Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава 7 Шарлотта узнает правду.






 

Проведя две недели в розовом коконе и почувствовав себя в нем легко и уютно, граф решил все-таки выпорхнуть и пообедать «со своими дамами», как сообщил Шарлотте однажды утром Анатоль. Шарлотта, как обычно, была в библиотеке. Она, наконец-то справившись с царившим там хаосом, сидела и читала только что принесенное курьером письмо, когда на пороге появился ее супруг. Шарлотта подняла голову и улыбнулась ему.

– Подождите минутку. Я дочитаю письмо от герцогини Орлеанской. Присядьте вот сюда.

Но граф не пожелал сесть, он встал за спиной Шарлотты и достал лорнет, собираясь читать письмо из-за ее плеча.

– Так, так. И что же она пишет? Шарлотта прижала письмо к груди.

– Пишет о том, что касается только меня. Единственное, что я могу вам сообщить: герцогиня хочет видеть меня на свадьбе своей падчерицы.

– А обо мне она пишет? Я хочу сказать, что приглашение касается нас обоих, я правильно понимаю?

– Вы ошибаетесь. Принцесса, я уверена, и не подозревает, что вы находитесь в Сен-Жермене. Похоже, ваш друг шевалье де Лоррен умеет хранить секреты.

Граф принялся мерить шагами просторную комнату, вертя в руках лорнет и обиженно сопя.

– Я не просил его делать из этого секрет!

– Что нового он вам сообщил? – осведомилась Шарлотта, прекрасно зная, что граф не получал никакой почты.

– Ничего, и теперь мы с вами в нелепейшем положении: вы приглашены на свадьбу, а я, ваш супруг, на нее не приглашен!

– А зачем вам нужно приглашение?

– То есть как?!

– Но ведь вы по-прежнему состоите в свите Его королевского высочества, более того, входите в круг его близких друзей, и значит, само собой разумеется, должны присутствовать на свадьбе. Разве вам присылали приглашение, когда принцесса Мария-Луиза выходила замуж за испанского короля? А сюда вас отправили подлечиться, а не в изгнание, не так ли?

Граф остановился и застыл, похлопывая себя по щеке лорнетом. Он по-прежнему походил на обиженного петушка, но лицо у него посветлело.

– Вы тысячу раз правы, дорогая! Значит, мы оба идем на свадьбу! – довольно заявил он.

Но спустя минуту покоя как не бывало.

– Однако приходится вернуться к тому, на чем мы остановились неделю назад, – встревоженно заговорил граф. – Разве можно появиться на этой королевской свадьбе одетым по прошлогодней моде?

– В самом деле, мы снова «вернулись к нашим баранам»!

Шарлотта прекрасно знала, что вопроса о деньгах избежать не удастся, и про себя несколько раз удивлялась, почему он до сих пор не возникает. Но сейчас ей почему-то захотелось немного пошутить.

– С другой стороны, вас никто не обязывает идти на эту свадьбу. Вы так больны, и я, как преданная жена, конечно, тоже не отправлюсь развлекаться, когда мой супруг чуть ли не при смерти.

Адемар с испугом воскликнул:

– Что вы говорите?! Оскорбить герцогиню, отказавшись разделить с ней событие такой величайшей важности?

– Ничего страшного. У герцогини доброе сердце, и она прекрасно меня знает. Я уверена, что она не станет строго судить меня. Завтра я напишу ей и все объясню.

– Вы сумасшедшая, честное слово! Вы прекрасно знаете, как герцогиня ценит свое положение королевской невестки и как чувствительна к положенным ей почестям. Она никогда не простит вам отказа!

– Спорим, что простит!

Адемар стал краснее красных бантов, которыми так удачно украсил свой черный парик.

– А я говорю вам, что не простит! Не забывайте, что вы носите мое имя и поэтому обязаны меня слушаться. К тому же...

– Сядьте, пожалуйста...

– Чтобы я... – он был смущен холодностью тона.

– Да, вы непременно сядете. Нам нужно поговорить, и мне не хотелось бы, чтобы вы мелькали у меня перед глазами. У меня голова закружилась.

Граф машинально повиновался.

– Вы не скрыли от меня, что нуждаетесь в деньгах. Сколько вам нужно, чтобы вернуться ко двору герцога Орлеанского?

– Три тысячи ливров... позволили бы мне расплатиться с самыми срочными...

Услышав конец фразы, Шарлотта нахмурилась. Яснее ясного, что новые просьбы о деньгах не заставят себя ждать.

– Позволили бы вам расплатиться с самыми срочными долгами и заказать новые наряды, я вас правильно поняла?

– Да. Еще мне хотелось бы как-то избежать трат на дорогостоящие новые украшения, какие принято носить у герцога и моего друга шевалье де Лоррена... И знаете, что пришло мне в голову? У меня появилась идея! – И он поднял палец вверх, словно идею ему внушил Святой Дух.

– Какая же?

– А почему, собственно, вы не носите своих фамильных драгоценностей?

– Фамильных драгоценностей? Почти все они лежат у вас в спальне, потому что принадлежали моей матери. Можете ими пользоваться, – разрешила Шарлотта с едва заметным оттенком презрения.

– Считая откровенность достоинством в отношениях между супругами, я хотел бы еще, дорогая, поговорить о драгоценных камнях, которые ваш отец привез в молодости из Голконды.

Если бы на Шарлотту сейчас обвалился потолок, она и то удивилась бы меньше.

– Драгоценные камни? Из Голконды? Как вам пришла в голову подобная небылица?

– От моего отца. Он был в Индии в то же самое время, что и ваш, там они и познакомились. Барон де Фонтенак заболел там страстью к драгоценным камням и привез оттуда великолепные экземпляры. Среди прочих был большой желтый бриллиант величиной с глаз... забыл, кого именно. Я обожаю желтый цвет! Он мне идет необыкновенно! А вот вам, к вашим пепельным волосам, не пойдет совсем...

С каждым словом возбуждение Адемара возрастало, и Шарлотта, несколько опомнившись от изумления, сочла нужным охладить его неуместный пыл. Засмеявшись, она решительно хлопнула ладонью по крышке стола и сказала:

– Не стоит продолжать! Вполне возможно, что мой отец, который был в те времена совсем молодым человеком, и привез из Голконды... воспоминания, потому что ни моя мать, ни я никогда не слышали ни о каких камнях!

– Вы, конечно, шутите!

– Не имею ни малейшего намерения. Ведь с тех пор, как наши отцы бороздили моря, прошли долгие-долгие годы. Ваш отец вернулся во Францию тогда же, когда и мой?

