💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Глава пятнадцатая пустыня Дехна

Три недели спустя наш дворец в Рияде наполнился предотъездной суетой: взволнованные слуги носились взад и вперед. Они уже заканчивали все приготовления, необходимые для того, чтобы наша большая семья двинулась в пустыню. Многие из нашей прислуги должны были нас сопровождать, что немного разнообразило их одноцветную жизнь.

Шумной деятельности слуг вторили недовольные крики рабочих, которым приходилось немало попотеть, загружая мебель и разное тяжелое оборудование в большие грузовики.

Хотя все члены нашей семьи были в восторге от перспективы отправиться в пустыню, никто из них не готов был отказаться от обычного для них комфорта и роскоши. Привыкнув жить на широкую ногу, мы не в силах окунуться в грубую действительность, в которой обитали наши предки, жившие в пустыне.

И вот теперь вместе с черными шатрами бедуинов и сделанной на заказ мебелью рабочие носили персидские ковры, шелковые подушки, дорогое льняное постельное белье, тончайший фарфор, хрусталь, столовое серебро и множество кастрюль и сковородок. Специально заказанные для этого случая дорожные ванны, унитазы и раковины ждали своей погрузки. Как только все эти предметы займут свое место, настанет очередь чемоданов от лучших дизайнеров с личными вещами, которые будут грузить последними, чтобы обеспечить к ним легкий доступ.

Пять генераторов, работающих на газовом топливе, уже находились в специальной грузовой машине. Они будут питать два наполненных до отказа продуктами морозильника и три холодильника, которые были готовы к погрузке. Две газовые плиты и два баллона стояли рядом с холодильниками.

Наши филиппинские садовники отвечали за погрузку свежих продуктов, включая фрукты и овощи, импортированные из Египта, Иордании и Италии.

Более тысячи бутылок минеральной воды «Эвиан» ждали своей очереди, чтобы отправиться в отдельной машине. Два больших трейлера с цистернами, наполненными водой для приготовления еды и умывания, стояли готовые к отправке.

Из последних фургонов этого каравана доносилось блеянье овец и кудахтанье кур, которых недавно доставили с базара. После того как они провели целый час под палящим солнцем на подстилках фургонов, бедные животные стали весьма шумно проявлять свое беспокойство. Там же находились и верблюды: некоторые предназначались для прогулок по пустыне, другие, несчастные, чтобы предстать перед нами позже в качестве вкусного блюда во время пиршеств в пустыне.

Для себя я отметила, что нужно будет увести подальше чувствительную Амани, когда бедных животных будут забивать. Она не вынесет этого зрелища.

На предыдущей неделе Карим заказал двадцать пять мощных новых джипов с кондиционерами, которые должны доставить к нашему дворцу, чтобы везти всю нашу компанию в пустыню.

Вдруг из сада долетели громкие и сердитые выкрики. Один из наших трех поваров-египтян страшно бранился на одного новичка, взятого на кухню.

Сокольники, обучающие охоте породистых соколов Карима, торжественно шли по саду, неся своих скрытых капюшонами подопечных, сидящих, словно на насестах, на поднятых руках в кожаных перчатках, так как сокол своим крючковатым клювом способен выклевать человеческую плоть до самой кости. Обладая зорким зрением, остроконечными крыльями, мощным крючковатым клювом и длинными согнутыми когтями, соколы способны быстро нагнать в пустыне кроликов, диких голубей и крупную перелетную птицу, известную как арабская дрофа. На соколах были кожаные капюшоны. Сделанные по заказу специальные стойки для соколов стояли по всему саду. Аравийский полуостров — одно из последних мест на земле, где люди еще устраивают соколиные охоты. Так как зимний сезон не закончился, наши мужчины планировали поохотиться в пустыне.

В разгар всей этой суеты мы с Махой переглянулись и расхохотались. Нам на ум пришли одни и те же ассоциации: сочетание этих ярких сценок с громкими криками делали наш сад похожим на экзотический шумный базар.

Даже Амани улыбалась, хотя в этот момент она давала указания грустной горничной-филиппинке, как кормить и ухаживать за ее многочисленной живностью во время ее отсутствия. Эта горничная только что узнала, что ей, как и другим девяти нашим слугам, не повезло — по решению Карима они остаются в нашем дворце в Рияде.

Хотя я очень люблю наблюдать за всеми этими сценками, мне пора уже было принимать утреннюю ванну, и поэтому я пошла во дворец. Учитывая, что на улице была страшная жара и нещадно палило солнце, я велела одной из служанок упаковать для меня побольше солнцезащитного крема.

