Часть вторая. Так повелось с давних пор, даже упрямая память скал уже не расскажет о тех временах

АННА.

Повесть первая.

Приручение дракона.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1.

Так повелось с давних пор, даже упрямая память скал уже не расскажет о тех временах. Когда по холодному шелку ночи растекается золотистый предрассветный нектар, когда тени прячутся в узкие переулки, первые нити солнца начинают ткать полотно желтого неба. Краски сначала робко, потом смелее разбегаются по холмам. Мир делает долгий вдох, вбирая прохладу и свежесть этого раннего часа, замирает еще на миг и радостно выдыхает: утро!

Один рассвет был особенным. Не потому, что он отличался от прочих, а потому что он был первым. В свой первый рассвет Мир был сильно удивлен. Мир любовался и изучал себя: травинка за травинкой, камешек за камешком. Примерно к полудню Мир понял - он прекрасен. И в Мире появилась любовь. Искреннее, радостное и безмятежное чувство. Мир любил себя. И все реки и горы, все леса и пустыни, все живое и застывшее любило себя.

Прошли годы, столетия. В Мире жили и люди, жили сами по себе, иногда ссорились, иногда удивлялись, но чаще просто любили себя, как эхо Мира, их породившего.

В один из своих дней рождения (кажется, он пришелся на понедельник) Мир решил обратиться к людям, чего не делал никогда раньше. Он явился им в той форме, которая бы не вызвала у них страх, а только восхищение и радость. Он надел человеческое тело, самое красивое, которое мог придумать (а фантазия у него о-го-го!), выбрал самые яркие сияющие одежды и пришел к людям. Мир сказал, как он рад себе и всему, что есть в нем. Рад морям, горам, птицам и людям. Мир сказал, что любит себя и людей в себе. Мир сказал, что у него сегодня день рождения, поэтому он с удовольствием примет поздравления сегодня и во все такие же дни позже. После этой речи Мир почувствовал себя еще счастливее и удалился по своим делам (представляете, сколько их!).

Люди же, столкнувшись со столь странным явлением, стали гадать, что произошло. Дело в том, что они просто опешили от неожиданности. Кто-то кинулся прочь, кто-то стоял как вкопанный не в силах пошевелиться, кто-то упал в обморок - только дети улыбались невиданной красоте. И когда всеобщее оцепенение мало по малу прошло, среди людей зашелестели домыслы. Оказалось, что впечатление у всех было совершенно разное. И заметили они не свет и любовь, которые нес им Мир, а свой страх и смятение.

Сошлись все в одном мнении, которое и было оглашено Старейшиной на людском Совете и донесено до самых дальних племен и народов как Закон:

" К нам пришел Великий. Столь великий, что все люди ничтожны рядом с ним. Образ его сходен с человеческим, значит он - отец всех людей. И он велел поклоняться ему и воздавать ему почести каждый год в указанный день. Если мы будем ему верны, и будем следовать его правилам, он станет любить и оберегать нас. Иначе горе роду людскому."

Всем показалось, что именно теперь жизнь обрела истинный смысл.

Еще одну деталь уточнили позже. Один слепой старец утверждал, что не видел сияющего человека, но расслышал его имя - Бог. Поскольку других мнений на этот счет не заявлялось, Старейшина велел так и именовать Великого.

Дети, видевшие все тогда чистым сердцем и раскрытыми глазами, выросли и научились верить взрослым, а не себе. В старости они рассказывали своим внукам о сияющем Мире, как сказку. Прошли годы, сменились Старейшины, умерли те дети, и внуки их тоже умерли. Живы остались сказки, и Закон о Боге. Но из поколения в поколение и то, и другое менялось и обрастало выдуманными деталями. Воины рассказывали легенды о Воинственном Боге, художники о Прекрасном Боге, романтики о Боге Любви, и все приносили жертвы, строили храмы и монументы и поклонялись своей фантазии год за годом.

А как Мир изменил всю жизнь людей своим порывом чувств, он понял много позже. Мир перестал радоваться людям. Люди загрустили, что Бог отвернулся от них, и начали винить друг друга. Так потянулись темные века.

Только на рассвете Мир был таким же искренним и сияющим, как прежде...

-...другие детки, другие сказки, - вздохнула мама, но все же положила между страниц открытку, где сквозь коридор пушистых заснеженных елей виднелся ажурный домик, весь в рождественских огоньках.

На небе мерцала яркая звезда. Снег падал на подоконник большими ласковыми хлопьями. Комната едва заметно колыхалась, плавно перетекала из оранжевого света ночника, сквозь мягкий сумрак, в сиреневые блики ночного окна. Красивая резная кроватка молча хранила дух сосны.

Под тенью нежных детских ресниц копошился сон. Голос мамы становился все дальше, сказка продолжалась сама по себе, без слов и пауз, сказка как сказка. Она катилась по незримым рельсам сквозь оранжевое и сиреневое, к далеким, одному Богу ведомым берегам. Как жизнь. Как мир. Как любовь.

Это была последняя страница из книги сказок, которую мама прочитала Анне, да и саму книгу никто больше не видел. В ту безмятежную ночь в красивом старом доме по улице Рязанской случился пожар.

Говорят, загорелась проводка. Огонь подкрался к спящим людям и хищно набросился на здание, пахнущее старым деревом лестниц и потрескавшимся маслом картин на стенах. Он слизывал шторы и обои, мебель и человеческую плоть. В считанные минуты пожар охватил весь дом на четыре квартиры. Люди не успели отпереть решетки на окнах. Они бы не успели даже найти ключи. Они просыпались, чтобы умереть.

Соседи увидели пожар, когда было слишком поздно. Приехавшая с ревом пожарная команда залила насытившийся огонь. Уже светало, когда смогли обыскать развалины. Здесь даже мародерам было бы нечем поживиться. Во всех квартирах, одного за другим находили жильцов, в основном, в своих постелях. Даже нелепо обгоревших, их легко узнавали соседи по улочке.

Вот в специальную " Скорую" несут старушку из квартиры 1. Она прошла войну и послевоенные годы. Она вырастила сына, похоронила мужа. Ее внуки уехали в Москву лет пять назад, и каждое письмо было для старушки праздником. Все стены ее скромно обставленной квартирки были увешаны фотографиями родных. Последние пару месяцев она болела. Это не была простуда или давление, нет, бабушка была крепче многих молодых. Просто она тосковала, одна.

А это пара из квартиры 2. Им около сорока, детей у них явно не было, даже приемных. Они работали дни напролет, а по ночам у них часто засиживались гости, и играла музыка. Хотя и Евгения, и Антон были милы и общительны, соседи немного их сторонились. Может, просто люди другого круга. Они и переехали то сюда позже других.

В третьей квартире жили Мария и Олег, их дочь благополучно поступила в институт в Питере, на третьем курсе вышла замуж. Мария и Олег часто стали ссориться после ее отъезда. Катя не приезжала теперь даже на каникулы. Ходили слухи, что у нее должен родиться ребенок. Мария неохотно говорила о своей дочери. Тем больше складывалось домыслов.

Квартира 4. Когда тела стали выносить и оттуда, сердце замерло даже у жадных до зрелищ и сплетен старух, которые дни напролет плевались семечками, сидя на скамейке, и доживали свой век в шкурах окружающих. Галина, врач, не раз приходила на помощь соседям. Она была образована, умна, немного замкнута, хотя это сходило за скромность. Галя была потрясающе красива. Тонкие черты лица, темные слегка вьющиеся волосы - таких женщин рисуют в книгах сказок как принцесс или фей. Игорь, ее муж, был отставным военным и теперь имел свое дело. Его мастерская выпускала эксклюзивную мебель и предметы интерьера. Резные стулья и изящные зеркала, напольные лампы и роскошные кровати - у него был великолепный вкус. И дочь, у них была маленькая дочь, четырехлетняя Анна.

Зеваки приготовили свои сердца для десерта на пиру огорчения. Старухи схватились за носовые платки, не отрывали взгляд от парадной - точнее, того места в руинах, где когда-то был парадный вход в красивый старый дом по улице Рязанской. Они знали, что больше в доме не было никого, даже кошки. Все ждали маленького обгоревшего тела Анны, чтобы разразиться воем погромче пожарной сирены, выпустить последние слезы и отправиться на скамейку дожевывать ощущения.