– Нет. Они встречались в Индии, но... Господин де Фонтенак путешествовал на корабле знаменитого Тавернье, который привез королю его самые великолепные бриллианты.

Услышав эти слова, Шарлотта подумала, что нашла, наконец, разумное объяснение легенде.

– И вы думаете, Тавернье позволил бы кому-нибудь другому, пусть даже другу, купить необыкновенный камень, если все эти камни должны были принадлежать королю? Я очень в этом сомневаюсь. Каким, вы говорите, был бриллиант?

– Я вам сказал: желтый!

– А какой величины?

– Больше голубиного яйца, чистейшей воды и необыкновенного блеска. Настоящее маленькое солнце.

– Ну, так я могу вас уверить, что это солнце никогда здесь не сияло. Иначе я бы знала о нем!

– Вы были совсем девочкой, когда вас отправили в монастырь. Вам могли и не доверить подобной тайны.

– Хорошо, предположим, что отец все-таки купил бриллиант, и случилось это задолго до того, как он женился на мадемуазель де Шамуазо... Вы ведь не были знакомы с моей матерью?

– Разумеется, нет. Я знал только, что ваша мать была дамой со вкусом, любила красивые вещи...

– И была необыкновенно кокетлива. Брак был по любви. Я имею в виду со стороны моего отца, и было время, когда ему очень нравилось украшать и баловать свою молодую супругу. Вы можете быть уверенным, что, будь у него такой необыкновенный бриллиант, она бы непременно его носила. И все бы о нем знали. Но ничего подобного не было.

– А что, если господин де Фонтенак попросил не надевать его, чтобы не вызывать зависти и вожделения?

– Договориться на этот счет с моей матерью было бы невозможно, – с горечью отвечала Шарлотта. – Если бы в доме был этот бриллиант, мать перевернула бы все от чердака до погреба, лишь бы заполучить его. Что же касается отца, то даже если бы он и купил его, то камень могли у него украсть, он мог его потерять... Индия далеко, и дороги, которые ведут к ней, весьма опасны...

– У господина Тавернье никогда ничего не крали, – упрямо заявил Адемар.

– Откуда вы знаете?.. И вообще, стоит ли вам так уж расстраиваться? Если бы у меня в самом деле был этот камень и я бы разрешила его вам носить, бриллиант бы долго у вас не задержался.

– Насколько я знаю, двор – не темный проулок, где режут кошельки.

– Конечно, нет. Но страсть к камням превратилась у герцога Орлеанского в болезнь, и он не знает удержу, покупая их. Не говоря уж о вашем друге шевалье де Лоррене, которого украшение такого достоинства, конечно же, не оставило бы равнодушным.

– Он давным-давно о нем знает, – рассеянно уронил граф.

На Шарлотту будто бы снизошло озарение – она наконец поняла все!

– Неужели? И с каких же пор?

– Не помню. Мы дружим уже столько лет...

– А когда вам отец рассказал о чудесном камне?

– Ну-у-у... Это было... незадолго до его смерти, когда шевалье представил меня герцогу Орлеанскому и когда я поступил к нему на службу. Я должен был ехать ко двору, и отец подумал, что я, быть может, встречу там барона де Фонтенака и увижу бриллиант, относительно которого, признаюсь вам честно, у него сохранились сожаления. Ему было жаль, что ваш отец опередил его...

– При дворе вы не встретили барона, зато встретили меня! И теперь я понимаю, почему вы проявили столько упорства, склоняя меня к замужеству. Вы полагали, что легендарный камень будет прекрасным приданым.

– Да... Нет! – поспешил граф тут же исправить допущенную ошибку. – Вы очаровательны, и приходит день, когда дворянину пора жениться.

Но Шарлотте все уже стало ясно, и обманываться вежливыми словами она не собиралась. С улыбкой на губах и с гневом в сердце она встала, вынудив подняться и Адемара.

– Ну что ж, мой дорогой, мечта вас обманула. Поверьте, что я этим весьма огорчена. Но в утешение я напишу несколько слов мэтру Моблану, чтобы он выплатил вам три тысячи ливров, и вы сможете заняться приготовлениями к празднику.

Адемар мгновенно утешился и чуть ли не бросился к двери.

– Вы в самом деле не обидитесь, если я уеду раньше вас?

– Ничуть. Мы с вами увидимся в Версале или в Сен-Клу. Я отправлю с вами письмо к герцогине Орлеанской и распоряжусь, чтобы заложили карету и отвезли вас в Пале-Рояль.

Лицо Адемара просияло, он подошел, поцеловал Шарлотте руку, сказал, что она ангел, сделал пируэт и направился к лестнице, напевая что-то вроде менуэта.

На месте Адемара неожиданно возникла мадемуазель Леони.

– Не надо мне ничего рассказывать, – заявила она. – Я все слышала из-за двери. Я все знаю и считаю, что вы поступили правильно: беседа принесла свои плоды.

– Вы находите?

– Скажем, что теперь для вас не осталось загадок. Вы знаете, по какой причине на вас женились... Кроме, естественно, уважения к фамилии.

– Не волнуйтесь, насчет моего брака у меня не было никаких иллюзий, – сказала Шарлотта, беря листок бумаги, на котором набросала несколько строк нотариусу. Она посыпала их песком, запечатала зеленым воском и положила перед собой. Потом взяла другой листок, но перо в чернила не окунула. – Надеюсь, с моей стороны не будет крайней нескромностью спросить, сколько именно денег у вас попросили. Я что-то не расслышала.

– Три тысячи ливров.

– Солидная сумма, ничего не скажешь. И это только начало... Но ничего, лишь бы он не начал переворачивать дом в поисках проклятого бриллианта!

Шарлотта положила перо, которое уже было взяла в руки.

– Неужели, кузина, вы всерьез верите в его существование?

– Не только верю, но считаю, что нам точно так же всерьез пора приняться за его поиски. Подумайте сами, Шарлотта! Старый Жозеф знал, что его хозяин привез из Индии драгоценные камни и ревниво их оберегал. Ваш отец говорил о них мэтру Моблану, а теперь у нас есть еще одно неожиданное подтверждение: покойный граф де Сен-Форжа видел этот бриллиант собственными глазами и до самой смерти не мог пережить, что его опередили в покупке. Вспомните, с каким упорством молодой граф добивался вашей руки, хотя ваше положение тогда было, прямо скажем, незавидным.

– Да, понимаю, но я не понимаю другого: почему отец, покидая нас, ничего не сказал об этих камнях вам? Он вам так доверял!

