Глава сорок третья

От Ноэля пахло страхом. Пищей от него пахло, но не пищей для ardeur ’а. Пахло мясом, которое еще не перестало дергаться. Я толкнула его на пол, задрала рубашку ему до плеч, уставилась на обнаженные грудь и живот. Он дышал так часто, так глубоко, что живот поднимался и опускался. И я опустила рот к этой бледной и мягкой коже, но не вплотную, а так близко, что мое дыхание отражалось от него теплым, а с этим теплым дыханием пришел его аромат — сильнее, гуще. Я даже глаза закрыла, но я слишком погрузилась в разум зверя, чтобы зрение могло сильно помочь или помешать. Главное было в запахе его тела, в звуке его дыхания и биений сердца. Я прильнула ухом к его груди и слышала этот лихорадочный стук, такой ясный, с таким чудесным испугом. Приложив руку к его животу, я наслаждалась его движением, его дыханием.

— Дыши медленнее, Ноэль, — посоветовал Мика, — а то голова закружится.

— Не могу, — произнес Ноэль, задыхаясь. — Она не о сексе думает.

— Если ты ведешь себя как еда, то ты еда и есть.

Это сказал Тревис, стоящий за нами.

Я легла на пол, положив голову Ноэлю на сердце, рука ловила движения дышащего живота, такого мягкого… нежного…

От этой мысли мое лицо прильнуло к нему, скользнуло вниз, до грудины, до верхнего края живота. Так близко, что видно было, как он поднимается и опускается, щекой ощущалось. Я подняла лицо и поцеловала его в живот.

Он дернулся, будто я его укусила, и восхитительно хныкнул.

Я погрузила рот в мягкую, податливую плоть живота, забрала в рот сколько могла, не пуская кровь. Укусила сильно и глубоко, и мне вся моя сила воли понадобилась, чтобы оторваться от этой плоти, оставив ее целой.

Оторвалась и поползла боком, пока меня стена не остановила. Ощущение этой теплой и нежной плоти наполняло мне рот. Я ощущала ее — та память чувств, что еще долго будет преследовать.

— Скажи что-нибудь, Анита, — донесся спокойный голос Мики.

Я трясла головой.

— Еда, — прошептала я. — Всего лишь еда.

— Ноэль — всего лишь еда, — повторил Мика.

Я кивнула, не открывая глаз.

— Встань, Ноэль, — недовольно и сердито велел Тревис.

— Прости, — выговорил Ноэль.

Я наконец открыла глаза, увидела, как он поправляет рубашку. И никому не глядит в глаза, как после провала.

— Все в порядке, Ноэль. Огги и Пирс правы: Джозеф принимает только нижних.

— Он не нижний, — сказал Натэниел. — Иначе ему был бы приятен укус и опасность. Может быть, этого хватило бы, чтобы переключить тебя с еды на секс. — Натэниел пожал плечами. — Он слишком… правильный.

Когда-то я бы поспорила…

— Я бы попросил об одолжении, — сказал Тревис.

Мы посмотрели на него.

— Ты не могла бы подойти ко мне, чтобы мне к тебе не ползти?

Я вспомнила, что забыла спросить.

— У тебя перелом руки — самая серьезная травма?

— Трещины в двух ребрах, может, небольшой перелом. Доктор Лилиан сказала, что без рентгена сказать трудно. Сотрясения нет — слишком, наверное, твердолобый.

Он попытался улыбнуться и почти смог это сделать.

Я поползла к нему — Мика отодвинулся, давая мне дорогу. Натэниел пополз рядом со мной, и я обернулась к нему.

— Вряд ли Тревису нужна будет компания.

— Я единственный в твоей коллекции подчиненный, все прочие — доминанты.

Это заставило меня остановиться и подумать, даже сесть на пятки.

— Дамиан не мастер.

— Нет, но подчиненный он потому, что у него не хватает силы доминировать. А я — потому что мне так нравится.

Я нахмурилась:

— Если ты к чему-то ведешь, говори.

— Спроси его, есть ли в прайде кто-нибудь, кто сильно свингует, как я.

Я подумала обо всех этих мужчинах. Может быть, Натэниел прав? И у всех личность доминантная, кроме него? Ричард — ого, Ашер — да, Жан-Клод — еще как да, Мика — да, Джейсон… Джейсон — нет.