Высокий пожарный в запачканном костюме шел из темноты торопливо, нес на руках ребенка. Но Анна явно не лежала безжизненно. Пожарный растерянно улыбался. Девочка была жива, совершенно невредима - только сильно промокла и дрожала на январском ветру.

- Одеяло! Дайте одеяло! - крикнула врач из " Скорой" и схватила маленькое чудо.

Анна не плакала и, казалось, не была даже напугана. Она очень внимательно осмотрела то, что осталось от ее дома, скользнула взглядом по толпе зевак и молча отвернулась. Девочку укутали и посадили в карету " Скорой помощи". В последний миг, когда уже закрывалась дверь, Анна обернулась на окна второго этажа и прошептала: " До свидания, мама".

На город между тем спустился туман, дурманящий запах смерти расползался по подворотням. Пожарный, сам не понимающий, как могла остаться невредима девочка в таком быстром пожаре, сбивчиво отвечал на вопросы обступившей толпы - он был нелепо счастлив.

2.

- Аня и не вспоминает никогда родителей. Спрашивала раньше, правда ли то, что она помнит про пожар. Года четыре уже не вспоминает. У нас ведь даже фотографии их не осталось, а Аня так похожа на Галю, - с болью в голосе говорила Баба Тая, двоюродная бабушка Анны на встрече с психологом.

Ей под опеку отдали Аню после трагедии. Когда в больнице подтвердили, что малышка совершенно здорова, нет даже признаков отравления, решили все-таки подержать ее в детском отделении еще пару дней. В это время искали родственников. Единственной родней оказалась Таисия Львовна, пятидесяти лет. Аня сразу узнала Бабу Таю, когда та примчалась в больницу после страшных новостей о Гале и Игоре. Анну отправили жить к бабушке.

- Ведь 9 лет прошло, а мне кажется, Анечка хоть и молчит, но переживает.

- Анна боится чего-нибудь? Огня, одиночества, темноты? - спросила тучная дама, психолог семейного кризисного центра.

- Нет, одна она любит оставаться, в темноте как кошка ходит. Иногда ночью даже вот встанет и через всю квартиру может пройти, не включив свет. Я так не могу, а она может. Огня не похоже чтобы боялась, спичек опасается. Говорит, что запах серы похож на горелые волосы.

Таисия была внимательной, благоразумной бабушкой для Ани. Она поддерживала ее, но не навязывала лишних разговоров. Девочка росла аккуратной, вежливой, хорошо училась и никому не доставляла проблем.

- А скажите, Таисия Львовна, как у Анны складываются отношения со сверстниками? - тучная дама почти не смотрела на Таисию, быстро заполняя карту на новую семью.

- Вот сложно сказать, - Баба Тая наклонила голову и потерла пальцами левый висок. - Люди к Анечке тянутся. Всегда так было. Разные - и сверстники, и дети, и взрослые. Она умненькая, сдержанная, внимательная. В детстве даже вот такие случаи были, к примеру. Приходим мы на площадку гулять. Там ребята дерутся из-за чего-то. Она к ним поближе сядет и раскрашивает картинки, и поглядывает украдкой. Драчуны посмотрят внимательно, о споре забудут тотчас. Подойдут и следят, как она рисует. Вокруг нее все всегда собираются. А вот сама Аня холодно к людям относится. Вежливо, но холодно. Я вижу, что о ней одноклассники заботятся, и учителя. Только приболеет, день в школу не придет - звонят обязательно, интересуются. А ее спрошу, с кем мол в классе дружишь, к кому на день рождения пойдешь, так она отвечает, что ни с кем не дружит.

- Это и есть основная проблема, которая привела вас в семейный центр? - уточнила тучная дама.

- Ну, мне это кажется странным, но это не главное.

- А что вас больше всего обеспокоило?

- Вот, - Баба Тая положила на стол плотную кожаную папку с медными уголками и большой клепкой-замочком. - Вот это пугает меня больше всего.

Теснение, несколько потертое, украшало папку: сплетение из змей и цветов. Причудливый орнамент, которого раньше тучной даме не приходилось видеть, хотя множество символов разных эпох и культур проходило через ее практику работы с подростками. Сколько сейчас идейных течений, группировок и сект. Казалось, в молодежи концентрируются явные и тайные знания всех времен и народов, и в неумелых руках детей они были опасны. Множество случаев... Орнамент можно было бы поместить на гербе, хотя узор, пожалуй, слишком сложен и причудлив.

В папке лежала стопка из рисунков Анны. Рисунки мрачные, агрессивные, притом очень реалистичные и профессиональные. Лист за листом перебирала их психолог, каждый раз сталкиваясь при первом взгляде с ощущением жизни, исходящим из картин. Или скорее, ей казалось, что сами рисунки затягивают ее в свое пространство.

Коллажи из лиц, сцен, предметов при всем ужасе, запечатленном на них, выглядели потрясающе притягательными, зачаровывали. Дама не могла оторвать глаз от изуродованных тел, разрушенных церквей, зверских лиц и поз. Более того, она поняла, что они ей нравятся. Нравятся до дрожи в коленях. Картины девочки были отвратительны и прекрасны одновременно. Пытаясь посмотреть на них холодным профессиональным взглядом, дама понимала, что не сможет. " Трудный день, я уже сама устала и сильно эмоционально напряжена. Я проанализирую их позже" - думала психолог, пытаясь найти хоть какое-то рациональное оправдание нахлынувшим чувствам.

Пролистав не больше трети картин, она захлопнула папку. Морок, окутавший ее, отступал. На какое-то мгновение ей показалось, что змеи в орнаменте крепче сплелись с цветами, как бы заперев содержимое.

- Мне нужно видеть саму девочку, - сказала тучная дама, сбросив некоторое оцепенение. - Таисия Львовна, вы сможете убедить ее прийти ко мне?

- Я постараюсь, Людмила Ивановна, - пообещала бабушка.

Она засобиралась, ответила еще на пару вопросов о домашнем телефоне и времени, когда Аня дома, согласилась оставить папку. Уже на пороге тесного кабинета, держась за блестящую ручку, она вдруг остановилась.

- Вы тоже это почувствовали, правда? - спросила Баба Тая. - Вам тоже показалось, что картина может ожить?

- Ну о чем вы говорите, - торопливо проговорила тучная дама, отвернувшись, вкладывая на нужную полку каталога новую семейную папку. - Мне нужно подробнее изучить картины, Таисия Львовна. В творчестве просматривается реальное психологическое состояние человека, понимаете. Судя по вашим описаниям, у Анны есть проблемы. Но чтобы не делать поспешных выводов и грамотно помочь девочке, мне нужно увидеться и поговорить с ней.

- Да, я понимаю.

- Обещайте мне, что если не сможете уговорить Анну, все равно позвоните мне. Мы что-нибудь придумаем.

- Обещаю, - развернулась Баба Тая. - До свидания.

Людмила Ивановна осталась одна в кабинете. На столе лежала папка. Нет, она не сможет ее открыть, не сейчас. Возможно, не раньше встречи с Анной. Тучной даме не очень то хотелось браться за это дело, она могла бы передать девочку другому специалисту, например под предлогом прописки не в подопечном Людмиле Ивановне районе. Но она не могла и отказаться теперь. Ей нужно было понять секрет этой папки, которая лежала у нее на столе, украшенная орнаментом из змей и цветов, прочно закрытая медным замочком.

Людмила Ивановна налила себе чашку жасминового чая и набрала номер телефона.

- Алло, Александр Валентинович? Здравствуйте, Казанченко Людмила, семейный кризисный центр. Мне нужна ваша помощь. Да. Анна Нежина, 13 лет, учится у вас в школе. Обращали внимание? Бабушка пришла к нам. Да, спасибо. Буду ждать звонка в пятницу.

Анна знала, что Баба Тая хочет о чем-то поговорить с ней. Она, конечно, заметила, что пропала папка с рисунками. И слишком откровенно за ней наблюдали сегодня школьные `психи'. Анна знала, что ей заинтересовались. Но ее саму мало это волновало. После школы она не пошла сразу домой, а села в пустой пригородный автобус и поехала на курган.