– Да потому, моя девочка, что не успел. Смерть пришла к нему так неожиданно! Он сумел только показать мне тайник, где находились доказательства его насильственной смерти...

– Доказательства, которые исчезли. А что, если мать, конечно же знавшая о доказательствах, вместе с ними нашла и бриллиант? Вполне возможно, в тайник музы Клио отец положил не только записку и сверточек с ядом, которым был отравлен, но и камни? Он мог положить их туда в надежде, что вы их там найдете. Одним выстрелом хотел, так сказать, убить двух зайцев. К несчастью, его убийца сумела всех обыграть.

– Нет, нет и нет! Ваше предположение неверно. Я утверждаю с полной ответственностью, что, когда я открыла тайник, там находились только письмо и сверточек. Если камни были в тайнике, то зачем тогда Мария-Жанна просиживала, запершись в библиотеке, целые часы? Она была хитрой и необыкновенно тщеславной, но у нее не хватило бы ума устоять перед соблазном и не похвастаться перед всеми подобным сокровищем. О других камнях мы вообще ничего не знаем, ни какие они, ни сколько их, но ваша мать, поверьте, непременно сделала бы из них украшения и носила бы их, о них стало бы известно.

– Утомительная, бесконечная история, – вздохнула Шарлотта, забираясь поглубже в кресло.

На пороге появилась рассерженная Матильда, что прервало беседу двух дам.

– Я хотела бы знать, – медленно и значительно начала повариха, – что мне делать с обедом? Вот уже полчаса, как все должны сидеть за столом, а между тем господин граф собирает вещи, а госпожа графиня и мадемуазель Леони спокойненько беседуют! Еще несколько минут, и обед можно будет выбросить на помойку!

Шарлотта тут же поднялась с кресла и со смехом сказала:

– Ну так подайте нам все, что еще возможно съесть, и примите наши извинения!

 

* * *

 

Если бы госпожа де Сен-Форжа обладала даром вездесущности и присутствовала при возвращении своего супруга в Пале-Рояль, она узнала бы так много такого, о чем и помыслить не могла. Когда граф с превеликим удовольствием, поскольку обожал придворную жизнь, вновь расположился в своих тесных комнатках, он увидел шевалье де Лоррена в совершенно новом обличии. Красный от ярости и встрепанный от бега по коридору, шевалье прошипел с порога:

– Что тебе здесь понадобилось?! Увидев тебя здесь, я глазам своим не поверил!

Граф, любуясь своим отражением в зеркале, стирал с лица дорожную пыль. Услышав вопрос своего друга, он пришел в негодование.

– Как это что мне здесь понадобилось? – возмутился он. – Я буду готовиться к свадьбе маленькой мадемуазель Орлеанской, черт побери!

– Ты на нее не приглашен!

– Я состою в свите Его королевского высочества и не нуждаюсь в приглашениях!

– Значит, я вычеркну тебя из списка, и ты отправишься обратно!

– С какой стати?

– А с той, что мы не договаривались, что ты появишься здесь так рано! Я прикажу отнести твои чемоданы обратно в карету!

Безобидный де Сен-Форжа походил на барашка, на которого налетел злобный пес; у него перехватило горло, и голос взлетел на несколько октав.

– Об этом не может быть и речи! Как я буду выглядеть? Моя супруга получила личное приглашение от герцогини Орлеанской, а я отправлюсь сидеть у камелька? Не рассчитывай, шевалье! Я никуда не уеду! Мне надо еще успеть сделать тысячу вещей. Увидеться с моим портным...

– Твой портной выставит тебя за дверь.

– Ничего подобного! Я при деньгах. Шарлотта снабдила меня наличностью. Она очень славная девочка.

– Вполне возможно. Но я отправил тебя туда не за тем, чтобы ты привез несколько монеток!

– Несколько монеток! Скажешь тоже! Три тысячи ливров!

– Многообещающее начало, – вынужден был согласиться шевалье де Лоррен, понемногу успокаиваясь. – Но я хочу тебе напомнить, что мы метим значительно выше. Ты узнал что-нибудь новенькое относительно предмета наших поисков?

Поскольку Адемар посмотрел на шевалье весьма рассеянно, шевалье снова повысил голос.

– Надеюсь, ты помнишь, что речь идет о камнях, привезенных бароном из Индии!

– Ах, камни... Да, у нас был о них разговор. Именно на свадьбу с герцогом Савойским я попросил Шарлотту одолжить мне желтый бриллиант...

У прекрасного Филиппа глаза чуть не выскочили из орбит.

– Что?! Не может быть!

– Почему не может быть? Это вполне естественно для супружеских отношений.

– И что же она тебе ответила?

– Рассмеялась.

– И что тут было смешного?

– Я тоже спросил ее об этом. А она мне ответила, что ни она сама, ни ее мать ничего не слышали о желтом бриллианте. Что она не слышала, понятно, она была совсем маленькой. Но покойная баронесса? Я не поверил. Однако Шарлотта поклялась, что так оно и было, иначе баронесса непременно украсила бы себя удивительной драгоценностью. Ее ведь не принимали при дворе, а отношения с ней поддерживала одна лишь Ментенон. Так вот, этот бриллиант стал бы великолепным поводом получить приглашение ко двору. Даже король захотел бы полюбоваться на подобное чудо.

– И ты ей веришь?

– А почему бы мне ей не верить?

– Тебе нужно было искать камни самому, черт побери! Искать! Или ты не понимаешь, что это значит? Искать – значит рыться в ящиках, шкафах, обнюхивать все укромные углы, полки и кладовые! Вполне возможно, что твоя Шарлотта сказала правду, она действительно понятия не имеет о бриллианте, и баронесса о нем ничего не знала. Но коллекционеры, собирающие редкости, подразделяются на две категории: одни, как герцог Орлеанский, выставляют свои сокровища напоказ, собирая как дань всеобщее восхищение, другие ревниво прячут их, предпочитая наслаждаться в одиночку. И поверь мне, последние – самые страстные собиратели, – заключил де Лоррен и погрузился в глубокое размышление.

Граф не стал тревожить друга и продолжал раскладывать вещи. Выдвинул ящик секретера и одно за другим принялся перекладывать в него драгоценности, которые привез от Шарлотты. Именно в этот миг шевалье очнулся от своего раздумья. Нужно сказать, добрый друг герцога обладал удивительной особенностью: он чувствовал любой драгоценный камень, стоило тому оказаться вблизи его персоны. Шевалье мгновенно открыл глаза.

– Что это ты там укладываешь?

– Драгоценности покойной баронессы. Они лежали в шкатулке на туалетном столике в спальне, где меня поместили.

