Глава шестая

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Глава шестая

Разбудила и привела ее в чувство жара, обжигающая кожу, как раскаленное железо палача.

Она не могла пошевелить головой, что-то ее держало. Она дернулась и вскрикнула от боли, чувствуя, как разрывается кожа на виске. Раскрыла глаза. Камень, на который опиралась голова, был бурым от запекшейся крови. Она ощупала висок, почувствовала под пальцами твердый, потрескавшийся струп. Струп прилип к камню и оторвался, когда она пошевелила головой. Ранка снова начала кровоточить. Цири откашлялась, харкнула, выплюнула песок вместе с густой тягучей слюной. Приподнялась на локтях, села, осмотрелась.

Со всех сторон ее окружала каменистая, красно-серая, иссеченная рытвинами и террасами равнина, кое-где вздыбившаяся кучками камней, огромными валунами либо торчащими из песка скалами странной формы. Высоко над равниной в желтом небе висело огромное раскаленное солнце, искажающее все видимое слепящим огнем и дрожанием воздуха.

Она осторожно коснулась разбитого, распухшего виска. Больно. Очень больно. «Видимо, – подумала она, – я не раз перевернулась, здорово проехалась по земле». Тут она увидела разорванную, изодранную в клочья одежду и обнаружила новые участки боли – на крестце, на спине, на руке и бедрах. При падении пыль, острые песчинки и гравий забрались всюду – в волосы, в уши, в рот и даже в глаза, которые горели и слезились. Горели ладони и локти, стертые до мяса.

Медленно и осторожно она распрямила ноги и снова застонала, потому что левое колено отозвалось на движение пронизывающей тупой болью. Она ощупала его через неповрежденную кожу брюк, но колено было в норме. При вдохах сильно и зловеще кололо в боку, а попытка наклониться привела к тому, что она чуть не крикнула от резкой спазмы в нижней части спины. «Ну и побилась же я, – подумала она. – Но вроде ничего не поломала. Если б сломала кости, болело бы сильнее. Я цела. Просто ушиблась. Я смогу встать. И встану».

Медленно, экономными движениями она приняла нужную позу, неловко встала на колени, пытаясь предохранять ушибленное колено. Потом, постанывая, охая и шипя, встала на четвереньки. Прошла вечность, прежде чем ей удалось подняться во весь рост. Однако головокружение тут же подкосило ей ноги, и она сразу тяжело повалилась на камни. Чувствуя подступающую тошноту, повернулась на бок. Раскаленные камни жгли как уголья.

– Не встать, – всхлипнула она. – Не могу… Испекусь на солнце.

В голове билась боль, вредная, непрекращающаяся боль. Каждое движение усиливало ее. Цири замерла. Заслонила голову руками, но жара вскоре стала невыносимой. Хочешь не хочешь, а от нее надо как-то скрыться. Преодолевая обессиливающее сопротивление больного тела, жмурясь от разрывающей виски боли, она на четвереньках поползла к большому камню, который песчаные вихри сделали похожим на странный гриб. Бесформенная головка каменного гриба давала у основания немного тени. Цири свернулась калачиком, кашляя и шмыгая носом.

Лежала она до тех пор, пока передвигающееся по небу солнце вновь не достало ее потоками изливающегося сверху огня. Она переползла на другую сторону камня, но это не помогло. Солнце стояло в зените, каменный гриб практически не давал тени. Она прижала руки к вискам, надеясь унять боль.

Разбудила ее дрожь, сотрясающая все тело. Огненный шар солнца растратил слепящую золотистость. Теперь, повиснув над далекими рваными, зубчатыми скалами, он был оранжевым. Жара чуточку спала.

Цири с трудом села, осмотрелась. Головная боль немного утихла. Она ощупала голову: жара спалила и высушила струп на виске, превратив его в твердую, скользкую корочку. Однако тело все еще болело, казалось, на нем нет ни одного здорового местечка. Она отхаркнулась, скрипнув песком на зубах, попробовала сплюнуть. Ничего не получилось. Оперлась спиной о камень, все еще источающий тепло. «Наконец-то перестало припекать, – подумала она. – Теперь, когда солнце садится, можно выдержать, а скоро…

Она вздрогнула. «Где я, черт дряхлый, нахожусь? Как отсюда выбраться? И куда? Куда идти? А может, вообще не двигаться с места, ждать, пока найдут? Ведь меня же будут искать. Геральт, Йеннифэр. Не оставят же они меня одну…»

Она снова попыталась сплюнуть, и опять ничего не получилось. И тогда она поняла.

Она помнила. Уже тогда, во время бегства, ее мучила жажда. К луке седла вороного, на которого она забралась, убегая в Башню Чайки, была приторочена деревянная фляжка. Она это помнила точно. Но тогда не смогла ее ни отстегнуть, ни унести. А теперь фляжки не было. Теперь вообще не было ничего. Ничего, кроме острых раскаленных камней, струпа, стягивающего кожу на виске, боли во всем теле и пересохшего горла, которое невозможно смочить, даже проглотив слюну.

«Я не могу здесь оставаться. Я должна идти и отыскать воду. Не найду воды – умру».

Она попробовала подняться, раня пальцы о каменный гриб. Встала. Сделала шаг. И со стоном упала на четвереньки, выгнулась в сухом позыве тошноты. Ее схватили судороги, началось головокружение, настолько сильное, что снова пришлось лечь.

«Я бессильна. И одинока. Опять. Все меня предали, бросили, оставили одну. Как когда-то…»

Цири почувствовала, как горло стискивают невидимые клещи, до боли сводит челюсти, начинают дрожать полопавшиеся губы. «Нет более отвратного зрелища, чем плачущая чародейка», – вспомнила она слова Йеннифэр. «Но ведь… Ведь меня здесь никто не увидит… Никто…»

Свернувшись в клубок под каменным грибом, Цири всхлипнула, разразилась сухим, страшным плачем. Без слез.

Подняв наконец распухшие, непослушные веки, она увидела, что жара еще больше смягчилась, а небо, совсем недавно бывшее желтым, окрасилось в свойственный ему темно-синий цвет, по которому – о диво! – протянулись тонкие белые нитки облаков. Солнечный диск покраснел, опустился ниже, но все еще лил на пустыню зыбкий, пульсирующий жар. А может, жар источал нагретый камень?

Цири села, отметив, что боль в голове и побитом теле перестала докучать, была сейчас ничем по сравнению с сосущей болью, нарастающей в желудке, и чудовищными, вызывающими постоянный кашель резями в пересохшем горле.

«Не поддаваться, – подумала она. – Мне поддаваться нельзя. Как и в Каэр Морхене, я должна встать, преодолеть, победить, заглушить в себе боль и слабость. Я должна встать и идти. Теперь по крайней мере я знаю направление. Там, где сейчас солнце, – запад. Я должна идти, должна найти воду и что-нибудь съедобное. Я должна. Иначе – погибну. Это – пустыня. Я залетела в пустыню. В Башне Чайки был магический портал, чародейское приспособление, при помощи которого можно переноситься на большие расстояния…»

Портал в Тор Лара был странным порталом. На последнем этаже, на который она вбежала, не было ничего, даже окон, только голые, покрытые плесенью стены. И на одной из стен вдруг разгорелся правильный, опалесцирующий белым светом овал. Она заколебалась, но портал притягивал, призывал ее, прямо-таки умолял войти. Другого выхода не было, только этот светящийся овал. Она зажмурилась и ступила в него.