— Джейсон, — сказала я.

— Вызывали?

В коридоре тут же нарисовался Джейсон. Короткие светлые волосы аккуратно подстрижены, как у младшего начальника в преуспевающей компании. Тело тоже подошло бы — если этот младший начальник достаточно часто ходит в гимнастический зал. Роста он примерно моего, для мужчины низенький, и почти всегда по-мальчишески красив. Но он глянул на Ноэля, неуверенно встающего на трясущиеся ноги, на Тревиса с его заметными травмами, на Натэниела и на меня, так близко к нему, совершенно голому. Джейсон заметил все это с одного взгляда, и лицо его переменилось. Не сказать, что именно, но вдруг он стал старше, взрослее, и глаза его цвета весеннего неба наполнились знанием, разумом. Обычно он это скрывал, но в этом веселом и приятном теле жил очень острый интеллект.

Но тут же этот вид сменился его обычным шалопайским поддразнивающим выражением. Я, впрочем, слишком хорошо его знала, чтобы обмануться.

— Джейсон подчиняется, если хочет, но в глубине души он верхний, — сказал Натэниел, улыбаясь другу.

Жениться мы с Натэниелом никогда не будем, но если бы у нас была бы свадьба, я знаю, кого он выбрал бы шафером.

— Ты мне только скажи, в какой позиции ты хочешь, — ответил Джейсон, — и я готов.

Дернув бровями, он выдал мне улыбку — говорящую, что мысли у него жизнерадостные и очень непристойные. Обычно у всех секс получается мрачноватым, но не у Джейсона — очень жизнерадостный распутник.

Я не могла не улыбнуться — он на меня всегда так действовал. Черт, да не только на меня — почти на всех.

— Извини, я сегодня набираю львов, а не волков.

— Вообще-то, ma petite, я думаю, мы хотим определить, как ты реагируешь в окружении любых своих зверей, но сейчас — львы.

— Тогда, похоже, я вовремя пришел, — сказал Джейсон.

— Ты не единственный тут волк, — угрюмо буркнул Грэхем.

Джейсон поглядел на него — не так чтобы совсем дружелюбно. У него такой взгляд бывает нечасто.

— Думаю, что нет.

И тон его тоже был мрачен, почти сердит. Интересно, что должно было произойти между этими двумя, чтобы Джейсон стал так враждебен. Таких легких и покладистых, как он, я вообще не встречала.

— Что касается меня, — сказала я, — Джейсон здесь единственный волк.

— А почему он единственный волк, кроме Ричарда, с которым ты трахаешься? — спросил Грэхем.

Вот теперь я поняла, почему Грэхем злится. Он пытался запугать Джейсона силой и массой? Может быть. У Грэхема была эта отсталая мысль, что размер и сила куда важнее всего прочего.

— Этого я не знаю, но такие комментарии не помогут тебе попасть в список.

— Отойди, — сказала ему Клодия.

Он посмотрел на нее мрачно, сложив на груди мускулистые руки.

Она чуть подалась к нему:

— Это ты бросаешь мне вызов?

Голос ее был ровен и пуст, и оттого угроза прозвучала более зловеще.

Грэхем мотнул головой и попятился до самой стены. Неохотно, но он сделал так, как она сказала. Хоть бы он себе поскорее подружку нашел — его выходки начинали уже меня доставать.

Как будто эта мысль колдовским образом вызвала ее из мрака, в конце коридора появилась Менг Дье. Это я впервые ее увидела после того, как она исполосовала Реквиема. Не надо бы, чтобы она здесь была, пока я испытываю своих зверей.

Она была из тех немногих женщин, что вызывали у меня в уме слово «хрупкая». Еще миниатюрнее меня, такая тоненькая на вид. Может быть, поэтому она всегда носила черное и кожаное — как госпожа в садомазо. Но эта одежда ей шла — облегающая, она придавала Менг Дье пугающий и грациозно-кошачий вид, пугающий и одновременно сексуальный. Да, пугающая и сексуальная — это точно описывало ее.

В черных сапогах на каблуках она подошла к Грэхему беззвучной походкой. Клодия будто уже видела такое представление раньше, потому что сказала:

— Менг Дье, он на работе.