Приняв ванну и щедро смазав кожу лосьоном, я надела длинное, по щиколотку, голубое сатиновое платье. Мы в Саудовской Аравии, отправляясь в пустыню, одеваемся так же, как и в городе: мужчины носят тобы, которые полностью защищают их от палящего солнца, а женщины платья.

Затем я заплела свои длинные волосы в косы, перед тем как надеть никаб и абайю. Выйдя за пределы наших частных владений, я должна буду скрыться под этими покровами.

Я касалась этих шелковых одеяний с чувством ненависти и отвращения. Приезжая за границу, я с радостью сбрасываю с себя все эти черные одежды, но в Саудовской Аравии этот ненавистный наряд был моим повседневным облачением. Взглянув еще раз на мир без черной завесы и глубоко вдохнув свежего воздуха без всякого фильтра, так как в никаб у меня всегда возникает ощущение, будто мир всей своей тяжестью давит на меня, хотя никаб и сделан из легкой ткани. Я тяжело вздохнула. Я была взрослой женщиной, но так и не могла привыкнуть к двойственности моей жизни. Я отбросила неприятные мысли и пошла в сад.

Все родственники с семьями, отправлявшиеся в путешествие вместе с нами, уже прибыли, и, когда водители завели двигатели автомобилей, наша большая компания сгрудилась около машин.

Мои сестры Сара, Нура, Тахани, Дуния и Хаифа ехали со мной в одной машине, наши мужья — в двух других. Дети, разделенные на группы, направились в приготовленные для них джипы. После того как все члены нашей большой семьи расселись по машинам, сопровождавшая нас прислуга заняла места в оставшихся. Итак, наше долгожданное путешествие наконец начиналось. Сами мысли об ожидавших нас приключениях будоражили меня, и я начала чувствовать, что кровь моих предков течет по моим жилам.

Я взглянула на сестер. Не успели машины выехать с нашей территории, они сразу же поспешили закрыть лица. Но даже под черными никаб все сестры сохраняли свои особенные черты, и я легко могла отличить одну от другой.

Нура уже много лет носила очки, и их очертание просвечивало сквозь ткань. У Тахани очень комично на кончике носа поверх никаб пристроились солнцезащитные очки. Красные стереонаушники были надеты поверх никаб Тахани — большой любительницы музыки. Я бросила взгляд вниз и увидела яркие кроссовки фирмы «Рибок», которые высовывались из-под абайи Дунии. На ногах Сары были надеты кожаные сандалии.

Меня охватило желание подурачиться немного, подстегнутое моим постоянным раздражением от необходимости носить абайю. Я внезапно закричала сестрам, страшно этим их огорошив:

— А не начать ли нам новую жизнь! Давайте снимем абайю и выбросим ее в придорожную пыль! — Я подняла руки, с тем чтобы сбросить никаб.

Сара вскрикнула и схватила меня за руки.

Глядя на меня в зеркало заднего вида, наш египтянин-водитель рассмеялся. Он хорошо знал мое отношение к черной абайе и никаб, и ему явно нравилось мое чуждое условностям поведение.

Нура, матриарх нашей семьи, приподняла никаб и строго посмотрела на меня.

— Султана, прекрати! Сегодня тебе лучше думать о нашей поездке, а не об абайе.

— Нура, ты сейчас как раз показываешь, что я права, — поддразнивая ее, я указала на ее открытое лицо. — Даже ты понимаешь, что слова, произнесенные под никаб, мало что значат.

И это было правдой! Высказываемые слова и выражение лица при этом тесно связаны между собой, и одно без другого не воспринимаются слишком серьезно.

— Султана! — В голосе Нуры послышалась угроза.

Тахани начала хихикать, глядя на недовольное выражение лица Нуры, не скрытое под никаб. Все остальные, кроме Нуры, тоже рассмеялись.

— Ладно уж, — уступила я, — думаю, не умру, если поношу никаб еще несколько часов.

Теперь, поняв, что все это время я просто подсмеивалась над ней, Нура наклонилась ко мне, пытаясь ущипнуть меня за руку. Я спряталась за спину Сары. Мы начали смеяться.

Я сказала:

— Нура, не волнуйся, Аллах, видимо, хочет, чтобы я носила ненавистную мне абайю до самой могилы.

Пока наш караван проезжал небольшие современные города, окруженные живописными оазисами финиковых пальм, наше настроение было приподнятым. Мы планировали устроить стоянку невдалеке от гор Тувай в пустыне Дехна. В той местности находилась вади — сухая долина, старая бедуинская дорога.

Шум двигателя нашей мощной машины, ее покачивание при движении начинали сказываться на физическом состоянии — я почувствовала усталость. Мне уже хотелось, чтобы поскорее все это закончилось и мы наконец въехали бы в пустыню. Через несколько часов езды мы прибыли к месту, откуда простирались бескрайние пески. Хотя вокруг находились небольшие деревни, разные поселения и даже специальные стоянки, мы собирались раскинуть наши шатры в уединенном месте.