А потом была слепящая яркость и сумасшедшая круговерть, вихрь, запирающий дыхание и ломающий ребра. Она помнила полет в тишине, холоде и пустоте, потом снова вспышку и… шквал воздуха. Наверху все было голубым, внизу – туманным и серым…

Портал выбросил ее на лету, как орлик выпускает слишком тяжелую для него рыбу. Повалившись на камни, она сразу же потеряла сознание. На сколько времени – она не знала.

«В Храме я читала о порталах, – вспомнила она, вытряхивая песок из волос. – В книгах были упоминания о телепорталах, действующих искаженно либо хаотично, выносящих неведомо куда. Вероятно, портал в Башне Чайки был именно таким. Выкинул меня куда-то на край света. Куда – не знает никто. Никто меня здесь не найдет. Если останусь – умру».

Она встала. Собрав все силы, придерживаясь за камень, сделала первый шаг. Второй, третий.

С первых же шагов поняла, что пряжки правого сапога сорваны, а сползающее голенище затрудняет ходьбу. Она села, на этот раз уже умышленно, не вынужденно, осмотрела одежду и оснащение. Сосредоточившись на этих действиях, забыла об усталости и боли.

Первое, что она обнаружила, был кордик. Она забыла о нем, пояс с ножнами сполз вниз. Рядом с кордиком, как всегда, на поясе висел маленький кошелек. Подарок Йеннифэр. Кошелек содержал то, что «у дамы всегда должно быть при себе». Цири развязала кошелек. Увы, стандартная экипировка дамы не предусматривала ситуации, в которой она оказалась. В кошельке лежали: черепаховый гребень, универсальный ножичек-пилка для ногтей, обмотанный тряпицей, предварительно прокипяченный тампон из льняной ткани и жадеитовая баночка мази для рук.

Цири немедленно смазала мазью горящее лицо и губы и сразу же слизала мазь с губ. Не раздумывая вылизала всю баночку, наслаждаясь жирностью и капелькой успокоительной влаги. У использованных для ароматизации мази ромашки, амбры и камфоры был отвратительный вкус, но подействовали они стимулирующе.

Она обвязала сползающее с ноги голенище вытянутым из рукава ремешком, встала, несколько раз топнула для пробы. Развязала тампон, сделала из него широкий бинт, защищающий разбитый висок и обожженный солнцем лоб.

Встала, поправила пояс, передвинула кордик ближе к левому бедру, механически вытащила его из ножен, проверила большим пальцем клинок. Острый. Она знала.

«Ну что ж, – подумала она, – оружие у меня есть. Я – ведьмачка. Нет, я тут не погибну. Что нам голод, выдержу. В храме Мелитэле порой приходилось поститься даже и по два дня кряду. А вода… Вот воду необходимо искать. Буду идти до тех пор, пока не найду. Должна же эта проклятая пустыня где-то кончаться. О большой пустыне я бы что-нибудь да знала, заметила бы на картах, которые рассматривала вместе с Ярре. Ярре… Интересно, что он сейчас делает…

Ну – вперед. На запад. Туда, где заходит солнце. Единственное четкое направление. Ведь я никогда не плутаю, всегда знаю, в какую сторону идти. Если потребуется, буду идти всю ночь. Я – ведьмачка. Как только ко мне вернутся силы, я побегу, как на Мучильне. Тогда быстро доберусь до края пустоши. Выдержу. Должна выдержать… Хо-хо, Геральт, наверно, не раз бывал в таких пустынях, а то и еще попаршивее…

Прошел час. Местность не изменилась. Вокруг по-прежнему были только камни, красно-серые, острые, выскальзывающие из-под ног, требующие осторожности. Редкие кустики, сухие и колючие, протягивали к ней из расщелин искореженные ветки. У первого попавшегося куста Цири задержалась, надеясь найти листья или молодые побеги, которые можно будет высосать и сжевать. Но у куста были только колючки. Он не годился даже на то, чтобы сделать из него палку. Второй и третий кусты были точно такими же, на следующие она уже не обращала внимания, не задерживаясь, проходила мимо.

Смеркалось быстро. Солнце опустилось к зубчатому, рваному горизонту, стало красным, потом пурпурным. Вместе с сумерками надвигался холод. Вначале это было приятно, прохлада успокаивала обожженную кожу. Однако вскоре стало гораздо холоднее, и Цири начала щелкать зубами. Она ускорила шаг, рассчитывая на то, что согреется, но усилие снова пробудило боль в боку и колене. Она начала прихрамывать. Вдобавок солнце полностью скрылось за горизонтом и моментально опустилась тьма. Было новолуние, а звезды, от которых искрилось все небо, почти не давали света. Вскоре Цири перестала что-либо видеть. Несколько раз падала, болезненно сдирая кожу с запястий. Дважды попадала ступней в щели между камнями, не сломала и не вывихнула ногу только потому, что ее выручали от падения выученные ведьмачьи движения. Ясно – идти в темноте было невозможно.

Она в отчаянии присела на плоскую базальтовую плиту, не имея понятия, выдержала ли направление. Ту точку, в которой солнце скрылось за горизонтом, она давно уже потеряла. Ее окружала бархатистая, непроглядная темень. И пронизывающий холод. Холод, который парализовал, кусал суставы, заставлял сутулиться и втягивать голову в плечи. Цири затосковала по солнцу, хоть и знала, что, как только оно выглянет, на камни и скалы хлынет ливень невыносимого жара. Жара, лишающего возможности двигаться. Цири снова почувствовала, как горло стискивает спазма, заливает волна отчаяния и безнадежности. Но на этот раз отчаяние и безнадежность сменились бешенством.

– А вот и не буду плакать! – крикнула она во мрак. – Я – ведьмачка! Я… чародейка!

Цири подняла руки, прижала ладони к вискам. Сила есть всюду! В воде, в воздухе, в земле…

Цири быстро встала, протянула руки, медленно, неуверенно сделала несколько шагов, лихорадочно отыскивая истоки. Ей повезло. Почти тотчас она почувствовала в ушах знакомый шум и пульсацию, ощутила энергию, бьющую из водной жилы, скрытой в глубинах земли. Она зачерпнула Силу одновременно с осторожным, сдержанным вдохом, понимая, что она ослаблена, а в таком состоянии резкое наполнение мозга кислородом может мгновенно лишить ее сознания, свести на нет все усилия и привести к роковым последствиям. Энергия понемногу наполняла ее, приносила знакомую, минутную эйфорию. Легкие начали работать быстрее и сильнее.

«Вначале утомление, – подумала она, – сначала парализующая боль в руках и бедрах. Потом – холод. Необходимо повысить температуру тела».

Постепенно она вспоминала жесты и заклинания. Некоторые проделывала и произносила слишком поспешно – судороги, резкая спазма и головокружение подрезали колени. Она опустилась на базальтовую плиту, успокоила руки, сдержала рваное, неравномерное дыхание.

Повторила формулу, принуждая себя к спокойствию и сосредоточенности. На этот раз результат сказался незамедлительно. Она растерла на бедрах и затылке охватившее ее тепло. Встала, чувствуя, как утомление исчезает, а наболевшие мускулы расслабляются.

– Я – чародейка! – торжествующе воскликнула она, высоко поднимая руки. – Явись, бессмертный Свет! Я призываю тебя! Aen’drean ve, eveigh Aine!

