Глава 3. Во время учебы в колледже я на полставки работала секретарем отделения в большой католической больнице

Во время учебы в колледже я на полставки работала секретарем отделения в большой католической больнице, что находилась недалеко от кампуса Университета Иллинойса. Как правило, секретарям отделения не приходится заниматься грязной работой. Они выполняют то, что им положено: свои секретарские обязанности. Обычно я работала на этаже терапии. Какое-то время пришлось потрудиться и в родильном отделении. Это было круто.

Благодаря этой работе я дошла до диплома и усвоила дна важных урока. Первое — мне не очень понравилась должность секретарши. Люди имеют склонность выпендриваться перед ними, словно те ничего не знают, тогда как обычно хороший секретарь в курсе всего, по крайней мере самого важного. Урок номер два: я ни за что и никогда не буду медсестрой. Поймите меня правильно: мне нравятся медсестры. Я их уважаю, ценю их труд, но просто не желаю быть одной из них. Кровь, испражнения, рвота, мокрота, необходимость лицезреть людские интимные органы, которые, как правило, далеки от привлекательности, и совать всякие трубки в отверстия на теле, когда вокруг полно всевозможной заразы и гадости, — нет, это не для меня.

Так я размышляла, вспоминала опыт, приобретенный за годы учебы, когда держала голову уже шестой женщины, в последнее мгновение испытавшей неукротимую потребность вывернуть свои внутренности наизнанку в сосуд, очень похожий на ночной горшок прямо из «Оливера Твиста». Тьфу! За десять лет после окончания колледжа я изменила мнение о многих вещах, но только не об этом. Я не создана для роли медсестры, и точка.

Приступ закончился, я вытерла женщине лицо и только тогда с удивлением отметила, что испарина и болезненный цвет лица не позволили мне сразу разглядеть совсем юную девушку, вообще подростка.

— Лучше? — ласково спросила я.

— Да, миледи. — Ее голос звучал еле слышно, но губы затрепетали в улыбке. — У вас такая приятная прохладная рука.

Я помогла ей вновь опуститься на подушку и убрала волосы со взмокшего лба.

— Благословите меня, миледи.

У меня сердце защемило от этой просьбы. Так происходило каждый раз, когда кто-нибудь из больных просил моего благословения. Не знаю, в который раз за этот день я опустила голову, закрыла глаза и произнесла молитву:

— Эпона, прошу тебя, помоги этой девочке, успокой ее. — После чего я открыла глаза, улыбнулась и пообещала, наверное, уже в тысячный раз: — Подойду к тебе позже, чтобы узнать, как дела.

Еле переставляя ноги, я побрела к кувшинам, в которых благодаря помощницам Каролана не иссякала чистая горячая вода. Я протянула руки, и одна из них полила на них, а вторая накапала мыло из бутылочки в мои ладони, сложенные лодочкой. Намыливая руки, я заметила, как Каролан осматривает всех больных, двигаясь от одной лежанки к другой уверенно и не торопясь. Казалось, он неистощим.

Я вытерла руки и потратила минутку, чтобы потянуться, покрутить головой из стороны в сторону, размять затекшую шею. Проклятье, плечи ныли невыносимо. Меня окликнул чей-то слабый голосок. Я машинально ответила:

— Сейчас подойду, — но не могла сделать ни шагу.

В животе заурчало, и я попыталась вспомнить, как давно помощники Каролана приносили нам еду, чтобы подкрепиться, — сыр, хлеб, холодное мясо. Сыр был вырезан в виде сердечек, и мы с лекарем посмеялись над проделками Аланны.

Теперь меня удивляло, как вообще я могла тогда смеяться. Я была измучена, обессилена — и не только физически. Меня переполняли чувства. Я находилась в лазарете, старалась утешить серьезно больных людей. Кто я такая? Учитель английского из Оклахомы. А они мне верили. Даже просили благословения.

