Глава вторая 3 страница

Цири повернулась и ушла, все еще опьяненная азартом боя, ослабленная активизацией амулета. Амулет действовал так, как и должен был действовать, – ее не заметил никто, и никто не обращал на нее внимания. Абсолютно никто. В результате, пока она не выбралась из толпы, ее безбожно толкали, наступали на ноги и пинали. Она чудом избежала удара брошенной с воза крынки. Ей чуть не выбили глаз вилами. Заклятие, как оказалось, имело хорошие и дурные стороны – причем хороших не меньше, чем дурных.

Амулет действовал недолго. Цири недоставало сил овладеть им и продлить время действия заклинания. К счастью, чары прекратились в подходящий момент – когда она выбралась из толпы и увидела Фабио, ожидавшего на улочке.

– Ой-ей, – сказал мальчик. – Ой-ей, Цири. Пришла! Я беспокоился.

– Напрасно. Пошли скорее. Полдень уже миновал. Мне надо возвращаться.

– Недурно ты управилась с тем чудовищем, – уважительно взглянул на нее мальчик. – И крутилась быстро! Где научилась?

– Чему? Выверну убил оруженосец.

– Неправда. Я видел…

– Ничего ты не видел. Пожалуйста, прошу тебя, Фабио, ни слова никому. Никому. А особенно госпоже Йеннифэр. Ой-ей, задаст она мне, если узнает… – Цири замолчала. – Они, – она указала за спину, туда, где остался рынок, – были правы. Я раздразнила выверну… Все случилось из-за меня…

– Не из-за тебя, – убежденно возразил Фабио. – Клетка прогнила и была сколочена кое-как. Могла развалиться в любой момент, через час, завтра, послезавтра… Хорошо, что это случилось сейчас, потому что ты спасла…

– Оруженосец спас! – рявкнула Цири. – Оруженосец! Заруби себе на носу! Если только ты меня выдашь, я превращу тебя… во что-нибудь ужасное! Я знаю чары! Я заколдую тебя…

– Эй! – раздалось у них за спиной. – Хорошего понемногу!

У одной из следовавших за ними женщин были темные, гладко зачесанные назад волосы, блестящие глаза и тонкие губы. На плечах – короткий плащик из фиолетовой камки, отороченный мехом сони.

– Почему ты не в школе, воспитанница? – спросила она ледяным, звучным голосом, окидывая Цири проницательным взглядом.

– Подожди, Тиссая, – сказала вторая женщина помоложе, светловолосая и высокая, в зеленом платье с очень смелым декольте. – Я ее не знаю. Вряд ли она…

– Воспитанница, – прервала темноволосая. – Уверена, одна из твоих девочек. Ты же всех в лицо не знаешь. Она из тех, что сбежали из Локсии во время неразберихи при смене жилья. И сейчас она признается сама. Ну, воспитанница, слушаю.

– А? – поморщилась Цири.

Женщина сжала тонкие губы, поправила отвороты перчаток.

– У кого ты украла камуфлирующий амулет? Или тебе кто-то его дал?

– А?

– Не испытывай моего терпения, воспитанница. Как тебя зовут? Кто твоя наставница? Ну быстро!

– А?

– Прикидываешься дурочкой, воспитанница? Имя! Как тебя зовут?

Цири стиснула губы, в ее глазах заплясали зеленые огоньки.

– Анна Ингеборга Клопшток, – нагло процедила она.

Женщина подняла руку, и Цири тут же поняла всю величину своей промашки. Йеннифэр всего один раз, устав от ее затянувшихся капризов, продемонстрировала ей действие парализующих чар. Ощущение было исключительно мерзкое. Теперь это повторилось.

Фабио глухо вскрикнул и кинулся к Цири, но другая женщина, светловолосая, схватила его за воротник и осадила на месте. Мальчик рванулся, но рука женщины была как железо. Цири не могла даже дрогнуть. Ей казалось, что она понемногу врастает в землю. Темноволосая наклонилась и уставилась на нее блестящими глазами.

