Жизнь. - Сен-симонизм и Н. Полевой.

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Пока еще не разразилась над нами гроза, мой курс пришел к концу.

Обыкновенные хлопоты, неспанные ночи для бесполезных мнемонических пыток,

поверхностное учение на скорую руку и мысль об экзамене, по(158)беждающая

научный интерес, вое это как всегда. Я писал астрономическую диссертацию на

золотую медаль и получил серебряную. Я уверен, что я теперь не в состоянии

был бы понять того, что тогда писал и что стоило вес серебра.

Мне случалось иной раз видеть во сне, что я студент и иду на экзамен, -

я с ужасом думал, сколько я забыл, срежешься да и только, - и я просыпался,

радуясь от души, что море и паспорты, годы и визы отделяют меня от

университета, никто меня не будет испытывать и не осмелится поставить

отвратительную единицу. А в самом деле, профессора удивились бы, что я в

столько лет так много пошел назад. Раз это со мной уже и случилось 123.

После окончательного экзамена профессора заперлись для счета баллов, а

мы, волнуемые надеждами и сомнениями, бродили маленькими кучками по коридору

и по сеням. Иногда кто-нибудь выходил из совета, мы бросались узнать судьбу,

но долго еще не было ничего решено; наконец, вышел Гейман.

- Поздравляю вас, - сказал он мне, - вы - кандидат.

Мне разом сделалось грустно и весело; выходя из-за университетских

ворот, я чувствовал, что не так выхожу, как вчера, как всякий день; я

отчуждался от университета, от этого общего родительского дома, в котором

провел так юно-хорошо четыре года; а с другой стороны, меня тешило чувство

В 1844 г. встретился я с Перевощиковым у Щепкина и сидел возле него за

обедом. Под конец он не выдержал и сказал: (159) и отчего же не признаться,

Alma mater! Я так много обязан университету и так долго после курса жил

его жизнию, с ним, что не могу вспоминать о нем без любви и уважения. В

неблагодарности он меня не обвинит, по крайней мере в отношении к

университету легка благодарность, она нераздельна с любовью, с светлым

воспоминанием молодого развития... и я благословляю его из дальней чужбины!

Год, проведенный нами после курса, торжественно заключил первую юность.

Это был продолжающийся пир дружбы, обмена идей, вдохновенья, разгула...

Небольшая кучка университетских друзей, пережившая курс, не разошлась и

жила еще общими симпатиями и фантазиями, никто не думал о материальном

положении, об устройстве будущего. Я не похвалил бы этого в людях

совершеннолетних; но дорого ценю в юношах. Юность, где только она не иссякла

от нравственного растления мещанством, везде непрактична, тем больше она

должна быть такою в стране молодой, имеющей много стремлений и мало

достигнутого. Сверх того, быть непрактическим далеко не значит быть во лжи;

все обращенное к будущему имеет непременно долю идеализма. Без

непрактических натур все практики остановились бы на скучно повторяющемся

Иная восторженность лучше всяких нравоучений хранит от истинных

падений. Я помню юношеские оргии, разгульные минуты, хватавшие иногда через

край; я не помню ни одной безнравственной истории в нашем кругу, ничего

такого, от чего человек серьезно должен был краснеть, что старался бы

забыть, скрыть. (160) Все делалось открыто, открыто редко делается дурное.

Половина, больше половины сердца была не туда направлена, где праздная

страстность и болезненный эгоизм сосредоточиваются на нечистых помыслах и

Я считаю большим несчастием положение народа, которого молодое

поколение не имеет юности; мы уже заметили, что одной молодости на это

недостаточно. Самый уродливый период немецкого студентства во сто раз лучше

мещанского совершеннолетия молодежи во Франции и Англии; для меня

американские пожилые люди лет в пятнадцать от роду - просто противны.

Во Франции некогда была блестящая аристократическая юность, потом

революционная. Все эти С.-Жюсты и Гоши, Марсо и Демулены, героические дети,

выращенные на мрачной поэзии Жан-Жака, были настоящие юноши. Революция была

сделана молодыми людьми; ни Дантон, ни Робеспьер, ни сам Людовик XVI не

пережили своих тридцати пяти лет. С Наполеоном из юношей делаются ординарцы;

с реставрацией, " с воскресением старости" - юность вовсе несовместима, - все

становится совершеннолетним, деловым, то есть мещанским.