Небольшой теплый шар света бабочкой выплыл из ее ладони, отбросив на камни подвижные мозаики теней. Медленно двигая руками, она успокоила шар, поместила его так, чтобы он висел перед ней. Решение было не самое удачное – свет ослеплял. Она передвинула шар за спину. Не то – ее собственная тень ложилась на дорогу, ухудшая видимость. Цири потихоньку переместила светящуюся сферу вбок, повесила чуть выше правого плеча. Хоть шар явно не мог конкурировать с настоящей магической Aine, все же девочка была невероятно горда своими действиями.

– Ха! – сказала она, напустив на себя важный вид. – Жаль, Йеннифэр не видит!

Бодро и энергично она двинулась дальше, шагая быстро и уверенно выбирая дорогу в мерцающем и зыбком свете, создаваемом шаром. Одновременно пыталась вспомнить другие заклинания, но ни одно не годилось для этой ситуации, к тому же некоторые требовали очень больших усилий, она немного боялась их и не хотела применять без крайней надобности. К сожалению, она не помнила ни одного заклинания, способного создать воду либо пищу. Знала, конечно, что такие заклинания существуют, но не умела воспроизвести ни одного.

В свете мерцающей сферы мертвая до того пустыня неожиданно ожила. Из-под ног Цири неуклюже убегали поблескивающие жуки и косматые пауки. Небольшой желто-рыжий скорпион резво перебежал дорогу, волоча за собой сегментный хвост, и забился в щель между камнями. Зеленая длиннохвостая ящерка шмыгнула во мрак, шурша по гравию. Разбегались похожие на больших мышей грызуны, юркие и высоко подпрыгивающие на задних лапках. Несколько раз она примечала во тьме блеск глаз, а однажды услышала замораживающее кровь в жилах шипение, исходящее из груды камней. Если вначале она надеялась поймать что-нибудь пригодное для еды, то это шипение окончательно заставило ее отказаться от поисков в камнях. Она внимательнее стала смотреть под ноги, а перед глазами вставали гравюры из книг, которые она разглядывала в Каэр Морхене. Гигантский скорпион, скарлетия, химера, вихт, ламия, крапаук. Чудовища, обитающие в пустынях. Она шла, опасливо оглядываясь и чутко прислушиваясь, сжимая потной ладошкой рукоять кордика.

Спустя несколько часов светящийся шар помутнел, создаваемый им круг света уменьшился, ослаб. Цири, с трудом сосредоточившись, вновь произнесла заклинание. Шар на несколько секунд заиграл ярким светом, но тут же покраснел и угас вновь. Предпринятое усилие заставило ее покачнуться, перед глазами заплясали черные и красные пятна. Она тяжело села, скрипнув гравием.

Шар погас совершенно. Цири уже не пыталась заклинать его, истощение, опустошенность и слабость, которые она ощущала в себе, заранее обрекали все ее попытки на провал.

Впереди, далеко на горизонте, вставал туманный отсвет. «Я потеряла дорогу, – с ужасом поняла она. – Все перепутала… Сначала шла на запад, а теперь солнце взойдет прямо передо мной. Значит…»

Она почувствовала страшную слабость и сонливость, которую не снимал даже сотрясающий ее холод. «Не усну, – решила она. – Мне нельзя засыпать… Мне нельзя…»

Проснулась она от пронизывающего холода. В себя ее привела скручивающая внутренности боль в животе, сухое мучительное жжение в горле. Она попыталась встать. И не смогла. Онемевшие суставы не желали слушаться. Ощупывая почву вокруг себя, она почувствовала под пальцами влагу.

Дрожа всем телом, она приподнялась на четвереньки, припала губами к базальтовой плите, лихорадочно слизывая осевшие на камне капельки, высасывая влагу из углублений на неровной поверхности. В одном собрала без малого полгорсти росы – выхлебнула ее вместе с песком, не решившись выплюнуть. Осмотрелась.

Осторожно, чтобы не потерять, собрала языком блестящие капельки, висящие на иголках карликового кустика, который загадочным образом ухитрился вырасти между камнями. На земле лежал кордик. Она не помнила, когда вынула его из ножен. Клинок был мутным от пленочки росы. Цири тщательно вылизала холодный металл.

Преодолевая сковывающую тело боль, поползла на четвереньках, выискивая влагу на попадающихся камнях. Но золотой диск солнца выскочил из-за каменистого горизонта, залил пустыню ослепительным желтым светом и мгновенно высушил камни. Цири радостно встретила нарастающее тепло, однако понимала, что уже вскоре, безбожно поджариваемая, снова затоскует по ночному холоду.

Она повернулась спиной к яркому шару. Там, где был он, горел восток. А ей надо идти на запад.

Жара нарастала, быстро набирала силу, вскоре стала невыносимой. К полудню измучила так, что она волей-неволей вынуждена была изменить направление, чтобы поискать тени. Наконец нашла укрытие: большой, похожий на гриб камень. И заползла под него.

И тут увидела лежащий между камнями предмет. Это была начисто вылизанная жадеитовая баночка из-под мази для рук.

Голод и жажда перебороли утомление и отчаяние. Покачиваясь, она встала и снова пошла. Солнце палило.

Далеко на горизонте, за зыбкой завесой жара, она различила что-то, что могло быть только горной цепью. Очень далекой горной цепью.

Когда наступила ночь, она с огромным трудом зачерпнула Силы, но выколдовать магический шар удалось лишь после нескольких попыток, и это измучило так, что идти дальше она уже не могла. Она растратила всю энергию, согревающее и приносящее облегчение заклинание не получилось. Выколдованный свет добавлял смелости и поднимал дух, но холод изнурял. Пронизывающий, мучительный холод не давал уснуть до самого утра. Она дрожала, с нетерпением ожидая восхода солнца. Вынула из ножен кордик, предусмотрительно положила его на камень, чтобы металл покрылся росой. Она жутко устала, но голод и жажда отгоняли сон. Дотерпела почти до рассвета. Было еще темно, когда она принялась жадно вылизывать росу с клинка. Как только рассвело, она сразу же опустилась на четвереньки, чтобы поискать влагу в углублениях и расщелинах.

Большая яркая ящерица, сидевшая на ближайшей каменной глыбе, разевала на нее беззубую пасть, распускала роскошный гребень, раздувалась и хлестала по камню хвостом. Перед ящерицей поблескивала маленькая, наполненная водой ямочка.

Сначала Цири испуганно попятилась, но тут же ее охватила дикая ярость. Шлепая вокруг растопыренными пальцами, она ухватилась за острый осколок камня.

Она бросила камень в ящерицу и промахнулась. Ящерица подпрыгнула на лапках с длинными коготками, ловко юркнула в каменный лабиринт. Цири припала к камню, высосала остатки воды из ямки. И тут увидела: за камнем в круглой нишке лежали семь яичек, чуточку выглядывающих из красноватого песка. Девочка, не раздумывая ни минуты, подползла к гнезду, схватила одно из яичек и впилась в него зубами. Кожистая шкурка лопнула и осела у нее в руке, клейкое содержимое стекло в рукав. Цири высосала яйцо, облизала руку. Глотала она с трудом, совершенно не чувствуя вкуса.

Она высосала все яйца, да так и осталась стоять на четвереньках, липкая, грязная, вся в песке, со свисающим с губ клейким содержимым, лихорадочно копаясь в песке и издавая нечеловеческие звуки.

…Сиди прямо, княжна. Убери локти со стола. Следи за тем, как тянешься к тарелке, испачкаешь кружева на рукавах! Вытри губы салфеткой и перестань чавкать. О боги, неужели никто не научил этого ребенка, как следует вести себя за столом? Цирилла!

