Через 50 лет после первого волшебного Нового года, год 1962

— Ну, что, — сказал Сергей Иванович, — пора?

— Наверное, рано? — робко ответила Маша.

Честно говоря, можно было пока не торопиться. До Нового года оставалось целых десять дней, но Маша с самого утра маялась: то к зеркалу подойдет, на себя посмотрит, то календарь в сотый раз проверит. Сергей Иванович видел, что жене очень хочется побыстрее превратиться в Снегурочку, поэтому твердо сказал:

— Ничего не рано! Сейчас записки как повалят — только успевай разгребать! А нам еще на утренники надо успеть.

Маша не стала больше спорить с мужем, а главное — с собой. Она быстренько повернулась к зеркалу. Задержала дыхание (Морозов вдруг понял, что тоже перестал дышать), провела руками по лицу… и ничего не случилось.

Из зеркала на нее по-прежнему смотрела подтянутая женщина, на вид не больше тридцати пяти лет, со смеющимися глазами — но вовсе не Снегурочка, как должно было случиться по волшебству. И платье без звездочек. И кокошник не появился на ее голове.

Маша растерянно поморгала, провела руками еще раз.

И еще раз.

Никакого результата.

Она повернулась к Сергею Ивановичу и попробовала придать ему вид Деда Мороза. Не получилось и этого. Морозов так и остался крепким мужчиной с аккуратно постриженной бородой. Так он выглядел последние пятьдесят лет.

У Маши задрожала нижняя губа, она села на кровать и приготовилась расплакаться.

— Это еще что? — Сергей Иванович постарался остаться шутливо-грозным. — Подумаешь, внешность! Сейчас такая косметика, что…

Жена все-таки разрыдалась прямо в его плечо. Морозов обнял ее, мягко и сильно, как умел только он и только ее.

— Ничего-ничего-ничего, — шептал он на ушко, — мы и так замечательно все сделаем. Я все равно Дед Мороз, ну и что, что борода короткая? А ты все равно девочка, найдем тебе платье со снежинками…

— При чем тут платье? — Маша оторвалась от мужниного плеча. — Я ведь не просто внешность меняла! Я же по-настоящему Снегурочкой становилась. Понимаешь?

Сергей Иванович молча поцеловал жену в мокрые глаза, сначала в левый, потом в правый. Он понимал. Он и сам под влиянием чародейства жены не просто бороду отращивал, а становился еще старше и мудрее.

— Вот что! — сказал он. — Давай-ка делом займемся. Сейчас птёрки с охлями как начнут письма таскать, а у нас и сложить некуда.

Маша еще раз шмыгнула носом и покорно стала разгребать завалы на письменном столе. Каждый год именно сюда приносили первые записки с просьбами Деду Морозу. Сначала бумажками покрывался стол, потом — кровать, а к Новому году вся квартира Морозовых была уложена рядами писем, записок, рисунков и даже телеграмм, которые поступали изо всех уголков страны. Между ними, как полярники среди торосов, суетились сотни птёрков и охлей. Правда, пока не было ни одного, что тоже казалось странным.

— Где эти бездельники? — притворно возмутился Сергей Иванович. — Мы так до курантов ничего не успеем!

Тут Маша должна была сказать, что ничего, мол, успеем. Каждый год успеваем, а птёрки и охли не бездельники, а очень милые и работящие. Но Маша молча продолжила уборку.

Наверно, поэтому птёрки и охли сами вступились за свою честь.

— Вообще-то, — сказала охля, выбираясь из-под кровати, — мы не бездельники, а очень милые и работящие.

— А что хулиганим иногда, так только в нерабочее время, — добавил птёрк, спускаясь со шкафа на манер заправского альпиниста.

У Сергея Ивановича немного отлегло от сердца, и он продолжил свою роль строгого, но справедливого Деда Мороза.

— Не бездельники? А где тогда мои письма?

Птёрк и охля переглянулись и синхронно вздохнули.

— Да, — сказала Маша, — и у меня с руками что-то… Волшебство не получается.

На сей раз птёрк и охля сначала вздохнули, а уж потом переглянулись.