Последние юноши Франции были сен-симонисты и фаланга. Несколько

исключений не могут изменить прозаически плоский характер французской

молодежи. Деку и Лебра застрелились оттого, что они были юны в обществе

стариков. Другие бились, как рыба, выкинутая из воды на грязном берегу, пока

одни не попались на баррикаду, другие - на иезуитскую уду.

Но так как возраст берет свое, то большая часть французской молодежи

отбывает юность артистическим периодом, то есть живет, если нет денег, в

маленьких кафе с маленькими гризетками в quartier Latin 125, и в больших

кафе с большими лоретками, если есть деньги. Вместо шиллеровского периода

это период поль-де-коковский; в нем наскоро и довольно мизерно тратится

сила, энергия, все молодое - и человек готов в commis 126 торговых домов.

Артистический период оставляет на дне души одну страсть - жажду денег, и ей

жертвуется вся будущая жизнь, других интересов нет; практические (161) люди

эти смеются над общими вопросами, презирают женщин (следствие многочисленных

побед над побежденными по ремеслу). Обыкновенно артистический период

делается под руководством какого-нибудь истасканного грешника из увядших

знаменитостей, dunvieux prostitue 127, живущего на чужой счет, какого-нибудь

актера, потерявшего голос, живописца, у которого трясутся руки; ему

подражают в произношении, в питье, а главное в гордом взгляде на людские

В Англии артистический период заменен пароксизмом милых оригинальностей

и эксцентрических любезностей, то есть безумных проделок, нелепых трат,

тяжелых шалостей, увесистого, но тщательно скрытого разврата, бесплодных

поездок в Калабрию или Квито, на юг, на север - по дороге лошади, собаки,

скачки, глупые обеды, а тут и жена с неимоверным количеством румяных и

дебелых baby 128, обороты, " Times", парламент и придавливающий к земле

Делали шалости и мы, пировали и мы, но основной тон был не тот,

диапазон был слишком поднят. Шалость, разгул не становились целью. Цель была

вера в призвание; положимте, что мы ошибались, но, фактически веруя, мы

уважали в себе и друг в друге орудия общего дела,

И в чем же состояли наши пиры и оргии? Вдруг приходит в голову, что

через два дня - 6 декабря: Николин день. Обилие Николаев страшное: Николай

Огарев, Николай С< атин>, Николай К< етчер>, Николай Сазонов...

- Это все вздор, что такое на другой день? Общий праздник, складку!

- С< атин> болен, ясно, что у него. И вот делаются сметы, проекты, это

занимает невероятно будущих гостей и хозяев. Один Николай едет к (162) " Яру"

заказывать ужин, другой - к Матерну за сыром и салами. Вино, разумеется,

берется на Петровке у Депре, на книжке которого Огарев написал эпиграф:

Наш неопытный вкус еще далее шампанского не шел и был до того молод,

что мы как-то изменили и шампанскому в пользу Rivesaltes mousseux 131. В

Париже я на карте у ресторана увидел это имя, вспомнил 1833 год и потребовал

бутылку. Но, увы, даже воспоминания не помогли мне выпить больше одного

До праздника вина пробуются, оттого надобно еще посылать нарочного,

При этом я не могу не рассказать, что случилось с Соколовским. Он был

постоянно без денег и тотчас тратил все, что получал. За год до его ареста

он приезжал в Москву и остановился у С< атина>. Он как-то удачно продал,

помнится, рукопись " Хевери", и потому решился дать праздник не только нам,

но и pour les gros bonnets 132, то есть позвал Полевого, Максимовича и

прочих. Накануне он с утра поехал с Полежаевым, который тогда был с своим

полком в Москве, - делать покупки, накупил чашек и даже самовар, разных

ненужных вещей и, наконец, вина и съестных припасов, то есть пастетов,

фаршированных индеек и прочего. Вечером мы пришли к С< атину>. Соколовский

предложил откупорить одну бутылку, затем другую; нас было человек пять, к

концу вечера, то есть к началу утра следующего дня оказалось, что ни вина

больше нет, ни денег у Соколовского. Он купил на все, что оставалось от

Огорчился было Соколовский, но скрепив сердце подумал, подумал и

написал ко всем gros bonnets, что он страшно занемог и праздник откладывает.

Для пира четырех именин я писал целую программу, которая удостоилась

особенного внимания инквизитора Голицына, спрашивавшего меня в комиссии,

- A la lettre, - отвечал я ему. Он пожал плечами, как будто он всю

жизнь провел в Смольном монастыре или в великой пятнице.