Цири расплакалась, опустив голову на колени.

Она выдержала до полудня, потом жара скрутила ее и заставила передохнуть. Она дремала долго, спрятавшись в тени под каменистым уступом. Тень не приносила прохлады, но была все же лучше, чем палящее солнце. Жажда и голод отпугивали сон.

Далекая горная цепь, казалось, горела и сверкала в лучах солнца. «На вершинах гор, – подумала Цири, – может лежать снег, там может быть лед, там могут быть ручьи. Я должна туда добраться, должна добраться туда как можно скорее».

Она шла почти всю ночь, руководствуясь звездами. Все небо было в звездах. Цири пожалела, что была невнимательна на занятиях и не хотела изучать атласы неба, хранившиеся в храмовой библиотеке. Она, конечно, знала самые главные созвездия – Семь Коз, Кувшин, Серп, Дракон и Зимнюю Деву, но те, что видела сейчас, висели высоко над головой, и по ним трудно было ориентироваться. Наконец удалось выбрать из мерцающего звездного муравейника одну достаточно яркую звезду, указывающую, как она считала, нужное направление. Она не знала, что это за звезда, и сама дала ей название – Око.

Она шла. Горная цепь не приблизилась ничуть – по-прежнему была такой же далекой, как и вчера. Но зато указывала направление.

Двигаясь, Цири внимательно осматривалась. Нашла еще одно ящериное гнездо, в нем было четыре яйца. Углядела зеленое растеньице, не больше мизинца, которое каким-то чудом сумело вырасти меж камней. Поймала большого коричневого жука. И тонконогого паука.

В полдень ее вырвало всем, что она съела, и она потеряла сознание. Очнувшись, поискала глазами хоть немного тени, не нашла и продолжала лежать, свернувшись в клубок, сжимая руками живот.

После захода солнца пошла снова. Словно автомат. Несколько раз падала, вставала, шла дальше.

Вечер. Отдых. Ночь. Око указывает дорогу. Марш до полного изнеможения, которое наступило задолго до восхода солнца. Отдых. Скверный сон. Голод. Холод. Отсутствие магической энергии. Неудача при попытке выколдовать свет и тепло.

Роса, которую она утром слизала с клинка кордика и камней, только еще больше усилила жажду.

Когда солнце взошло, она уснула в наплывающем тепле. Разбудила ее жара. Она встала, чтобы идти дальше.

Обморок случился через неполный час. Когда она пришла в себя, солнце стояло в зените, палило. У нее не было сил искать тени. Не было сил встать. Но она встала.

Шла. Не поддавалась. Почти весь день. И часть ночи.

Самую сильную жару снова проспала, приткнувшись под наклонным, зарывшимся в песок камнем. Сон был плохой и мучительный – ей снилась вода, вода, которую можно было пить. Огромные, белые, все в водяном тумане и радуге водопады. Поющие потоки. Маленькие лесные ключи, окруженные купающимися в воде папоротниками. Пахнущие влажным мрамором дворцовые фонтаны. Омшелые колодцы и полные ведра воды… Капли, стекающие с тающих сосулек льда… Вода. Холодная живительная вода, от которой ломит зубы. Ах, какой же у нее чудесный, неповторимый вкус…

Она проснулась, вскочила и пошла туда, откуда пришла. Она возвращалась, качаясь и падая. Ей необходимо было вернуться! Ведь она же прошла мимо воды! Прошла, не остановилась. Мимо шумящего меж камней потока! Как она могла быть такой безрассудной!

Жара ослабла, приближался вечер. Солнце указывало на запад. Горы. Солнце не может, не должно, не имеет права быть у нее за спиной. Цири отогнала мираж, сдержала слезы. Повернулась и пошла к горам.

Шла всю ночь, но очень медленно. Ушла совсем недалеко, засыпая на ходу. Ей снилась вода. Восходящее солнце застало ее сидящей на каменной глыбе, уставившейся на клинок кордика и обнаженное предплечье.

Она отогнала миражи и кошмары. Облизала покрытый росой кордик и пошла дальше.

Обморок. Очнулась она от жара, пышущего от солнца и раскаленных камней.

Впереди, за дрожащим от жары занавесом, проступала рваная, зубчатая цепь гор.

Кордик, зажатый в руке, отражал солнце, горел огнем. Он был острым. Она знала об этом.

«Зачем ты мучаешься, а? – спросил кордик серьезным, спокойным голосом педантичной чародейки по имени Тиссая де Врие. – Зачем обрекаешь себя на страдания? Покончи с этим наконец!»

«Ты же не выдержишь. Знаешь, как умирают от жажды? Ты вот-вот сойдешь с ума, и тогда уже будет поздно. Тогда ты уже не сможешь с этим покончить».

Она спрятала кордик в ножны. Встала, покачнулась, упала. Встала, покачнулась, пошла вперед.

Над собой, высоко в желтом небе, увидела коршуна.

Очнувшись, она не могла вспомнить, когда упала. Не помнила, как долго лежала. Подняла глаза. К кружащему над ней коршуну присоединились еще два. У нее не было сил встать.

Было ясно: конец. Она восприняла это спокойно. Даже с облегчением.

Что-то легонько и осторожно ткнулось ей в руку. После долгого одиночества, когда ее окружали лишь мертвые и неподвижные камни, это прикосновение, несмотря на усталость, заставило ее резко вскочить, во всяком случае, она попыталась вскочить. То, что к ней прикоснулось, фыркнуло и с громким топотом отбежало.

Цири с трудом села, протирая фалангами пальцев загноившиеся уголки глаз.

В нескольких шагах от нее стояла лошадь. Цири заморгала. Нет, это не был мираж. Это действительно была лошадь. Лошадка. Молодая лошадка. Почти жеребенок.

Она пришла в себя. Облизала запекшиеся губы и кашлянула. Лошадка подпрыгнула и отбежала, шурша копытами по гравию. Она двигалась очень странно, и масть у нее тоже была непривычной: то ли буланая, то ли серая. Но, возможно, так только казалось, потому что солнце освещало ее сзади.

Лошадка фыркнула и подошла на несколько шагов. Теперь Цири видела ее лучше. Настолько лучше, что, кроме действительно непривычной масти, сразу же заметила и странные неправильности строения – маленькую головку, необычно стройную шею, тоненькие бабки, длинный и густой хвост. Лошадка остановилась и взглянула на Цири, повернув голову боком. Цири беззвучно вздохнула.

Из выпуклого лба лошадки торчал рог длиной не меньше двух пядей.

«Невозможная невозможность, – подумала Цири, приходя в себя и собираясь с мыслями. – Ведь единорогов уже нет на свете, ведь они же вымерли. Даже в ведьмачьей книге в Каэр Морхене не было единорога! Я читала о них только в „Книге мифов“ в храме… Да и в Рhysiologus’е, который я просматривала в банке господина Джианкарди, была картинка, изображающая единорога… Но тот единорог больше походил на козла, чем на лошадь, у него были косматые бабки и козлиная борода, а рог был, пожалуй, длиной в два локтя…»

Цири удивилась, что так хорошо все помнит, помнит события, происходившие сотни лет назад. Голова закружилась, внутренности скрутила боль. Она застонала и свернулась в клубок. Единорог фыркнул и сделал к ней шаг, остановился, высоко поднял голову. Цири вдруг вспомнила, что говорили о единорогах книги.