Мне понравилось место, выбранное Каримом. Нас окружало полное безмолвие и уединенность. Даже птицы не пели здесь и не росло ни одного дерева. Мои сестры, включая Нуру, и остальные женщины радостно последовали моему примеру и скинули никаб и абайю.

Теперь мы имели право снять наши мрачные облачения, так как мы находились среди наших ближайших родственников и слуг. Трудно скрывать лица от тех, кто живет в наших дворцах или на их территориях, поэтому скоро, что продиктовано практическими соображениями, мужчины, нанятые в наш дом на работу, привыкают видеть лица жен и дочерей их хозяина.

Открытое небо над головой и легкий ветерок пустыни, ласкавший мою кожу, создавали ощущение благостности. Чувствуя себя свободной и счастливой, как в детстве, я смеялась над тем, как младший ребенок Сары погнался за детишками Тахани. Из-под их голых пяток вылетал песок. Малышам тоже нравилась свобода пустыни.

С ощущением счастья мы сели с сестрами и нашими старшими дочерьми в круг, пока наша прислуга трудилась над возведением черных шатров из козьей шерсти, которые на последующие две недели станут нашим домом. Умиротворенные, мы пили горячий сладкий чай, сидя на коврах, расстеленных прямо на песке, утрамбованном неутомимыми ветрами пустыни.

Установка огромных шатров была нелегким делом даже для тех, кто привык к такой работе: то шест наверху шатра накренится, то крыша упадет. Это вызывало у нас взрывы смеха.

Наблюдая, как эти несчастные мучились с упрямыми шатрами, я еще раз благодарила судьбу за свою привилегированную жизнь. Традиционно все работы, связанные с черными шатрами, выполняются исключительно женщинами. Сначала женщины стригут коз, затем из их шерсти прядут нити, после чего ткут ткань, которой покрывают стены и крышу шатра. Но и на этом их работа не заканчивается, так как из этой же шерсти они должны также выткать напольное покрытие и различные украшения для интерьера: подвески на стены, ковры и внутренние перегородки, делящие шатер на секции. Такие «шерстяные дома» издревле служат жилищем для народов, населяющих пустыни.

Хотя они известны как черные бедуинские шатры, цвет их не совсем черный: в нем присутствуют вкрапления разнообразных цветов и оттенков, характерных для козьей шерсти. Размеры шатров разнятся в зависимости от благосостояния и социального положения хозяина шатра.

Конечно, наши шатры сделали на заказ и они были намного просторнее и роскошнее; таких шатров бедные бедуины никогда в своей жизни не видели. Каждый состоял из двенадцати широких и длинных — семьдесят пять футов — полотнищ черной шерсти. Шатер держался на восьми деревянных рамах. Даже самый маленький из наших шатров, всего шестьдесят футов в длину, бедуинам показался бы огромным.

Нам, женщинам, уже надоело наблюдать за установкой шатров, хотя до окончания работ по организации нашей стоянки было еще далеко. Мы не жалели похвал тем, кто быстрее остальных справился с работой, но лишь пять шатровых крыш было поднято и натянуто после нескольких часов изнурительной установки. И нужно было собрать и поставить еще немало шатров. Ясно было, что все шатры будут возведены лишь к позднему вечеру.

Нам не сиделось на месте, и мы решили попросить Асада пойти с нами на небольшую прогулку за пределы нашего лагеря. И вскоре многочисленная группа женщин и детей, возглавляемая Асадом, весело направилась в пустыню, хотя солнце все еще было высоко в небе и сиять ему предстояло еще несколько часов. Следуя за нашими детьми, которые бежали впереди, мы с большим удовольствием подставили солнцу наши открытые лица.

Глаза Амани светились от счастья, так как она шла рядом с маленьким верблюжонком. Еще в начале дня, когда слуги разгружали верблюдов и овец из фургонов, Амани привязалась к этому ласковому верблюжонку, который брел, спотыкаясь, кричал и тыкался мордой в Амани. Этого малыша слишком рано отобрали у его мамы, так что теперь в Амани он нашел источник тепла и ласки и следовал за ней повсюду.

Услышав, какие умильные разговоры, имитируя детский говор, ведет Амани с верблюжонком, я поняла, что нежного мяса этого животного мы точно уже не отведаем. Этот малыш с его завитушками мягкой шерстки, длинными ногами и невероятно огромными глазами с длинными ресницами завоевал наши сердца. Я только надеялась, что Амани не начнет настаивать, чтобы верблюжонок провел ночь в нашем шатре.

Я тяжело вздохнула, глядя на Амани, думая о том, как же мне излечить мою дочь от чрезмерной привязанности к животным.