– Я знаю. Ты, что забыл, что я был в твоей спальне. Ну так давай посмотрим, что там есть.

Адемар высыпал на кровать содержимое бархатного мешочка: на ткань покрывала выскользнули красивое колье из жемчуга с мелкими изумрудами, два браслета с античными камеями, обрамленные бриллиантами, парюра[20] из аметистов с жемчугом и еще одна с бирюзой, множество пряжек, зажимов и всевозможных безделушек, которые шевалье тщательно перебрал жадными пальцами в шелковых перчатках.

– Ну что ж, вполне достойно, – процедил он, – но ничего похожего на то, что мы ищем. Ты сможешь и за них получить несколько экю, но меня удивляет, что твоя жена отдала их тебе.

– Ничего удивительного, она ненавидит свою мать и собирается отделать заново ее спальню, продав всю мебель из нее.

– Если вспомнить, какая смерть постигла баронессу, я поступил бы на месте дочери точно так же. В общем, мы убедились, что барон был не слишком щедр и свои самые лучшие камни оставил для себя. Вывод: мы должны их найти.

– Ну уж нет, – воспротивился де Сен-Форжа. – Ты же не заставишь меня возвращаться в Сен-Жермен до свадьбы?

– Нет, мы поступим иначе. Вообще-то, ты правильно сделал, что вернулся. Твой приезд поможет тебе остаться вне подозрений.

– А что такое ты задумал?

– Почему бы не устроить ограбление особняка де Фонтенак в отсутствие хозяев? У меня есть на примете подходящие люди.

– Ты с ума сошел? Если они найдут сокровище, они заберут его себе.

– Они достаточно хорошо меня знают, чтобы понимать, чем рискуют, пошалив таким образом. Но, возможно, я лично составлю им компанию. В ближайшее время ты начертишь мне подробный план особняка и сообщишь все, что знаешь о прислуге: где расположены ее комнаты и каков у нее распорядок дня. С этим заданием, я надеюсь, ты справишься?

– Не сомневайся. Но ты забыл один пустячок... Симпатичную особу. Старушку родственницу Шарлотты, которая не поедет вместе с ней на свадьбу. Она суетлива, как мышь, и может послужить препятствием.

– Мышей ловят мышеловкой, а потом давят, – сообщил шевалье с такой жестокостью, что Адемар испугался.

– Ты же не будешь никого убивать? – совсем по-детски спросил он. – В этом доме, который теперь стал отчасти и моим, пролилось достаточно крови... И, признаюсь тебе откровенно, мне там очень хорошо жилось.

– Учтем на будущее. А старушку надо просто хорошенько связать, другого не понадобится. Ты случайно не знаешь, когда приедет твоя жена?

– Я думаю, что завтра или послезавтра. Она пробудет у герцогини две-три недели, не меньше.

– Но это же прекрасно! В таком случае можешь отправляться к своему портному!

 

* * *

 

Не без некоторого волнения – нельзя сказать, чтобы очень уж приятного, – Шарлотта подъезжала к Версалю. Она рассталась с ним при таких трагических обстоятельствах, что не могла не сохранить в душе горечи. Но там сейчас находилась герцогиня Елизавета, добрая и щедрая душа, встретившая ее с искренней радостью.

– Наконец-то со мной одна из моих любимых девочек! – воскликнула она и, нарушая все протоколы, крепко обняла Шарлотту. – Вы представить себе не можете, как мне не хватает вас троих! Теперь, по крайней мере, хоть одна со мной!

– Есть ли у Вашего королевского высочества новости о мадам де Беврон и мадемуазель де Невиль? Я хотела сказать, о мадам де Гран-Мениль?

– Да, есть. Теобон неплохо себя чувствует. Она по-прежнему живет в монастыре Пор-Рояль, скучает там смертельно, но я надеюсь вскоре получить разрешение навестить ее. А что касается нашей Сесиль, я послала приглашение и ей, но она в ближайшие дни ждет появления ребенка. И, значит, приедет несколько позже.

– Как она себя чувствует?

– Здорова, тут у меня нет никаких сомнений. Но вас интересует ее душевное состояние, я не ошиблась? Так вот, скажу я вам, мы и представить себе не могли, как удачно у нее все сложится. Ее старый муж-толстяк только и думает о том, как бы ее порадовать. Надеюсь, что летом мы увидим ее в Сен-Клу. Ну а как вы?

– Я? Обо мне нечего говорить.

– Вы так думаете? Должна вам сказать, что вы ошибаетесь или намеренно хотите это сделать. Уже не одну неделю придворные сплетницы точат язычки на ваш счет. Чего только не рассказывают о вашем исчезновении! Доброжелатели твердят, что вы убежали с кавалером, гораздо более достойным, чем граф де Сен-Форжа. Злопыхатели же утверждают, что вы оскорбили Ментеноншу и вас учили любезности в глухой провинциальной дыре вроде крепости Пьер-Ансиз или даже в замке Иф!

– Ничего столь драматичного не было. Сначала Бастилия, потом... неведомая никому лачуга в глухом лесу, потому что в тюрьме я заболела. Но могу ли я спросить мадам, как она сама себя чувствует?

– Я? По-прежнему сохраняю бодрость, но, похоже, скоро стану старой ворчуньей и научусь выть, как собачонка. Близкий отъезд нашей Анны-Марии – большое горе для меня, потому что я люблю ее, как свою родную дочь. Хотя беспокоюсь за нее гораздо меньше, чем за Марию-Луизу, когда мы выдавали ее за испанского короля. Как мне говорили, герцог Виктор-Амадей Савойский – человек совершенно нормальный и в нем нет ничего отталкивающего. К тому же придворная жизнь в Турине мало чем отличается от нашей, так что нечего опасаться аутодафе.

– А что в Мадриде? Все благополучно?

Курфюрстина обвела глазами кабинет, словно проверяла, не притаился ли доносчик за гардиной или этажеркой с книгами, потом взяла Шарлотту за руку и увлекла ее к амбразуре окна. Голос ее понизился до шепота.

– Я могу только надеяться, но ни в чем не уверена. Вообразите, что Сен-Шаман уехал в Испанию!

– Получив разрешение короля?

– В том-то и дело, что нет. Он тайком приехал повидать меня перед отъездом, хотел узнать, не передам ли я с ним письмо для королевы, но я предпочла устное послание. Молодой человек настолько неловок, что может легко попасться, а я совсем не хочу оказаться вместе с ним на эшафоте в обществе веселого парня в красном с большим мечом в руках.

