пасутся и не очень самовольничают. Если на дороге загудит автомобиль, они озираются, а некоторые с перепугу бегут к дороге и хотят домой вернуться. Подпаски со всех ног бросаются за ними и пригоняют обратно. Остальные мальчишки им помогают.

На выгоне весело, а на жнивье грустно. На полях пусто, и жнивьё тянется далеко-далеко, до самого леса. Ещё хорошо, что на жнивье гуси; без гусей поля вовсе были бы грустные, и дул бы с них ветер. Пока что он с них не дует. День стоит прекрасный и голубой. Жнивьё даже не шевелится, и поют сверчки.

Потом приходят мальчишки и глядят на пастуха. Если пастух сердитый, шляпа у него съехала на лоб, и глядит он не поймёшь куда. Ещё он кричит мальчишкам, чтобы отправлялись восвояси. И набивает трубку. А когда набьёт трубку, сдвинет шляпу на ухо и утрёт лоб. И сразу же настроение у него становится получше.

Если пастух добродушный, мальчишки садятся вокруг и слушают, о чём он рассказывать будет. Сперва он прогоняет подпасков, чтоб за скотиной глядели, а потом рассказывает.

Рассказывает, как цыгане приходят поздним вечером и воруют у людей куриц. Ночью коней из конюшни уводят, а чтобы не было слышно, обматывают лошадиные копыта войлоком. Хозяин проснётся и выстрелит в воздух. Цыгане убегут, и конь спасён.

Пастух рассказывает ещё, как играл в оркестре на флейте, и даже, бывало, по большим праздникам.

Шевелитесь, мои кости, Или не возьму вас в гости!

Мальчишки просят сыграть ещё, а потом это же самое спеть. И пастух им играет, а потом поёт то, что сыграл:

Грустное известье Всюду разнеслося — В монастырь невесте Уходить пришлося.

— Вот выйдет она из того монастыря, мы и споём дальше.

— Когда дождь пойдёт и высохнет, — скажет пастух и засмеётся.

«Отдадим дедуле?» — «Он вздремнул на стуле!»

«Может, бабке впору?» — «Не болтайте вздору!»

«Может, впору Смерти? Просим вас, примерьте!

Но взяла ушла из дому И в окно стучит к портному.

А портной не отвечает, Стрекозу не привечает.

Та стучится к гончару, А гончар: «Не отопру!»

Потом пастух скажет мальчишкам, чтоб они оставили его в покое, и мальчишки один за другим убегают. Убегают они на дорогу ждать почтальона.

У почтальона красивая шляпа, и он ездит на велосипеде. За спиной у почтальона большая чёрная сумка, а в ней всё-всё есть. Есть там открытки с сердечным приветом и поцелуями. Ещё есть письмо, где написано, что бабушка расхворалась и не приедет. Пастуху ни письма, ни открытки никогда ни от кого не придёт. Зато он спросит почтальона, что новенького. Почтальон спрыгнет с велосипеда, чтобы педали в гору не крутить, и скажет, что с него просто течёт — такая жарища! Потом расскажет, что где новенького.

Почтальон знает всё. Он ездит от деревни к деревне и повсюду всё узнает. Все ему рады и все его ждут.

Потом почтальон уедет, и в деревне прозвонят полдень. Пастух опять хлопает кнутом, а подпаски разбегаются, чтобы согнать скотину с выгона. Они гонят её по домам. На дороге опять поднимается пыль, а в деревне отворяются все ворота. Коровы спешат домой, чтобы хозяйки их подоили. Молоко струйками течёт в подойник, пенится и хорошо-хорошо пахнет.

Иногда случается большое несчастье. Корова раздуется, и ей очень больно.Она лежит и стонет, а у всех в глазах слёзы. Хозяин печалится, что корова пропала, и всё время в хлев заглядывает — вдруг да коровке полегчало. Другие коровы грустные и очень

испуганные. Они не мычат, а только мотают головами, чтобы отогнать мух. Потом коровке полегчает, и она спит. Когда после полудня на деревенской площади пастух снова хлопает кнутом, коровушка остаётся дома. Она одна во всём хлеву, и вся семья ходит на неё глядеть. Все рады, что ей полегчало. Потом люди опять идут работать, и всё хорошо.

Вдруг ударяют холода. За пастбищем большая каменоломня, но из неё ветер не дует. Дует он теперь со всех жнивъёв. После обеда по небу несутся тучи, но ни дождинки из них не падает. Везде грустно. Мальчишки, потому что грустно, собирают ботву и зажигают костёр.

Когда мальчишки зажигают костёр, сразу же наступает осень. Ласточки собираются в стаи и улетают в чужие земли. Гнёзда остаются пустыми, а мальчишки прыгают через костры. Они пекут картошку, и руки у них красные и закоченевшие.

Уж ты, осень, осень, Дождики с утра! Не спеши к нам очень, Не пришла пора!

Принесёшь ты, осень, Грустные дожди, Просим тебя очень: Малость подожди!

Воротися, лето, Веселей нам будет. Если не вернёшься, Наших дней убудет.

Если не убудет — Унесёт их дождик, Так судьбина судит, Так гудит гудошник.

Грустно отгудел он В лад дуде бузинной, Был гудошник этот Нашею судьбиной.

Уж ты, осень, осень, Дождики с утра, Не спеши к нам очень, Не пришла пора!

Но осень не ждёт. Она приходит и везде остаётся. Деревья трясут верхушками и сбрасывают листья. Утро наступает поздно, а проходит быстро. Моросит дождь. Осень.

Глава Сороковая, в которой Анечка-Невеличка,

Соломенный Губерт и чёрный Козёл пускаются в путь

КОГДА АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА закончила свой рассказ, чёрный Козёл заблеял и свесил голову.

— Ишь загрустил, знает, что придёт осень и он уже не сможет проказничать, как
проказничал всё лето.

— Разве он проказничал всё лето? — спросил Соломенный Губерт.

— Ой проказничал! — ответила Анечка-Невеличка.

— Я и не знал, что при этом бьют зеркала, рвут картинки и всё вокруг!
Анечка засмеялась, протёрла глаза и сказала:

—...нахожусь ли я в Гдетотам или на выгоне! Я так ясно слышала, как поёт наш пастух,
что чуть не перестала быть в Гдетотам.

— Зато я не перестал! И поэтому перейдём к делу!

— К путешествию по следам нашего Большого Друга.