Сара коснулась моего плеча. Мы обменялись с ней сочувственными взглядами. Моя любимая сестра понимала все, что я переживала.

Дети быстро разбились на группки и разбежались в разные стороны, дав нам слово, что будут оставаться в поле нашего зрения.

Асад сел на небольшую возвышенность, сказав, что оттуда будет за нами наблюдать. И, весело улыбнувшись, достал свой мощный бинокль.

Мы с сестрами, взявшись за руки, пошли к высокому песчаному бархану. Я вглядывалась в бесконечное пространство пустыни.

— Только подумайте, когда-то вся эта необозримая пустота была населена нашим народом.

— И было это не так давно, — сказала Сара, останавливаясь, чтобы сорвать желтый цветок, растущий в пустыне.

— Представить себе не могу жизнь тех женщин, полную лишений, — печально сказала Дуния, содрогаясь от воспоминаний о той тяжелой работе, которая теперь велась в нашем лагере.

Нура фыркнула и повела глазами. Мы с Сарой обменялись понимающими взглядами. Нас всех страшно удивило, когда мы узнали, что Дуния согласилась ехать с нами в пустыню. Наша сестра очень редко покидала пределы своих комфортных дворцов. К нашему изумлению, узнав, что в одном из шатров найдется место для ее египетского массажиста и ливанского косметолога, она решила поехать с нами.

Нас с Сарой поведение Дунии часто раздражало. Без сомнения, Дуния обладала всеми качествами настоящей принцессы династии Саудов. Из всех дочерей, рожденных нашей матерью, никто так не наслаждался роскошной праздностью, как Дуния. Ее любимым времяпрепровождением было доводить до совершенства те несовершенства, которые она обнаруживала на своем лице и теле. Этой нашей сестренке гениально удается заполнить до отказа свои дни едой, сном, косметическими процедурами и визитами к друзьям и родственникам. Дуния не читает ни газет, ни журналов, ни книг. Она ничем не занимается и не проявляет никакого интереса к миру за стенами ее дворца. С годами я заметила, что она стала все больше страдать от переутомления. Ежедневные часы ее отдыха постоянно увеличиваются. Одно время я даже стала бояться, что у нее развивается слабоумие, но теперь мне кажется, что я ошиблась. Все очень просто: ее ленивый ум вообще не получает питания.

Притом Дуния неплохой человек: она в жизни никого не обидела. Хотя, насколько мне известно, и никому не помогла. Конечно, мы, сестры, ее любим: если наша мама подарила ей жизнь, значит, на то были причины. Хотя она и не унаследовала у мамы никаких ее качеств, мы все же с ней одной крови. Мы ее любим, потому что у нас нет другого выбора.

Внезапно Нура остановилась и наклонилась, чтобы зачерпнуть ладонью горсть песка.

— Да, и мы могли бы разделить трудную судьбу кочевников.

Дуния кончиками пальцев помассировала себе лицо:

— Нура, не говори такие вещи — у меня от этого появляются морщинки.

Мы все рассмеялись. Абсолютная бесстрастность Дунии ко всему на свете в сочетании с бесконечными косметическими процедурами, массажами и специальными кремами сохранили ее кожу идеально гладкой. Ни одна морщинка не осмеливалась показаться на ее лице.

Несколько лет назад Карим прозвал ее «мумией», говоря, что ее земная жизнь не оставляет на ее лице никаких отметин.

Нура схватила Дунию и начала обнимать ее и целовать в щеки:

— Дуния, ты боишься, что могут появиться морщины?

Дуния сжала губы и изобразила что-то вроде улыбки. Как всегда, подходящий ответ не приходил ей в голову.

Да, головка нашей дорогой сестренки явно пуста, грустно подумала я.

Дальше мы шли по пустыне молча, пока не добрались до небольшой возвышенности. Неожиданно перед нами раскрылось все великолепие песчаных дюн пустыни Дехна. Бесчисленные песчинки бездонного песка образовали мистические красные горы; некоторые дюны поднимались так высоко, что казалось, они касаются края голубого неба. У меня перехватило дыхание от восторга при виде этого восхитительного зрелища.

Мои сестры тихо стояли, созерцая эту древнюю как мир картину, написанную красным песком, сверкающим, как медь, в лучах солнечного света. Только подумать — перед красотой этого же космического пейзажа, который нам сейчас посчастливилось увидеть, тысячелетиями благоговели наши предки. Стоя в полном восхищении, я вдруг поняла, что в ушах у меня гудит полное отсутствие привычных человеку звуков, и я стала напряженно вслушиваться в ничто. Посмотрев в даль, я, кажется, увидела что-то движущееся. Я прикрылась от солнца рукой.