Рассказывать им истории — согласна. Читать им стихи — всегда пожалуйста. Даже объяснять символизм самых туманных и непонятных стихов Кольриджа — не возражаю. Но исполнять роль богини или жрицы — нет уж, увольте. Я чувствовала себя беспомощной, ни на что не годной, была близка к слезам, что для меня совершенно нехарактерно.

— Богиня, — едва слышно позвал меня кто-то из дальнего угла комнаты.

— Миледи, — услышала я голос Тэйры из той части лазарета, где мы собрали больных средней тяжести.

— Леди Рианнон, — произнес еще один голос, детский, из отсека для самых тяжелых больных.

Я приосанилась, запихнула выбившиеся пряди обратно в хвостик, стянутый на затылке, и попыталась собраться с силами как в прямом, так и в переносном смысле. Это было ужасно. Я словно находилась в классе, среди больных подростков, умолявших меня помочь им решить целую страницу сложных алгебраических уравнений. Но я ни черта не смыслю в дурацкой алгебре.

Я медленно двинулась на голос, к самым тяжелым больным, и поняла, как именно обстоит дело. Эти страдальцы были моими учениками. «Нужно перестать жалеть себя и просто выполнять долг. Пусть мне не нравится роль медсестры. Главное то, что я не могу подхватить эту ужасную болезнь». Здесь лежали больные. Я несла за них ответственность. In loco parentis[50] — больше чем абстрактный термин, особенно здесь, в запредельных мирах. Мне нужно было с этим смириться, перестать ныть и продолжать делать свое дело.

Вообще-то один светлый момент служил мне наградой. Я была абсолютно уверена в том, что в этом мире, в качестве ставленницы Богини, я принесла гораздо больше пользы, чем в Оклахоме, когда была учителем. Да и как могло быть иначе? Это можно было расценивать как своего рода продвижение по службе. Все-таки лучше, чем «уйти на повышение» в школьную администрацию.

— Что такое, милая? — Я взяла графин с водой с ближайшей тумбочки и помогла ребенку сделать глоточек.

Ее лицо, шею и руки покрывали жуткие гнойные волдыри. Когда девочка приоткрыла потрескавшиеся губы и попыталась напиться, я увидела, что и язык у нее весь в красных болячках. Вода пролилась на подбородок, я промокнула его краем простыни.

— Наверное, чудесно скакать верхом на Эпоне? — Юный голосок хрипел, как у заядлой курильщицы.

— Да, милая. — Я тщательно промокнула ей лицо куском влажной ткани, поднесенным мне одной из помощниц. — У нее такой ровный ход, что кажется, будто тебя несет ветер.

— А это правда, что она разговаривает с вами? — Ее глаза, блестящие от лихорадки, уставились в мои зрачки.

Я сразу узнала пыл истинной любительницы лошадей.

— Думаю, да. Она очень умненькая, знаешь ли. Девочка слабо кивнула.

— Как тебя зовут, милая?

— Кристианна, — прошептала она.

— Давай договоримся, Кристианна. — Девочка по-прежнему не сводила с меня глаз. — Ты поправишься, а я отведу тебя поболтать с Эпоной. Возможно, она даже скажет, что с удовольствием возьмет тебя на прогулку.

Я сказала так и тут же пожалела, потому что ребенок попытался сесть в постели.

— Спокойно! Это значит, что ты должна отдыхать и сосредоточиться только на выздоровлении.

Девочка со вздохом снова опустилась на замызганные простыни.

— Богиня, — с грустью произнесла она, — а лошадка действительно захочет со мной поговорить?

Внутренний голос нашептал мне слова, которые я повторила вслух:

— Эпона всегда ищет молодых, жаждущих услышать ее голос.

— Я хочу ее услышать… — Фраза оборвалась, когда ребенок то ли погрузился в сон, то ли отключился.

Я отложила в сторону компресс, печально посмотрела на распухшее личико и прошептала:

— Надеюсь, так и будет, милая.

Сначала я почувствовала теплую волну, идущую сзади, а потом уже услышала, как он произнес мое имя:

— Риа!

