💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Озеро Таупо. В доисторические времена в центре острова вследствие обвала пещер образовалась бездонная пропасть длиной в двадцать пять миль и шириной в двадцать

В доисторические времена в центре острова вследствие обвала пещер образовалась бездонная пропасть длиной в двадцать пять миль и шириной в двадцать. Воды, стекавшие с окрестных гор в эту огромную впадину, превратили ее в озеро, в озеро – бездну, ибо до сих пор ни один лот не смог измерить его глубину.

Это необычное озеро, носящее название Таупо, лежит на высоте тысячи двухсот пятидесяти футов над уровнем моря и окружено горами высотой в две тысячи четыреста футов. На западе поднимаются громадные остроконечные скалы; на севере виднеется несколько отдаленных вершин, поросших невысоким лесом, на востоке берег широкий и отлогий, здесь проходит дорога и меж зеленых кустов проблескивают пемзовые камни; на юге лес, за которым высятся конические вершины вулканов. Таков величественный ландшафт, окаймляющий это огромное водное пространство, где свирепствуют бури, не уступающие по своей ярости океанским циклонам.

Вся эта местность кипит и клокочет, словно колоссальный котел, подвешенный над подземным огнем. Земля дрожит, и кора ее, как слишком поднявшийся в печи пирог, дает во многих местах глубокие трещины, откуда вырывается горячий пар. Без сомнения, все это плоскогорье рухнуло бы в пылающее под ним подземное горнило, если бы скопившиеся пары не находили себе выхода на расстоянии двадцати миль от озера через кратеры вулкана Тонгариро.

Этот увенчанный снегом, дымом и огнем вулкан, возвышающийся над мелкими огнедышащими сопками, отлично виден с северного берега озера. Тонгариро состоит из нескольких вулканических конусов. Позади него среди равнины одиноко поднимается другой вулкан, Руапеху, коническая вершина которого теряется среди облаков на высоте девяти тысяч футов. Нога смертного еще никогда не ступала на его неприступную вершину, человеческий взор еще не проникал в глубину его кратера. А более доступные вершины Тонгариро за последние двадцать лет были измерены трижды Бидвиллом, Дизоном и совсем недавно Хохштеттером.

С этими вулканами связано немало легенд, и в другое время Паганель, конечно, не преминул бы сообщить их своим товарищам. Он рассказал бы о ссоре двух бывших друзей и соседей, Тонгариро и Таранаки, из-за женщины. Тонгариро, вспыльчивый, как всякий вулкан, вышел из себя и поколотил Таранаки.

Тот, избитый и униженный, убежал по долине Вангани, обронил дорогой две скалы и, наконец, добрался до берега моря, где и стоит одиноко под именем Монт-Эгмонт.

Но географ не был склонен рассказывать, а его друзья – слушать. Они молча разглядывали северо-восточный берег озера Таупо, куда привела их жестокая судьба. Миссии, учрежденной преподобным Грасом в Пукава, на западном берегу озера, больше не существовало. Война заставила проповедника бежать подальше от этого очага восстания. Пленники были одни во власти жаждущих мести маори и как раз в той дикой части острова, куда христианство так и не проникло.

Кай-Куму пересек бухточку, обогнул острый мыс, вдающийся далеко в озеро, и причалил к восточному берегу, у подошвы первых отрогов горы Манга вышиной более чем в две тысячи футов. Здесь раскинулись поля формиума, ценного новозеландского льна. У туземцев он зовется «харакеке». В этом полезном растении ничего не пропадает даром. Его цветы дают превосходный мед; из стеблей получают клейкое вещество, заменяющее воск и крахмал; еще больше пользы извлекают из листьев формиума: свежие служат бумагой, сушеные – трутом, из резаных делают веревки, канаты и сети, из их расчесанных волокон ткут одеяла, циновки, плащи и набедренные повязки; в окрашенную в красный или черный цвет ткань из формиума наряжаются маорийские щеголи.