– Но это, конечно, большое преувеличение? – заметила Шарлотта с улыбкой.

– Да я бы не сказала, что уж настолько большое. Мои отношения с королем совсем не те, что прежде. Он с удовольствием видится с герцогом и даже с его друзьями. Шевалье де Лоррен – самый желанный гость у Ментенонши. А я даже не была приглашена на последнюю охоту...

Шарлотта от души посочувствовала искренне огорченной принцессе.

– Влияние мегеры в черном растет день ото дня. Кое-кто думает, что король заключил с ней морганатический брак, но я об этом и мысли не допускаю. Это было бы ужасно. Между тем... есть признаки, которые весьма меня настораживают... Например, в день праздника она осталась сидеть возле короля, когда мы, принцессы, вошли в его покои. Впрочем, тогда я сразу же уехала...

– А ваш супруг?

– Благодарение богу, его там не было. Но я знаю, что он думает о подобном мезальянсе! Его кровь смешается с кровью вдовы Скаррона! Да он заболеет от негодования!

Немного поколебавшись, Шарлотта решила, что все-таки расскажет курфюрстине все, что знает. Так будет лучше. Промолчать – не значит оказать добрую услугу. Удар может оказаться непереносимым, если обрушится неожиданно.

– Я сильно опасаюсь, – прошептала она, – что катастрофа уже произошла.

Розовые щеки герцогини, делавшие ее похожей на свежее яблочко, в один миг побелели.

– Вы так думаете? На каком основании?

– В больнице для бедных в Сен-Жермене, куда я ходила совсем недавно, я встретила мадам Ментенон у выхода, ее провожала мать настоятельница, и они беседовали.

– Она приехала с пожертвованием, тут нет ничего особенного.

– А два конных гвардейца, сопровождавшие карету? В этом тоже вы не видите ничего особенного?

– Гвардейцы? О господи! Неужели вы не ошибаетесь? И так быстро после смерти несчастной королевы! Невозможно себе представить! Как он посмел! Он, величайший король мира, связал себя узами брака с таким ничтожеством?! Со шлюхой! Постыдно! О, как постыдно!

Было очевидно, что герцогиня кипит от гнева. Она уже говорила во весь голос, а голос у нее был громким и разносился далеко... Но внезапно она успокоилась.

– Нужно любой ценой как можно дольше скрывать эту весть от герцога. Он брат короля, он может слечь. В последнее время его здоровье оставляет желать лучшего.

– Его королевское высочество болеет?

– Не сказала бы, что болеет, но его здоровье оставляет желать лучшего. Он часто кашляет, и для него было бы куда полезнее ложиться вовремя в постель, а не волочиться за юбками заодно с компанией его безобразников. Так что я вас попрошу, милая Шарлотта, не рассказывайте больше никому о том, что видели. Слухи у нас распространяются с неимоверной скоростью. Даже сквозняки не такие быстрые.

– Мадам знает, что может на меня положиться, – уверила ее Шарлотта, растроганная заботой курфюрстины о супруге, который в последнее время не проявлял к жене большого внимания. – Но я хотела бы спросить мадам: как следует себя держать в обществе короля и его... эгерии[21]? Если память мне не изменяет, то сегодня среда и, значит, вечером – «Большая гостиная».

«Большая гостиная» была, наверное, самым приятным времяпрепровождением при дворе – не считая концертов, которые Шарлотта обожала, – потому что протокол на этих вечерах был не слишком строгим. «Большая гостиная» проводилась три раза в неделю – по понедельникам, средам и пятницам. До смерти королевы и открытия Зеркальной галереи мужчины собирались в приемной короля, а дамы в покоях королевы, а потом каждый мог выбрать для себя наиболее приятное развлечение в той или другой комнате королевских покоев. В Большом кабинете, как правило, располагались скрипачи, и там можно было танцевать; в галерее, где обычно стоял трон, можно было послушать модных певцов и музыкантов; в опочивальне короля ставили три игральных стола для короля, королевы и брата короля. После смерти королевы этими вечерами распоряжалась мадам дофина. В Большой гостиной стояло не меньше двадцати столиков, и там можно было поиграть в триктрак, пикет, реверси, шахматы. Хоку и фараон король запретил, считая эти азартные игры опасными. В гостиной по соседству на четырех длинных столах были расставлены всевозможные угощения, пирожные и сладости на любой, самый изысканный и прихотливый вкус. А в третьей можно было утолить жажду винами и горячим глинтвейном с корицей. Правила царили самые непринужденные. И если король неожиданно входил в гостиную, где играли, то игрокам было позволено не вставать. Развлечения длились с шести до десяти часов, а в десять все отправлялись ужинать.

Герцогиня Елизавета очень любила эти вечера. В карты она не играла, поэтому слушала музыку, потом отправлялась в буфет отведать сладостей, навещала играющих и снова возвращалась в салон послушать пение. Из-за своей полноты она не танцевала.

Вопрос Шарлотты вызвал у герцогини улыбку.

– Здесь все осталось по-прежнему. Любимая подруга короля будет слушать концерт, а Его величество играть, и должна сказать, что госпожа Ментенон только однажды не посетила «Большую гостиную», ссылаясь на больную ногу. С тех пор этого не повторялось. Она выказывает почтение дофине, продолжая числиться ее статс-дамой, но не исполняя при этом никаких обязанностей. Это я расцениваю как желание короля подготовить свой двор к переменам. Видимо, он понял, что взял слишком быстрый темп. В любом случае мы пойдем туда вместе, и вы будете поддерживать меня. Принарядитесь, пожалуйста. – И тут же спохватилась: – Если только это не составит для вас труда. У вас есть для этого все необходимое?

– Пусть мадам герцогиня не беспокоится, благодаря мадам де Монтеспан у меня всего достаточно. Когда она оставила свою должность при дворе королевы, то отдала мне все, что ей принадлежало.

Так оно и было на самом деле. Уезжая из Кланьи в Сен-Жермен, Шарлотта увезла с собой целое приданое и в придачу еще несколько красивых платьев, которые королева подарила ей по случаю свадьбы. Она выглядела безупречно в платье из светло-серого фая[22], отделанного узкой полоской серебряной вышивки, со вставкой из белого атласа на юбке. Изящный фонтанж из тех же кружев, что украшал рукава и декольте, венчал ее голову. Она была обворожительна. Герцогиня Елизавета, обычно не щедрая на комплименты, отметила ее внешний вид, когда Шарлотта присоединилась к ее свите. Они вошли в бывшую опочивальню королевы, потом в Зал мира, затем в Зеркальную галерею и потом, через Зал войны, прошли в Большой кабинет короля, чтобы с ним поздороваться. Герцог Орлеанский тоже явился туда со своей свитой и выразил недовольство отсутствием брата.