Я повернулась и чуть не врезалась в мускулистый торс Клан-Финтана.

— Ой, привет.

Я прекрасно сознавала, что похожа на сводную сестру Медузы горгоны со своей дурацкой рыжей шевелюрой. А он выглядел сильным, красивым и неотразимым. Как всегда.

— Нам не хватало тебя на воинском совете. — Его голос теплой патокой обволакивал мое больное тело.

— Прости, — сказала я, лихорадочно пытаясь перевязать волосы, придать им хоть какое-то подобие приличия.

Потом я глянула вниз, увидела, что весь перед одежды в пятнах рвоты, и сдалась.

— Надеюсь, ты объяснил им причину моего отсутствия?

— Да, они все поняли и даже похвалили твое чувство ответственности за людей, — проговорил Клан-Финтан, взял меня за руку и начал подталкивать к дверям.

Я успела заметить, что Каролан кивнул ему, перед тем как он распахнул двери и мы оказались в коридоре. В огромные окна лениво светило вечернее солнце. Я даже не заметила, как прошел день. Внезапно меня обхватили руки кентавра.

— Фу… — Я безуспешно попыталась вырваться. — Я вся грязная.

— Стой спокойно. — Его низкий голос подействовал как гипноз. — Я соскучился.

Я действительно замерла. «Он соскучился!» Кажется, я глупо улыбалась, уткнувшись в него.

— А еще я за тебя беспокоился. — Муж чуть отстранился, чтобы заглянуть мне в лицо. — И что это за магия такая, о которой говорила Аланна? У тебя действительно есть талисман против оспы?

— Да. — Мне понравилось встревоженное выражение его лица. — На самом деле это не магия, а медицина. Но поверь мне, она работает. Я не могу заразиться оспой.

— Хорошо. — Он крепко прижал меня к себе и чмокнул в макушку. — Я никогда не позволю тебе подвергаться опасности.

— Я тоже никогда бы этого не позволила, — попыталась я отшутиться.

Он сжал меня еще крепче.

— Это не предмет для шуток.

— Прости, — пискнула я, и он ослабил хватку. — Просто мне не особенно нравится такой поворот событий. Не хотелось бы тебя шокировать, но я не гожусь в помощницы лекаря.

— Я вовсе не шокирован. Тебе не нравится то, что дурно пахнет, а болезни всегда сопровождаются зловонием.

— Как это верно, — саркастически улыбнулась я. — Кстати, Аланна тебе говорила, что оспа, вероятно, свирепствует и в храме Муз?

— Да, — вздохнул он. — Это осложняет наш план.

— Послушай, если мы пошлем воинов-людей в этот район, то они могут заразиться. На армии это плохо скажется. — Я чуть отпрянула, не разрывая кольца его теплых рук. — Ты когда-нибудь слышал, чтобы кентавры болели чем-то, похожим на оспу?

— Нет, — с уверенностью ответил он. — Раса кентавров невосприимчива к оспе.

— Так я и думала.

— Это значит, что только воинам-кентаврам будет позволено приблизиться к храму Муз. Я уже отослал туда первую группу. Они сообщат обитателям храма наш план и доложат нам о состоянии здоровья тамошних женщин.

— Думаю, ничего хорошего мы не услышим. Пусть это звучит ужасно, но нам нужно изолировать храм и всю территорию вокруг него. Мы пришлем им припасы, но не можем позволить, чтобы обитатели храма заразили всю Партолону.

— Согласен. Я уже распорядился насчет карантина. — Он критически оглядел меня. — А теперь, видимо, я должен позаботиться и о тебе.

— Вот как!..

— Ты не забыла, что тебя ждет довольно бурная ночь? — Муж вопросительно посмотрел на меня.

Я поворковала, подражая сексуальной Мэрилин Монро:

— Что у тебя на уме?

— Разговор с повелителем фоморианцев.

Меня словно окатили холодной водой. Все греховные мысли вмиг разлетелись. «Я ведь совершенно забыла о предстоящем деле».

— Ах да.