Это драгоценное растение встречается повсюду на обоих островах: и на морском побережье, и по берегам озер и рек. Вот и здесь дикорастущими кустами формиума были покрыты Целые поля.

Его красно-коричневые цветы, напоминающие цветы агавы, во множестве выглядывали из зеленой гущи длинных и острых, как клинки, листьев. Красивые птицы нектарии, завсегдатаи полей формиума, стаями носились над кустами и наслаждались медовым цветочным соком. В водах озера плескались пестрые, черно-серо-зеленые утки, легко прирученные людьми.

В четверти мили на крутом утесе виднелась неприступная па – крепость маори. Пленники были один за другим высажены из пироги, и воины, развязав им руки и ноги, повели их в крепость. Тропинка шла сначала по полям формиума, а затем – через пышно разросшуюся рощицу. Здесь были и вечнозеленые «кайкатеа» с красными ягодами, и австралийские драцены, называемые туземцами «ти», чьи вершины заменяют здесь пальмы, и «гуюс», из которых добывают черную краску для материи. При приближении людей ввысь взвились и умчались прочь крупные голуби с оперением, отливающим металлом, курклюши пепельного цвета и целые стаи скворцов с красноватым хохолком.

Сделав довольно большой крюк, Гленарван, леди Элен, Мери Грант и их спутники вошли в па. Наружным укреплением крепости был частокол из крепких столбов футов в пятнадцать вышины; второй пояс укреплений состоял из такого же частокола и ивовой ограды с проделанными в ней бойницами. Внутри виднелись различные маорийские постройки и около сорока симметрично расположенных хижин.

Ужасное впечатление произвели на пленников мертвые головы, которыми были украшены шесты второго частокола. Леди Элен и Мери отвернулись скорее с отвращением, чем со страхом. Эти головы принадлежали павшим в боях неприятельским вождям, тела которых съели победители. Паганель определил это по пустым глазным впадинам. Действительно, глаза вражеских вождей съедаются, а головы препарируются особым образом: удаляют мозг и кожу, носы укрепляют палочками, ноздри набивают формиумом, рты и веки сшивают; а затем тридцать часов коптят. Таким образом головы навсегда сохраняются и служат трофеями победителей.

Маори часто сохраняют и головы своих вождей, но в таком случае открытые глаза смотрят из своих орбит. Новозеландцы гордятся этими останками, показывают их восхищенным молодым воинам и устраивают пышные церемонии в их честь.

Но жуткая выставка Кай-Куму состояла только из вражеских голов и, уж наверное, не один из безглазых черепов, украшавших коллекцию вождя маори, принадлежал англичанину.

Жилище Кай-Куму возвышалось в глубине па, среди нескольких других хижин, где жили туземцы не столь высокого происхождения. За ним была большая площадка – европейцы, пожалуй, назвали бы ее военным плацем. Жилище вождя было построено из кольев, оплетенных ветвями, а внутри обито циновками из формиума. Оно имело двадцать футов в длину, пятнадцать – в ширину, десять – в вышину, то есть заключало в себе три тысячи кубических футов. Новозеландскому вождю было достаточно такого помещения.

В постройке имелось лишь одно отверстие, служившее дверью. Оно было завешено плотной циновкой. Крыша выдавалась навесом, на котором собиралась дождевая вода. На концах стропил было вырезано несколько фигур. На портале красовались резные изображения веток, листьев, символических фигур чудовищ – любопытный орнамент, рожденный резцом туземных мастеров. Внутри земляной утрамбованный пол приподнимался на полфута, плетенки из тростника и матрацы из сухого папоротника, покрытые циновками из тонких и гибких листьев тифы, заменяли кровати. Яма в полу, обложенная камнями, служила очагом, а дыра в крыше – трубой. Когда густой дым наполнял всю хижину, он в конце концов выходил через это отверстие, успев изрядно закоптить стены. Рядом с хижиной Кай-Куму находились склады, в которых хранились запасы вождя: его урожай формиума, бататов, съедобного папоротника – таро – и печи, где все это готовилось на раскаленных камнях. Еще подальше в небольших загородках стояли свиньи и козы, эти редко встречающиеся здесь потомки акклиматизированных когда-то капитаном Куком полезных животных. Собаки рыскали в поисках скудной еды. Как видно, маори не слишком заботились об этих животных, хотя и питались их мясом.