— Смотрите! — закричала я, всматриваясь в море песка. — Дюны движутся!

Ветер почти совсем стих, оставив лишь легкое дуновение, однако казалось, что песок волной катит на нас. Я, прищурившись, смотрела на горизонт. Может быть, это мираж?

Сара в тревоге отпрянула, и в эту самую минуту до меня дошло, что двигался вовсе не песок, а большая группа людей, а точнее, мужчин на верблюдах, и они приближалась к нам. Чужаки. Мы были совершенно одни и беззащитны, так как наша охрана в лице Асада находилась далеко, а наши лица и волосы не были прикрыты. Звуки пронзительных криков усугубили наш шок. Некоторые из восседавших на верблюдах мужчин размотали свои гутра, головные платки в красно-белую клетку, и махали ими нам. Не было сомнений, что это были бедуины, которые увидели нас и теперь направили своих верблюдов в нашу сторону.

Чрезвычайно встревоженные, мы с сестрами помчались назад к Асаду, зовя на ходу дочерей и малышей. Тахани в ужасе закричала, наступив на свое длинное платье и упав на землю. Дуния не подумала остановиться, чтобы ей помочь, — она мчалась вперед с бешеной скоростью и вскоре исчезла из виду.

Асад, бросив бинокль, бежал нам навстречу. Узнав причину нашей паники, он успокоил нас и велел возвращаться в лагерь. Сам же решил остаться и встретить незнакомых всадников.

Час спустя мы с сестрами уже смеялись над этим приключением. Все, кроме Дунии. Она все еще плакала от перенесенного ужаса, несмотря на то что мы теперь были в полной безопасности в нашем просторном шатре под защитой наших мужчин. Горничная Дунии меняла все время влажные салфетки на лбу своей напуганной хозяйки, но ничто не могло успокоить нашу сестру. Она была убеждена, что только чудом спаслась от этих мужчин, которые захватили бы ее в плен, и ей пришлось бы весь остаток своей жизни провести у них в качестве нелюбимой бедуинской жены.

Как это ни покажется странным, в Аравии все еще существуют племена, не признающие городской жизни. И общеизвестным фактом является то, что эти пустынные арабы весьма агрессивны и часто применяют силу, когда на их предложение купить понравившуюся женщину им отвечают отказом. Кто может с уверенностью сказать, что эти кочевники не придерживаются старых обычаев и просто не украли бы одну из нас?

В 1979 году одна американка — Сара ее хорошо знала — с трудом избежала такой участи. Однажды эта женщина по имени Дженет путешествовала по пустыне со своим другом Биллом, американцем, работавшим у Асада, — он руководил одной из многочисленных компаний Асада, — и они наткнулись на стоянку бедуинов. Билл, прожив в Аравии достаточно долго, хорошо владел арабским языком. Когда их обоих пригласили зайти и выпить с бедуинами чаю, Билл обрадовался такому уникальному шансу показать Дженет настоящий бедуинский лагерь.

Но с самого начала встреча с бедуинами приняла неприятный оборот. Кочевники были покорены американкой. Дженет была красива: кожа цвета слоновой кости, зеленые глаза и вьющиеся, по пояс, рыжие волосы. Бедуины никогда не видели такой завораживающей женской красоты.

После второй чашки шейх племени так осмелел, что спросил Билла, сколько тот заплатил за эту женщину. В шутку Билл ответил, что она очень дорогая и обошлась ему в сто верблюдов. Шейх бедуинов в задумчивости покачал головой, глядя на рыжеволосую красавицу. Эта женщина действительно оказалась очень дорогой. После чего он хлопнул в ладоши и согласился: да, он готов пожертвовать благосостоянием всего племени, лишь бы обладать этой соблазнительной женщиной. Он тоже готов заплатить за нее сто верблюдов. Даже больше. Пронзительный, полный решимости взгляд шейха красноречиво говорил: «Я должен обладать этой женщиной».

К все возрастающему ужасу Билла, шейх вызвал своих людей, с тем чтобы они выбрали сто лучших верблюдов из их огромного стада. Когда Билл тактично отказался от щедрого предложения, количество верблюдов возросло и в конечном счете было увеличено вдвое. Поняв наконец, что женщину ему не продадут ни за каких верблюдов, тон шейха тут же изменился и из гостеприимного стал оскорбительно грубым. Неужели бедуины не достойны такой женщины? Им было нанесено оскорбление.

Ситуация с каждой минутой обострялась, и напуганная пара с трудом избежала расправы разъяренной толпы. Они ринулись к своей машине и на бешеной скорости помчались прочь, но бедуины еще какое-то время преследовали их на верблюдах. Кто знает, чем бы все это закончилось, не будь у них хорошей машины, которая оставила орду оскорбленных и озлобленных бедуинов далеко позади в песках.