Менг Дье надула губки на точеном треугольном личике, хоть до раскосых глаз гримаса не дошла, и сменила направление, не бросив на Грэхема даже разочарованного взгляда. И вот, вот почему Грэхем не был ей предан. Именно этим она почти разбила сердце Клея. Сейчас она хотела Грэхема, но раз нельзя, то и не надо. Ни одному мужчине не нравится, если женщине явно все равно, он в ее объятиях или другой. Ну, кстати, женщины тоже не любят, если мужчины к ним так относятся. Вообще никому не нравится знать, что он полностью заменимый. Все мы хотим быть на особом положении.

Менг Дье двинулась той же походкой к Реквиему, он попятился.

— Ты его больше никогда не тронешь, Менг Дье, — сказал Жан-Клод.

— Никогда? — спросила она, поглядев на Жан-Клода.

— Только если он того пожелает.

Она обратила прекрасное лицо к Реквиему.

— Ты воистину желаешь никогда больше не касаться моего тела?

И она обвела выпуклости этого тела руками.

Некоторые из мужчин в коридоре проводили ее руки взглядом. Огги с его людьми проводили. Реквием — нет. И Жан-Клод нет. И никто из леопардов. А Джейсон — да. Очень был неплохой вид, если не знать, какой к нему придается ум в нагрузку.

Менг Дье прошла мимо меня, мимо леопардов, мимо львов, будто нас тут и не было. Она шла к Джейсону. Он на нее смотрел и в списке запретных не состоял.

Она оплела его руками, прильнула головой на плечо. Даже на каблуках она была ниже ростом.

— Пойдем поиграем, Джейсон.

Он засмеялся и покачал головой.

— Мне надо доложить.

О каком докладе он говорит — я понятия не имела.

— А потом? — спросила она.

Он улыбнулся, но ответил:

— Нет. Спасибо, но нет.

Она провела рукой по его джинсам спереди — явно не собиралась сегодня демонстрировать утонченность.

Он перехватил ее руку и повторил:

— Нет.

Она выдернула руку:

— А почему нет? Потому что здесь она?

Она ткнула пальцем в мою сторону.

Я и не знала, что у Джейсона с Менг Дье был секс. Наверное, это выразилось у меня на лице, потому что она спросила:

— Ты не знала?

Я покачала головой.

— Мы отлично веселились, пока ты его не трахнула. Не напитала на нем ardeur.

Я встала, Мика и Натэниел — со мной.

— Я не знала, что он твой бойфренд.

— У Менг Дье нет бойфрендов, — сказал Джейсон. — Есть мужики, которых она употребляет.

— И что тут плохого? — спросила она.

— Ничего плохого, просто не мое.

— А тебе нравилось, Джейсон, я знаю.

— Ты отлично трахаешься, — ответил он.

— И ты тоже, — сказала она и мурлыкнула. Не по-кошачьи, а низким, грудным голосом, как умеют некоторые женщины. У меня никогда не получалось.

Джейсон в ответ усмехнулся:

— Но иногда я предпочитаю не трахаться, а заниматься любовью. Разницу я тебе объяснить не могу.

Она нахмурилась, соблазнительный вид несколько увял.

— Заниматься любовью — это просто приличные слова, означающие трахаться.

Я обернулась к Жан-Клоду:

— Ты не мог объяснить ей, в чем разница?

Он изящно пожал плечами.

— Для некоторых уроков бывает уже поздно. Ей слишком много пришлось испытать к тому времени, как я ее нашел.

— Нет! — заявила Менг Дье. — Моя история не для нее. Мне ничья жалость не нужна, а ее — в особенности.

Жан-Клод снова так же по-галльски пожал плечами, что могло означать да и нет, все и ничего.

— Как хочешь, — сказал он.

— И Аниту ты тоже просто трахал, — сказала она, вновь оборачиваясь к Джейсону.

Он улыбнулся, на этот раз добрее.

— С Анитой невозможно просто трахаться.

— А что это значит? — не поняла Менг Дье.

— Мы с ней были друзьями, добрыми друзьями еще до того, как у нас был секс. Человека, настолько для тебя важного, невозможно просто трахнуть. Потому что, если ты все испортишь, потеряешь не только возможность секса, потеряешь друга. Ее дружба мне важнее секса, так что мы именно занимались любовью, а не трахались.