— Что вы там сопите? — Морозов почувствовал, что начинает не на шутку злиться на своих помощников. — Толком скажите, что происходит.

— Что происходит, что происходит… — пробурчал птёрк. — Записки ему подавай…

— Подавай, конечно! — потребовал Сергей Иванович. — Как без записок желания выполнять? Я же каждого ребенка за руку потрогать не могу!

— На тебе записку, — охля неизвестно из какого кармана вытащила свернутую в трубочку бумажку и протянула Морозову.

Тот выхватил бумажку из охлиной лапки, бегло прочитал: «Плюшивый заиц», сжал записку в руке — и растерянно заморгал, как пять минут назад моргала Маша.

— Маша! — потрясенно сказал он. — Я ничего не чувствую. Совсем.

Он для верности зажмурился. Но увидел только круги перед глазами. Наверное, слишком крепко сомкнул веки.

— Так, — Сергей Иванович открыл глаза и очень строго посмотрел на птёрка и охлю, что это еще за фокусы?

— Никаких фокусов, — ответил птёрк. — Раньше были, а теперь — все.

— Вообще-то, — охля дернула птёрка за хвост, — мы не имеем права им говорить…

— Вообще-то мы им показываться не имеем права!

— Имеем!

— Нельзя, чтобы нас видели обычные люди!

— Он не обычный, он нас придумал!

— А Маша что, тоже нас придумала?!

— Вот я и говорю: нельзя им говорить…

Морозов замотал головой. Он так и не привык к манере птёрков и охлей быстро и бестолково спорить между собой.

— Стоп! — сказал он. — Не хотите показываться обычным людям — не надо. Но своему родному Деду Морозу можете объяснить, что к чему?

— Так это… — птёрк зашаркал лапкой, — ты ведь больше не…

— … не Дед Мороз? — удивился Морозов.

Птёрк и охля грустно закивали.

— Но как? И почему? Я был плохим Дедом Морозом?!

— Нет-нет! — охля торжественно сложила лапки. — Ты был самый-самый хороший Дед Мороз!

— Ну да, — сказал птёрк, — другого-то не было.

— А если бы и был, он все равно был бы лучшим!

Морозов понял, что сейчас опять начнется перепалка, и прикрикнул:

— Тихо! Вы можете толком рассказать, что случилось?

— Не можем, — признался птёрк. — Не имеем права. Ты больше не Дед Мороз, значит, и нас больше нет.

И птёрк с охлей, взявшись за руки, начали торжественно таять в воздухе.

— Куда! — испугалась Маша. — Не пропадайте!

— С юбилеем, — вдруг крикнула почти прозрачная охля. — Вспомните, когда и как…

И тут они исчезли совсем.

Маша сидела в углу кухни и испуганно смотрела на мужа. Тот впервые в жизни купил бутылку водки и даже открыл ее. Правда, наливать пока не стал, но она чувствовала, что вот-вот дойдет до этого.

— Почему? — повторял Морозов, меряя шагами кухню. — Ну почему? Мы же так старались! А про детей они подумали?

— Кто «они»?

— Не знаю! Те, кто нас сначала сделал Дедом Морозом и Снегурочкой, а потом — раз, и нету!

— Погоди, — Маша потерла лоб, — тут что-то не то… Помнишь, охля нас с юбилеем поздравила?

Сергей Иванович кивнул. Формально у супругов Морозовых действительно через несколько дней намечался юбилей — пятьдесят лет каждому. Когда после снятия блокады Морозовы начали наводить порядок в документах, то единогласно решили «потерять» паспорта. Уж слишком неправдоподобно смотрелись даты рождения — 1872 у Сергея Ивановича и 1875 у Маши. В паспортном столе они сказали, что родились в один день, 25 декабря 1912 года.

— А ты помнишь, почему мы двенадцатый год записали? — спросила Маша.

— Тогда все началось, — вздохнул Сергей Иванович. — Под Рождество. Ты думаешь, нам дали только пятьдесят лет? Но этого же мало!..

— Погоди! Охля еще сказала: «Вспомните, как!» Ты помнишь, как это все было?