– Как? Мой брат не у себя?

Герцог де Ларошфуко, близкий друг Его величества, приблизился к нему и, выразив величайшее почтение, сообщил:

– Его величество почувствовал себя нездоровым, монсеньор, и просит Ваше королевское высочество быть хозяином вечера вместо него.

– Он мог бы сообщить мне об этом немного раньше. И где он сейчас?

– У мадам де Ментенон. Она оказывает ему необходимые услуги.

– Услуги? – издевательски засмеялся Его королевское высочество. – Мне было бы небезынтересно узнать, какого рода услуги она может оказать!

В свите герцога послышался смех, словно они услышали самую остроумную шутку в мире, а Его королевское высочество уселся во главе королевского стола в королевской опочивальне[23]. Герцогиня Елизавета не любила играть в карты и отказалась заменить за карточным столом дофину, которая страдала недомоганиями начала беременности, поэтому стол королевы остался пустым и придворные сгрудились вокруг герцога.

Шарлотта, помахав в ответ на приветствие своего супруга, совершенно ослепительного в костюме солнечного цвета с золотыми бантами, проследила, не сядет ли он за игру, но он скромно встал за стулом принца. Хотя кто знает, возможно, Адемар только ждал, когда она покинет королевскую опочивальню. Шарлотта пообещала себе, что непременно вернется и проверит, не играет ли ее муж.

А пока она следовала за своей принцессой, которая отправилась полакомиться сладеньким, прежде чем пойти слушать итальянского певца, сводившего с ума весь Париж. По дороге Шарлотте пришлось немного задержаться, здороваясь с мадам де Монтеспан и мадам де Тианж. Маркиза встретила ее сердечной улыбкой.

– Вот теперь вы окончательно пришли в себя, дорогая! – сказала она. – Сен-Жермен пошел вам на пользу! Жаль, что кое-кто предпочел сегодня довольствоваться осенним пейзажем вместо яркого сияния весны. Вы хороши, как никогда, и готова поспорить, что это заметила не я одна.

– Спорьте смело, мадам, вы выиграете!

Грузная фигура де Лувуа возникла рядом с дамами. Он поздоровался с обеими и склонился в поклоне перед Шарлоттой:

– Окажите мне милость, графиня, обопритесь на мою руку, и я отведу вас к герцогине Орлеанской. Или, может быть, вы захотите выпить что-нибудь прохладительное?

Шарлотта инстинктивно отшатнулась, но мгновенно взяла себя в руки. Отказать, да еще под внимательным взглядом мадам де Монтеспан, нахмурившей брови, было невозможно. Между тем герцогиня готова была вмешаться, но министр повторил свою просьбу гораздо более серьезным тоном:

– Очень прошу вас ответить согласием. Мне необходимо с вами поговорить, а наша дорогая маркиза будет так добра, что простит нас.

Коротким кивком головы Шарлотта дала понять, что принимает предложение, и вложила свою руку в руку де Лувуа. На ее счастье, обе руки были в перчатках. Коснуться руки де Лувуа было для нее все равно, что коснуться кожи змеи...

Они направились к зале, где начался концерт и где громко пели скрипки, давая перевести дыхание певцу. Публики было много, никто не считал себя обязанным молчать, и многие потихоньку беседовали. Вместо того чтобы занять еще остававшиеся свободными места, де Лувуа увлек Шарлотту к окну, выходившему в освещенный парк, и тогда только отпустил ее руку. И сделал это с сожалением.

– Ну вот, – сказал он, повернувшись спиной к сидящим в зале придворным, – здесь, я думаю, мы сможем поговорить спокойно. Я бы, конечно, предпочел увести вас в парк...

Ответ Шарлотты последовал мгновенно:

– Я никогда не пошла бы туда с вами! Итак, чего же вы хотите?

– Хотел бы получить от вас прощение...

– Никогда!..

– Позвольте, по крайней мере, оправдаться. Вы так молоды, а моя молодость уже ушла, и вам, конечно, невозможно себе представить, до какой крайности может довести страсть такого человека, как я.

– Страсть? – переспросила молодая женщина, и презрительная улыбка тронула ее губы. – Именно этим словом вы хотите замаскировать разгул ваших низменных инстинктов?

– Я не нахожу другого. Увозя вас из Бастилии, я заботился только о вашем благе. Вы заболели, и я не мог оставить вас чахнуть среди сырых тюремных стен, ведь вы ни в чем не были виноваты... И беда ваша только в том, что вы услышали разговор, который должен был бы остаться государственной тайной и который не следовало разглашать. Смерть королевы была слишком скорой и наступила тогда, когда еще не был забыт скандальный процесс над отравителями. Я самостоятельно принял решение вывести вас на свет божий. И многим рисковал, потому что вы могли проговориться.

– Я дала клятву! – все с той же жесткостью произнесла Шарлотта.

– Вполне возможно, что это ошибка, но мужчины не верят женским клятвам. Король в этом смысле самый недоверчивый из мужчин, и, поверьте, я сильно рисковал, увозя вас из Бастилии.

– Какая, однако, отвага! Но вы способны и на большую, лишь бы удовлетворить свои желания. Я тому свидетель.

– Вы никогда меня не простите?

– Можно простить, если видишь искреннее раскаяние. Но интуиция мне подсказывает, что вы ни о чем не сожалеете!

Де Лувуа устремил на нее мрачный взгляд.

– Да, я ни в чем не раскаиваюсь, – подтвердил он. – Я провел возле вас незабываемые мгновения, и воспоминания о них мучают меня по ночам.

– И вы смеете в этом признаваться? Кем нужно быть, чтобы наслаждаться бессильными попытками защититься и слезами, мольбами девушки, которую насилуют, привязав к кровати. И прощение, о котором вы просите, для вас всего лишь возможность снова начать свою игру. Вы презренное ничтожество, и я буду ненавидеть вас до последнего вздоха!

Услышав эти оскорбительные слова, де Лувуа тут же забыл о кротости.

– Не моя вина, если ваше тело – само наслаждение. Оно волнует, призывает, манит... Не буду скрывать, что поначалу я собирался поберечь вас для короля, чьи взгляды дали вам, без сомнения, понять, что вы ему далеко не безразличны. И я даже сказал ему об этом.

– Временами мне кажется, что вы опасный сумасшедший. Поберечь для короля? Да неужели? Мы что, в серале[24] и я ваша рабыня, купленная на рынке? Но нет, вы не сумасшедший, вы низкий и гнусный человек, и давайте на этом остановимся!