Девочка любила это место. Здесь всегда дул ветер, даже в самые тихие дни. Отсюда открывался вид на город, не очень то красивый, но само ощущение пространства захватывало дух. Сегодня моросил мелкий октябрьский дождик, по небу мчались с невероятной скоростью тяжелые свинцовые тучи, и только изредка проскальзывали неуместные ясно-голубые клочки неба, чтобы сразу же скрыться снова. Отжившая трава и опавшие листья намокли и испаряли приятный запах. Аня села на блестящие камни, взяла в горсть пучок сырой травы и прижала к лицу, вдыхая осень. Облака неслись и неслись мимо. Внизу копошились машины. Впереди лежала широкая река, покрытая шершавой серой рябью. Здесь Анна чувствовала себя в безопасности. Курган казался живым, и иногда детское воображение создавало глубокий низкий голос, отвечающий на мучившие вопросы, от этого Анне становилось спокойно. Здесь приходили мысли, и не мельтешили люди.

Зачем они все время суетятся около нее? Зачем изображают заботу и любовь? Ведь это не может быть правдой, Анна ничего им не сделала хорошего. Она то и дело обирает их, мучает, а они даже не видят, кажется. За что ее опекать и от чего оберегать? Ей противны толпы сочувствующих. Может, они считают ее ущербной? Может, она что-то не замечает в своей внешности или интеллекте? Может, она на самом деле калека, но природа отняла у нее способность это понимать? Кого она видит, когда смотрит в зеркало? Может, она другая, не такая, как все люди?

Скалы не умеют лгать и притворяться. Они не суетятся вокруг нее. Мир спокоен, и она может размышлять о своей природе и предназначении. Зимой здесь глубокий нетронутый снег, ослепляющий в ясную погоду, какого не найти в городе. Весной камни рождаются из под снега, пробиваются первые травинки, самые смелые и яркие. Летом дурманят цветения, ими можно надышаться до головокружения, и уснуть здесь же, и проснуться с тяжестью в затылке через пару часов. Осенью линии и цвета становятся тоньше. Дождь смывает усталость с камня. Ветер уносит тревоги.

Анна открыла для себя курган пару лет назад. С тех пор она приезжала сюда временами, когда среди людей ей становилось особенно грустно. Она не ненавидела людей, нет. И не любила. Анна понимала, что ее равнодушие - не то, чего от нее ждут, она чувствовала вину перед людьми за то, что не умеет им улыбаться или ругать. А особенно за то, что крала у них.

Уже смеркалось, и нужно было ехать домой. Попрощавшись с курганом, девочка вернулась к остановке, села в холодный автобус - такой же холодный, как ее сердце.

Баба Тая налила чаю и селя рядом с Аней.

- Как у тебя прошел день, Анют? - нужно было как-то начать разговор.

- Хорошо, бабуль, все в порядке. Была контрольная по биологии. Света списывала с учебника, учебник лежал на коленках под партой, и вдруг упал, и учительница выгнала ее из класса. Странно, но все смеялись. А Света плакала в раздевалке потом, - Аня невозмутимо пила чай и посматривала, как мелкие капли дождя сверкали оранжевыми бликами домашнего света на фоне сиреневого сумеречного окна. - А еще будет конкурс рисунков. Меня попросили нарисовать что-нибудь жизнерадостное. Давай придумаем, а?

Бабушка слегка опешила при разговоре о рисунках. Но решила сначала обсудить конкурс, а потом признаться, что отнесла папку психологу.

- Аня, жизнерадостное может быть что угодно. Море с парусами, весенний лес, город в праздник, дети, танцующие в саду.

- Да, этот вариант мне нравится. Про детей. Расскажи подробнее, - Анна оживилась и внимательно слушала бабушкину идею.

- Скажем, сад.

- Да, какой?

- Ань, мне видится цветущий, весенний, хотя может быть и просто сад, или осенний, с яблоками в листве.

- Ага, осенний, начало сентября.

- Дети, например, отмечают какой-то праздник. Они только что поели вкусно и стали танцевать. А родители стоят в сторонке и хлопают им в ладоши, - бабушка собрала всю фантазию, чтобы увидеть красивый образ внутренним взором, описать поточнее для Ани.

Девочка всегда любила такие игры с воображением. Баба Тая была полностью погружена в свою картинку, прикрыла глаза. Она не видела, что Анна не столько слушает ее, сколько внимательно смотрит на подрагивающие веки бабушки, на морщинки ее лица, на седые волоски и сухие руки. Анна воспринимала сейчас идею одной ей ведомым способом. Целиком, какой она была в воображении Бабы Таи. Она слышала музыку и смех детей, чувствовала аромат налившихся яблок и груды скошенной травы в глубине сада, и хлеба, свежего хлеба, который лежал на столе. Она чувствовала густой воздух ранней осени, чувствовала жесткую кору груши, к которой прислонилась улыбающаяся мама, и мамино тепло, которое осязали руки папы. Он обнимал маму за талию. Она чувствовала густую бархатную лужайку под босыми ногами детей.

Баба Тая открыла глаза. Анна сидела и улыбалась - как редко девочка улыбалась так искренне!

- Анечка... - успела прошептать бабушка, и ей стало внезапно нехорошо.

Анна испугалась. Выхватив их аптечки нашатырь, она дрожащими руками откупорила пробку, несколько раз уронив рулон ваты, оторвала таки клочок, намочила и сунула под нос бабушке. Та пришла в себя. Анне тоже полегчало, но она в который раз ругала себя за воровство.

Она не знала точно, как это происходит, но порой девочке удавалось забрать ощущения других людей. На фоне равнодушия ее сердца, эти кусочки были настолько яркими, что Аня впивалась в них, как голодная собака. Она выпивала чужие образы и чувства целиком, и ее душа ликовала. Чаще они были горькими или кислыми, чем сладкими, как этот бабушкин сад. Но и ужасным ощущениям паники, страха и ненависти она радовалась, и сохраняла их в свою копилку. Она знала, что собственная память ей неверна, и драгоценная коллекция потеряет свой вкус очень быстро. Поэтому она научилась запирать собранное и отнятое в бумагу.

Анна видела, что люди обессиливают, если забрать у них особенно яркое чувство. Но она пока не могла ничего поделать. Все начиналось и заканчивалось помимо ее воли, а она только принимала чужое, пробовала на вкус то, что ее собственная душа не рождала никогда. Девочка радовалась чужой пряной радостью, а чужое горе наполняло ее, как пустой сосуд, терпкой вязкой жидкостью. И самое главное - Анна стала догадываться в какой-то момент, что на самом деле не все живут именно так, и эта мысль не давала ей покоя.

3.

Рассвет впустил в комнату стайку золотистых бликов. Баба Тая проснулась и тут же зажмурилась, такое необычно яркое было это осеннее утро. Она поднялась с кровати и посмотрела в залитое солнцем окно. Она чувствовала себя великолепно, словно и не было у нее вчера обморока. Ну да бог с ним. Наверное, переволновалась на приеме в центре.

Центр. Таисия Львовна обещала привести Аню в центр. Но так и не решилась даже заговорить об этом. Может быть, сегодня?

- Смотри! - Анна стояла на пороге бабушкиной комнаты. - Тебе нравится? Не может не нравиться, ты об этом вчера говорила, правда?

Аня держала в руках большой лист ватмана, на котором в саду танцевали дети. Таисии показалось, что картина движется, что солнце, залившее ее комнату, светит не в окне, а на картине. И легкий ветерок донес запах спелых яблок, и соломы, и хлеба. Детский смех и музыка, звучащая как бы издалека, из самой глубины старческого сердца, наполнили слезами глаза Бабы Таи. Аня критично смерила взглядом свое творение.

- Тебе не нравится, - заключила она. - Ты плачешь, а я рисовала жизнерадостность.

- Девочка моя, ты нарисовала даже лучше, чем я представила себе вчера, - бабушка усилием воли оторвала взгляд от волшебного сада. - Я не понимаю только, как тебе удается ТАК рисовать, как будто краски твои - это сама душа. Аня, как ты поняла, что именно такой сад, именно такие дети. И почему он еще и пахнет садом, и звучит, как сад. Девочка моя, и почему ты нарисовала здесь СВОИХ маму и папу?