Гленарван и его спутники оглядели эту картину. Они дожидались у какой-то пустой хижины решения вождя, а пока их осыпала бранью целая толпа старух. Эти ведьмы обступили их, сжав кулаки, выли и угрожали. Из нескольких английских слов, сорвавшихся с их толстых губ, было ясно, что они требуют мести сию же минуту.

Среди этих воплей и угроз леди Элен оставалась с виду спокойной, не показывая, каково у нее На душе. Боясь лишить мужа хладнокровия, она делала героические усилия, чтобы держать себя в руках. Бедняжка Мери была близка к обмороку. Джон Манглс поддерживал ее, готовый защитить ее ценой собственной жизни. Остальные относились к этому извержению брани и угроз по-разному: кто, подобно майору, оставался равнодушным, а кто, как Паганель, все более раздражался.

Желая избавить леди Элен от этих старых мегер, Гленарван направился к Кай-Куму и, указывая на отвратительную толпу, сказал:

– Прогони их.

Маорийский вождь пристально поглядел на своего пленника, не удостоив его ответом, затем жестом приказал орущим старухам замолчать. Гленарван наклонил голову в знак благодарности и не спеша вернулся к своим.

К этому времени в па собралось человек сто новозеландцев: здесь были и старики, и люди зрелого возраста, и юноши. Одни, мрачные, но спокойные, ожидали распоряжений Каи-Куму, другие же предавались неистовому горю – они оплакивали родственников или друзей, павших в последних боях.

Из всех маорийских вождей, откликнувшихся на призыв Уильяма Томсона, один Кай-Куму вернулся на озеро, и он первый оповестил племя о разгроме восстания, о поражении новозеландцев в низовьях Уаикато. Из двухсот воинов, выступивших под его командой на защиту своей земли, вернулось всего пятьдесят. Правда, кое-кто попал в плен к англичанам, но скольким воинам, распростертым на поле брани, уже не суждено было вернуться на землю предков!

Этим и объяснялось глубокое отчаяние, охватившее туземцев по возвращении Кай-Куму. Они еще ничего не знали о последней битве, и эта весть поразила всех, как громом.

У дикарей душевное горе всегда находит выражение во внешних проявлениях. И теперь родичи и друзья погибших воинов, особенно женщины, принялись раздирать себе лицо и плечи острыми раковинами. Выступившая кровь смешивалась со слезами. Порезы были тем глубже, чем больше скорбь. Ужасно было видеть этих окровавленных, обезумевших новозеландок.

Еще одна причина, очень важная в глазах туземцев, усугубляла их отчаяние. Не только погиб оплакиваемый родич или друг, но и кости его не будут лежать в семейной могиле. А это, по верованиям маори, необходимо для будущей жизни. Туземцы кладут в «удупа», что значит «обитель славы», не тленное тело, а кости, которые предварительно тщательно очищают, скоблят, полируют и даже покрывают лаком. Эти могилы украшаются деревянными статуями, на которых с точностью воспроизводится татуировка покойного. А теперь могилы пусты, не будут совершены погребальные обряды, и кости убитых, если их не обгрызут дикие собаки, останутся лежать без погребения на поле битвы.

Дикари предавались горю все неистовее. К крикам женщин присоединились проклятия мужчин по адресу европейцев. Брань усиливалась, жесты делались все более угрожающими. Угрозы вот-вот могли перейти в насилие.

Кай-Куму, видимо боясь, что будет не в силах обуздать фанатизм соплеменников, приказал отвести пленных в святилище, которое находилось в другом конце па, на узкой площадке. Эта хижина стояла вплотную к горному отрогу в сто футов вышины, который замыкал с этой стороны кольцо укреплений крутым обрывом. В этом священном доме туземные жрецы – арики – учили новозеландцев вере в бога, единого в трех лицах: отца, сына и птицы, или святого духа. В просторной, закрытой со всех сторон хижине хранилась избранная священная пища, которую божество Мауи-Ранга-Ранги поедает устами своих жрецов.