Морозов наморщил лоб:

— Конечно. Мы пошли гулять… в переулок… Там было красиво… Метель…

— Не просто метель! Там была разноцветная вьюга! Мы в нее попали — и…

Сергей Иванович секунду смотрел на жену, потом сгреб ее в охапку и начал кружить по комнате:

— Умница моя! Снегурочка моя любимая! Ай, умница!

Маша только хохотала и болтала ногами. Потом вдруг Морозов перестал хулиганить и заторопился:

— Давай скорее одеваться! Пойдем туда, прямо сейчас!

Морозов так спешил, что чуть не выскочил из дому в тапочках. Хорошо, что Маша была более внимательной, и вернула мужа одеться. Но все равно супруги собрались в рекордно короткое время.

Посмотреть на них со стороны — ничего особенного. Ну бегут по улице два человека, одеты вполне прилично, в пальто. Маша в красивой белой вязаной шапочке, воротник меховой под солнцем лоснится. Морозов тоже в пальто, в добротном, драповом. Как и положено советскому инженеру.

Ну бегут, спешат наверное, мало ли может быть дел у людей?

От дома № 10 по улице Чайковского, где до сих пор жили Морозовы, до бывшего Косого переулка (а ныне переулка Оружейника Федорова) минут пять, даже неторопливым шагом. Морозовы уложились в три.

Прибежали, огляделись, отдышались и начали осматриваться.

— Маш, и что мы теперь должны сделать?

— Не знаю. Давай пока просто погуляем.

Маша взяла мужа под руку, и они отправились к Фонтанке. Через пару минут сказала:

— Я думаю, мы рано пришли. Помнишь, тогда было уже темно? Мы шли… А откуда мы шли?

— Я на работу шел, мы прогуляться вышли. Только светло тогда было, просто снегопад был страшный. Так мело, что домов было не видно. А сейчас небо ясное.

Морозов поднял глаза и охнул от удивления. На город наползала огромная снежная туча. Маша прижалась к нему и восторженно зашептала:

— Все сходится! Уже скоро! Давай ходить туда-сюда по переулку, скоро начнется.

И Маша энергично понеслась к началу улицы, говоря без передышки:

— А помнишь, какой это был дорогой район? Какие выезды стояли, тут же даже извозчик был редкостью. И сейчас тихо совсем, машины не ездят. Ой, снег пошел… Столько народу тут живет, а на улице никого. Помнишь, как в тот раз — тоже никого не было. Только тогда мороз был сильный, сейчас не такой. Снегопад усиливается… Сергей, я боюсь… А вдруг не получится? Ой, что я такое говорю, обязательно получится! А помнишь… Слышишь, музыка!

— Кто-то радио включил…

— Нет, это не радио! Это та же музыка, Сергей! Это те же колокольчики! Слышишь? Раз, два, три, раз два, три…

Маша танцевала в переулке, метель усиливалась, снег кружился, обволакивал все вокруг, звенел тысячью колокольчиков. И вдруг вспыхнул разноцветными искрами, затанцевал, заискрился. Маша кинулась на шею к мужу, обняла его так, что Морозов почувствовал — все щеки у его жены мокрые от слез.

— Получилось, — шептала она ему на ухо, — получилось…

Сергей Иванович тоже чувствовал, что получилось. В душе заплясали разноцветные снежинки, привычно зачесались руки, и еще что-то неуловимое зашевелилось внутри. Но после сегодняшнего потрясения он боялся — как бы снова чего не вышло.

Однако, как только Морозовы переступили порог своей квартиры, сразу поняли — все вернулось! По крайней мере, вернулись сотни птёрков и охлей, которые гоняли по столу опрокинутую бутылку водки, словно большой цилиндрический футбольный мяч. Содержимое ее уже разлилось лужицей по столу. Штук десять охлей, схватившись за тряпку, возили ее туда-сюда, растирая водку.

— Привет, хозяева! — заорал один из «футболистов». — Это вы правильно придумали — спиртиком стол протереть! Дезинфекция и стерилизация!