После ужина возникал обыкновенно капитальный вопрос, - вопрос,

возбуждавший прения,, а именно: " Как варить жженку? " Остальное обыкновенно

елось и пилось, как вотируют по доверию в парламентах, без. спору. Но тут

- Зажигать - не зажигать еще? как зажигать? тушить шампанским или

сотерном? 133 класть фрукты и ананас, пока еще горит или после?

- Очевидно, пока горит, тогда-то весь аром перейдет в пунш.

- Помилуй, ананасы плавают, стороны их подожгутся, это просто беда.

- Все это вздор! - кричит К< етчер> всех громче.- А вот что не вздор,

Свечи потушены, лица у всех посинели,, и черты колеблются с движением

огня. А между тем в небольшой комнате температура от горящего рома

становится тропическая. Всем хочется пить, жженка не готова. Но Joseph,

француз, присланный от " Яра", готов; он приготовляет какой-то антитезис

жженки, напиток со льдом из разных вин, a la base de cognac 134;

неподдельный; сын " великого народа", он, наливая французское вино, объясняет

нам, что оно потому так хорошо, что два раза проехало экватор.

замечательный своей полярной стужей напиток окончен и вообще пить больше не

надобно, К< етчер> кричит, мешая огненное озеро в суповой чашке, причем

последние куски сахара тают с шипением и плачем,

Огонь краснеет от шампанского, бегает по поверхности пунша с какой-то

тоской и дурным предчувствием. А тут отчаянный голос:

- Да помилуй, братец, ты с ума сходишь: разве не видишь, смола топится

- А ты сам подержи бутылку в таком жару, чтоб смола не топилась.

- Ну, так ее прежде обить, - продолжает огорченный голос.

- Чашки, чашки, довольно ли у вас их? сколько нас... девять, десять...

- Никогда, никогда, стоит только ложечку положить.

Свечи поданы, последний зайчик огня выбежал на середину, сделал пируэт,

- Удалась, очень удалась! -говорят со всех сторон. На другой день болит

от жженки - смесь! И тут искреннее решение впредь

жженки никогда не пить, это отрава. Входит Петр Федорович.

- А вы-с сегодня пришли не в своей шляпе: наша шляпа будет получше.

- Не прикажете ли сбегать к Николай Михайловичеву Кузьме?

- Что ты воображаешь, что кто-нибудь пошел без шляпы?

Тут я догадываюсь, что дело совсем не в шляпе, а в том, что Кузьма звал

- Ты к Кузьме ступай, да только прежде попроси у повара мне кислой

- Знать, Лександ Иваныч, именинники-то не ударили лицом в грязь?

- -Какой в грязь, эдакого пира во весь курс не было.

- В ниверситет-то уже, должно быть, сегодня отложим попечение?

- Папенька-то ваш меня спрашивал: " Как это, говорит, еще не вставал? "

Я, знаете, не промах: голова изволит болеть, с утра-с жаловались, так я так

и сторы не подымал-с. " Ну, говорит, и хорошо сделал". (165)

- Да дай ты мне Христа ради уснуть. Хотел идти к С< атину>, ну и ступай.

Тяжелый сон снова смыкает глаза; часа через два просыпаешься гораздо

свежее. Что-то они делают там? К< етчер> и Огарев остались ночевать. Досадно,

что жженка так на голову действует, надобно признаться, она была очень

вкусна. Вольно же пить жженку стаканом; я решительно отныне и до века буду

Между тем мой отец уже окончил чтение газет и прием повара.

- Может, слишком много занимался? - И при этом вопросе видно, что

прежде ответа он усомнился. - Я и забыл, ведь вчера ты, кажется, был у

- Потчевали, что ли, они тебя... именины? Опять суп с мадерой? Ох, не

охотник я до всего этого. Николаша-то любит, я знаю, не вовремя вино, и

откуда у него это взялось, не понимаю. Покойный Павел Иванович... ну,

двадцать девятого июня именины, позовет всех родных, обед, как водится, -

все скромно, прилично. А это, по-нынешнему, шампанского да сардинки в масле,

- противно смотреть. О несчастном сыне Платона Богдановича я и не говорю, -

один, брошен! Москва... деньги есть - кучер Ермей, " пошел за вином"! А кучер

- Да, я у Николая Павловича завтракал. Впрочем, я не думаю, чтоб от

этого болела голова. Я пройдусь немного, это мне всегда помогает.