Поприветствовав бедуинов, Асад пригласил их зайти на чай в наш лагерь. Он сообщил нам, что люди, так напугавшие нас, принадлежали к одному из бедуинских племен и в тот день занимались охотой.

Теперь мы ждали их отъезда, чтобы присоединиться к нашим мужьям. Вскоре по всему лагерю начал распространяться вкусный запах вечерней трапезы, дразня наши урчащие животы, и мы наконец услышали на мужской половине громкие слова прощания. Получив заверения от наших мужей, что мы обязательно приедем в их лагерь с визитом, бедуины уехали.

Испытывая большое облегчение после их отъезда, я первой вышла из шатра, отодвинув занавес, закрывавший вход. Сестры с остальными женщинами поспешили за мной.

Все были голодны, так что мы быстро расселись вокруг ковров, накрытых белыми льняными скатертями, служивших нам столами. Хотя в Саудовской Аравии существует обычай, что первыми едят мужчины, а женщины ждут, когда те наедятся, а потом доедают остатки, в нашей семье этот обычай не соблюдается. Если собираются только члены нашей семьи, мы все едим вместе. Даже высокомерный Али часто садится за стол со своими женами и детьми. Так что мы все уселись, скрестив ноги, и наши слуги принесли нам большие сосуды с водой для ополаскивания рук.

У меня слюнки текли от предвкушения пиршества, которое, я была уверена, ожидало нас. Наши повара занялись приготовлением еды сразу же по прибытии на место.

Их прежние споры были забыты, и теперь все трое стояли бок о бок друг с другом, наблюдая за процессией внесения блюд. Шестеро мужчин несли огромные медные подносы, не меньше десяти футов длиной. Маленький верблюжонок, жарившийся на вертеле целый день, теперь возлежал на горе из риса на большом блюде. Внутри верблюжонка находился ягненок, фаршированный цыплятами, которые, в свою очередь, были нашпигованы отварными яйцами с овощами.

Слуги начали выставлять перед нами чаши с салатами, оливками, сыром и другими разнообразными яствами.

Наша трапеза началась с ритуала. Карим произнес басмала, или «Во имя Аллаха Милостивого, Милосердного!». Исполняя роль хозяина, Карим начал настаивать, чтобы муж Нуры, Ахмед, будучи старшим среди нас в этом семейном собрании, первым отведал кушанья.

Ахмед же в свою очередь начал отказываться, утверждая, что он не заслуживает такой чести.

С возрастающим пылом Карим все громче и громче заявлял, что имя нашей семьи будет обесчещено навсегда, если Ахмед откажется первым опробовать блюда.

Я слышала, но не слушала все это, так как привыкла к этим церемониальным ритуалам и обычно ничего не имела против небольшой паузы перед началом еды. Но в данном случае я умирала от голода. И хотя ничего не сказала, я подумала, что мы, саудовцы, слишком много времени тратим на бессмысленные обряды, при том что финал всем давно известен. Конечно же, все было предрешено, и в конечном счете Ахмед позволит Кариму убедить его первым начать трапезу.

Ахмед и Карим так долго продолжали свои препирательства, что я уже подумывала, не стащить ли мне с блюда, стоящего рядом со мной, фрикадельку. Как раз в тот момент, когда я уже приготовилась это сделать, Карим в своей ладони свернул из риса шарик и протянул его Ахмеду. Мой шурин наконец сдался. Он положил этот рис в рот, после чего оторвал от бока верблюжонка кусок мяса и отправил его вслед за рисом.

Это было сигналом, что можно начинать пиршество. Чаши передавались из рук в руки, в то время как другие жадные руки тянулись к главному блюду. Все были страшно голодны, так что это был редкий случай, когда разговоры не прерывали процесса еды.

Когда наконец мы насытились, слуги начали вносить подносы со сластями, приготовленными из сливок, орехов и меда. И хотя наши желудки были полны, мы не могли отказаться и не попробовать вкусных сладостей.

Раздались слова благодарения: «Мир вам и милосердие Бога». И под конец внесли серебряные чаши с розовой водой для омовения рук и рта.

Наша трапеза завершилась.

Карим предложил:

— Давайте вместе посидим вокруг костра.

С заходом солнца воздух пустыни стал прохладным, так что мы все с радостью пошли к мерцающим красным углям огромного костра. Даже дети отправились с нами. Мы начали, как обычно, вести беседы о нашей истории — любимое занятие семейных посиделок.

Когда слуги принесли нам кофе и чай, а маленьким детям прохладительные напитки, зазвучали захватывающие повествования в стихах о караванной жизни и племенных войнах.