— Вообще-то, — сдерживая смех, сказал Сергей Иванович, — это не мы, это вы придумали.

— Да? — удивился птёрк. — Вона какие мы умные. А мы смотрим: бутылка уже открыта, осталось только протереть стол.

— Неправда! — на батарее сидела охля и болтала лапками. — Они ее выбросить хотели и уронили, а нам теперь убирай — несправедливо, правда, Маша?

После уборки последствий уборки Сергей Иванович сел разбирать записки. Ощущения были странные. Вроде бы и привычная за пятьдесят лет работа, а все равно как-то по-новому. Как будто долго смотрел на улицу через стекло, потом протер его от пыли — и сразу все стало ярче и веселее.

— Не спим! Не спим! — послышался голос птёрка, и Морозов понял, что уже несколько минут сидит и молча прислушивается к своим ощущениям.

Он сосредоточился на записках.

* * *

После того, как полгода назад Гагарин полетел в космос, почти все мальчишки просили сделать их космонавтами. Тут Сергей Иванович им ничем помочь не мог — он знал, что столько космонавтов просто не нужно, будут потом без работы маяться. К счастью, «стать космонавтом» было первой, но не единственной просьбой.

Некоторые великодушно предоставляли выбор Деду Морозу: «Или космонавтом, или игрушечный луноход, или чтобы папу сделали директором». В таких случаях Сергей Иванович выбирал луноход, подозревая, что если папу сделают директором, что сына он будет видеть гораздо реже — значит и подарок получится неудачным.

Другие требовали все и сразу: билеты на все фильмы, большой телевизор (но чтобы занимал мало места!) и набор солдатиков в коробке. «Солдатики в коробке! — улыбался Морозов. — Вечная мечта всех мальчишек. А вот большой телевизор… да чтобы он еще мало места занимал… Нет, это я не смогу!»

Маша, как могла, помогала, но больше бегала к зеркалу. Там она в очередной раз проводила руками по лицу, рассматривала отражение и спрашивала у мужа:

— А так лучше?

Сергей Иванович поворачивался к ней и честно признавался:

— Очень хорошо… а что изменилось?

— То есть как что? Раньше платье было голубоватое, а теперь белое с голубизной!

* * *

На этот Новый год Морозовы были хороши как никогда. Сергей Иванович с Машей были лучшими в мире Дедом Морозом и Снегурочкой. Они водили такие хороводы и устраивали такие конкурсы, что в конце утренника дети не хотели их отпускать, держали за шубы и кричали: «Еще! Еще!». Но Дед Мороз строго говорил: «Нет, дети, мне надо идти — других ребят поздравлять».

С трудом вырвавшись из цепких детских рук, Морозовы выскакивали из зала и Сергей Иванович спрашивал:

— Следующий где?

Маша смотрела в список и называла номер школы или детского сада, куда надо было опрометью мчаться.

Дело в том, что на новогодних каникулах Дед Мороз подрабатывал… Дедом Морозом. Так он не сталкивался нос к носу с другими, ненастоящими Дедами Морозами. График Морозов себе составлял такой, что между школами приходилось передвигаться резвым бегом, а то и на такси.

Но зато на утренниках Сергей Иванович никуда не спешил, старался погладить по голове каждого — а как только гладил, сразу понимал, какое желание надо исполнять.

— Будет тебе в этом году велосипед! — говорил Дед Мороз, дарил конфету и поворачивался к следующему, чтобы погладить его и сказать: — А ты обязательно вырастешь и будешь самым высоким в классе.

В новогоднюю ночь Морозовы сидели у елочки в ярко освещенной квартире. Все лампы были погашены, но все равно было весело и светло от миллионов цветных искорок, которые непрерывно сыпались на Деда Мороза и Снегурочку. Птёрки и охли крутились вокруг веселой каруселью, салютовали Морозовым и куда-то пропадали, чтобы уступить место другим птёркам и охлям.

А Дед Мороз и Снегурочка сидели за праздничным столом, жмурились, когда фейерверк из звездочек становился уж слишком ярким, — и радовались, что догадались снова пройти по Косому переулку.