Для пояснения супа с мадерой необходимо сказать, что за год или больше

до знаменитого пира четырех именинников мы на святой неделе отправлялись с

Огаревым гулять, и, чтоб отделаться от обеда дома, я сказал, что меня

пригласил обедать отец Огарева, (166) Отец мой не любил вообще моих

знакомых, называл наизнанку их фамилии, ошибаясь постоянно одинаким образом,

так С< атина> он безошибочно называл Сакеным, а Сазонова - Сназиным. Огарева

он еще меньше других любил и за то, что у него волосы были длинны, и за то,

что он курил без его спроса. Но, с другой стороны, он его считал внучатным

племянником и, следственно, родственной фамилии искажать не мог. К тому же

Платон Богданович принадлежал, и по родству и по богатству, к малому числу

признанных моим отцом личностей, и, мое близкое знакомство с его домом ему

нравилось. Оно нравилось бы еще больше, если б у Платона Богдановича не было

Вместо почтенной столовой Платона Богдановича мы отправились сначала

под Новинское, в балаган Прейса (я потом встретил с восторгом эту семью

акробатов в Женеве и Лондоне), там была небольшая девочка, которой мы

Посмотрев Миньону и решившись еще раз прийти ее посмотреть вечером, мы

отправились обедать к " Яру". У меня был золотой, и у Огарева около того же.

Мы тогда еще были совершенные новички и потому, долго обдумывая, заказали

ouka au champagne 137, бутылку рейнвейна и какой-то крошечной дичи, в силу

чего мы встали из-за обеда, ужасно дорогого, совершенно голодные и

Отец мой, прощаясь со мной, сказал мне, что ему кажется, будто бы от

- Это, верно, оттого, - сказал я, - что суп был с мадерой.

- Au madere, - это зять Платона Богдановича, верно, так завел; cela sent

С тех пор и до моей ссылки, если моему отцу казалось, что я выпил вина,

что у меня лицо красно, он непременно говорил мне:

- Ты, верно, ел сегодня суп с мадерой? Итак, я скорым шагом к С< атину>,

Разумеется, Огарев и К< етчер> были на месте. К< Сетчер> с помятым лицом

был недоволен некоторыми распоряжениями и строго их критиковал. Огарев

гомеопатически вышибал клин клином, допивая какие-то остатки не только после

праздника, но и после фуражировки Петра Федоровича, который уже с пением,

присвистом и дробью играл на кухне у Сатина,

...Вспоминая времена нашей юности, всего, нашего круга, я не помню ни

одной истории, которая осталась бы на совести, которую было бы стыдно

вспомнить. И это относится без исключения ко всем нашим друзьям.

Были у нас платонические мечтатели и разочарованные юноши в семнадцать

лет. Вадим даже писал драму, в которой хотел представить " страшный опыт

своего изжитого сердца". Драма эта начиналась так: " Сад-вдали дом - окна

освещены - буря - никого нет - калитка не заперта, она хлопает и скрыпит".

- Сверх калитки и сада есть действующие лица? - спросил я у Вадима.

- Ты все дурачишься! Это не шутка, а быль моего сердца; если так, я и

Были и вовсе не платонические шалости, - даже такие, которые

оканчивались не драмой, а аптекой. Но не было пошлых интриг, губящих женщину

и унижающих мужчину, не было содержанок (даже не было и этого подлого

слова). Покойный, безопасный, прозаический, мещанский разврат, разврат по

- Стало быть, вы допускаете худший, продажный разврат?

- Не я, а вы! То есть, не вы вы, а вы все. Он так прочно покоится на

общественном устройстве, что ему не нужно моей инвеституры.

Общие вопросы, гражданская экзальтация - спасали нас; и не только они,

но сильно развитой научный и художественный интерес. Они, как зажженная

бумага, выжигали сальные пятна. У меня сохранилось несколько писем Огарева

того времени; о тогдашнем (168) грундтоне 139 нашей жизни можно легко по ним

судить, В 1833 году, июня 7, Огарев, например, мне пишет:

" Мы друг друга, кажется, знаем, кажется, можем быть откровенны. Письма

моего ты никому не покажешь. Итак, скажи - с некоторого времени я решительно

так полон, можно сказать, задавлен ощущениями и мыслями, что мне кажется,

мало того, кажется, - мне врезалась мысль, что мое призвание - быть поэтом,

стихотворцем или музыкантом, alles eins 140, но я чувствую необходимость

жить в этой мысли, ибо имею какое-то самоощущение, что я поэт; положим, я

еще пишу дрянно, но этот огонь в душе, эта полнота чувств дает мне надежду,

что я буду, и порядочно (извини за такое пошлое выражение), писать. Друг,

скажи же, верить ли мне моему призванью? Ты, может, лучше меня знаешь,

" Ты пишешь: " Да ты поэт, поэт истинный! " Друг, можешь ли ты постигнуть

все то, что производят эти слова? Итак, оно не ложно, все, что я чувствую, к

чему стремлюсь, в чем моя жизнь. Оно не ложно! Правду ли говоришь? Это не

бред горячки - это я чувствую. Ты меня знаешь более, чем кто-нибудь, не

правда ли, я это действительно чувствую. Нет, эта высокая жизнь не бред

горячки, не обман воображения, она слишком высока для обмана, она

действительна, я живу ею, я не могу вообразить себя с иною жизнию. Для чего

я не знаю музыки, какая симфония вылетела бы из моей души теперь. Вот

слышишь величественные adagio 141, но нет сил выразиться, надобно больше

сказать, нежели сказано: presto, presto 142, мне надобно бурное, неукротимое

presto. Adagio и presto, две крайности. Прочь с этой посредственностью,

andante 143, allegro moderate 144; это заики или слабоумные не могут ни

Мы отвыкли от этого восторженного лепета юности, он нам странен, но в

этих строках молодого человека, которому еще не стукнуло двадцать лет, ясно

видно, что он застрахован от пошлого порока и от пошлой добродетели, что он,

может, не спасется от болота, но выйдет из него не загрязнившись.

Это не неуверенность в себе, это сомнение веры, это страстное желание

подтверждения, ненужного слова любви, которое так дорого нам. Да, это

беспокойство зарождающегося творчества, это тревожное озирание души

" Я не могу еще взять, - пишет он в том же письме, - те звуки, которые

слышатся душе моей, неспособность телесная ограничивает фантазию. Но, черт

возьми! Я поэт, поэзия мне подсказывает истину там, где бы я ее не понял

холодным рассуждением. Вот философия откровения".

Так оканчивается первая часть нашей юности, вторая начинается тюрьмой.

Но прежде нежели мы взойдем в нее, надобно упомянуть, в каком направлении, с

Время, следовавшее за усмирением польского восстания, быстро

воспитывало. Нас уже не одно то мучило, что Николай вырос и оселся в

строгости; мы начали с внутренним ужасом разглядывать, что и в Европе, и

особенно во Франции, откуда ждали парольполитический и лозунг, дела идут

неладно; теории нашистановились нам подозрительны.

Детский либерализм 1826 года, сложившийся мало-помалу в то французское

воззрение, которое проповедовали Лафайеты и Бенжамен Констан, пел Беранже, -

терял для нас, после гибели Польши, свою чарующую силу.

Тогда-то часть молодежи, и в ее числе Вадим, бросились на глубокое и

Мы с Огаревым не принадлежали ни к тем, ни к другим. Мы слишком сжились

с иными идеями, чтоб скоро поступиться ими. Вера в беранжеровскую застольную

революцию была потрясена, но мы искали чего-то дру(170)гого, чего не могли

найти ни в несторовской летописи, ни в трансцендентальном идеализме

Середь этого брожения, середь догадок, усилий понять сомнения, пугавшие

нас, попались в наши руки сен-симонистские брошюры, их проповеди, их

Поверхностные и неповерхностные люди довольно смеялись над отцом

Енфантен и над его апостолами; время иного признания наступает для этих

Торжественно и поэтически являлись середь мещанского мира эти

восторженные юноши с своими неразрезными жилетами, с отрешенными бородами.

Они возвестили новую веру, им было что сказать и было во имя чего позвать

перед свой суд старый порядок вещей, хотевший их судить по кодексу Наполеона

С одной стороны, освобождение женщины, призвание ее на общий труд,

отдание ее судеб в ее руки, союз с нею как с ровным.

С другой - оправдание, искупление плоти, rehabilitation de la chair

Великие слова, заключающие в себе целый мир новых отношений между

людьми, - мир здоровья, мир духа, мир красоты, мир естественно-нравственный

и потому нравственно чистый. Много издевались над свободой женщины, над

признанием прав плоти, придавая словам этим смысл грязный и пошлый; наше

монашески развратное воображение боится плоти, боится женщины. Добрые люди

поняли, что очистительное крещение плоти есть отходная христианства; религия

жизни шла на смену религии смерти, религия красоты - на смену религии

бичевания и худобы от поста и молитвы. Распятое тело воскресало в свою

очередь и не стыдилось больше себя; человек достигал созвучного единства,

догадывался, что он существо целое, а не составлен, как маятник, из двух

разных металлов, удерживающих друг друга, что враг, спаянный с ним, исчез.