— Жаль, что нет другого способа. Меня все еще тревожит, что тебе придется язвить повелителю зла.

Его большие пальцы медленно рисовали круги на внутренней стороне моих локтей, там, где пульс. Я не хотела заниматься всем этим дерьмом в ночных кошмарах, мечтала подольше понежиться в бассейне, отобедать как следует и замучить его в постели. Но настойчивый голос внутри шептал, что сначала — дело.

Довольно трудно игнорировать Богиню, когда она засела у тебя в башке и не переставая давит на кнопку жалости.

— Я сама не очень жажду этой встречи, но раз надо, то надо, — вздохнула я и прижалась к нему. — Ты, кажется, говорил, что останешься со мной. Правда?

— Конечно. Я всегда буду защищать твое тело.

Я могла бы придумать много способов того, что он мог сделать с моим телом, но защита никак не входила в их число.

— Хорошо. А сейчас мне пора идти. Нужно еще кое-что доделать. Потом я поужинаю, и мы сможем обсудить, как добиться того, чтобы наша задумка со сновидением сработала.

— Тебе поможет Богиня. — Он взял меня за подбородок и приподнял лицо. — Даю тебе совсем немного времени. Если не уйдешь из этой заразной комнаты, то я сам приду за тобой и унесу на руках. Может, ты и не подхватишь оспу, но должна же думать о своем здоровье.

— И о своем муже тоже? — попыталась я изобразить кокетство, но пятна рвоты на моей одежде не помогли переключиться на сексуальную волну.

— Да, и о муже тоже.

Он взъерошил мои и без того спутанные волосы, потом развернул к двери и тихонько подтолкнул.

— Помни, если не закончишь в ближайшее время, то я уведу тебя оттуда.

— Мне нравится, когда ты такой грубый, — бросила я через плечо, переступая порог.

Возвращение в ад сразу вернуло меня к реальности. Прежде всего я увидела Каролана. Он медленно закрывал краем простыни лицо ребенка, лежавшего среди самых тяжелых больных. Я поспешила к нему.

— Это первый случай, — произнес он очень тихо, чтобы услышала только я. — Но далеко не последний.

— Клан-Финтан говорит, что кентавры не болеют оспой.

— Хоть одна хорошая новость. Вы знаете, что с утра прибавилась еще дюжина больных?

Нет, я не знала этого, была слишком занята тем, что видела перед собой. Правда, мне показалось, что в лазарете стало теснее, но я приписала это своему отвращению ко всему, что связано с болезнями.

— Пятеро из семи самых тяжелых больных, скорее всего, не протянут ночи.

— Как насчет той девчушки? — осторожно показала я на маленькую любительницу лошадей.

— Ее участь в руках Эпоны, — печально покачал головой Каролан.

— Проклятье!

Каролан знаком велел двум помощникам унести покойную.

— Тело все равно остается заразным, — сказала я. Он удивленно посмотрел на меня, но, ни секунды не сомневаясь, произнес:

— Отнесите ее в помещение, примыкающее к моей клинике. Мы должны соорудить погребальный костер за пределами храма, чтобы послать ее останки Эпоне.

Я закивала, давая всем понять, что полностью с ним согласна.

— Эпона повелевает, чтобы всех умерших от оспы кремировали в одном месте, за территорией храма. Она примет их души, но не желает, чтобы мертвые заразили живых.

Мы смотрели, как уносят маленькую девочку. Каролан обратился к одной из своих расторопных помощниц:

— Пусть о смерти девочки сообщат родителям.

— Нет! — На этот раз никакому голосу не пришлось подталкивать меня к действию. — Это мое дело. Приведите их сюда. Я сама с ними поговорю.

— Как скажете, миледи. — Женщина присела в поклоне и поспешила исполнять приказ.

— Вам это делать необязательно. Рианнон никогда бы так не поступила.

— Но я не Рианнон. — Я не скрывала, что его замечание меня расстроило.

— Да, действительно. Простите за такое сравнение, — устало произнес Каролан, но было видно, что он сожалеет о сказанном.