– Можешь подойти… – прохрипела она, пытаясь сесть. – Можешь, потому что я…

Единорог фыркнул и умчался, размахивая хвостом. Но недалеко. Через минуту остановился, мотнул головой, копнул копытом и громко заржал.

– Неправда! – в отчаянии застонала она. – Ярре только один раз поцеловал меня, а это не в счет. Вернись!

От усилий у нее потемнело в глазах, она бессильно упала на камни. Когда наконец сумела поднять голову, единорог уже снова был близко. Внимательно глядя на нее, он наклонил голову и тихо фыркнул.

– Не бойся меня… – шепнула она. – Не надо, ведь… ведь я же умираю…

Единорог заржал, тряхнул головой. Цири потеряла сознание.

Когда она очнулась, никого рядом не было. Застывшая, измученная жаждой, голодная и одинокая… Единорог был миражем, призраком, сном. И исчез, как исчезают сны. Она понимала это, признавала и все-таки чувствовала обиду и отчаяние, словно это видение и правда существовало, было рядом – и вот бросило ее. Как бросили все остальные.

Она хотела встать, но не могла. Прижалась лицом к камням. Медленно протянула руку к бедру, нащупала рукоять кордика.

– Ты вернулся… – прошептала она, поднимая голову. – Ты в самом деле вернулся?

Единорог громко фыркнул. Она увидела его копыта, близко, у самых глаз. Копыта были мокрые. С них прямо-таки стекала вода.

Надежда придала ей силы, переполнила радостью. Единорог вел. Цири шла следом, все еще не веря, что это не сон. Когда наконец усталость победила, она опустилась на четвереньки. Потом поползла.

Единорог привел ее к неглубокой впадине между скалами, дно которой выстилал песок. Цири ползла из последних сил. Но ползла. Потому что песок был влажный.

Единорог остановился над небольшим углублением в песке, заржал, ударил копытом раз, другой, третий. Она поняла. Подползла ближе, стала помогать. Рыла, обламывая ногти, копала, отбрасывала. Возможно, всхлипывала при этом, но не отдавала себе в том отчета. Стоило в углублении появиться грязно-коричневой жиже, как Цири тут же приникла к ней губами, глотала мутную воду вместе с песком так жадно, что жидкость мгновенно исчезла. Цири с величайшим трудом взяла себя в руки, углубила ямку, помогая кордиком, потом села и стала ждать. Скрипя песком на зубах и дрожа от нетерпения, она ждала, чтобы лунка снова наполнилась водой. А потом пила. Долго.

В третий раз она дала воде немного отстояться, выпила глотка четыре без песка, только с мутью. И тут вспомнила о единороге.

– Ты, наверно, тоже хочешь пить, Конек? – сказала она. – Но ведь грязь ты пить не станешь. Коньки грязи не пьют.

Цири углубила ямку, укрепив ее края камнями.

– Пей, Конек, это не сон. Это всамделишная вода.

Вначале Цири тянула, не хотела отходить от ключа. Придумала, как лучше пить. Просто надо было выжимать в рот намоченный в ямке платочек, что позволяло отцедить песок и тину. Но единорог налегал – ржал, топал, отбегал, возвращался снова. Он призывал идти и указывал дорогу. Хорошо подумав, Цири послушалась – Конек прав, надо идти, идти в сторону гор, выбраться из пустыни. Она двинулась следом за единорогом, оглядываясь и тщательно фиксируя в памяти положение источника. Она не хотела блуждать, если б пришлось возвращаться.

Вместе они шли весь день. Единорог, которого она назвала Коньком, вел. Это был удивительный Конек. Он обрывал и жевал стебли, которых не тронула бы не только лошадь, но и изголодавшаяся коза. А обнаружив в камнях колонну больших муравьев, тут же принялся поедать их. Сначала Цири изумленно смотрела на него, потом присоединилась к пиршеству. Она была чертовски голодна.

Муравьи оказались ужасно кислыми, но, возможно, благодаря этому у нее не возникали позывы. Кроме того, муравьев было много, и можно было поработать занемевшими челюстями. Единорог съедал насекомых целиком, она же удовольствовалась брюшками, выплевывая твердые части хитиновых оболочек.

Пошли дальше. Единорог высмотрел несколько кустиков пожелтевших ковылин и с удовольствием сжевал их. На этот раз Цири не присоединилась. А когда Конек отыскал в песке ящериные яйца, ела она, он же только посматривал.

Пошли дальше. Цири заметила небольшие заросли ковыля и указала на них Коньку. Спустя какое-то время Конек обратил ее внимание на огромного черного скорпиона с хвостом пяди в полторы. Цири затоптала эту мерзость. Видя, что она не собирается есть скорпиона, единорог съел его сам, а вскоре указал ей на очередное гнездо ящерицы.

Когда опустилась глубокая ночь, единорог остановился. Он спал стоя. Цири, знакомая с лошадьми, вначале пыталась уговорить его лечь. Она могла бы прислониться к нему и попользоваться его теплом. Но из этого ничего не получилось. Конек косился и отходил, все время выдерживая дистанцию. Он вообще не желал вести себя классическим образом, описанным в ученых книгах, – явно не имел ни малейшего желания класть голову ей на подол. Цири одолевали сомнения. Она не исключала, что относительно взаимоотношений единорогов и девиц книги лгали. Но имелась и другая возможность. Во-первых, у Цири не было подола, а значит, и некуда было класть голову, а во-вторых, единорог был явно единорогом-жеребенком и как всякое юное создание абсолютно, ну абсолютно не разбирался в девицах. Вероятность того, что Конек мог воспринимать и серьезно толковать те несколько странных снов, которые ей некогда привиделись, она категорически отбросила. Ну кто же всерьез толкует сны?

Он ее немного разочаровал. Они вместе путешествовали уже два дня и две ночи, а он так и не нашел воды, хоть и искал. Несколько раз останавливался, крутил головой, водил рогом, потом уходил рысью, разведывал каменные распадки, греб копытами в песке. Нашел муравьев, нашел муравьиные яйца и личинки. Нашел ящериное гнездо. Нашел цветастую змейку, которую ловко забил. Но воды не нашел.

Цири заметила, что единорог все время крутит, не придерживается прямой линии, и не без оснований заподозрила, что животное вовсе не было обитателем пустыни – просто заблудилось тут.

Муравьи, которые стали попадаться все чаще, содержали в себе кислую влагу, но Цири все серьезнее начала подумывать о возвращении к источнику. Если б они пошли еще дальше и не нашли воды, на возвращение могло бы и не хватить сил. Жара все усиливалась, движение изнуряло.

Она уже намеревалась попробовать втолковать это Коньку, когда тот вдруг протяжно заржал, махнул хвостом и галопом бросился вниз, между иззубренными камнями. Цири последовала за ним, на бегу пережевывая муравьиные брюшки.

Большое пространство между камнями заполняла широкая песчаная площадка, в центре которой расположилось углубление.

– О! – обрадовалась Цири. – Умная ты коняшка, Конек! Опять нашел источник. В этой яме должна быть вода!

Единорог протяжно фыркал, обходя углубление легкой рысью. Цири подошла. Углубление было большим, никак не меньше двадцати футов в диаметре. Круглое, оно напоминало воронку и было таким правильным, словно кто-то оттиснул в песке гигантское яйцо. Внезапно Цири поняла, что такая правильная форма не могла возникнуть сама по себе. Но было уже поздно.