Анна застыла. Она привыкла к потоку слов и эмоций, которыми одаривали ее картины - гневных или восторженных, не важно. Но она и сама не знала, что нарисовала родителей. Она внимательно рассмотрела лица. Аня очень смутно помнила маму и папу, фотографий никогда не видела, а нарисованные ей люди были заимствованы из бабушкиного воображения.

- Я про них вчера вспомнила, перед тем, как случился обморок, Анечка, - словно отвечая на мысленный вопрос произнесла Баба Тая. - Именно такими они были в день свадьбы, еще до твоего рождения. Именно в таком, почти райском саду мы веселились тогда. И было много детей. Твои родители женились 5 сентября.

Бабушка не говорила больше ничего. Она была потрясена столь осязаемым чудом. А Анна с любопытством рассматривала бумажное отражение прошлого, которого не видели ее глаза.

Анна отнесла картину в школу на конкурс. В этот день почти никто не учился. Все только обсуждали работы детей, и радовались работе Анны Нежиной. Или просто радовались? Всем этот день показался удивительным и прекрасным. Учителя предложили перенести конкурс на поляну перед школой, раз уж погода подарила невероятно солнечный октябрьский денек. Картины выставили на улицу, устроили пикник, танцевали и веселились вместо уроков.

А в три часа дня налетели тучи, внезапно хлынул дождь, дети и учителя засуетились, спасая картины от воды. Унести успели все, кроме одной. Анна стояла под дождем и смотрела, как в цветные лужицы стекают дети, яблоки и мамино улыбающееся лицо. Она в последний раз почувствовала тепло родительских объятий. Акварельный ручей уносил прочь то, что она давно потеряла, и не собиралась воскрешать. Анна прошептала: " Вот мы и увиделись снова, мама". Она положила грязный размокший картон на порог школы и прикрыла за собой дверь. По коридору доносился голос Директора: " Что за цирк, вернитесь к учебе! ". Эйфория миновала.

Аня принесла домой в этот вечер грамоту и большой набор красок.

Примерно в шесть в кабинете Людмилы Ивановны раздался звонок. Она уже стояла в плаще, но поворчав прошла таки к телефону.

- Здравствуйте, Людмила Ивановна. Это Таисия Львовна, бабушка Ани Нежиной.

- Да, здравствуйте! Как у вас успехи? Вам удалось поговорить с Аней?

- Да, Людмила Ивановна. Она придет к вам завтра после уроков, хорошо?

- Замечательно! Буду ждать. Всего доброго, Таисия Львовна, - вместо прощания тучная дама услышала уже короткие гудки. - Всего доброго, - пожелала она самой себе.

Завтра. Значит, завтра ей удастся понять то, с чем еще не сталкивалась. И видит бог, не в болезни здесь дело. А в чем? Людмила Ивановна потянулась было к кожаной папке, но только поправила ее на полке. Завтра. Блестящая дверная ручка отражала смущенное лицо тучной дамы.

Баба Тая сидела перед телефоном. Аня развернулась и медленно пошла прочь из комнаты. На пороге, не глядя на бабушку, она произнесла:

- Ты предаешь меня. Я пойду к ней, но я не обещаю с ней говорить.

4.

Анна почувствовала неладное на третьем уроке. Ее руки дрожали, кончики пальцев замерзли и посинели. Она уронила ручку и удивленно уставилась на свои ладони.

- Что случилось, Аня? - спросила учительница, заметив замешательство.

Анна перевела взгляд на нее, но не успела ничего сказать. Лицо девочки побледнело, даже казалось, почернело. Аня вяло стекла со стула в проход между рядами. Дети вскочили, ахнули, учительница кинулась к девочке, успев крикнуть: " Миша, бегом за врачом! "

Учительница звала и трясла Анну, пока та не приоткрыла глаза. В тот же миг распахнулись окна, сорвав шторы. В кабинет ворвался ледяной ветер, дождь и звуки улицы. Взлетели листки, вырванные из тетрадей, рухнула стойка с цветочными горшками. Шары-светильники раскачивались под потолком, и свет в них предательски мерцал. Комнату наполнила тьма, не пасмурная тьма улицы, а черная густая тьма, как облако, вползла в помещение. Дети в панике бросились из класса. В черном облаке скользили лица, растерзанные люди, истошные крики доносились из него и пронизывали тело иглами страха, руки тянулись - то ли в мольбе о помощи, то ли в попытке схватить и увлечь за собой все живое. Учительница сидела на полу с девочкой на руках, раскачиваясь. Черное облако сгустилось вокруг нее, женщина зажмурилась и крепче прижала ребенка к себе. Казалось, это страшный сон, или помешательство. Она могла только повторять: " Это не правда, не правда, нет".

- Что произошло, - голос вырвал женщину из сумрака и заставил открыть глаза.

Школьный врач стоял на пороге разгромленного класса, дети заглядывали, но не решались войти. Среди обрывков тетрадей и осколков керамики, на мокром полу сидела учительница, крепко держа бледную Аню. Неужели прошло? Спасибо, Господи! Голос не слушался:

- Ветер, Андрей Владимирович, ветер распахнул окно внезапно, а Анна потеряла сознание, - Светлана Викторовна не смогла бы произнести ни слова о тьме.

- Аня, ты можешь идти сама?

- Да, - вполне живым голосом ответила бледная девочка и освободилась из объятий учительницы.

- Пойдем в мед. кабинет. Вы сами в порядке, Светлана Викторовна? - врач с сомнением окинул взглядом взъерошенную женщину.

- Да, да, спасибо, - поправляя пиджак и отряхиваясь ответила учительница. Она откашлялась: - Займитесь девочкой, Андрей Владимирович. Таня, попроси пожалуйста уборщицу зайти к нам. Дети, осмотрите внимательно себя и друг друга. Если кто-то поранился, идите за Андреем Владимировичем. Соберите свои вещи, и встретимся через три минуты около учительской, урок закончим там.

Разум возвращался к Светлане Викторовне. Дети суетились вокруг. Когда последний мальчик вышел из класса, и по этажу уже зашаркала уборщица, учительница окинула взглядом место происшествия. " Не было. Ничего не было особенного. Все показалось..." - как молитву повторяла она. И когда готова была поверить в это, увидела разбитые горшки с цветами. Вместо листьев, пусть и поврежденных, из земли торчали обгоревшие прутья. Один из них, словно почувствовав человеческий взгляд, осыпался горсткой праха. На какую-то секунду из праха сложился смутный образ неизвестной полной женщины, но тут же разлетелся по полу, повинуюсь сквозняку. Светлана Викторовна вздрогнула и заторопилась к учительской.

Людмила Ивановна только что проводила посетителя. По подоконнику стучали крупные капли дождя, в кабинете было тепло и тихо. Тучная дама сидела за столом, погрузившись в свои мысли. Кто знает, возможно, странная девочка и не придет сегодня. В любом случае в большой сумке уже лежал десяток книг и брошюр, в которых она собиралась искать ответы на свои вопросы. Там была даже библия, а еще в блокноте появилась новая строчка. Людмила Ивановна нашла специалиста с кафедры клинической психиатрии, который мог бы помочь ей в столь странном деле. Она догадывалась, что Анна Нежина - дело не ее компетенции, если это вообще был вопрос психологических проблем подростка. Но она решила позвонить Сергею Эдуардовичу после встречи с Аней.

Постукивая по столу карандашом, Людмила Ивановна поглядывала на папку в шкафу. Она воспользуется перерывом и посмотрит еще раз на рисунки. Быть может, позавчера все показалось? А она, опытный специалист, сидит и боится прикоснуться к материалам. Боится своего пациента. Девочку тринадцати лет, которой нужна помощь, и которая вероятнее всего сама многого боится. Если бабушка все верно описала, у Ани есть признаки серьезных психических расстройств, вероятно как следствие травмы в раннем детстве. Но тогда ей нужна помощь уже не семейного центра, а опытного психотерапевта. Дело Людмилы Ивановны - определить степень расстройства, и передать девочку специалистам. Так почему она сидит сейчас и не может взять папку и составить анализ рисунков?

Тучная дама с усилием встала из-за стола, прошла к шкафу и достала ненавистную папку.