В прошлом арабы и бедуины часто нападали друг на друга. Такие жестокие налеты считались вполне достойным способом обогащения племени. Но ни одних воинов так не страшились, как воинов Аль Сауд, так как они безжалостно убивали своих врагов, хвастаясь, что во время своих налетов никого в живых из воинов противника не оставляли. Невинных же — женщин, детей, стариков — распределяли среди победителей.

Возбужденные этими историями, старейшие члены нашей семьи явно почувствовали зов предков, и когда Ахмед, вскочив на ноги, потребовал, чтобы слуги принесли ему его меч, наши мужья стали ему вторить. И вскоре мы все с восторгом наблюдали ардха — бедуинский воинственный танец.

Я радостно улыбалась, глядя на Карима и других мужчин, которые танцевали и пели песни, ловко и искусно работая мечами. Брат Али начал бой на мечах с Асадом, но вскоре сдался, раскрасневшись и тяжело дыша. Хотя Али гораздо крупнее подтянутого Асада, с годами он разжирел, в то время как Асад, будучи очень собранным человеком, сохранил хорошую форму и мускулатуру.

После этой разрядки наши мужчины, тяжело дыша, вернулись к костру. Они подняли кувшины с водой и, держа их на весу, направили струи воды прямо себе в рот, мастерски заливая в горло и не расплескав ни одной капли.

Когда Тахани начала рассказывать бедуинскую историю о любви, Али прервал ее, высмеяв подобные сантименты.

Тахани тут же замолчала, что очень меня огорчило.

Али посмотрел на маленьких детей и твердо заявил:

— Подобные сказки о любви направят ваши мозги не в ту сторону. Настоящий жизненный урок вы вынесете из истории, которую расскажу вам я.

Мы с Сарой обменялись взглядами, но, помня об обещании, которое я дала Кариму, не ссориться с братом во время нашей поездки, я настроилась с интересом выслушать его рассказ.

Даже находясь в кругу женщин нашей семьи, мой брат не мог сдержать своего презрения к женщинам. Ненависть Али пропитала и его рассказ. У него хватило наглости поведать о молодом бедуине, который в результате нападения враждебного племени был серьезно ранен и чью жизнь спасла совершенно незнакомая женщина. Придя в себя и обнаружив, что чужая женщина касается своими руками его тела, этот юноша почувствовал такое отвращение к ней, что плюнул ей в лицо и потребовал, чтобы ее до смерти закидали камнями. Али посмотрел на своих сыновей и племянников и, наслаждаясь ролью мудрого старейшины, сказал впечатлительным юнцам, что лучше умереть от рук врагов мужчин, чем принять спасение из рук чужой женщины.

Я задохнулась от выходки моего брата и с трудом сдержалась.

Рассказ Али явно никому не пришелся по вкусу, однако так как все были слишком вежливыми, хотя Али этого не заслуживал, никто, к моему разочарованию, не высказал ему своего возмущения.

Лица женщин все еще были кислыми, когда Карим, откашлявшись, предложил завершить вечер его рассказом. Я от всей души была благодарна мужу за это. Я понимала, что он хочет, чтобы дети отошли ко сну совсем с другими образами, чем те, что представил им Али.

Карим обратился к детям:

— Дорогие дети, самые приятные и желанные черты в человеке — это щедрость и гостеприимство. И я с большим удовольствием расскажу вам о самом щедром арабе на свете.

И затем мой муж поведал очень популярную бедуинскую историю, приятную сердцу каждого араба, поскольку ничто нас так не умиляет, как рассказы о большой доброте.

— Говорят, все великие люди рождаются в маленьких шатрах. Так было и в случае с шейхом Хатимом. Он родился в маленьком шатре, но благодаря упорной работе стал одним из самых богатых шейхов, когда-либо пасших свои стада в великой пустыне.

Имя этого шейха было у всех на устах, но не потому, что он был богат, а благодаря его арабской добродетели — щедрости, не сравнимой ни с чем на земле. Шейх Хатим помогал всем, кто его об этом просил, и никогда не сомневался в том, действительно ли просящий так нуждался. Он никому не отказывал в просьбе, даже своим врагам. Однажды четыреста голодающих мужчин, женщин и детей приехали с выжженных суховеем гор к шатру шейха. И что же он сделал? Он зарезал и зажарил пятьдесят верблюдов, чтобы накормить их мясом.

Султан, заслышав об этом шейхе, был уверен, что все рассказы о его щедрости были преувеличением и хитростью, направленной на то, чтобы лучше продать свои товары. Султан решил послать своих людей, чтобы те попросили шейха Хатима отдать ему своего самого породистого жеребца, знаменитого по всей стране, и проверить, так ли уж щедр шейх, как о нем говорят.