Шарлотта сделала шаг, чтобы отойти от Лувуа, но он загородил ей дорогу.

– Рано. Мы еще не закончили разговор.

– Я уже выслушала вас!

– Нет. Вы должны услышать все до конца о моих крестных муках!

Она расхохоталась ему прямо в лицо.

– Ваших крестных муках? И вы говорите это мне?! Мне?! Я, право, жалею, что вас никто не слышит! Ваши крестные муки! А что я претерпела, по-вашему? Приятное приключение?

– Так оно и было бы, если бы вы пожелали. Я недурной любовник и умею быть ласковым и нежным, но что поделаешь с разъяренной кошкой, готовой выцарапать глаза?

– Так вот как оправдывались ваши драгуны в Лангедоке, когда насиловали жен и дочерей гугенотов? Какой позор!

– На войне как на войне. Не вмешивайтесь не в свое дело.

– Мы уже не воюем, и вы посмели отдать на поругание вашим мужланам француженок!

Шарлотта говорила все громче, но не в интересах де Лувуа было доводить ее до крайности, и он успокоительно произнес:

– Мы отклонились от темы. Но я хочу вам напомнить, что надо мной есть король.

– Для которого вы хотели меня поберечь! Это было бы очень смешно, если бы не было так грустно! Мне кажется, вы забыли о мадам де Ментенон. Вряд ли она позволила бы вам делать королю такие подарки.

– Царствует не Ментенон. И я буду крайне удивлен, если Его величество будет вечно хранить ей верность. Но я отказался от своего намерения. Оно и вправду было очень глупым. Я понял, что люблю вас, и одна мысль о том, что кто-то... Она стала для меня непереносимой. А теперь, когда я вкусил... Я не откажусь от вас никогда!

– Мы далеко ушли от первоначального раскаяния. И мне кажется, что на сегодняшний вечер довольно...

– Мне тоже так кажется, – внезапно произнес чей-то высокий голос возле них. – Я не знал, что вы так дружны, но теперь, маркиз, соизвольте вернуть мне мою супругу!

– Неужели господин де Сен-Форжа? А вы разве не заняты игрой? – осведомился де Лувуа, не без пренебрежения осматривая сияющий золотом наряд молодого человека.

– Сегодня я не играю, господин министр. Оправившись после болезни, я предпочитаю наслаждаться тихими радостями, которыми нас услаждают. Я обожаю «Большие гостиные». Однако прошу меня простить, но вынужден увести мадам де Сен-Форжа, ее зовет герцогиня Орлеанская.

Де Лувуа отодвинулся в сторону, и Адемар с поклоном взял Шарлотту за руку и повел ее к накрытым столам.

– Куда вы меня ведете? – удивилась Шарлотта. – Герцогиня сейчас в Зеркальной галерее слушает выступления певцов.

– Она уже успела немного проголодаться... Говоря откровенно, герцогиня вас вовсе не звала...

– Тогда почему...

– Я вытащил вас из толстых лап этого грубияна? Потому что ваше таинственное исчезновение дало почву для появления разных слухов и ваше имя связывают с ним. Я... этого не одобряю! Мой долг оберегать вас!

Удивительная новость! До того удивительная, что Шарлотта даже улыбнулась.

– Клянусь всеми святыми рая, Адемар, но я начинаю верить, что из вас может получиться прекрасный муж!

– Вас это удивляет?

– Очень, признаюсь честно. Но, знаете, мне это очень приятно.

Адемар повернулся к Шарлотте со своей знаменитой улыбкой-полумесяцем, которая так ее забавляла до их женитьбы.

– Примем простую истину: ни вы, ни я не созданы для брака, но я думаю, что, не составив образцовой супружеской пары, мы можем быть добрыми товарищами.

– Никакое другое ваше признание не могло бы доставить мне больше радости!

Они подошли в герцогине Елизавете, которая как раз откусила кусочек шоколадного бисквита, украшенного меренгой[25] с кремом, но тут раздались мерные шаги швейцарцев, потом короткая команда и громкое сообщение: «Король!», после которого шум мгновенно стих. Вошел Людовик. Как всегда в умопомрачительном наряде, он шел, опираясь на трость и улыбаясь, один, без всякого сопровождения, как бы утверждая тем самым почти полное отсутствие этикета для вечеров «Большой гостиной». Неожиданное появление короля привело двор в восторг именно потому, что король был в одиночестве, и никакое черное платье не следовало за ним тенью. Для герцогини отсутствие тени было таким облегчением, что она невольно воскликнула:

– Если бы он всегда появлялся именно так!

И от радостного волнения чуть было не испортила реверанс, когда деверь приблизился к ней, что очень ее рассердило, потому что совершенство, с каким она делала реверансы, несмотря на полноту, было известно всем.

Король ей улыбнулся, пребывая в этот вечер в шутливом настроении.

– Что вас так взволновало, сестрица? – спросил он.

– Для радостного волнения мне достаточно улыбки моего короля.

– Я постараюсь не забывать об этом при наших встречах. О-о, мадам де Сен-Форжа! Вы наконец решили к нам вернуться?

– Ее королевское высочество оказала мне честь, пригласив на свадьбу принцессы, своей падчерицы. И я с величайшей благодарностью приехала.

– Но свадьба продлится так недолго! Вы должны у нас задержаться. Я уверен, что герцогиня Елизавета только этого и желает, а король будет в восхищении. Велика ли ваша власть, господин де Сен-Форжа?

– М-м-м... Боюсь, что нет, сир.

– Тогда попытайтесь попросить! Мы весьма дорожим блеском нашего двора, и Версалю отнюдь не помешала бы столь прекрасная дама. Особенно тогда, когда мы вот-вот потеряем одну из самых дорогих нашему сердцу, отдав ее Савойскому двору.

Покраснев от радости, Адемар поклонился, бормоча, что он сам и его супруга не имеют иной цели в жизни, как только быть приятными и угождать Его величеству.

Король продолжил свой путь.

Герцогиня Елизавета проследила взглядом за королем, который вошел в зал, где для него поставили бильярд, и сказала:

– Это что-то новенькое! Старая потаскуха не показывается, а наш король почти в открытую ухаживает за вами. Неужели в дружном семействе произошла ссора? Вот была бы радость! Что вы скажете, Шарлотта?