– Я не сторонница телесных наказаний, – сказала она холодно, снова поправляя отвороты перчаток, – но постараюсь, чтобы тебя вздули, воспитанница. Не за непослушание, не за кражу амулета и не за прогулы. Не за то, что ты носишь недозволенный наряд, ходишь с мальчиками и болтаешь с ними о делах, о которых тебе говорить не дозволено. Тебя выпорют за то, что ты не сумела распознать гроссмейстера.

– Нет! – крикнул Фабио. – Не наказывай ее, благородная госпожа! Я работаю клерком в банке господина Мольнара Джианкарди, а эта девушка…

– Заткнись! – взвизгнула Цири. – Зат…

Заклинание, лишившее ее способности говорить, было брошено резко и грубо. Она почувствовала на губах кровь.

– Ну, – подтолкнула Фабио светловолосая, отпуская и ласковым движением разглаживая помятый воротник мальчика, – говори. Кто эта мазелька?

Маргарита Ло-Антиль вынырнула из бассейна, с плеском разбрызгивая воду. Цири не могла удержаться и не посмотреть на нее. Она не раз видела Йеннифэр обнаженной и никак не думала, что у кого-то может быть более совершенная фигура. Она ошибалась. При виде обнаженной Маргариты Ло-Антиль от зависти покраснели бы даже мраморные статуи богинь и нимф.

Чародейка схватила ушат с холодной водой и опрокинула себе на бюст, при этом непристойно ругаясь и отряхиваясь.

– Эй, дева! – крикнула она Цири. – Подай-ка, пожалуйста, полотенце. Да перестань наконец на меня пялиться.

Все еще обиженная, Цири тихо фыркнула. Когда Фабио проговорился, кто она такая, чародейки, выставив Цири на посмешище, силой протащили ее через половину города. В банке Джианкарди все, разумеется, тут же выяснилось. Чародейки извинились перед Йеннифэр, объяснив свое поведение. Дело в том, что воспитанниц из Аретузы временно перевели в Локсию, так как помещения школы понадобились под жилища участникам и гостям Сбора чародеев. Воспользовавшись неразберихой при переезде, несколько воспитанниц сбежали с Танедда и отправились в город. Маргарита Ло-Антиль и Тиссая де Врие, встревоженные активизацией амулета Цири, приняли ее за одну из прогульщиц.

Обе чародейки извинились перед Йеннифэр, но ни та, ни другая и не подумали извиниться перед Цири. Йеннифэр, выслушивая извинения, глядела на нее, и Цири чувствовала, как горят у нее уши. А больше всего досталось Фабио – Мольнар Джианкарди отчитал его так, что у мальчика слезы стояли в глазах. Цири было его жалко, но она и гордилась им – Фабио сдержал слово и даже не заикнулся о выверне.

Выяснилось, что Йеннифэр прекрасно знает Тиссаю и Маргариту. Чародейки пригласили ее в «Серебряную цаплю», самую лучшую и самую дорогую гостиницу в Горс Велене, где Тиссая де Врие остановилась по приезде, по одной только ей известной причине оттягивая появление на острове. Маргарита Ло-Антиль, которая, оказывается, была ректором Аретузы, приняла приглашение старшей чародейки и временно делила с нею жилье. Гостиница действительно оказалась роскошная, в подвальных помещениях разместилась баня, которую Маргарита и Тиссая, выложив баснословные деньги, сняли в свое исключительное пользование. Йеннифэр и Цири, конечно, были приглашены и вот уже несколько часов то плавали в бассейне, то потели в парной, непрестанно сплетничая.

Цири подала чародейкам полотенце. Маргарита легонько ущипнула ее за щеку. Цири фыркнула и с плеском прыгнула в пахнущую розмарином воду бассейна.

– Плавает как маленький тюлень, – засмеялась Маргарита, растягиваясь рядом с Йеннифэр на деревянном лежаке. – А стройна как наяда. Дашь ее мне, Йенна?

– Для того и привезла.

– На который курс принять? Основы знает?

– Знает. Но пусть начнет, как все, с младшей группы. Не помешает.

– Разумно, – сказала Тиссая де Врие, занятая очередной перестановкой кубков на мраморном столике, покрытом капельками сконденсированного пара. – Умно, Йеннифэр. Девочке будет легче, если она начнет вместе с другими новичками.

