Учение о человеке

<...> Основанием для той части философии, которая рас­сматривает вопросы о человеке, точно так же служат естествен­ные науки, как и для другой части, рассматривающей вопросы о внешней природе. Принципом философского воззрения на чело­веческую жизнь со всеми ее феноменами служит выработанная естественными науками идея о единстве человеческого организ­ма; наблюдениями физиологов, зоологов и медиков отстранена всякая мысль о дуализме человека. Философия видит в нем то, что видят медицина, физиология, химия; эти науки доказывают, что никакого дуализма в человеке не видно, а философия при­бавляет, что если бы человек имел, кроме реальной своей нату­ры, другую натуру, то эта другая натура непременно обнаружи­лась бы в чем-нибудь, и так как она не обнаруживается ни в чем, так как все происходящее и проявляющееся в человеке происхо­дит по одной реальной его натуре, то другой натуры в нем нет. <...>

Но при единстве натуры мы замечаем в человеке два различ­ные ряда явлений: явления так называемого материального по­рядка (человек ест, ходит) и явления так называемого нравствен­ного порядка (человек думает, чувствует, желает). В каком же отношении между собою находятся эти два порядка явлений? Не противоречит ли их различие единству натуры человека, показы­ваемому естественными науками? Естественные науки опять от­вечают, что делать такую гипотезу мы не имеем основания, по­тому что нет предмета, который имел бы только одно качество, — напротив, каждый предмет обнаруживает бесчисленное множе­ство разных явлений, которые мы для удобства суждения о нем подводим под разные разряды, давая каждому разряду имя каче­ства, так что в каждом предмете очень много разных качеств. <...>

В побуждениях человека, как и во всех сторонах его жизни, нет двух различных натур, двух основных законов, различных или противоположных между собою, а все разнообразие явления в сфере человеческих побуждений к действованию, как и во всей человеческой жизни, происходит из одной и той же натуры, по одному и тому же закону. <...>

Отдельный человек называет добрыми поступками те дела других людей, которые полезны для него; в мнении общества добром признается то, что полезно для всего общества или для

большинства его членов; наконец, люди вообще, без различия наций и сословий, называют добром то, что полезно для челове­ка вообще. Очень часты случаи, в которых интересы разных на­ций и сословий противоположны между собою или с общими человеческими интересами; столь же часты случаи, в которых выгоды какого-нибудь отдельного сословия противоположны национальному интересу. Во всех этих случаях возникает спор о характере поступка, учреждения или отношения, выгодного для одних, вредного для других интересов; приверженцы той сторо­ны, для которой он вреден, называют его дурным, злым; защит­ники интересов, получающих от него пользу, называют его хоро­шим, добрым. На чьей стороне бывает в таких случаях теорети­ческая справедливость, решить очень не трудно: общечеловечес­кий интерес стоит выше выгод отдельной нации, общий интерес целой нации стоит выше выгод отдельного сословия, интерес многочисленного сословия выше выгод малочисленного. В тео­рии эта градация не подлежит никакому сомнению, она состав­ляет только применение геометрических аксиом — «целое боль­ше своей части», «большее количество больше меньшего количе­ства» — к общественным вопросам. Теоретическая ложь непре­менно ведет к практическому вреду; те случаи, в которых от­дельная нация попирает для своей выгоды общечеловеческие интересы или отдельное сословие — интересы целой нации, все­гда оказываются в результате вредными не только для стороны, интересы которой были нарушены, но и для той стороны, кото­рая думала доставить себе выгоду их нарушением: всегда оказы­вается, что нация губит сама себя, порабощая человечество, что отдельное сословие приводит себя к дурному концу, принося в жертву себе целый народ. Из этого мы видим, что при столкно­вениях национального интереса с сословным, сословие, думаю­щее извлечь пользу себе из народного вреда, с самого начала ошибается, ослепляется фальшивым расчетом. Иллюзия, кото­рою оно увлекается, имеет иногда вид очень основательного рас­чета. <...>

Если есть какая-нибудь разница между добром и пользою, она заключается разве лишь в том, что понятие добра очень силь­ным образом выставляет черту постоянства, прочности, плодо­творности, изобилия хорошими, долговременными и многочис­ленными результатами, которая, впрочем, находится в понятии пользы; именно этой чертою отличающемся от понятий удоволь-

ствия, наслаждения. Цель всех человеческих стремлений состоит в получении наслаждений. Но источники, из которых получают­ся нами наслаждения, бывают двух родов: к одному роду при­надлежат мимолетные обстоятельства, не зависящие от нас или если и зависящие, то проходящие без всякого прочного результа­та; к другому роду относятся факты и состояния, находящиеся в нас самих прочным образом или вне нас, но постоянно при нас долгое время. <...>