Шарлотта не ответила. Ее взгляд тоже был устремлен вслед королю, но выражал тревогу и беспокойство: прежде чем войти в бильярдную, король махнул рукой, подзывая к себе де Лувуа, а она не забыла его признания, которое так ее потрясло: «Я приберегал вас для короля». Но намного больше ее пугало другое: «Я не откажусь от вас никогда». Что предпримет этот человек, который совершил преступление, оправдывая себя безумством страсти, если его господин прикажет ему привести женщину, – по правде говоря, против ее воли, – в которую он так безумно влюблен? А как поступить ей самой, если вдруг однажды ее поведут в спальню короля? Собственно, как и другие, она не видела для себя никакого выхода... Кроме разве что самоубийства?

Зато граф был чрезвычайно далек от мрачных мыслей. Он уже видел себя супругом фаворитки, щедро одаряемой богатствами и почему бы не герцогским титулом?.. Услышав мелодию менуэта Люлли, донесшуюся из бального зала, счастливый граф почувствовал желание танцевать.

– Я хочу вас пригласить на танец, дорогая! Мы еще никогда с вами не упражнялись подобным образом!

– Какое изысканное, однако, приглашение! – заметила, смеясь, герцогиня Елизавета. – Вы хотите «поупражняться», Шарлотта?

– К сожалению, нет. Я предпочла бы остаться подле вас, Ваше королевское высочество, если бы вы только мне позволили.

– С радостью, – отозвалась принцесса, беря ее под руку. – Вы можете порхать, с кем вам вздумается, граф! Ваша супруга останется со мной. Но имейте в виду, что скоро ужин.

9 апреля состоялось обручение шестнадцатилетней дочери герцога Орлеанского с герцогом Виктором-Амадеем II Савойским, будущим королем Сардинии, которому исполнилось восемнадцать лет, и который на церемонии отсутствовал.

Его представлял юный герцог де Мэн, старший сын Людовика и мадам де Монтеспан, что приводило герцогиню Елизавету в бешенство. Незаконнорожденный будет представлять ее будущего зятя! Однако этот незаконнорожденный был любимым сыном Людовика. И мадам де Ментенон любила его не меньше. Он был болезненным юношей, и мать всячески заботилась о нем, постоянно посещая вместе с ним воды в Бареж, что в Пиренейских горах. Сейчас ему исполнилось четырнадцать, тогда как герцогу Шартрскому, любимцу герцогини Елизаветы, было всего только десять, так что он явно не подходил для этой роли...

Маркиз Фереро, посол Савойи, не участвовал в выборе, и герцогиня Елизавета усматривала в неугодном ей представителе жениха происки Ментенонши, всегда готовой сделать ей неприятность. И, вполне возможно, она не ошибалась, потому что при дворе было достаточно принцев крови, которые могли бы выполнить эту почетную роль. Однако двор единодушно объявил, что обручение двух милых детей будет представлять собой очаровательное зрелище, и герцогине пришлось смириться... На следующий день после обручения кардинал Бульонский благословил брак, и сразу же после церемонии король посадил прелестную юную новобрачную в карету, направлявшуюся в Шамбери, где ее ждал настоящий супруг и венчание.

Герцогиня Елизавета плакала, герцог Орлеанский тоже, легкое облако грусти окутало дворец после отъезда новобрачной, но эту свадьбу никак нельзя было сравнить со свадьбой в Фонтенбло, когда юная красавица принцесса уехала из Франции навстречу ожидающей ее трагической судьбе королевы Испании.

Спустя несколько дней после свадьбы король отправился в путешествие по Фландрии, которое должно было продлиться полтора месяца. Он взял с собой дофина, дофину, принцессу Конти, самую милую из его незаконнорожденных детей, и мадам де Ментенон, которая, само собой разумеется, ее растила. Герцогиня Елизавета по разным причинам не была приглашена, что ее весьма огорчило, и ее супруг весьма своеобразно врачевал ее раны.

– Я отказался ехать, и, стало быть, была ли у вас причина покидать наш дом? Или вам безумно захотелось месить дорожную грязь в обществе дамы, которую вы терпеть не можете? Лично я без всякого удовольствия видел бы ее рядом с братом.

– Но наша дофина, которую я так люблю, поехала с ними...

– Пустяки! Зато представьте себе, что по дороге они будут без конца молиться, заходить в каждую церковь и заезжать в каждый монастырь. Кто молится больше всех? Обращенные протестанты!

– Однако как вы любезны! А я кто, по-вашему?

– Вы – особый случай. Даже если бы я на вас не женился, вы все равно обратились бы в католичество. Вы слишком любите смеяться, чтобы оставаться преданной последовательницей толстого Лютера.

– У меня больше нет поводов для смеха.

– Вот увидите, найдутся. И оставьте это унылое выражение лица, оно вам совсем не идет! Кстати, прекрасная мысль! Пригласите к себе старушку Клерамбо! Она привезет с собой огромный мешок сплетен и развлечет вас, раз малютка де Сен-Форжа вынуждена отправиться в Сен-Жермен, чтобы навести порядок у себя в доме!

В самом деле, на другой день после свадьбы Шарлотта попросила разрешения уехать: особняк де Фонтенак подвергся нападению грабителей, которые перевернули в нем все, от чердака до погреба.

– Очень мило с вашей стороны, что вы согласны вернуть мне мою старинную подругу, – проговорила герцогиня Елизавета и вытерла выступившие на глазах слезы, так ее растрогало внимание мужа. – А бедняжку Шарлотту не жалеть невозможно! Бедная девочка! Можно подумать, что против нее ополчились все злобные силы на свете! Мне так жаль, что она уезжает. Я задам вам вопрос в первый и последний раз, раз уж выдался такой случай: скажите мне, пожалуйста, почему ваш утонченный де Сен-Форжа, которого она так заботливо выходила от болезни, не едет вместе с ней?

Герцог расхохотался.

– Вы сами ответили на свой вопрос, дорогая. Потому что он очень утонченный. Его пугают беспорядок, пыль и любые драматические ситуации. Они оскорбляют его эстетические чувства. Я думаю, он пару раз навестит их дом, но только когда его полностью приведут в порядок.

– Потому что там от него больше ничего не потребуется? И вас это забавляет?

– Почему нет? Слава богу, все остались живы, только некоторые вещи похищены. По существу, ничего серьезного.

– Вы говорили бы так же, если бы ограбили Сен-Клу?

– Но Сен-Клу – жемчужина! – воскликнул в негодовании герцог. – Какое может быть сравнение! Как можно сказать такое!

Он повернулся и вышел из гостиной, бормоча себе под нос:

– Ограбить Сен-Клу! Сен-Клу – и ограбить! Хорошенькое дело! Нет, вы только подумайте! Господи, какой ужас!

 






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.