Цири выбралась из бассейна, присела на край парапета, выжимая волосы и болтая ногами в воде. Йеннифэр и Маргарита лениво перебрасывались словами, то и дело протирая лица смоченными в холодной воде салфетками. Тиссая, целомудренно обмотавшаяся простыней, не вступала в разговор и, казалось, была полностью поглощена установлением надлежащего порядка на столике.

– Покорно просим прощения, благородные дамы! – раздался сверху голос невидимого хозяина гостиницы. – Соблаговолите простить за то, что посмел помешать, но… Какой-то офицер желает срочно видеть госпожу де Врие! Говорит, это не терпит отлагательства!

Маргарита Ло-Антиль хохотнула и подмигнула Йеннифэр. Обе одновременно скинули с бедер полотенца и расположились в нарочито изысканных и соблазнительных позах.

– Пусть офицер войдет! – крикнула Маргарита, сдерживая смех. – Приглашаем. Мы готовы!

– Ну дети и дети, – вздохнула Тиссая де Врие, покачав головой. – Накройся, Цири!

Офицер вошел, но оказалось, что чародейки старались напрасно. Офицер, увидев их, не смутился, не покраснел, не раскрыл рта, не вытаращил глаза. Ибо офицер был женщиной. Высокой, стройной женщиной с мечом на боку и толстой черной косой.

– Госпожа, – сухо проговорила женщина, слегка поклонившись Тиссае де Врие и звякнув звеньями кольчуги. – Докладываю о выполнении твоих приказаний. Прошу разрешения вернуться в гарнизон.

– Разрешаю, – кратко ответила Тиссая. – Благодарю за сопровождение и помощь. Счастливого пути.

Йеннифэр присела на лежанке, не отводя глаз от черно-красно-золотого банта на плече воительницы.

– Мы не знакомы?

Воительница сдержанно поклонилась, протерла вспотевшее лицо. В бане было жарко, а она стояла в кольчуге и кожаном камзоле.

– Я часто бывала в Венгерберге, – сказала она, – госпожа Йеннифэр. Меня зовут Райла.

– Судя по банту, ты служишь в спецподразделениях короля Демавенда?

– Да, госпожа.

– В чине?

– Капитана.

– Прекрасно, – рассмеялась Маргарита Ло-Антиль. – В армии Демавенда, отмечаю это с удовлетворением, наконец-то начали выдавать офицерские патенты солдатам независимо от того, есть у них, прости, Цири, яйца или нет.

– Разрешите идти?

– Я почувствовала неприязнь в твоем голосе, Йенна, – сказала Маргарита, подождав, пока Райла выйдет. – В чем дело?

Йеннифэр встала, взяла со столика два кубка.

– Ты видела столбы на развилках дорог? – спросила она. – Должна была видеть, должна была вдыхать вонь разлагающихся трупов. Эти столбы – их придумка и их дело. Капитана и ее подчиненных из спецподразделений. Банда садистов!

– Идет война, Йеннифэр. Райле не раз доводилось видеть товарищей по оружию, живыми попавших в лапы «белок». Повешенных за руки на деревьях в качестве мишеней для стрел. Ослепленных, кастрированных, с ногами, обгоравшими на кострах. Жестокостей, которые совершают скоя’таэли, не устыдилась бы сама Фалька.

– Методы спецподразделений тоже слишком живо напоминают методы Фальки. Но не о том речь, Рита. Я не лью слез над судьбой эльфов, я знаю, что такое война, и знаю, как выигрывают войны. Их выигрывают солдаты, которые убежденно и самоотверженно защищают свою страну, свой дом. Не такие наемники, как Райла, дерущиеся ради денег, не умеющие и не желающие жертвовать собой. Им вообще неведомо, что такое самопожертвование. А если и ведомо, то они презирают его.

– Хрен с ними, с их самопожертвованиями и их презрением. Нам-то какое дело? Цири, накинь что-нибудь и сбегай наверх за новым кувшином. Хочу сегодня надраться.

Тиссая де Врие вздохнула, покачав головой. Это не ушло от внимания Маргариты.

– К счастью, – хохотнула она, – мы уже не в школе, милая мэтресса. И можем позволить себе все, что захочется.