Итак, полезными вещами называются, так сказать, прочные принципы наслаждений. Если бы при употреблении слова «польза» всегда твердо помнилась эта коренная черта понятия, не было бы решительно никакой разницы между пользою и доб­ром; но, во-первых, слово «польза» употребляется иногда легко­мысленным, так сказать, образом о принципах удовольствия, правда, не совершенно мимолетных, но и не очень прочных, а во-вторых, можно эти прочные принципы наслаждений разде­лить по степени их прочности опять на два разряда: не очень прочные и очень прочные. Этот последний разряд собственно и обозначается названием добра. Добро — это как будто превос­ходная степень пользы, это как будто очень полезная польза. <...>

Из того, что добром называются очень прочные источники долговременных, постоянных, очень многочисленных наслажде­ний, сама собою объясняется важность, приписываемая добру всеми рассудительными людьми, говорившими о человеческих делах. <...>

Но в том же понятии о добре, как об очень прочной пользе, мы находим еще другую важную черту, помогающую нам от­крыть, в каких именно явлениях и поступках главнейшим обра­зом состоит добро. Внешние предметы, как бы тесно ни были привязаны к человеку, все-таки слишком часто разлучаются с ним: то человек расстается с ними, то они изменяют человеку. Родина, родство, богатство, все может быть покинуто человеком или покинуть его; от одного никак не может он отделаться, пока остается жив, одно существо неразлучно с ним: это он сам. <... >

Итак, действительным источником совершенно прочной пользы для людей от действий других людей остаются только те полезные качества, которые лежат в самом человеческом орга­низме; потому собственно этим качествам и усвоено название добрых, потому и слово «добрый» настоящим образом прилага-

ется только к человеку, В его действиях основанием бывает чув­ство или сердце, а непосредственным источником их служит та сторона органической деятельности, которая называется волею. <... > Но способы к исполнению чувств сердца даются воле пред­ставлениями ума. <...>

Что это за вещь «антропологический принцип в нравствен­ных науках»?.. Принцип этот состоит в том, что на человека на­добно смотреть как на одно существо, имеющее только одну на­туру, чтобы не разрезывать человеческую жизнь на разные поло­вины, принадлежащие разным натурам, чтобы рассматривать каждую сторону деятельности человека как деятельность или всего его организма, от головы до ног включительно, или если она оказывается специальным отправлением какого-нибудь особен­ного органа в человеческом организме, то рассматривать этот орган в его натуральной связи со всем организмом. <... > Что касает­ся до самого состава слова «антропология», оно взято от слова anthropos — человек. <... > Антропология — это такая наука, ко­торая о какой бы части жизненного человеческого процесса ни говорила, всегда помнит, что весь этот процесс и каждая часть его происходит в человеческом организме, что этот организм слу­жит материалом, производящим рассматриваемые ею феноме­ны, что качества феноменов обусловливаются свойствами мате­риалами, а законы, по которым возникают феномены, есть толь­ко особенные частные случаи действия законов природы.

Чернышевский Н.Г. Антропологический принцип философии // Чернышевский Н.Г. Избранные эстетические произведения.

М., 1974. С.·42-43, 52, 56-65.

Соловьев Владимир Сергеевич (1853—1900) — философ, поэт, публицист, литературный критик. Он был хорошо зна­ком с историей мировой философской классики: учениями Платона, Декарта, Спинозы, Канта, Шеллинга, Гегеля, Шопенгауэра, Гартмана, Конта и др. (работал редактором философского отдела энциклопедии Брокгауза и Эфрона), с ранних лет проникся концепцией «всецелого разума» A.C. Хомякова и «цельности духа» И.В. Киреевского, знал труды А.И. Герцена, Н.Г. Чернышевского, полемизировал с «идей­ными консерваторами» — Н.Я. Данилевским, H.H. Страхо­вым, К.Н. Леонтьевым. Воспитывался в атмосфере духов-

ности своей семьи, отцом которой был русский историк С.М. Соловьев, — все это необходимые предпосылки «универсаль­ного синтеза» его философской системы, которую С.Н. Бул­гаков назвал «самым полнозвучным аккордом» в истории русской философской мысли. Цель своего философского и публицистического творчества он видел в том, чтобы «ввес­ти вечное содержание христианства в новую соответствую­щую ему, т. е. разумную, безусловную форму».

Основные философские работы: «Кризис западной фи­лософии (против позитивистов)» (1874), «Философские на­чала цельного знания» (1877), «Критика отвлеченных начал» (1880), «Оправдание добра» (1897), «Теоретическая филосо­фия» (1899).