На дне воронки что-то зашевелилось, в лицо Цири ударил сильный фонтан песка и гравия. Она отскочила, упала и почувствовала, что сползает вниз. Рвущиеся вверх фонтаны гравия били не только по ней, они били в обрез воронки, и ее край осыпался волнами и волочил девочку ко дну. Цири крикнула, словно пловец молотя руками, напрасно пытаясь нащупать опору для ног. Тут же сообразила, что резкие движения только ухудшают положение, ускоряют осыпание песка. Она перевернулась на спину, уперлась каблуками и широко раскинула руки. Песок на дне ямы зашевелился и заволновался, она увидела вылезающие из-под него коричневые, оканчивающиеся крючками клешни длиной в добрую половину сажени. Она снова крикнула, на этот раз гораздо громче.

Град гравия сразу перестал сыпаться на нее и ударил в противоположный край воронки. Единорог встал на дыбы, неистово заржал, край воронки обломился под ним. Он попытался вырваться из зыбкого песка, но тщетно – он погружался все глубже и все быстрее сползал ко дну. Страшные клешни громко защелкали. Единорог отчаянно заржал, дернулся, бессильно колотя передними копытами по осыпающемуся песку. Задние ноги у него целиком увязли. Как только он сполз на дно воронки, его тут же схватили чудовищные клешни укрытого в песке существа.

Услышав дикий визг боли, Цири яростно крикнула и кинулась вниз, выхватывая из ножен кордик. Оказавшись на дне, она мгновенно поняла свою ошибку. Чудовище скрывалось глубоко, удары кордика не доставали его через слой песка. Вдобавок ко всему удерживаемый чудовищными клешнями и затягиваемый в песчаную ловушку единорог обезумел от боли, визжал, вслепую колотил передними копытами, угрожая переломать ей кости.

Ведьмачьи пляски и фокусы здесь пригодиться не могли. Но существовало одно достаточно простое заклинание. Цири призвала Силу и ударила телекинезом.

Туча песка взвилась вверх, обнажая скрытое чудовище, вцепившееся в бедро визжащего единорога. Цири тоже взвизгнула от ужаса. Ничего более отвратительного она не видела никогда – ни на картинках, ни в ведьмачьих книгах. Ничего столь мерзостного она даже не могла вообразить.

Чудовище было серо-коричневым, овальным и раздувшимся, словно упившийся кровью клоп, узкие сегменты бочкообразного тела покрывала редкая щетина. Ног у него, казалось, нет вообще, зато клешни были почти такой же длины, как и само тело.

Лишившись песчаной защиты, существо немедленно отпустило единорога и начало закапываться быстрой, резкой вибрацией раздувшегося тела, а выбирающийся из воронки единорог еще и помогал ему, сталкивая вниз волны песка. Цири охватило бешенство и жажда мести. Она кинулась на едва уже выступающую из песка мерзость и всадила кордик в выпуклую спину. Налетела сзади, предусмотрительно держась подальше от щелкающих клешней, которыми чудовище, как оказалось, могло дотянуться далеко назад. Ударила снова, а хищник закапывался с невероятной скоростью. Но закапывался не для того, чтобы сбежать, а чтобы напасть. Ему хватило двух движений, чтобы скрыться полностью, затем он резко двинул волну, засыпав Цири до половины бедер. Она вырвалась и бросилась назад, но бежать было некуда – кругом песок, любое движение тянуло на дно. А песок на дне вспучивался двигающейся к ней волной, из волны высунулись щелкающие, оканчивающиеся острыми крючками клешни.

Спас ее Конек. Опустившись на дно воронки, он мощно ударил копытами в выступающий песок, выдающий неглубоко скрывающееся чудовище. Под сильными ударами приоткрылась серая спина. Единорог наклонил голову и всадил рог точно в то место, где вооруженная клешнями голова соединялась с пузатым туловищем. Видя, что пригвожденный к земле монстр бессильно загребает песок, Цири подскочила и с размаху вонзила кордик в дергающееся тело. Выхватила, ударила снова. И еще раз. Единорог вырвал рог и со всей силы опустил на бочкообразный корпус передние копыта.

Истоптанный монстр уже не пробовал закапываться. И вообще не шевелился. Песок вокруг него увлажнился от зеленоватой жижи. Не без труда они выбрались из воронки. Отбежав на несколько шагов, Цири без сил свалилась наземь, тяжело дыша и дрожа под действием поступающего в гортань и виски адреналина. Единорог обошел ее вокруг. Он ступал неловко, из раны на бедре сочилась кровь, стекая по ноге на бабки, метя шаги красным. Цири поднялась на четвереньки, и ее вырвало. Спустя немного она встала, подошла к единорогу, но Конек не позволил к себе прикоснуться. Отбежал, повалился на бок. Потом вычистил рог, несколько раз сунув его в песок.

Цири тоже очистила и вытерла клинок кордика, то и дело беспокойно поглядывая в сторону недалекой воронки. Единорог встал, заржал, шагом подошел к ней.

– Ну на нет и суда нет. Если можешь идти, пойдем. Здесь лучше не оставаться.

Вскоре им встретилась обширная песчаная лавина, вся, до основания обрамляющих ее скал, пестрящая выкопанными в песке воронками. Цири изумленно рассматривала их – некоторые были чуть не в два раза больше той, в которой они недавно боролись за жизнь.

Они не решились пересечь песчаный поток, лавируя между воронками. Цири была уверена, что воронки подстерегали неосторожные жертвы, а сидящие в них монстры с длинными клешнями опасны только тем, кто попадал в воронки. Соблюдая осторожность и держась подальше от ям, можно было пересечь песчаный район напрямик, не опасаясь, что одно из чудовищ вылезет из воронки и погонится за ними. Она считала, что риска нет – но предпочитала не испытывать этого на собственной шкуре. Единорог был явно согласен – фыркал и отбегал, оттаскивая ее от лавины песка. Они обошли опасный район, держась ближе к скалам и твердому каменистому грунту, в который ни одна тварь не сумела бы закопаться.

Цири не спускала с воронок глаз. Несколько раз видела, как из убийственных ловушек вырывались фонтаны песка – чудовища углубляли и обновляли свои жилища. Некоторые воронки были так близко одна от другой, что выбрасываемый монстром песок попадал в соседние ямы, тревожа укрытых на дне существ, и тогда начиналась ужаснейшая канонада, в течение нескольких минут песок свистел и градом сыпался кругом.

Цири заинтересовало, на кого же песчаные чудовища охотятся в безводной и, казалось бы, мертвой пустыне. Ответа долго ждать не пришлось – из ближайшей ямы по широкой дуге вылетел темный предмет и шлепнулся неподалеку от них. После недолгого колебания она сбежала с камней на песок. Оказывается, из воронки вылетел трупик грызуна, напоминающего кролика. Во всяком случае – шерсткой. Трупик был съежившийся, твердый и сухой, легкий и пустой, как пузырь. В нем не было ни капли крови. Цири вздрогнула – теперь она уже знала, на кого охотятся и как питаются уродины.

Единорог предостерегающе заржал. Цири подняла голову. Поблизости не было ни одной воронки, только ровный и гладкий песок. И у нее на глазах этот ровный и гладкий песок вдруг вздулся, а вздутие начало быстро передвигаться в ее сторону. Она кинула высосанную труху и умчалась на камни.

Решение обойти песчаную лавину стороной оказалось верным.