– Даже в присутствии будущей воспитанницы? – ехидно спросила Тиссая. – Когда ректором Аретузы была я…

– Помним, помним, – улыбнувшись, прервала Йеннифэр. – При всем желании не забудем. Отправляйся за кувшином, Цири.

Наверху в ожидании кувшина Цири стала свидетельницей отъезда воительницы и четырех ее солдат. С любопытством и удивлением она наблюдала за их поведением, выражением лиц, изучала одежду и оружие. Капитан Райла с мечом и черной косой препиралась с хозяином гостиницы:

– Не стану ждать до утра! И накласть мне на то, что ворота заперты! Хочу немедленно за стены! У гостиничных конюшен есть собственные потайные потерны. Приказываю открыть ход!

– Инструкции…

– Насрать мне на ваши инструкции! Я выполняю приказы гроссмейстера де Врие!

– Ну хорошо, хорошо, капитан, не кричите, сейчас открою…

Потерна оказалась узким, крепко запертым на засовы проходом, ведущим непосредственно за стены города. Прежде чем прислужник передал Цири кувшин, она увидела, как этот проход отворили и Райла с группой выехала наружу. В ночь.

Цири задумалась.

– Ну наконец-то, – обрадовалась Маргарита то ли Цири, то ли кувшину. Цири поставила кувшин на столик, видимо, неточно, потому что Тиссая де Врие тут же его подвинула. Наполняя кубки, Йеннифэр нарушила тщательно продуманное расположение сосудов, и Тиссае снова пришлось наводить порядок. Цири с ужасом представила себе Тиссаю в роли учительницы.

Йеннифэр и Маргарита вернулись к прерванному разговору, не забыв о кувшине. Цири задумалась, одновременно прислушиваясь к беседе чародеек.

– Нет, Йенна, – покачала головой Маргарита. – Похоже, это у тебя не временно. Я, например, порвала с Ларсом. С ним покончено. Elaine deireadh, как говорят эльфы.

– И поэтому хочешь надраться?

– В частности, – подтвердила Маргарита Ло-Антиль. – Грустно мне, не скрываю. Ведь мы были вместе четыре года. Но пришлось порвать. Я убедилась, что с ним в общем-то каши не сваришь.

– Тем более, – фыркнула Тиссая де Врие, разглядывая золотое вино в хрустальном кубке, – что Ларс женат.

– Как раз это-то, – пожала плечами чародейка, – не имеет никакого значения. Все приличные мужчины интересующего меня возраста женаты, тут уж ничего не попишешь. Ларс любил меня, да и мне какое-то время казалось… Ах, что говорить. Он слишком многого хотел. Угрожал моей свободе, а меня тошнит при одной мысли о моногамии. Впрочем, я взяла пример с тебя, Йенна. Помнишь наш разговор в Венгерберге? Когда ты решила порвать со своим ведьмаком? Тогда я советовала тебе подумать, говорила, что любовь на улице не валяется. И все же ты была права. Любовь любовью, а жизнь жизнью. Любовь проходит…

– Не слушай ее, Йеннифэр, – холодно сказала Тиссая. – Она огорчена и обижена. Знаешь, почему она не идет на банкет в Аретузу? Потому что ей неловко явиться одной, без мужчины, с которым ее связывали четыре года. Из-за которого ей завидовали. Которого она потеряла, потому что не сумела оценить его любви.

– А может, стоит поговорить о чем-нибудь другом? – предложила Йеннифэр вроде бы беспечным, но заметно изменившимся голосом. – Налей нам, Цири. Язви его, маловат кувшинчик-то. Будь другом, принеси еще один.

– Два, – засмеялась Маргарита. – В награду получишь глоточек и сядешь с нами, не надо будет прислушиваться издалека. Твое воспитание начнется здесь и сейчас, в бане, еще прежде, чем ты попадешь ко мне в Аретузу.

– Воспитание! – Тиссая возвела очи горе. – О боги!

– Тише, любезная мэтресса. – Маргарита шлепнула себя по мокрому бедру, изображая гнев. – Сейчас я – ректор школы! Тебе не удастся срезать меня на последнем экзамене!

– Очень жаль.