Закутавшись в голубой шарф из школьной двери вышла девочка, поежилась и быстрым шагом отправилась по мокрой дороге. Аню отпустил домой врач. Но она не пойдет домой. У нее есть еще одно дело сегодня, хотя что-то ей подсказывало, что она опоздала.

Повернув за угол, Аня остановилась. Ей не хотелось, чтобы ее видели здесь. Рядом со входом в семейный центр стояла машина, скучал водитель. Чтобы не привлекать к себе внимания, Аня подождала, когда в дверь войдет группа подростков, и прошла с ними. Третья дверь направо, говорила Баба Тая. Ну точно, вот она, приоткрыта. Убедившись, что никто не видит ее, Аня прошмыгнула к кабинет. Ее явно не ждали.

Тучная дама лежала на спине, лицо ее было в клочьях, как будто гигантская кошка поточила об нее когти. Кабинет был разгромлен, кое-где виднелись следы смазанной крови. Странно, что никто не пришел на звуки драки.

Анна четко увидела, как дама мечется по комнате, спасаясь от невидимого окружающим врага. Руки закрывают лицо, но безуспешно. Голос отказывается слушаться, она не может крикнуть. Мысли пылают, лента памяти пролетает мимо, как нелепый комикс, сгорает вместе с карикатурами жизненных страниц. И последняя мысль, повторяющаяся много раз: " Анна! "

На столе лежала кожаная папка, рисунки перелистаны до картины, которую Аня любила больше всего. Тигр. Мощный зверь, обманчиво похожий на кошку. В этом тигре жила ложь. Именно с ним дама не смогла справиться.

Девочка схватила папку, сунула в рюкзак и поспешила уйти, пока кто-нибудь не обнаружил ее здесь. В коридоре она столкнулась с мальчишками. Анна повернулась к стенду с информацией, сделала вид, что читает расписание тренингов. Потом аккуратно вышла из здания. Ей хотелось бежать. Ее тигр, ее питомец убил человека. Она убила человека. Точнее, она не успела прийти вовремя, чтобы спасти любопытную даму. Мысли путались. Очень хотелось бежать, но это привлекло бы внимание. Только повернув на улицу, а потом в другой переулок она бросилась прочь. Лужи разлетались брызгами, вслед ругалась старушка, которую Анна чуть не сбила с ног, где-то в подворотне залилась визгливым лаем собака - это было не важно. Вдруг впереди замаячила " Скорая". Анна перешла на шаг, пока машина не проехала мимо. Ей не надо было оглядываться, чтобы понять, что врачи едут именно в центр.

Куда бежать? Как она сможет объяснить случившееся? К ней наверняка придут. И расскажи она правду, упекут в психушку, будут изучать или лечить. Выход один. Надо ничего не объяснять. Отдышавшись на автобусной остановке, Аня посмотрела на серое небо. Дождь остужал ее лицо и мысли.

Сидя на кургане, Анна осмысливала произошедшее и пыталась построить план. И ответ пришел. Она должна избавиться от картин. Это только начало. Люди заинтересовались ей, и это может быть опасно. Для них - но это мало ее волновало. Опасно для нее самой. Анна достала из рюкзака папку, тетрадь и коробок спичек. Как неприятны спички, они напоминают гадкий запах пожара. Аня развела костерок из тетради, и первым туда поместила тигра. Но эта картина была уже пуста. Ложь сбежала и будет бродить по свету. Не беда, тигр потратил много сил и теперь не опасен. Он уже не страшнее вранья ребенка, стащившего мамины духи и неосторожно разбившего флакон.

Когда Анна нашла его? Кажется, это был подслушанный случайно разговор. Да, ложь была такой искусной, что в ней была душа. Ее можно было почувствовать, в нее можно было поверить. Чей разговор это был? Теперь неважно. Вряд ли он имеет отношение к тучной даме.

Горели страхи и радости, заботы и восхищение, огорчение и паника. Все же дурных чувств удалось поймать больше, чем приятных. Это были чувства людей города, бережно собранные и запечатанные в бумажный плен. Несладкая жизнь у горожан. Хотя, может, до сих пор Анне попадались такие люди. Она пока не искала редкие чувства, не коллекционировала, не упорядочивала. Она только-только разобралась, как ловить этих призрачных птиц.

Одна за другой картины выпускали пленных. Горели осколки чужих душ. Вот жажда мести взлетела в осеннее небо, как черный дракон. Мелкий дождь, слившись с зыбкой плотью дракона, рассыпал его на едкие капли. Вот презрение змеей уползло в мокрые камни. Волшебные картины покорно ложились в огонь.

В пещере у подножия кургана сегодня прятался от дождя бродяга. Он проснулся от четкого ощущения чьего-то присутствия. Оглядевшись, он убедился, что в пещере никого нет. Бродяга достал окурок. Ощущение отказывалось подчиняться глазам. Более того, теперь оно говорило ему, что здесь людей все больше, уже целая толпа, столько и не поместилось бы в тесный каменный склеп.

Снова и снова бродяга тер глаза грязными потрескавшимися пальцами, подносил спичку к коробку, жевал окурок, но замирал, чтобы оглядеться еще раз. На него нахлынула холодная волна страха. Не смерти он боялся, смерть была бы для него избавлением. Он просто боялся. Страх перерос в панику, паника в ужас. Потрепанного человечка разрывали эмоции. Он вскочил, погладил камни, как пушистого котенка, поверил, что это и есть ласковый зверек. Он отпрянул в ужасе от стены, только чтобы обнаружить тень незнакомой, но ненавистной женщины. Его сознание окончательно спряталось в нору, остались только чувства. Грязный бродяга метался по пещере, валялся на полу, бился о стены, и рыдал, смеялся, кричал, молился, любил, убивал, лгал, плакал, просил... Пока тело не сжалилось над ним, и он не потерял сознание.

Несколько часов спустя он очнулся. Совершенно опустошенный, искалеченный, в лохмотьях и ссадинах, под дождем у входа в пещеру. Душа молчала. Кое-как бродяга поднялся и уже к ночи добрался до ближайшей церкви. Он не знал, куда еще идти.

5.

Школа не была для Анны интересной. Сами предметы давались легко, она знала урок, даже не открывая учебник. Откуда? Просто знала. Интереснее были люди в школе. Одноклассники начинали влюбляться, ссориться, плести интриги, и все это Анна впитывала и изучала. Она пыталась выглядеть как все. Она пристально наблюдала за мимикой, жестами, едва заметными движениями глаз и интонациями. Из них складывался образ человека, переживающего определенные эмоции. По вечерам она часами сидела перед зеркалом и училась одевать эти маски на свое лицо и тело. Все говорили, что девочка все менее замкнута, и явно ей пошли на пользу занятия с психологом.

Три года прошло со страшной смерти Людмилы Ивановны. Расследование зашло в тупик. Клиентов распределили между другими специалистами. Аня стала ходить на тренинги, покорно выполняя все предписанное. Про картины все забыли. Последнее тестирование показало, что девочка абсолютно здорова и адекватна. И никто не узнал бы, что Анна думала, пододвигая к себе листок с заданиями: " Сегодня я напишу, как написала бы Света."

За месяц до выпускного Анна шла по коридору школы. На втором этаже традиционно выставлялись лучшие рисунки и поделки учеников. Половина стены была увешана ее собственными картинами.

Аня не перестала рисовать, нет. Она отнеслась более рационально к волшебству, которое было ей подвластно. Анна тонко вплетала призрачных птиц в свои картины. Конечно, кому нужно отпугивать и мучить зрителя. Его нужно заворожить. Она долго искала способ, и нашла. Теперь кусочки заимствованных чужих переживаний укладывались в какой-нибудь предмет, нюанс, даже росчерк. И картины оживали. Не той необузданной энергией, как раньше. Жизнь струилась в них едва заметно, но этого было достаточно, чтобы люди не отрывали глаз.

Вот простой пригородный пейзаж. Солнечный и весенний. А в нем тонкая лента печали. Почему все, кто на него смотрит, вспоминают что-то сокровенное? Странно. Но название картины " Расставание" тем более понятно и признано. А вот портрет бабушки, в ее морщинистом лице нет аристократического шарма, или отпечатка романтического прошлого. А в нее почти влюблены все в школе. Любимая бабушка школы.

