Американский шпион

-- Старик! -- обрадовался он мне на старомодном жар­гоне. -- Давай увидимся!

-- Возьми Сесиль, -- сказал я. -- Пошли в грузинский ресторан. -- Я знал, что Грегори прижимист. -- Приглашаю.

В ресторане нас, конечно, пожелали подслушать, но я запретил Саше даже думать об этом.

-- Или доверяете мне, или до свидания, -- сказал я.

-- Что же все-таки, по-твоему, революция года? -- задумчиво спросил Грегори. -- Случайность или законо­мерность?

Он писал книгу о России уже десять лет и никак не мог кончить. То власть менялась, то -- концепция.

-- Случайная закономерность, -- безошибочно пред­положил я.

-- Как? Как? -- Он бросился записывать в блокнот.

Мы вспомнили ужасы диссиды. Пришли в умиление. Это было тысячу лет назад, когда на праздники давали пай­ки-заказы с синей курицей, баклажанной икрой и зеленым горошком, и мне стало странно, что я жил тысячу лет назад. Грегори был тогда похож на молодого Байрона с полметро­выми ресницами. Я работал " одним молодым писателем" в качестве цитат для его влиятельной газеты, и органы не могли вычислить, кто бы это мог быть.

-- Да вычислили! -- сказал мне Пал Палыч при следую­щей встрече. -- Вычислили, но не сажать же было вас всех!

-- Значит, подслушивали?

-- Не всё, -- признался Пал Палыч. -- Аппаратура заба­рахлила на самом интересном месте.

Грегори любил русскую поэзию и грузинские рестора­ны, но был настроен непримиримо. Он считал, что Россия неисправима, и ее ослабление благожелательно для всего че­ловечества. Любой провал России на Украине, в Прибалтике, Чечне, Ираке, где угодно, он воспринимал с облегчением.

-- Меня тошнит от твоей Америки, -- чистосердечно сказал я. -- Пластилиновая страна.

-- А меня тошнит от твоей России, -- рассердилась француженка Сесиль.

-- От твоей Франции меня тоже тошнит.

-- От Франции-то почему? -- не понял Грегори.

-- Мертвые души! -- хмыкнул я.

Правда, когда мне резали шины или воровали на даче, мне казалось, что Грегори прав, и чем дальше, тем больше. Я понимал, что если со мной что-то случится, я поверю ему целиком, потому что индивидуальный опыт важнее обще­ственного счастья, по крайней мере, для меня. Но, с другой стороны, Грегори меня раздражал. Он делал вид, что в стра­не ничего не происходит.

-- Но ведь вся ваша сраная советология провалилась. Никто ни черта не понял. Даже не могли предсказать пере­мены.

-- Перемены! -- скривился Грегори.

-- Только не говори, что было лучше.

-- Не знаю.

-- Есть немало эмигрантов, которые накачивают вас, потому что их не позвали. Писать об этой политической возне -- одна тоска, -- сказал я.

-- Для заработка полезно.

Положение было парадоксальным. Я принимал игру с бывшими палачами за деньги, а Грегори вел честную игру, отстаивая свои идеалы для заработка. Но с Сесиль у меня были особые отношения, и я решил встретиться с ней от­дельно. Мне с женщинами проще.