– Мне тоже, представь себе. Будь у меня сейчас частная практика, как у Йеннифэр, мне не приходилось бы мытариться с воспитанницами, вытирать носы плаксам и ругаться с гордячками. Послушай меня, Цири, учись. Чародейки всегда действуют. Хорошо ли, плохо ли – станет ясно позже. Но необходимо действовать, смело хватать жизнь за гриву. Поверь, малышка, я жалею исключительно о бездеятельности, нерешительности, колебаниях. О действиях и поступках, даже если они порой приносят печаль и тоску, по-настоящему не жалею никогда. Взгляни на даму, которая сидит вон там, делает строгие гримасы и педантично поправляет все что можно. Это Тиссая де Врие, гроссмейстер, воспитавшая десятки чародеек, вдалбливая им, что действовать следует всегда, что нерешительность…

– Перестань, Рита.

– Тиссая права, – сказала Йеннифэр, все еще глядя в угол бани. – Перестань. Знаю, ты грустишь из-за Ларса, но не делай из своей грусти науку жить. У девочки еще будет время научиться этому, к тому же не в школе. Иди, Цири, за кувшином.

Цири встала. Она уже была полностью одета.

И полна решимости.

– Что? – крикнула Йеннифэр. – Что такое? Как это – уехала?

– Приказала, – забормотал хозяин, бледнея и прижимаясь спиной к стене. – Приказала оседлать коня…

– И ты послушался? Вместо того чтобы кинуться к нам?

– Государыни! Откуда ж знать-то? Я был уверен, что она отправляется по вашему приказу… У меня и в мыслях не было…

– Дурак набитый…

– Спокойнее, Йеннифэр. – Тиссая приложила руку ко лбу. – Не поддавайся эмоциям. Сейчас ночь. Ее не выпустят за ворота.

– Она велела, – шепнул хозяин, – отворить потерну…

– И ей отворили?

– Из-за вашего Сбора, – опустил глаза хозяин, – в городе полно чародеев… Люди в страхе, боятся им перечить… Как я мог отказать? Она говорила точно как вы, госпожа, ну совсем таким же тоном… И глядела точно как вы. Никто не смел ей даже в глаза глянуть, не то что спрашивать… Она была ну точно такая же, как вы… Тютелька в тютельку… Велела подать перо и чернила… и написала записку.

– Давай сюда! – крикнула Йеннифэр.

Тиссая де Врие опередила ее и громко прочитала:

Госпожа Йеннифэр. Прости меня. Еду в Хирунд, потому что хочу видеть Геральта. Встретиться с ним, прежде чем пойду в школу. Прости мое непослушание, но я должна. Знаю, ты меня накажешь, но не хочу в будущем сожалеть о бездеятельности и колебаниях. Если и придется о чем-то жалеть, то пусть это будут действия и поступки. Я – чародейка. Хватаю жизнь за гриву. Вернусь, как только смогу.

Цири.

* * *

– Все?

– Есть еще приписка: «Скажи госпоже Рите, что в школе ей не придется вытирать мне нос».

Маргарита Ло-Антиль недоверчиво покачала головой, а Йеннифэр разразилась бранью. Хозяин гостиницы покраснел и раскрыл рот. Доводилось ему слышать проклятия, но такие он слышал впервые.

Ветер дул с суши. Волны туч затягивали висящую над лесом луну. Дорога в Хирунд тонула во мраке. Ехать галопом стало опасно. Цири сдержала лошадь, пошла рысью. О том, чтобы идти шагом, даже не подумала. Она торопилась.

Вдалеке было слышно ворчание надвигающейся бури, горизонт то и дело освещали вспышки молний, вырывающих из мрака зазубренную пилу вершин деревьев.

Она остановила коня на развилке – дорога расходилась на два рукава, оба выглядели одинаково.

«Почему Фабио ничего не сказал о развилке? Да что там, ведь я никогда не плутаю, я всегда знаю, в какую сторону идти или ехать. Почему же сейчас не могу решить, на какую дорогу свернуть?»

Огромная тень беззвучно пронеслась над головой. Цири почувствовала, как сердце подскакивает к горлу. Конь заржал, дернулся и помчался галопом, выбрав правую дорогу. Немного погодя она сдержала его.