Этот жеребец по имени Дулдул был лучшим арабским скакуном во всей Аравии. Он рос вместе с детьми Хатима, разделяя с ними все радости и печали. Все так любили жеребца, что хлыст никогда не касался его спины и никогда не слышал он грубых окликов.

Так вот, во время страшного бурана люди султана сбились с пути, и когда они все-таки добрались до шейха, они были почти при смерти, настолько изголодались. Они были удивлены, увидев только три маленьких шатра и никаких признаков огромных стад, хотя шейх и встретил их верхом на своем любимом жеребце Дулдуле.

Люди султана сразу поняли, что шейх не ожидал гостей, хотя и приветствовал их тепло и гостеприимно. Увидев плачевное состояние гостей, шейх объявил, что приготовит трапезу.

После увиденных пустых пастбищ, на которых никто не пасся, они были удивлены, когда через некоторое время их стали потчевать вкуснейшим мясом, приготовленным различными способами: там было и отварное мясо, и жареное, им подали мясной суп и другие вкуснейшие блюда. Изголодавшие люди султана заявили, что никогда в жизни так по-царски их не принимали.

Им стало неловко за свое задание, и они рассказали шейху, что их послал султан проверить его щедрость и попросить отдать жеребца Дулдула.

Шейх Хатим сидел будто громом пораженный. Его лицо стало мертвенно бледным, и он произнес: «Ах, друзья! Жаль, что вы не сказали мне об этом раньше. Вы, конечно, не могли знать о моих обстоятельствах. Я не готов был принять гостей, так как всего лишь два дня прошло, как мы перекочевали на это место. Мы со дня на день ждем нашу домашнюю утварь и наши стада, но из-за сильного ветра они задерживаются в пути. Что же мне оставалось делать, когда вы появились такие уставшие и голодные? В моем шатре нет мяса, и на расстоянии дня езды — ни коз, ни овец. Разве мог я отказать вам в гостеприимстве? Я не могу допустить, чтобы в моем шатре голодали люди. И поэтому мой любимый конь Дулдул, несравненный конь, исполнявший все мои желания и повиновавшийся каждому моему слову… А что еще я мог сделать? — Слезы струились по лицу шейха, когда он сказал: — А теперь ступайте и расскажите вашему неверующему султану, что я сварил и подал вам на ужин своего красивого и верного Дулдула».

Карим улыбнулся детям, пораженным историей о таком гостеприимстве.

— Знайте же, дети: вы только что услышали рассказ о настоящем арабе, лучшем арабе, гостеприимство которого никогда не подвергается сомнению.

После рассказа Карима мы вновь заулыбались и в хорошем настроении начали расходиться по шатрам.

Но когда Али проходил мимо меня, его самодовольная улыбка по-прежнему поддела меня. Мой брат подставил мне щеку для прощального поцелуя, но я не пошевелилась. Боковым зрением я увидела, что Карим наблюдает за мной.

Я улыбнулась и встала на цыпочки. Али наклонился.

Мои губы, приблизившись к его щеке, так и не коснулись ее, но я успела прошептать на ухо Али самое уничижительное проклятие бедуинов:

— Пусть все верблюды в твоем стаде охромеют, Али.

В то время как Карим смотрел на меня с любовью и одобрением, Али уставился на меня в полном недоумении. Он все еще не вышел из своей роли мудреца и не мог понять причины моих презрительных слов.

Я торжествующе улыбнулась и направилась к нашему шатру.

Наш шатер был натянут одним из самых первых — Карим сам руководил прислугой. Он был разделен на пять частей-комнат перегородками, которыми служили бархатные занавесы. Самая большая комната предназначалась для развлечений и еды, две комнаты служили спальнями и еще две — ванными. Мы с Каримом занимали одну спальню и одну ванную, наши дочери вторую спальню и вторую ванную.

Я прошла через большую комнату, в которой стояли низкие традиционные диваны, а также вдоль двух стен лежали шелковые подушки персикового и бежевого цветов. Персидские ковры покрывали пол — песок пустыни. На третьей стене висели верблюжьи седла, обшитые золотой и серебряной бахромой: эти седла предназначены для выездов наших мужей на верблюдах в пустыню. Знамена, мечи, флаг династии Аль Саудов также украшали стены шатра.

В уютных по форме спальнях стояла уникальная мебель. Над нашими кроватями возвышались балдахины, с которых ниспадали легкие ткани, защищавшие нас от пыли пустыни и насекомых.

Горничная уже приготовила мою ночную рубашку, и, вымыв лицо и почистив зубы, я сбросила с себя платье. Я вздохнула с удовольствием, вытягиваясь на моей половине постели.

Этот день в моей жизни был гораздо приятнее многих других. Через минуту я уже крепко спала и даже не слышала, когда вошел Карим.