— Не понимаю, — сказала Менг Дье.

Голос Реквиема:

— Потому что для Аниты почти никогда не бывает так, чтобы секс ничего не значил, и потому секс с Анитой не может ничего не значить.

Менг Дье покачала головой:

— Не понимаю.

— Знаю, что не понимаешь, — сказал он, — и именно этого мне жаль.

— Не смей меня жалеть! — выкрикнула она.

Я на ней оружия не видела, но в кожаной одежде могут таиться сюрпризы. Тонкие сюрпризы, но клинки на удивление легко скрыть.

— Я хочу трахаться. Кто меня трахнет?

Ее слова упали в воздухе камнем — и умерли во внезапной тяжелой тишине.

Она оглядела мужчин по очереди. Подошла к Дамиану, но он попятился, качая головой.

— Отчего ты головой трясешь? Она тебе мастер, а не жена.

Дамиан действительно несколько смутился, когда сказал:

— Мы трахаемся, когда никого другого найти не можем.

Опять для меня новость.

— Значит, я для тебя — вариант потрахаться, когда никого больше не найдешь?

Мурлычущее контральто вдруг из сексуального стало зловещим.

— Ты меня достаточно отвергала, Менг Дье. Когда были под рукой Грэхем, или Клей, или Реквием, ты на меня и смотреть не хотела. Быть последним в списке — это перестает быть лестным.

Она посмотрела на Огги. Он сказал просто:

— Я тут по делу.

Она обернулась к Ноэлю, и он попятился, как от удара.

— Я тебя боюсь, — сказал он.

— А Аниты разве не боишься?

— Меньше, чем тебя.

Она нахмурилась:

— Почему?

Я не ожидала, что Ноэль ответит, — и ошиблась.

— Анита может меня ранить случайно, а ты ранила бы нарочно, просто чтобы увидеть кровь.

Чертовски проницателен он для ходячей еды.

Я ощутила, что по коридору приближается Лондон. Ощутила так, как не должна была бы. Он искал меня, используя вампирскую силу, чтобы снова получить свою дозу. Я подняла глаза и увидела, что он идет к нам, бледный в черном.

Менг Дье просияла, увидев его, и почти прыгнула ему навстречу. Он посмотрел на нее — но и только. Глаза его смотрели на меня, будто я — Полярная звезда, и без меня он потеряет дорогу в море. Черт, плохо.

Она просунула ручку в сгиб его руки, черная одежда слилась с черной.

— Пойдем, Лондон, пусть они занимаются своими делами.

— Не сейчас, — ответил он, не глядя на нее. Он смотрел на меня.

Она застыла, меряя его взглядом, потом посмотрела, куда он смотрит. Увидела меня и стала качать головой.

— Нет, — сказала она. — Нет, только не Лондон. Ты говорила, что он темен и мрачен.

— Он темен и мрачен, — сказала я.

— Но ты все равно с ним трахалась.

Я пожала плечами, посмотрела на нее, будто хотела сказать: «Ну, извини». А что еще можно было бы сказать?

— Он же даже тебе не нравится!

— Это вышло вроде бы ненамеренно.

— Как это — ненамеренно заниматься сексом?

Хороший вопрос. Жаль, у меня хорошего ответа не было.

Лондон отошел от нее, даже не оглянувшись.

Она побледнела от злости. Рука ее скользнула к пояснице, и я знала, что там оружие, набрала воздуху что-то сказать, но Клодия и Лизандро меня опередили. Пистолеты из подмышек вдруг как по волшебству оказались у них в руках, и пистолет Клодии уперся в сияющие черные волосы Менг Дье. Рука Лизандро скрылась за ее стройной спиной.

Клодия произнесла только два слова:

— Не надо.

На нашей стороне коридора все пододвинулись к нам. За спиной у Менг Дье — отошли дальше по коридору. В смысле все, кроме телохранителей. Охранники при Пирсе и Октавии пошли было к ним, но я покачала головой, и они остались на посту. Около Менг Дье было четыре охранника, и двое из них уперли в нее дула пистолетов. Еще двое разницы не сделают — для нее, но для Огги и его команды — может быть.