– Это всего-навсего обыкновенная сова, – проговорила она, стараясь успокоить себя и коня. – Обычная птица… Бояться нечего…

Ветер усиливался, темные тучи целиком затянули луну. Но впереди, там, где в плотной стене леса угадывался разрыв, было светлее. Она поехала быстрее, песок полетел из-под копыт коня.

Вскоре пришлось остановиться. Перед ней был обрыв и дальше море, из которого вздымался знакомый черный конус острова. С того места, где она стояла, огней Гарштанга, Локсии и Аретузы видно не было. Маячила лишь одинокая, венчающая Танедд башня.

Тор Лара.

Загрохотало, и почти тут же ослепительная молния сшила затянутое тучами небо с вершиной башни. Тор Лара глянула на нее красными зрачками окон. Казалось, внутри башни на секунду загорелся огонь.

«Тор Лара… Башня Чайки… Почему это название вызывает во мне такой ужас?»

Вихрь рванул деревья, зашумели ветви. Цири зажмурилась, пыль и листья ударили ее по щеке. Она развернула фыркающего и оседающего на задние ноги коня. Сориентировалась. Остров Танедд указывал на север, а ей надо ехать на запад. Песчаная дорога лежала во мраке четкой белой полосой. Она пустила коня галопом.

Загрохотало снова, и при свете молнии Цири неожиданно увидела конных. Темные, размытые, подвижные силуэты по обеим сторонам дороги. Услышала окрик:

– Gar’ean!

Не раздумывая, она остановилась, натянула поводья, развернулась и послала коня в галоп. За ней – крик, свист, ржание, топот копыт.

– Gar’ean! Dh’oine!

Галоп, удары копыт, ветер. Тьма, в которой мелькают белые стволы придорожных берез. Грохот. Молния, в ее свете двое конных пытаются перегородить ей дорогу. Один протягивает руку, хочет схватить поводья. К шапке пристегнут беличий хвост. Цири ударяет коня плеткой, прижимается к конской шее, проносится рядом. За ней – крик, свист, грохот грома. Молния.

– Spar’le! Yaevinn!

«В карьер, в карьер! Быстрее, конь! Гром. Молния. Развилок. Влево! Я никогда не ошибаюсь! Снова развилок. Направо. В карьер, конек! Быстрее, быстрее!»

Дорога идет в гору, под копытами песок, конь, хоть она и подгоняет его, замедляет бег…

На вершине холма она оглянулась. Очередная молния осветила дорогу. Пусто. Она прислушалась, но слышала только шум ветра в листьях. Загрохотало.

«Здесь никого нет. „Белки“ – всего лишь воспоминания, вынесенные из Каэдвена. Роза из Шаэрраведда… Мне привиделось. Тут нет ни единой живой души, никто за мной не гонится…»

В нее ударил ветер.

«Ветер дует с суши, – подумала она, – я чувствую его правой щекой… Я заблудилась».

Молния. В ее свете заискрилась поверхность моря, выплыл из мрака черный конус острова Танедд. И Тор Лара. Башня Чайки. Башня, которая притягивает как магнит… «Но я не хочу в эту башню… Я еду в Хирунд. Потому что должна увидеть Геральта».

Снова вспышка.

Между нею и обрывом возник черный конь. На нем – рыцарь в шлеме, украшенном крыльями хищной птицы. Крылья вдруг захлопали, птица ринулась в полет…

Цинтра!

Парализующий страх. Руки до боли стискивают ременные поводья. Молния. Черный рыцарь останавливает коня. Вместо лица у него жуткая маска. Крылья хлопают.

Конь без понукания рванулся в галоп. Тьма, освещенная молниями. Лес кончается. Под копытами плеск, чавканье грязи. Позади шум крыльев хищной птицы. Все ближе… Ближе…

Сумасшедший галоп, глаза слезятся от ветра. Молнии режут небо, в их свете Цири видит ольхи и вербы по обеим сторонам дороги. Но это не деревья. Это слуги Короля Ольх. Слуги Черного рыцаря, который мчится за ней, и крылья хищной птицы шумят на его шлеме. Диковинные чудовища по обеим сторонам дороги протягивают к ней узловатые руки, дико хохочут, разевая черные пасти дупел. Цири прижимается к шее коня. Ветки свистят, достают ее, цепляются за одежду. Покореженные стволы скрипят, дупла шамкают беззубыми ртами, заливаются ехидным смехом…

Львенок из Цинтры! Дитя Старшей Крови!

