Социальные системы и система действия

Теоретическую систему, представляющую собой комплекс допущений, понятий и пропозиций, логически интегрированных и соотносящихся с эмпирической реальностью, нужно методологически отличать от эмпирической системы, представляющей собой некоторое множество явлений наблюдаемого мира, которое может описываться и анализироваться с помощью теоретической системы. Эмпирическая система (например, Солнечная система, релевантная для аналитической механики) никогда не бывает в полной мере конкретной сущностью; скорее, она есть селективная организация тех свойств конкретной сущности, которые для соответствующей теоретической системы определяются как релевантные. Так, для ньютоновской механики Солнечной системы Земля есть «всего лишь» частица, обладающая заданной массой, местоположением в пространстве, скоростью и направлением движения; этой ньютоновской схеме нет никакого дела до геологических или человеческих — в т. ч. социальных и культурных — характеристик Земли. В этом смысле любая теоретическая система абстрактна.

Как теоретическая система, социальная система специфическим образом приспособлена к [задачам] описания и анализа социального взаимодействия, рассматриваемого как класс эмпирических систем. Эти системы относятся к поведению (в отличие от метаболической физиологии) живых организмов. Из всех категорий организмов мы в этой статье сосредоточим наше внимание на человеческом социальном взаимодействии, организованном на символических уровнях, которые мы называем «культурными». При этом следует помнить, что такое взаимодействие есть поздний эволюционный продукт, который служит продолжением обширного ряда явлений взаимодействия между другими организмами. Например, всякое двуполое воспроизводство требует в высокой степени структурированных интерактивных отношений между организмами двух полов. Различного рода межвидовые экологические отношения дают нам еще один пример; сюда, в частности, относятся отношения людей с домашними животными.

Аспекты поведения, напрямую относящиеся к системам «культурного уровня», я называю действием. Действие в этом специальном смысле включает четыре общих типа подсистем, дифференциация между которыми достигла в современной интеллектуальной истории вполне очевидной отчетливости.

Первая — это просто организм, который, вполне уместно рассматриваясь в одном наборе терминов как конкретная сущность, на более высоком уровне генерализации становится набором абстрактных компонентов (т. е. подсистем) в культурно организованной системе действия.

Вторая подсистема — это социальная система, создаваемая процессом взаимодействия между индивидуальными единицами (units). Ее отличительные свойства представляют собой последствия и условия специфических способов взаимосвязи, устанавливающихся между живыми организмами, составляющими ее единицы.

Третья подсистема — культурная система, представляющая собой тот аспект действия, который организуется вокруг особых характеристик символов и потребностей формирования стабильных систем этих символов. Эта система структурируется в терминах смысловых упорядочений (patternings of meaning), которые в случае обретения ими устойчивости предполагают, в свою очередь, генерализованные комплексы конститутивных символизмов, дающие системе действия ее первичное «чувство направленности» и подлежащие рассмотрению в качестве не зависящих от какой бы то ни было частной системы социального взаимодействия. Таким образом, хотя здесь много ответвлений, ведущих в такие области, как язык и коммуникация, прототипическими культурными системами служат системы представлений и идей. Возможности их сохранения во времени и проникновения из одной личности и/или социальной системы в другую являются, пожалуй, самыми важными критериями независимой структуры культурных систем.

В-четвертых, аналитическое различие между социальной и культурной системами соотносится с различием между организмом и прочими аспектами индивидуального актора, которые мы обобщенно называем личностью. Когда достигаются культурные уровни контроля над поведением, первичные подсистемы действия не могут более организовываться — или первичным образом структурироваться — на органической базе, которая является в первую очередь анатомической, или «физической». Личность, следовательно, есть тот аспект живого индивида как «актора», который должен пониматься в терминах культурного и социального содержания усвоенных упорядочений (patternings), образующих его поведенческую систему. Слово «усвоенные» здесь указывает не только на проблему происхождения паттернов с точки зрения [отношения] «наследственность–среда», но также на проблему типа и уровня их содержания. Связь между этими двумя проблемами отчасти отражает тот факт, что у нас нет свидетельств того, что культурное содержание — на том уровне, который мы называем уровнем паттерна, — предопределено генетически. Так, нет никаких свидетельств наследственной «склонности» говорить на каком-то одном языке, а не на другом, хотя генетически детерминированные способности к освоению и употреблению языка имеют основополагающее значение.

Таким образом, социальную систему, развившуюся до уровня действия, мы рассматриваем как одну из четырех первичных подсистем действия, все из которых сочленяются с органическими основами жизни и с органической адаптацией к среде в самом широком биологическом смысле.

В каком-то смысле социальная система — это ядро систем человеческого действия; она первичное связующее звено между культурой и индивидом (как личностью и как организмом); и этому факту теоретики «культуры и личности» часто не давали адекватного объяснения. Как главный источник независимости культурных систем от ограничительных органических условий и условий среды она была первичным локусом «операционной связи» человеческой эволюции. Секрет этой эволюционной способности кроется, разумеется, в возможности «реверберации» между находящимися во взаимной коммуникации членами социальной системы, каждый из которых является актором, ориентирующимся на свою ситуацию в терминах сложных, относящихся к культурному уровню преднамеренных значений, и в то же время объектом ориентации, значимым для ориентирующихся акторов. Кроме того, каждый человек является актором и объектом не только для других, но и для самого себя. Взаимодействие на символическом уровне становится, таким образом, системой, аналитически и в значительной мере эмпирически независимой от ее досимволических оснований (хотя и все еще в них укорененной), и эта система способна к самостоятельному развитию.

Уразумение этого основополагающего комплекса фактов конституирует принципиальную основу современной социально-научной теории. Оно было достигнуто за счет соединения [идей из], по крайней мере, четырех источников: психологии Фрейда, отталкивающейся от медико-биологических оснований; социологии Вебера, вышедшей за рамки проблем немецкой интеллектуальной традиции, связанных с идеализмом–материализмом; дюркгеймовского анализа связей индивидуального актора с «социальными фактами» его ситуации; и социальной психологии американских «символических интеракционистов» Кули и Мида, опиравшихся на философию прагматизма.

Занимаясь социальными системами, нужно терминологически различать актора как единицу социальной системы и саму систему. Актором может быть либо индивид, либо какая-то коллективная единица. В обоих случаях актор в соответствующей системе будет рассматриваться как действующий в ситуации, состоящей из других действующих единиц, относящихся к той же референтной системе, которые рассматриваются как объекты. Система в целом, между тем, функционирует (а не «действует» в техническом смысле) по отношению к своей среде. Системные референции, разумеется, всегда соотносятся с конкретными научными проблемами. Когда говорится, что коллективная (т. е. социальная) система действует, например, в случае осуществления правительством внешних сношений, это будет означать, что она и объекты ее действия конституируют референтную социальную систему, но эти объекты являются для действующего коллективного образования ситуацией, а не средой.