Настал один из тех моментов, когда мир будто затаил дыхание. Потому что следующий вздох может быть чьим-то последним.

— Не надо умирать так, — сказал Жан-Клод голосом, который прошелся у меня по коже бархатом. Но адресован этот голос был ей, конкретно ей. Я знала, каково это — быть для этого голоса мишенью.

Плечи ее обмякли, глаза на секунду обессмыслились. Этой секундой воспользовался Лизандро, чтобы вынуть у нее из руки нож. Менг Дье среагировала, но поздно.

Она стала поворачиваться, будто хотела отобрать клинок, но Клодия плотно приставила ей пистолет к голове. Менг Дье хватило здравого рассудка остановиться.

— Проверь ее, — сказала Клодия.

Лизандро сунул пистолет в кобуру и обыскал Менг Дье — быстро, умело и очень, очень тщательно.

— В коже ее одежды есть стыки и заклепки. Там кое-что можно спрятать. Разорвать швы?

Спросил он это так, будто вопрос самый обыденный.

— Твое слово чести, что больше у тебя ничего нет? — спросила Клодия у Менг Дье.

Та замялась, потом ответила:

— У меня только один нож был. В этом наряде негде спрятать больше.

Клодия покосилась на Жан-Клода:

— Жан-Клод, тебе решать. Оставить это дело или закончить?

— Ты будешь себя хорошо вести, Менг Дье? — спросил он, на этот раз настолько нормальным голосом, насколько мог.

Она посмотрела на него с такой ненавистью, что можно было усомниться в ее здравом рассудке.

— Я не буду сегодня пытаться никого убить.

Не восторженное «да», но Жан-Клод кивнул.

Клодия подумала, потом шагнула назад и опустила пистолет, но в кобуру не убрала. Не могу сказать, чтобы я ее не понимала.

Лондон встал передо мной на колено, склонив голову. К этому жесту нужны были бы плащ и шляпа с пером — настолько он был старомоден.

— Я снова способен служить моей госпоже, если я ей нужен.

Я не сразу поняла, что он хочет сказать.

— Ты имеешь в виду, снова питать ardeur?

— Да.

Я посмотрела в его очень, очень серьезное лицо.

— Ты знаешь, что если слишком часто будешь служить пищей для ardeur ’а, это может быть фатально?

— Да, но я могу питать ardeur каждые два часа в течение суток без вредных последствий.

Я уставилась на него:

— Ты, конечно, шутишь?

— Зачем бы я стал шутить на такие темы?

— Не знаю, но… Лондон, самые крепкие, самые сильные из тех, на ком я питала ardeur, могут питать его всего два раза подряд с перерывом не менее шести часов.

— Это мой дар, Анита.

— Лондон — идеальная пища для ardeur ’а. Он действительно может питать его через несколько часов день за днем без вредных последствий. Белль Морт говорила, что он даже набирает от этого силы.

— Я тут ломаю голову, как его пропитать и взнуздать, а у нас, оказывается, есть тот, кто может решить эту проблему? И ты мне об этом даже не упомянул?

— А если бы упомянул? — просто спросил он.

Я открыла рот с готовым возражением и тут же закрыла. Если бы он мне сказал, что бы я сделала?

— Я бы тебя обвинила, что ты пытаешься свести меня с Лондоном.

— Поскольку он не желал снова оказаться в плену ardeur ’а, я думал, разумнее будет не упоминать о его таланте. Мне казалось, что разговор о такой возможности был бы предательством его доверия, потому что тогда возник бы вопрос о том, чтобы ему стать пищей для ardeur ’а. Он был решительно против этого, ma petite.

— В чем минусы такой способности питать ardeur? — спросила я, снова глядя на вампира у моих ног.

— В конце концов пристрастие к ardeur ’у возникает у всех, но у меня оно появляется немедленно.

— Ты снова пристрастился?

— Да.

Полный покой был в его глазах, такого я у него еще не видела. Он выглядел счастливее и куда более в ладу с собой, чем раньше. Я подняла глаза — и встретила взгляд Натэниела. Он был мрачен, и у него глаза совершенно не были спокойны.

— Когда только знакомишься с любым наркотиком, у тебя всегда такой счастливый вид, — сказал он.

— А потом? — спросила я.

— А потом сдохнешь.