Черный рыцарь уже совсем близко. Цири чувствует его руку, пытающуюся схватить ее за волосы на затылке. Подгоняемый криком конь рвется вперед, резким прыжком берет невидимую преграду, с треском ломает камыш, спотыкается…

Она натянула поводья, откинувшись в седле, завернула хрипящего коня. Крикнула, дико, яростно. Выхватила меч из ножен, завертела над головой.

«Это уже не Цинтра! Я уже не ребенок! Я не беззащитна. Не позволю…»

– Не позволю! Ты не прикоснешься ко мне! Никогда не прикоснешься ко мне!

Конь с плеском и хлюпаньем прыгнул в воду, доходящую ему до живота. Цири наклонилась, крикнула, ударила коня пятками, вырвалась на дамбу. «Пруды, – подумала она. – Фабио говорил о прудах, в которых разводят рыбу. Это Хирунд. Я на месте. Я никогда не блуждаю…»

Молния. Позади дамба, дальше черная стена леса, пилой режущая небо. И никого. Только стон ветра нарушает тишину. Где-то на болотах крякает испуганная утка.

«Никого. На дамбе никого. Никто за мной не гонится. Это был мираж, кошмар. Воспоминание о Цинтре. Мне все привиделось. Вдали огонек. Фонарик. Либо костер. Это ферма. Хирунд. Уже близко. Еще одно усилие…»

Молния. Одна, вторая, третья. Грома не слышно. Ветер неожиданно замирает. Конь ржет, мотает головой и встает на дыбы.

На черном небе появляется молочно-белая, быстро светлеющая полоса, извивающаяся змеей. Ветер снова ударяет в вербы, сбивает с дамбы облака листьев и сухой травы.

Далекий огонек исчезает. Тонет и растворяется в лавине голубых огоньков, которыми вдруг вспыхивает болото. Конь фыркает, ржет, мечется по дамбе. Цири с трудом удерживается в седле.

В движущейся по небу ленте возникают нечеткие силуэты всадников. Они все ближе, их видно все четче. Раскачиваются буйволиные рога и растрепанные султаны на шлемах, под шлемами белеют оскалившиеся черепа. Наездники сидят на лошадиных скелетах, покрытых лохмотьями попон. Бешеный ветер воет в вербах, острия молний одно за другим режут черное небо. Ветер воет все громче. Нет, это не ветер, это жуткое пение.

Кошмарная кавалькада заворачивает, мчится прямо на нее. Копыта призрачных лошадей вспарывают мерцание болотных огоньков. В голове кавалькады несется Король Гона. Проржавевший шишак колышется над черепом, зияющим провалами глазниц, горящих синеватым огнем. Развевается рваный плащ. О покрытый ржавчиной нагрудник грохочет ворот, пустой, как старый гороховый стручок. Некогда в нем сидели драгоценные камни. Но они вывалились во время дикой гонки по небу. И стали звездами…

«Неправда! Этого нет! Это кошмар, бред, призраки, миражи! Мне это только кажется!»

Король Гона сдерживает лошадь-скелет, разражается диким, жутким смехом.

Дитя Старшей Крови! Ты – наша! Ты – наша! Присоединяйся к кортежу, присоединяйся к нашему Гону! Мы будем мчаться, мчаться до конца, до скончания вечности, до пределов существования! Ты – наша, звездоокая дщерь Хаоса! Присоединяйся, познай радость Гона! Ты – наша, ты – одна из нас! Твое место с нами, среди нас!

– Нет! – кричит Цири. – Прочь! Вы – трупы!

Король Гона смеется, клацают гнилые зубы над заржавевшим воротом доспехов. Синим горят глазницы черепа.

Да, мы – трупы! Но смерть – ты!

Цири прижимается к шее коня. Подгонять его нет нужды. Чувствуя позади настигающие их призраки, конь сломя голову мчится вперед по дамбе.