— Вы прощены. — Мы улыбнулись друг другу. — Раз уж мы затронули тему вашей забывчивости, то вы еще помните, что сегодня — ваша первая брачная ночь?

Клянусь, под слоем пота и грязи он покраснел.

— Возможно, это ускользнуло из моей памяти.

— Тогда ждите беды.

Он беспомощно огляделся.

— Разве я могу их оставить?

— У вас чудесные помощницы. Доверьтесь им. Должны же вы хотя бы немного поспать или еще что, — устало улыбнулась я, пытаясь его приободрить. — Умойтесь и ступайте к ней. Жизнь слишком непредсказуема, чтобы терять хотя бы мгновение.

— Но… — Он запнулся.

— Восемь часов — минимум. Все равно от вас не будет никакого толку, если вы переутомитесь. Я здесь побуду еще какое-то время, чтобы навести порядок.

— Риа, у вас доброе сердце, но нет никакого опыта в уходе за больными.

— Сама знаю. Не волнуйтесь, я буду просто отдавать распоряжения и строить из себя богиню.

— Да уж, в этом у вас действительно большой опыт.

Такое впечатление, что здесь все меня раскусили. Я состроила ему гримасу, а он начал созывать помощниц и отдавать приказы. Я слышала, как лекарь разделил их на группы, чтобы часть людей отдохнули, а потом сменили ночных дежурных.

— Леди Рианнон! — раздался робкий голос из дверей. Это оказалась помощница, которую послали за родителями умершего ребенка.

Я разглядела за ее спиной две тени, расправила плечи и направилась к ним.

В первый же год работы учителем мне выпала честь столкнуться с тем самым случаем. Сами знаете, иногда попадаются ученики, о которых учителю остается только мечтать. Сара была веселой, одаренной и многообещающей. Еще она была глубоко ранимым существом, о чем мы даже не догадывались. Незадолго до своего семнадцатилетия девушка совершила самоубийство. Направляясь к трибуне, чтобы сказать речь на ее похоронах, я чувствовала тогда примерно то же самое, что и теперь, зная наверняка только две вещи. Произошла чудовищная трагедия. Никакие мои слова этого не изменят.

— Миледи, — с сомнением произнесла помощница лекаря. — Вот отец и мать девочки.

Я повернулась лицом к ним. Эта пара могла бы сойти за родителей любого из моих учеников. Они держались за руки. Их взгляды говорили, что они уже знают, о чем я собираюсь сообщить, но отчаянно не желают этого слышать.

— Мне очень жаль, но ваша дочь умерла сегодня вечером. — Я собралась продолжить, но мать девочки начала всхлипывать. Она припала к мужу, словно ноги ее уже не держали, но потом неожиданно выпрямилась и, не переставая всхлипывать, спросила:

— Можно нам ее увидеть? «Боже, как это ужасно!»

Им нельзя было даже увидеть свою маленькую девочку.

— В ее теле по-прежнему живет болезнь. По воле Эпоны ее придется сразу кремировать. — Отчаяние на их лицах заставило меня изменить решение: — Вам нельзя до нее дотрагиваться, но можете с ней попрощаться.

Я знаком показала помощнице, чтобы она отвела их к дочери. Прежде чем уйти, отец схватил мою руку.

— Богиня, — произнес он дрожащим голосом. — Вы были с ней, когда она умирала?

Я солгала, ни секунды не раздумывая:

— Да. Мы с Эпоной были рядом.

— Благодарю. Да снизойдет на вас благодать за такую доброту.

Они медленно пошли за помощницей. Их тела будто обратились в камень. Потом я сообразила, что окаменели всего лишь их сердца.

— Риа, идем сейчас же. — Из тени шагнул Клан-Финтан и сразу занял место, где только что стояли родители девочки.

Муж поднес руки к моему лицу и смахнул слезы теплыми пальцами.

— Идем, — повторил он.

Я молча кивнула и позволила ему увести себя от запаха смерти.