Они пошли дальше, обходя даже мельчайшие участки песка и ступая исключительно по твердому грунту.

Единорог шел медленно, прихрамывая. Из его раненого бедра сочилась кровь. Но он по-прежнему не позволял Цири подойти и осмотреть рану.

Песчаная лавина заметно сузилась и начала извиваться. Мелкий сыпучий песок уступил место крупному гравию, потом окатышам. Воронки больше не попадались, поэтому они решили идти по проделанному лавиной руслу. Цири, хоть ее снова мучили жажда и голод, пошла быстрее. Появилась надежда. Песчаная лавина была никакой не лавиной, а дном реки, текущей с гор. В реке не было воды, но высохшее русло вело к истокам – слишком слабым и маловодным, чтобы наполнить русло, однако скорее всего достаточным, чтобы из них можно было напиться.

Она могла бы идти еще быстрее, но приходилось сдерживаться, потому что единорог шел медленно, с явным трудом, хромал, тянул ногу, копыто ставил боком. Когда опустился вечер, он лег. И не встал, когда она подошла. Позволил ей осмотреть рану.

Раны было две, по обеим сторонам сильно вспухшего, горячего бедра. Обе все время кровоточили, и вместе с кровью из них струился липкий, дурно пахнущий гной.

На следующий день стало еще хуже. Единорог едва шел. Вечером лег на камни и не захотел подниматься. Когда она опустилась рядом на колени, он дотянулся до раненого бедра ноздрями и рогом, заржал. В этом ржании была боль.

Гной выделялся все сильнее, запах был отвратительный. Цири достала кордик. Единорог тонко завизжал, попытался встать и упал задом на камни.

– Я не знаю, что делать… – всхлипнула девочка, глядя на клинок. – Я действительно не знаю… Наверно, рану надо разрезать, выдавить гной и яд… Но я не умею! Я могу навредить тебе еще больше!

Единорог попытался поднять голову, заржал. Цири села на камни, обхватила голову руками.

– Меня не научили лечить, – с горечью сказала она. – Меня научили убивать, втолковывая, что таким путем я могу спасать. Это была страшная ложь, Конек. Меня обманули.

Надвигалась ночь, быстро темнело. Единорог лежал. Цири лихорадочно размышляла. Она набрала колосья и стебли, обильно растущие на берегу высохшей реки, но Конек не захотел их есть. Бессильно положил голову на камни и уже не пытался подняться. Только моргал. На морде проступила пена.

– Я не могу тебе помочь, Конек, – глухо сказала она. – У меня нет ничего…

Она встала. Вытянула руки. Ничего. Магической энергии требовалось много, а ее не было вообще. Этого она не ожидала. Как же так? Ведь водные жилы есть повсюду. Она сделала несколько шагов в одну, потом в другую сторону. Пошла по кругу. Отступила.

– Проклятая пустыня! – крикнула она, потрясая кулаками. – В тебе нет ничего! Ни воды, ни магии! А говорили, что магия должна быть всюду! И это тоже было ложью! Все меня обманывали, все!

Магия есть всюду. Она есть в воде, в земле, в воздухе и…

Цири зло стукнула себя кулаком по лбу. Раньше это не приходило ей в голову, возможно, потому, что там, меж голых камней, вообще не было ничего способного гореть. А теперь под рукой были сухие ковыли и стебли, а чтобы создать малюсенькую искорку, ей должно хватить тех крох энергии, которые она еще чувствовала в себе.

Она набрала побольше сухих стеблей, сложила в кучку, обложила сухим ковылем. Осторожно сунула туда руку.

Костерок посветлел, замерцал язычок пламени, разгорелся, охватил стебли, сожрал их, взвился вверх. Цири подбросила стеблей.

«И что дальше, – подумала она, глядя на оживающее пламя. – Вбирать? Как? Йеннифэр запрещала касаться энергии огня… Но у меня нет ни выбора, ни времени! Я обязана действовать! Стебельки и ковылины сгорят мгновенно… Огонь погаснет… Огонь… Какой он прекрасный, какой теплый…»

Она не заметила, как и когда это случилось. Засмотрелась в пламя и вдруг почувствовала ломоту в висках. Схватилась за грудь, ей почудилось, что лопаются ребра. Внизу живота, в промежности и в сосках забилась боль, которую мгновенно сменило блаженство. Она встала. Нет, не встала. Взлетела.

Сила заполняла ее расплавленным свинцом. Звезды на небосклоне заплясали, как отраженные в поверхности пруда. Горящее на западе Око ослепительно вспыхнуло. Цири поглотила этот свет, а вместе с ним и Силу.

Единорог дико заржал и попытался вскочить, опираясь на передние ноги. Рука Цири поднялась сама, пальцы сложились в знак, губы сами выкрикнули заклинание. Из пальцев выплыла светящаяся, колеблющаяся ясность. Огонь загудел языками пламени.

Рвущиеся из ее руки волны света коснулись раненого бедра единорога, сосредоточились, проникли в него.

– Хочу, чтобы ты выздоровел! Я хочу этого! Yass’hael, Aenye!

Сила вспыхнула в ней, переполнила безграничной радостью. Огонь взвился к небу, вокруг посветлело. Единорог поднял голову, заржал, потом вдруг быстро вскочил с земли, сделал несколько неверных шагов. Выгнул шею, дотянулся мордой до бедра, пошевелил ноздрями, зафыркал – как бы с недоверием. Заржал громко и протяжно, подпрыгнул, махнул хвостом и галопом обежал костер.

– Я вылечила тебя! – гордо воскликнула Цири. – Вылечила! Я – чародейка! Мне удалось извлечь Силу из огня! И она во мне, эта Сила! Я все могу! Я могу все!

Она обернулась. Разгоревшийся костер гудел, рассыпая искры.

– Нам больше не надо искать источники! Мы больше не будем пить воду пополам с грязью! Теперь у меня есть Сила! Я чувствую Силу, которая таится в этом огне! Я сделаю так, чтобы на проклятую пустыню хлынул дождь! Чтобы вода брызнула из камней! Чтобы здесь выросли цветы! Трава! Кольраби! Теперь я могу все! Все!!!

Она резко подняла обе руки, выкрикивая заклинания и скандируя апострофы. Она не понимала их, не помнила, когда научилась им и вообще обучалась ли когда-нибудь. Это не имело значения. Она чувствовала Силу, горела огнем. Она сама была огнем. Она дрожала от переполняющего ее могущества.

Неожиданно ночное небо пропахала стрела молнии, меж скал и ковылей завыл ветер. Единорог пронзительно заржал и поднялся на дыбы. Огонь, бушуя, устремился вверх. Веточки и стебли уже давно обуглились, теперь горели сами камни. Но Цири этого не видела. Она чувствовала Силу. Видела только огонь. Слышала только огонь.

Ты можешь все, – шептало пламя, – ты овладела нашей Силой, ты велика! Ты могуча!

В пламени возникает фигура. Высокая молодая женщина с длинными, прямыми, цвета воронова крыла волосами. Женщина дико хохочет, вокруг нее бесится огонь.

Ты могуча! Те, кто тебя обидел, не знали, с кем имеют дело! Отомсти! Отплати им! Отплати им всем! Пусть они трепещут от страха у твоих ног, пусть лязгают зубами, не смея взглянуть вверх, на твое лицо! Пусть канючат и стенают, добиваясь твоей милости. Но ты будь выше этого! Отплати им! Отплати всем и за все! Мсти!