Да, Анна поняла со временем, что люди предпочитают добрые переживания, потому что их не хватает в повседневной жизни. И она создавала для них ручейки добра. Все зло же, которое люди источали ежесекундно, она тоже бережно собирала и хранила. Она плела бисерные браслеты, в каждой крупинке которых прятались страшные чувства. Она носила их всегда на руке, зная, что над ней они не имеют власти. Зато каждый такой браслет, если его надорвать, стал бы мощным оружием. Аня не знала, зачем ей оружие, но такая коллекция казалась ей бесценной.

Так странная девочка год за годом ловила чужие чувства, сортировала, лепила из них картины и свой собственный образ, пленила и выглядела все менее странной девочкой.

Со своим золотым аттестатом Анна могла бы поступить в любой институт города. Но ее планы были иными. Вопреки долгим уговорам по вечерам за чашкой чая, она пошла в художественное училище. Только в живописи она видела свое практическое применение. Здесь она была богом, и хотела стать образованным богом.

Ну и конечно же студенты и преподаватели училища - творческая среда манила ее своей эмоциональностью. Здесь она пополнит свою коллекцию быстрее и ярче, чем в любом другом заведении.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

6.

Олег ненавидел утро. Всегда будильник вырывал его из сна в самый неподходящий момент. Лежать несколько минут, уставившись в потолок. За раскрытым окном уже ехали куда-то трамваи, с улицы пахло цветущей вишней и вчерашней грозой. Майский ветерок колыхал занавеску, и китайские колокольчики отвечали ему тонким перезвоном. Старый дом, в котором жил Олег, он не променял бы ни на какую квартиру. Новые дома были штамповками, у них не было собственного неповторимого шарма и тепла, не было этих бликов, запахов и звуков. Он бы просто не смог просыпаться по утрам.

В который раз Олег пообещал себе хоть одну ночь отоспаться, а не засиживаться в мастерской до последней звезды. Конечно, он не сдержит слово. Но тело согласилось потянуться и встать с кровати только после этого обещания. Олег плеснул на лицо холодной воды и сел на подоконник с сигаретой и чашкой растворимого кофе. Ритуальные пятнадцать минут утром, и дела снова захлестнут его.

Дела, дела. Он уже забыл, когда занимался творчеством. А ведь было время, когда живопись была для Олега как воздух. И было время, когда закидывала она художника в самые дальние края планеты. А теперь максимум, на что он был способен - сгонять в отпуск в Испанию на неделю, честно пообещав себе писать этюды. Но какая там живопись, если кругом столько очаровательных южанок! Олег был Ловеласом: рыжеволосый, длиннокудрый, спортивного сложения, с блеском в глазах. Он не падал с творческих пьедесталов благодаря своему шарму и уверенности. Творческая профессия придавала ему романтизма. Олег был весел, амбициозен, самовлюблен и всегда готов на подвиги - в разумных пределах, для собственного благополучия.

- Сегодня натура, - сухо объявил Олег Евгеньевич и устроился в углу большой светлой учебной мастерской.

Студенты быстро расселись и зашуршали карандашами. Минут двадцать преподаватель просто сидел и наблюдал лица студентов. Кто-то сосредоточенно хмурил брови, кто-то с любопытством рассматривал успехи соседей и сравнивал, кто-то быстро набросал рисунок и теперь время от времени добавлял детали. Все именно сейчас показывали истинное лицо. Кроме одной девушки. Она вообще выделялась из группы.

Когда Анна Нежина впервые столкнулась с Олегом в коридоре, он понял: будет интересно. Стройная, изящная, с длинными темными волосами, она сразу заставляла обернуться мальчиков и мужчин. Плавные движения, которые всегда подчеркивала какая-нибудь летящая деталь в одежде, завораживали. Тонкие черты лица очень живо отражали эмоции при разговоре, она казалась отзывчивой и чуткой.

Анна была безусловно талантлива. Ее, пусть непрофессиональные, рисунки и картины пленили окружающих с одного взгляда. Она поразительно тонко чувствовала настроение и деликатно его передавала. При колоссальном успехе, девушка все же старательно училась, стремилась совершенствовать и без того уникальный дар. Ее прогресс в технике был заметен даже на фоне общего восхищения индивидуальным стилем.

Единственное, что настораживало - ее глаза. Светло серые глаза были почти прозрачны, а взгляд пронизывал насквозь. Иногда казалось, что Анна смотрит прямо в душу, и оттого становилось не по себе. Волосы на затылке начинали шевелиться, по коже пробегал холодок и некоторое онемение. Красивая талантливая девушка притягивала и, вместе с тем, пугала. Но этот страх был даже сладок.

Вот и сейчас Олег смотрел на Анну, полностью погрузившуюся в задание, не думающую об окружающем мире, забывшую, что за ней могут наблюдать. Ее прекрасное лицо, выразительное тело молчали. Холод, почти могильный бесстрастный холод медленно растекался вокруг девушки. Ирина, сидевшая рядом, неосознанно отодвинулась дальше.

Олег встал потихоньку, чтобы пройти между студентами и указать на ошибки. Его движущийся силуэт привлек внимание Анны, холодное облако быстро собралось ближе к хозяйке, втянулось в нее, на щеках Анны скользнул румянец. " Может быть, все только кажется, - думал Олег. - Может, просто я увлекся Аней, и выдумываю себе истории. Я люблю таинственность." Но эта мысль повторялась изо дня в день и нисколько не мешала ему замечать внезапные преображения своими внимательными глазами художника.

После занятий Олег отправился провожать день на реку. В мае он особенно любил набережные, еще не переполненные людьми, идущими с пляжей. Почти пустые скверы, тянущиеся на километры вдоль реки, сейчас цвели. Вода мерцала, как шкатулка с сокровищами. Кое-где ровная поверхность была надрезана прогулочными катерами, но раны воды быстро затягивались в штиль. Красное солнце уже касалось кромкой силуэта холмов.

- Мне тоже нравится смотреть на закат здесь, - Олег буквально вскочил от неожиданности, увидев, что рядом на скамье сидит Анна.

Девушка посмотрела удивленно, немного смущенно и вроде бы обиженно. Как ей удавалось это? Ее лицо не отражало спонтанно настроение и мысли, оно буквально говорило, обозначало то, что Анна чувствует. Как и говорящие картины, это именно про нее - " на лице написано".

- Аня, извините. Просто нельзя же так подкрадываться, я не ожидал вас увидеть, - Олег поспешил успокоить девушку, и ее взгляд моментально среагировал: " Молодец, ты верно все сказал, и теперь я рада".

- Я не подкрадывалась. Просто вы задумались и не заметили, Олег Евгеньевич, - подхватила обмен реверансами Анна, немного шутливо.

- Вы хотели о чем-то поговорить?

- Я пришла посмотреть на закат, Олег Евгеньевич. Я часто прихожу сюда, именно на эту скамейку. И иногда еще на одно место за городом. Но раз уж встретила вас здесь, то да, хотела поговорить.

- Рассказывайте, - сел поудобнее Олег.

Его мозг пересчитывал варианты разговора. Анна словно прочла его мысли и сделала паузу, склонив голову и глядя прямо в глаза преподавателю. Вот сейчас от нее повеет холодом, понял Олег. Он смущенно откашлялся и перестал листать собственные догадки. Анна тоже ожила:

- На самом деле, Олег Евгеньевич, - с незримой и неслышной усмешкой продолжила девушка. - На самом деле я хотела просить вас о личных дополнительных уроках.

- Зачем? - выпалил Олег неожиданно для самого себя.

- Наши преподаватели все замечательные, - невозмутимо продолжила девушка. - Но я недавно была на вашей экспозиции. Мне хотелось бы учиться дополнительно именно у вас.

Вот это льстило Олегу. Он бы и хотел сказать сейчас правду: учитель был уверен, что у него Нежиной учиться нечему, скорее наоборот. Но промолчал. Слишком громко мурлыкало самолюбие, да и со своим интересом к Анне он не мог совладать. Ведь совершенно очевидно, что в ней была некая тайна, а кому не интересно разгадать чужую тайну.

- Хорошо.

- Спасибо.

- В четверг и субботу в пять.

- До свидания, - Анна поднялась и летящими шагами пошла прочь вдоль набережной.