Бернье Хофмайер, низушек, фермер из Хирунда, поднял кучерявую голову, прислушался к далеким раскатам грома.

– Опасная штука – этакая буря и без дождя. Ударит где-нибудь молния, и пожар…

– Малость дождя не помешала бы, – вздохнул Лютик, подкручивая колки лютни, – потому как воздух такой, что хоть ножом режь… Сорочка липнет к спине, комары жрут… Но, пожалуй, все кончится ничем. Кружила буря, кружила, но теперь уже сверкает где-то на севере. Скорее всего над морем.

– Бьет в Танедд, – сказал низушек. – Самая высокая точка в округе, Тор Лара, прям-таки притягивает молнии. При крепкой буре все выглядит так, будто она полыхает огнем. Аж диво берет, что не разваливается…

– Магия, – убежденно отметил трубадур. – На Танедде все – магическое, даже сама скала. А чародеи молний не боятся. Да что это я! Известно ли тебе, Бернье, что они умеют молнии ловить?

– Да ну тебя! Врешь все, Лютик!

– Чтоб меня гром… – Поэт осекся, тревожно глянул на небо. – Чтоб меня гусь клюнул, ежели лгу. Говорю тебе, Хофмайер, магики ловят молнии. Собственными глазами видел. Старый Горазд, тот, которого позже на Содденском Холме убили, однажды схватил молнию на моих глазах. Взял длиннющий кусок проволоки, один конец прикрепил к вершине своей башни, а другой…

– А другой надо было в бутылку сунуть, – пискнул вдруг бегающий по двору сын Хофмайера, маленький низушек с густой и курчавой словно руно шевелюрой. – В стеклянную бутыль, в какой папка вино гонит. Молния по проволоке в бутыль и шмыгнет…

– А ну домой, Франклин! – рявкнул фермер. – В постель, спать, быстро! Скоро полночь, а завтра с утра за работу! Ох, гляди, поймаю я тебя, ежели будешь во время бури с бутылями и проволокой мудрить. Пущу ремень в дело! Две недели на заднице не усидишь! Петунья, забери его отседова. А нам еще пивка принеси!

– Хватит, – гневно бросила Петунья Хофмайер, забирая сына со двора. – И без того вон сколько вылакали.

– Не ворчи. Того и гляди, ведьмак вернется. Гостя попотчевать надобно.

– Когда вернется, тогда и принесу. Для него.

– Ну, скупа баба, – буркнул Хофмайер, но так, чтобы жена не услышала. – Прям как свояченица Бибервельтиха из Почечуева Лога. Все до одного там скряга на скряге и скрягой погоняют… А ведьмака что-то долго не видать. Как пошел на пруды, так и пропал. Странный человек. Видел, как вчера вечером на девочек глядел, на Цинию и Тангеринку, когда они во дворе играли? Странные у него были глаза. А теперь… Не могу отделаться от ощущения, что он пошел, чтобы побыть одному. Да и у меня гостит только потому, что моя ферма в стороне, вдали от других. Ты его лучше знаешь, Лютик, скажи…

– Знаю? Его-то? – Поэт прихлопнул комара на шее, потренькал на лютне, всматриваясь в черные силуэты верб над прудом. – Нет, Бернье. Не знаю. Думаю, никто его не знает. Но с ним явно что-то творится. Зачем он сюда приехал, в Хирунд? Чтоб поближе к Танедду? А когда вчера я предложил ему вместе проехаться в Горс Велен, откуда Танедд видно, он тут же отказался. Что его здесь держит? Может, вы сделали какое-нибудь выгодное предложение?

– Где там, – буркнул низушек. – Честно говоря, я вообще не верю, чтобы тут какое-никакое чудовище объявилось. Того паренька, что в пруду утоп, могли спазмы схватить. А все сразу в крик: мол, это дело рук топляка или кикиморы, и, дескать, надобно ведьмака призвать… А уж деньги-то ему такие никчемные пообещали, стыдобища да и только. А он что? Три ночи по дамбам да прудам лазает, днем или спит, или сидит молча, копна копной, на детишек смотрит, на дом… Странно, я бы сказал – необыкновенно.