Ближний свет

Если бы в России не было русского языка, а разговаривали бы, например, по-немецки, то здесь вообще ничего бы не было. А так, по крайней мере, есть русский язык

Когда кавказский человек с активным отношением к жизни хотел в советской Москве поужинать в ресторане, он всегда находил слова, чтобы получить вкусную пищу.

-- Слушай, -- говорил Кавказ, и так весомо произносил свое сознательно испорченное " слушай", влиятельно мор­щил нос и близко подносил к нему пальцы, отделяя себя языком тела от носителей непорченного языка, что офи­циантка тут же начинала приветливо вилять шариковой ручкой. И некоторый богатые евреи из богемы тоже умели заказать себе что-нибудь вкусное, на их палочках шашлыка не было кусков из одного несъедобного жира, а на моих они были. Дело не просто в том, что официантка верила в грузино-еврейские чаевые. Она верила в языковой напор, постановку голоса. А русский, если он был со стороны, ко­мандировочный или просто с крашеной любовницей, ни­как не мог словесно пробиться к официантке, даже если был при деньгах. Он барахтался в пассивных словах. Поэто­му русский ел говно.

Некоторые считают, что русский язык засорен боль­шим количеством мерзких слов. К ним относится мат. Кро­ме того, постсоветский язык Но советский язык -- это все равно что носить сине-красную милицейскую форму с фу­ражкой: жмет, тесно, болтается, давит. Надеть на любого русского милицейскую фуражку -- она окажется сильнее русского. Так было. Все выглядели милиционерами. Я почти не знал исключений.

Я люблю мат за его магнетизм. Но мне нравится тонкое перерождение нравов, нежный корректив в отношениях, когда " блядь" тихо переплавляется в " блин". Я люблю языко­вую " чуму", табачную смесь разных фень. Когда кончились шутки, высохли как понятие, потому что шуткой стало нельзя образумить действительность, слово сдалось -- на­чались приколы. Я фильтрую базар, я строю людей, чумарю детей -- чисто так, у меня все пучком, несмотря на то, что все так запущено.

В советские времена машины ездили по ночам с под­фарниками. Подфарники -- это скромно. Когда коммунизм кончился, сами собой перешли на ближний свет. Тем самым заявили о себе. Активно. То же самое и постсоветский язык. Зажгли ближний свет. А некоторые стали ездить с дальним.

Но те, что стали ездить с дальним, так быстро поехали, что половина из них оказалась в Москве-реке. Их там по­стоянно вылавливали. И потому язык выбрал все-таки ближний свет.

Он освещает то, что есть: женские ноги, мусорные ба­ки, тоску по надежде, всякую дрянь. Подфарники освещали только самих себя. А ближний свет -- это уже свет.