Солнце скрылось за холмами наполовину, и река залилась красным.

Так сухо и лаконично. Так просто: загадка, мучившая Олега уже два с половиной года сама шла в руки. Оставалось убедить себя, что его интерес чисто профессиональный, что он не допустит ничего, что может опорочить его имя и имя ученицы.

Олег видел, как Анна флиртует с юношами, и ходили слухи, что преподаватель истории искусств не просто так ушел из училища. Девушка просто играла, чувствуя свое превосходство, с любопытством наблюдая за природой любви; как котенок играет с фантиком. Она выбирала мишень, заставляла переступить через мистический страх перед ее персоной. Юноши влюблялись в нее без памяти, мужчины забывали свои семьи. Но когда страсти уже кипели, она просто теряла интерес, рвала все, снова загораживалась вуалью холода и оставляла жертву наедине с бессонными ночами. Нет, Олег не позволит себе никакого флирта со студенткой, тем более с такой опасно красивой и жестокой. Он обещал себе это.

Хотя, и выспаться он тоже много раз себе обещал...

7.

Четверг тянулся долго. День замедлил свой ход, стрелки часов предательски вяло и неохотно смещались от деления к делению. Люди плыли и мямлили. К четырем часам Олег пришел в мастерскую и не знал, чем себя занять. Он попытался навести порядок, но отказался от бесполезной затеи уже через пять минут. Он пил кофе, но чашка заняла всего десять минут ненавистного времени. Сигарета и того меньше - три. Олег решил составить план, но мысли путались.

" Я должен собрать все хладнокровие, - убеждал себя он. - Моя задача выяснить, в чем секрет таланта Нежиной. Не более того. Я отвечу на ее вопросы, но мне надо знать, в чем ее секрет." Абсолютно бессмысленная тирада получалась. Олег и сам не знал, что хочет выяснить. И хочет ли. Его тянуло и манило - и к Анне, и к ее творчеству. И то, и то было загадкой, загадкой одной природы. Олег мечтал обладать таким сокровищем, такой искренностью, таким даром. Или самой девушкой? Нет, девушек много, а второй Нежиной нет. В ней метафоричное мышление Олега видело могущественный и неповторимый образ зверя. Выманить и поймать дракона, и не быть разорванным самому. Хитрая задачка. Был ли Олег к ней готов? Да! Он мечтал об этом часе два с половиной года. Он - рыцарь, которому суждено совершить этот подвиг, приручить зверя. Дракон будет верно служить ему, а девушку он справедливо спасет из плена и вернет человечеству.

Раздался звонок. Меч хладнокровия, который ковал Олег, рассыпался в прах, не дождавшись своего звездного часа. Доблестный рыцарь чувствовал себя маленьким и голым, открывая собственную дверь.

Анна стояла на пороге с планшетом и рюкзачком, сдержанно улыбаясь, излучая покой и учтивость. " Опять нафантазировал себе с три короба", - отругал себя мысленно Олег, к которому в одну секунду вернулось ощущение скучной, но нежной реальности. Чувство опасности прошло. Да и откуда ему было взяться? Больное воображение. Олег отступил от двери, пропуская студентку в мастерскую.

- Чему же вы, Анна, хотите учиться? - спросил Олег, когда они расположились для предварительной беседы.

- Тому, чего нет в программе, Олег Евгеньевич, но чем вы наверняка владеете. Я была на выставке в " Луне".

- Неплохая экспозиция получилась, - где-то в животе у Олега снова замурлыкало самолюбие. - И что вас там заинтересовало больше всего?

- Испания.

- Испания?

- Да.

- А точнее, - Олег не мог уловить связь.

Выставка в галерее " Луна" мало чем отличалась от многих других. Реализм, городские пейзажи, пара портретов. Олег пытался вспомнить что-нибудь особенное, но понимал, что последние годы особенного уже не мог создать ничего. Поэтому просто копировал картинки мира.

- Вы нам рассказывали, что были в Испании лет шесть назад, - продолжила Анна.

- Верно.

- А картины датированы прошлой зимой.

- Тоже верно. Раньше руки не доходили, а тогда взялся и написал серию, - Олег тщетно искал связь.

- Вы делали в поездке наброски? Фотографии?

- Нет.

- А когда взялись за серию, смотрели виды Испании?

- Нет, просто вспомнил самые яркие впечатления о стране.

- Я так и подумала. Именно этому я и хочу учиться у вас, - Анна сделала утвердительную паузу, словно только что раскрыла все карты, и не ждала больше вопросов.

Олег же вопросительно молчал.

- Память, Олег Евгеньевич. Я хочу научиться, как вы, точно помнить то, что вижу. Или то, что представляю. Ваша Испания очень живая. Если бы вы писали с фотографии, в картинах не было бы настроения. Если бы делали наброски раньше, что-то упустили бы, восстанавливая полный образ. А ваша Испания естественная. Значит, вы запечатлели ее мысленно так крепко, что ни одна деталь не ускользнула. Я понимаю толк в живости, Олег Евгеньевич.

Да, тут спорить было невозможно. Аня знала толк. Но что за странная задача. Учить помнить.

- Анна, вы поставили меня в неловкое положение. Наверное, зрительная память во многом зависит от природы человека. Я не знаю, как учить - памяти.

- Ваша память особенна. Я хочу попытаться. Помогите мне развить свою. Я не могу держать в голове даже то, что видела вчера. Даже те образы, которые приходят из моего же воображения. Они смазываются окончательно за неделю, я могу только домыслить их, но не воспроизвести. А мне важна точность, - Анна открывала для Олега неожиданную правду.

Талантливая художница не умеет хранить зрительные образы. Странно. Но признание в совершенно новом ракурсе, обрушившееся на Олега, снова привело в движение его профессиональный интерес и амбиции.

- Аня, я попробую. Мне нужно подумать, возможно, посоветоваться. Ваш вопрос не совсем стандартен. Но я постараюсь найти способ обучить, э... вашу память.

- Обещаете? - почти по-детски спросила Анна.

- Обещаю.

Эта девушка не умеет задавать простых вопросов и легких задач. Ну что же, тем интереснее. Олег забыл свое смятение перед первой встречей. И про дракона забыл. А тот существовал. И он только что ловко направил амбициозного рыцаря служить при драконовом дворе в драконовых интересах.

Олег провалялся всю ночь без сна, придумывая, как же выполнить неординарную просьбу девушки.

8.

Примерно через десять занятий методика четко сложилась. Олег составлял композицию, Анна рисовала ее. А в следующую встречу она рисовала ее снова, только вспоминая. Потом Олег доставал первое изображение и помогал найти разницу, уточнить нюансы. Только когда все детали были проверены, и получалась точная копия, Анна бралась за следующую тему.

Композиции Олег постепенно усложнял. От простых форм, предметов, к их сочетаниям. Он ставил необычно свет, заставлял натюрморты оживать причудливыми бликами и тенями. Олег увлекся своей нестандартной методической задачей.

Рисунки Анны, как и прежде, дышали. Простой засохший репейник в фужере, набросанный в карандаше, скучал о свободной поляне и вспоминал осенний день, когда его сорвали и принесли в хрустальную тюрьму. Камень, подобранный на обочине, повествовал соседке-свече о сотнях человеческих голосов, проносящихся мимо за день. Олег мог поклясться, что именно истории и ощущения рисовала Анна, а не скучные композиции. Между тем, девушка совершенствовалась в технической стороне, и раз за разом копии были все более совершенны.

Позже Олег разрешил Анне иногда работать отдельно на общих уроках. Пока студенты выполняли задание, Аня украдкой рисовала их. И как тонко она чувствовала индивидуальность ребят, их настроение в тот момент. Примерно через неделю она делала копию в мастерской Олега, и настроение, буквально законсервированное в памяти девушки, снова тонко ложилось на бумагу. Они постепенно увеличивали интервалы между оригиналом и копией.

Олег не вспоминал уже своих странных представлений о девушке, которые нахлынули перед началом их индивидуальных уроков. Он был горд педагогическим изысканием, с одной стороны, и искренне восхищался талантом и упорством Анны, с другой.