За спиной черноволосой женщины – огонь и дым, в дыму – виселицы, колья, эшафоты и помосты, горы трупов. Это трупы нильфгаардцев, тех, кто захватил и разрушил Цинтру, убил короля Эйста и ее бабушку Калантэ, тех, кто убивал людей на улицах города. На виселице болтается рыцарь в черных латах, веревка скрипит, вокруг вьются вороны, пытающиеся выклевать ему глаза сквозь щели в крылатом шлеме. Другие виселицы уходят за горизонт, на них висят скоя’таэли, убившие Паулье Дальберга в Каэдвене и преследовавшие ее на острове Танедд. На высоком коле дергается чародей Вильгефорц, его красивое, обманчиво благородное лицо сморщено и сине-черно от муки, острый окровавленный конец кола торчит из ключицы… Другие чародеи из Танедда ползают на коленях по земле, руки у них связаны за спинами, а острые колья уже ждут их…

Столбы, обложенные связками хвороста, тянутся до полыхающего, помеченного столбами дыма горизонта. У ближайшего столба, притянутая цепями, стоит Трисс Меригольд… Дальше – Маргарита Ло-Антиль… мать Нэннеке… Ярре… Фабио Сахс…

Да! – кричит черноволосая. – Смерть всем, отплати им всем! Презрение им всем! Они это заслужили! Все они обидели либо собираются обидеть тебя! Могут когда-нибудь снова обидеть! Презирай их, ибо пришел наконец Час Презрения! Презрение, месть и смерть! Смерть всему миру! Смерть, погибель и кровь!

Они предали тебя! Обманули! Обидели!!! Теперь у тебя Сила, мсти!

Йеннифэр. Ее губы разбиты, кровоточат, на руках и ногах оковы, тяжкие цепи прикреплены к мокрым и грязным стенам узилища. Вопят толпящиеся вокруг эшафота люди, поэт Лютик кладет голову на плаху, над ним сверкает острие палаческого топора. Собравшиеся под эшафотом оборванцы разворачивают тряпки, чтобы собрать кровь… Гул толпы заглушает удар, от которого сотрясается помост…

Тебя предали! Обманули. Все! Ты была для них марионеткой, куклой на веревочках! Тебя использовали! Обрекли на голод, на палящее солнце, на жажду, на скитания, на одиночество! Пришел Час Презрения и мести! Ты владеешь Силой. Ты могуча! Пусть же весь мир трепещет перед тобой! Пусть весь мир трепещет перед Старшей Кровью!

На эшафот заводят ведьмаков – Весемира, Эскеля, Койона, Ламберта. И Геральта… Геральт еле держится на ногах, он весь в крови…

Вокруг нее огонь, за стеной пламени дикое ржание, единороги вздымаются на дыбы, трясут головами, бьют копытами. Их гривы – как рваные боевые штандарты, их рога длинные и острые как мечи. Единороги огромны, огромны, как кони рыцарей, гораздо крупнее ее Конька. Откуда они взялись? Откуда их столько? Пламя с ревом взмывает в небо. Черноволосая женщина вздымает руки, на ее руках кровь, ее волосы развевает жар.

– Прочь! Отойди! Я не хочу тебя! Мне не нужна твоя Сила!

Хочешь! Жаждешь! Жажда и месть. Жажда и жадность кипят в тебе как пламя, наслаждение охватывает тебя! Это могущество, это Сила, это власть! Это блаженнейшее из блаженств мира!

Молния. Гром. Ветер. Топот копыт и ржание безумствующих вокруг огня единорогов.

– Я не хочу этой Силы! Не хочу! Я отрекаюсь от нее!

Она не знала, то ли погас огонь, то ли у нее потемнело в глазах. Она упала, чувствуя на лице первые капли дождя.

Существо следует лишить существования. Нельзя допустить, чтобы оно существовало. Существо опасно. Подтверждение.

Отрицание. Существо призвало Силу не для себя. Оно поступило так, чтобы спасти Иуарраквакса. Существо сопереживает. Благодаря Существу Иуарраквакс опять с нами.

Но у Существа – Сила. Если оно захочет ею воспользоваться…

Оно не сумеет ею воспользоваться. Никогда. Оно отказалось от нее. Отреклось от Силы. Совсем. Сила – ушла. Это очень странно…

И не надо понимать! Отберем у Существа существование. Пока не поздно. Подтверждение.

Отрицание. Уйдем отсюда. Оставим Существо. Отдадим Существо его Предназначению.

Цири не знала, сколько времени она лежала в камнях, сотрясаемая дрожью, уставившись в изменяющее свой цвет небо. Оно было то темным, то светлым, то холодным, то жарким, а она лежала, бессильная, иссушенная и пустая, как шкурка, как трупик грызуна, которого чудовище высосало и выкинуло из воронки.

Она не думала ни о чем. Она была одинока, опустошена. У нее уже не было ничего, и она не ощущала в себе ничего. Не было жажды, голода, утомления, страха. Исчезло все, даже воля к жизни. Была только гигантская, холодная, мрачная, ужасающая пустота. Она воспринимала эту пустоту всем своим естеством, каждой клеткой своего тела.

Чувствовала кровь на внутренней стороне ляжки. Это было ей безразлично. Она была пуста. Она потеряла все.

Небо меняло расцветки. Она не шевелилась. Разве движение в пустоте имеет какой-то смысл?

Она не пошевелилась, когда вокруг нее зацокали копыта, звякнули подковы. Не прореагировала на громкие окрики, на возбужденные голоса, на фырканье лошадей. Она не пошевелилась, когда ее схватили жесткие, сильные руки. Когда ее подняли, она бессильно повисла. Не отреагировала на резкие, грубые вопросы, на то, что ее трясли и дергали. Она не понимала этих вопросов и не хотела понимать.

Она была пуста и безучастна. Равнодушно приняла воду, брызгающую ей на лицо. Когда ко рту приставили фляжку, она не поперхнулась. Пила. Безучастно. Равнодушно.

Позже она тоже была безразлична ко всему. Ее затащили на седло. В промежности болело. Она дрожала, ее обернули попоной. Она была бессильной и мягкой, вываливалась из рук, поэтому ее привязали ремнем к сидевшему сзади седоку. Седок вонял потом и мочой. Это было ей безразлично.

Кругом были лошади. Много лошадей. Цири глядела на них равнодушно. Она была пуста, она потеряла все. Уже ничто не имело никакого значения.

Даже то, что командовавший конниками рыцарь был в шлеме, украшенном крыльями хищной птицы.

Когда к костру преступницы поднесли огонь и ее охватило пламя, принялась она осыпать оскорблениями собравшихся на плацу рыцарей, баронов, чародеев и господ советников словами столь мерзостными, что всех объял ужас. И хоть костер тот мокрыми поленьями обложили, дабы дьяволица не сгорела быстро и крепче огнем терзания познала, теперь же чем быстрее велено было сухого древна подбросить и казнь докончить. Но воистину демон сидел в оной ведьме проклятущей, ибо хоть она уже и шипела зело, однакож крику боли не издала, а еще более ужаснейшие ругательства выкрикивать почала. «Возродится Мститель из крови моей! – возвестила она во весь глас. – Возродится из оскверненной Старшей Крови Истребитель народов и миров. Отмстит он за муки мои! Смерть, смерть и мщение всем вам и всем коленам вашим!» Одно токмо это успела она выкрикнуть, прежде чем спалилась. Так сгинула Фалька, такову кару понесла за пролитую кровь невинную.