Какое мужество надобно было иметь, чтоб произнести всенародно во

Франции эти слова освобождения (171) от спиритуализма, который так силен в

понятиях французов и так вовсе не существует в их поведении.

Старый мир, осмеянный Вольтером, подшибленный революцией, но

закрепленный, перешитый и упроченный мещанством для своего обихода, этого

еще не испытал. Он хотел судить отщепенцев на основании своего тайно

соглашенного лицемерия, а люди эти обличили его. Их обвиняли в

отступничестве от христианства, а они указали над головой судьи завешенную

икону после революции 1830 года. Их обвиняли в оправдании чувственности, а

они опросили у судьи, целомудренно ли он живет?

Новый мир толкался в дверь, наши души, наши сердца растворялись ему.

Сен-симонизм лег в основу наших убеждений и неизменно остался в

Удобовпечатлимые, искренно-молодые, мы легко были подхвачены мощной

волной его и рано переплыли тот рубеж, на котором останавливаются целые ряды

людей, складывают руки, идут назад или ищут по сторонам бродучерез море!

Но не все рискнули с нами. Социализм и реализм остаются до сих пор

пробными камнями, брошенными на путях революции и науки. Группы пловцов,

прибитые волнами событий или мышлением к этим скалам, немедленно расстаются

и составляют две вечные партии, которые, меняя одежды, проходят черезо всю

историю, через все перевороты, через многочисленные партии и кружки,

состоящие из десяти юношей. Одна представляет логику, другая - историю, одна

- диалектику, другая- эмбриогению. Одна из них правее, другая - возможнее.

О выборе не может быть и речи; обуздать мысль труднее, чем всякую

страсть, она влечет невольно; кто может ее затормозить чувством, мечтой,

страхом последствий, тот и затормозит ее, но не все могут. У кого мысль

берет верх, у того вопрос не о прилагаемости, не о том - легче или тяжеле

будет, тот ищет истины и неумолимо, нелицеприятно проводит начала, как

сен-симонисты некогда, как Прудон до сих пор.

Круг наш еще теснее сомкнулся. Уже тогда, в 1833 году, либералы

смотрели на нас исподлобья, как на сбившихся с дороги. Перед самой тюрьмой

сен-симо(172)низм поставил рубеж между мной и Н. А. Полевым, Полевой был

человек необыкновенно ловкого ума, деятельного, легко претворяющего всякую

пищу; он родился быть журналистом, летописцем успехов, открытий,

политической и ученой борьбы. Я познакомился с ним в конце курса - и бывал

иногда у него и у его брата Ксенофонта. Это было время его пущей славы,

время, предшествовавшее запрещению " Телеграфа".

Этот-то человек, живший последним открытием, вчерашним вопросом, новой

новостью в теории и в событиях, менявшийся, как хамелеон, при всей живости

ума не мог понять сен-симонизма. Для нас сен-симонизм был откровением, для

него - безумием, пустой утопией, мешающей гражданскому развитию. Сколько я

ни ораторствовал, ни развивал, ни доказывал, Полевой был глух, сердился,

становился желчен. Ему была особенно досадна оппозиция, делаемая студентом,

он очень дорожил своим влиянием на молодежь и в этом прении видел, что она

Один раз, оскорбленный нелепостью его возражений, я ему заметил, что он

такой же отсталый консерватор, как те, против которых он всю жизнь сражался.

Полевой глубоко обиделся моими сливами и, качая головой, сказал мне:

- Придет время, и вам, в награду за целую жизнь усилий и трудов,

какой-нибудь молодой человек, улыбаясь, скажет: " Ступайте прочь, вы отсталый

Мне было жаль его, мне было стыдно, что я его огорчил, но вместе с тем

я понял, что в его грустных словах звучал его приговор. В них слышался уже

не сильный боец, а отживший, устарелый гладиатор. Я понял тогда, что вперед

он не двинется, а на месте устоять не сумеет с таким деятельным умом и с

Вы знаете, что с ним было потом, - он принялся за " Парашу Сибирячку"...

Какое счастье вовремя умереть для человека, не умеющего в свой час ни

сойти со сцены, ни идти вперед. Это я думал, глядя на Полевого, глядя на Пия