В один февральский вечер Олег уже привычно устроился в кресле в дальнем углу мастерской, чтобы наблюдать за очередным чудом. Внезапный порыв ветра распахнул форточку и опрокинул букет сухих полевых цветов. Олег поспешил поправить композицию, и случайно задел Анну за руку. Один из красивых бисерных браслетов, которые она всегда носила на запястьях, точнее тонкая ниточка зеленого бисера с робким шуршанием осыпалась на пол.

На миг все звуки стихли. На лице девушки скользнуло не то удивление, не то любопытство. Она замерла в ожидании чего-то. Олег начал было извиняться, но слова стали путаться. Он то и дело переводил взгляд с Анны на рассыпавшийся бисер и обратно. Девушка медленно положила карандаш и потянулась за рюкзаком, но этого Олег не заметил.

Его охватило раздражение, потом просто бешенство, хотя он сам не мог понять, что было причиной. Сердце велело ему уничтожить что-то или кого-то. Разум отказывался подчиняться порыву. Он так и стоял с дрожащими руками, открывая и закрывая рот. Когда раздражение в нем достигло предела, Олег развернулся и смахнул на пол букет в кувшине, зеркало, схватил с полки несколько книг и швырнул в стену. Он срывал гнев на всем вокруг, крушил ни в чем не повинную мастерскую, но этого казалось мало.

Анна пятилась незаметно к двери. Она не была напугана. Почему она не паникует, почему Олег не может справиться с собой, что это за взрыв? Она знает, она точно знает, что происходит. Вот он, дракон, он таился столько месяцев, в сейчас он вышел из пещеры. Почему она стоит так невозмутимо, нет в ней ни капли даже удивления. Она все знает, это она околдовала рыцаря. " Ведьма! " - то ли крикнул, то ли подумал Олег. Весь его гнев теперь был направлен на нее. Он подлетел к Анне, схватил за плечи. Он не знал, что говорить или кричать, что делать, он хотел только трясти ее, пока не выгонит все колдовство.

И оно ушло. После внезапного гнева на Олега навалилось отчаяние. Как снег с крыши, оно буквально осязаемо легло на его плечи и голову, силы утекли в пол. Олег едва сдерживал крик, стон, плач; отчаяние и разочарование раздирали его изнутри. Неправда. Все неправда. Он снова оклеветал Анну перед самим собой. Он низок в своей трусости.

Руки вяло опустились.

- Уходи, - сумел прошептать Олег, стоявший съежившись и ссутулившись.

Анна кивнула и быстро вышла из мастерской. Вот дверь уже закрывается, вот один шаг отделяет ее от сумрака февральской ночи. Она обернулась, как бы на прощание. Олегу показалось, что девушка хочет что-то сказать. Он не готов был ничего слышать. Не хотел.

Оставшись один, Олег немного успокоился, сел к мольберту. Его разум категорически отказывался понимать произошедшее. Словно два разных существа, ум и сердце только что поссорились и сидели насупившись в разных концах тела. Его взгляд упал снова на зеленые капельки бисера, невинно лежащие на полу. Олег с яростью, с бессильной злобой втоптал их в щель между половицами, чтобы они не напоминали о случившемся. Далеко за полночь в разгромленной мастерской не гас свет.

9.

Утро застало Олега сидящим перед мольбертом, далеко в своих мыслях. Он словно застыл вчера. Первый луч солнца скользнул по погрому, укоризненно замер на осколке кувшина, и положил теплую тонкую руку на плечо человека, скорчившегося на стуле. Луч словно говорил: " Я тебя понимаю, все наладится, брат! " Человек начал автоматически покачиваться, так же уставившись в одну точку. Через полчаса сознание вернулось к нему, он медленно провел рукой по лбу, огляделся и вздохнул.

Все еще глубоко в мыслях, но уже примирив сердце и разум, мрачный Олег вышел из дома в обычное время. Солнце слепило, отражаясь в сугробах. Он зажмурился на секунду, а когда открыл глаза, увидел Анну, сидящую на скамейке перед его домом. Девушка подняла взгляд, словно умоляющий. Он просил не объяснений, а прощения. Но Олег знал точно, ее не за что было винить. Он сел рядом. С минуту оба молчали.

- Я не знаю, Аня... - начал было Олег.

- Не знаешь, - как эхо перебила девушка. Потом уже вопросительно: - Ты не знаешь, что с тобой случилось?

- Нет.

- И почему, тоже не знаешь?

- Нет. А ты знаешь? - не ради ответа спросил Олег, а потому что не представлял, за какую ниточку ему теперь цепляться.

- Может быть.

Олег перевел виноватый и непонимающий взгляд на Аню:

- Может быть, ты права.

Аня улыбнулась и поднялась со скамьи. Она выглядела довольной и счастливой. Зачем она просидела ночь здесь? Что она хотела сказать? Или услышать. Почему она теперь уходит, не дождавшись нужных слов? Олег гадал уже несколько отстраненно. Он не отпустит ее просто так:

- Аня, прости, что напугал тебя вчера... - начал было он.

- Я не боюсь, - девушка снова улыбнулась, и у Олега на душе зазвенели колокольчики. Анна излучала спокойствие и умиротворение. - Людям всегда сложно справиться с сильным чувством. Я этого ждала.

Анна разжала кулак, и в снег упали четыре оранжевые бусины. Олег смотрел, как тепло рук, которое они забрали у девушки, растапливает снег. Секундой спустя летящий силуэт Анны удалялся по переулку.

Что, ну что же она хотела сказать? У Олега было странное ощущение, что за ним наблюдают, что его видят насквозь. Казалось, Анна знала все потаенные комнаты его души, в то же время сама оставалась за плотно закрытой дверью. И все попытки посмотреть в щель, или замочную скважину, найти другой вход, или влезть в окно снова и снова терпели неудачу. Куда бы ни шел Олег по коридорам ее личности, все равно оказывался перед этой запертой дверью. А она смотрела на него своим обезоруживающим взглядом. И ни в чем ее нельзя было винить.

10.

Мало по малу, напряжение от нелепой вспышки покинуло Олега. Он перестал терзаться сомнениями, входя в класс к ее группе. Он понял, что ни одна живая душа не узнала об инциденте. Они возобновили уроки, но в мастерской Олег проводить их не хотел. Теперь они ездили на этюды, ходили по городу, встречались всегда под открытым небом. Олегу казалось, что само небо позволяет ему держать себя в руках. Дышалось легче. В то же время он окончательно запретил себе воображать драконов.

Он подолгу сидел перед закрытой дверью, за которой находилась его Настоящая Анна. Он рисовал ее портрет на каменных стенах несуществующего замка и не помышлял ни открыть эту дверь, ни уйти прочь. Олег боготворил образ затворенной девушки, молился за нее и ей, восхищался и был счастлив.

Наступило лето, лето перед последним годом Анны в училище. Что будет потом - Олег не знал. Ему не хотелось даже думать о том, что девушка вот так просто исчезнет из его жизни. Он не успел ничего сказать, ничего понять, и чувствовал, что время неумолимо приближает конец его счастья, хотя и отказывался верить. Целый год. Он успеет все изменить. Он найдет ключ.

Вот уже пару месяцев Олег не отвечал на звонки поклонниц, чье внимание всегда сопровождало его. Он был занят только Анной, все его мысли жили только ее образом. И тем более странной для самоуверенного Дона Жуана, которым он слыл и осознавал себя, была робость, которая охватывала его в присутствии этой загадочной девушки. Он не мог произнести ни слова, кроме разрешенных системой ученик-учитель. Он не мог даже думать об Анне, как о любом другом человеке. Олега всегда охватывало чувство, близкое к священному трепету, преклонению, в ее присутствии. В душе расцветал весенний сад, и все желания исчезали, ибо казались исполненными.

В июле Анна и Олег поехали на курган, чтобы писать копию грозы. Ничто о грозе не напоминало, день был ясен, травы цвели и дурманили. В облике Анны было что-то особенное. Сегодня на ее щеках танцевал румянец, она была тепла и весела. Казалось, она не прячется за вуалью таинственности. Мелодия движений и мимики вторила шелесту простых луговых цветов, растущих вокруг. Да, эта мелодия могла звучать в облике простой деревенской девчушки, убегающей прочь через поле со звонким игривым смехом. Это не Анна, или вернее какая-то другая, новая