Здесь, почувствовав себя хотя бы временно в безопасности от ярости туземцев, пленники бросились на циновки из формиума. Леди Элен, обессиленная и измученная, склонилась на грудь к мужу. Гленарван крепко обнял ее.

– Мужайся, дорогая Элен, – повторял он.

Едва успели запереть пленников, как Роберт, взобравшись на плечи к Вильсону, умудрился просунуть голову в щель между крышей и стеной, на которой были развешаны амулеты. Отсюда до самого дворца Кай-Куму все было видно как на ладони.

– Они собрались вокруг вождя, – сказал вполголоса мальчик. – Размахивают руками… завывают… Кай-Куму собирается говорить…

Роберт умолк на несколько минут, а затем продолжал:

– Кай-Куму что-то говорит… Дикари успокаиваются… слушают его…

– Очевидно, вождь покровительствует нам недаром, – заметил майор. – Он хочет обменять нас на других вождей своего племени. Но согласятся ли воины на такой обмен?

– Да! – снова раздался голос мальчика. – Они повинуются… расходятся… Одни входят в хижины… другие покидают крепость…

– Правда? – воскликнул майор.

– Ну да, мистер Мак-Наббс, – ответил Роберт, – с Каи-Куму остались только воины из его пироги… А! Вот один идет к нам…

– Слезай, Роберт! – сказал Гленарван.

В эту минуту леди Элен, выпрямившись, схватила мужа за руку.

– Эдуард, – сказала она твердым голосом, – ни я, ни Мери Грант не должны попасть в руки этих дикарей живыми!

С этими словами она протянула Гленарвану заряженный револьвер. Глаза Гленарвана сверкнули.

– Оружие! – воскликнул он.

– Да! Маори не обыскивают пленниц. Но это оружие, Эдуард, не для них, а для нас.

– Спрячьте револьвер, Гленарван, – поспешно сказал Мак-Наббс. – Еще не время.

Револьвер исчез под одеждой Гленарвана.

Циновка, которой был завешен вход в хижину, поднялась. Вошел туземец. Он знаком приказал пленникам следовать за ним.

Гленарван с товарищами, держась друг возле друга, прошли через площадку па и остановились возле Кай-Куму.

Вокруг вождя собрались первые воины племени. Среди них был и тот туземец, чья пирога присоединилась к пироге Каи – Куму у впадения Похайвены в Уаикато. Это был человек лет сорока, мощного сложения, с суровым, свирепым лицом. Он носил имя Кара-Тете, что на новозеландском языке значит «гневливый». По тонкости татуировки Кара-Тете было видно, что он занимает высокое положение в племени, и сам Кай-Куму обращался с ним почтительно. Однако наблюдательный человек мог бы догадаться, что между этими двумя вождями существует соперничество. От внимания майора не ускользнуло, что влияние, которым пользовался Кара-Тете, возбуждало недобрые чувства в Кай-Куму. Оба они стояли во главе крупных племен, населявших берега Уаикато, и оба обладали одинаковой властью. И хотя губы Кай-Куму улыбались, когда он говорил с другим вождем, но глаза выражали глубокую неприязнь.

Кай-Куму начал допрашивать Гленарвана.

– Ты англичанин? – спросил он.

– Да, – не колеблясь ответил тот, понимая, что такой ответ должен был облегчить обмен.

– А твои товарищи? – продолжал Кай-Куму.

– Товарищи мои такие же англичане, как и я. Мы – путешественники, потерпевшие кораблекрушение. Но знай, никто из нас не принимал участия в войне…

– Неважно! – оборвал его Кара-Тете. – Каждый англичанин – наш враг. Твои соплеменники захватили наш остров! Они присвоили себе наши поля! Они сожгли наши селения!

– Они были неправы, – сказал Гленарван серьезно. – Я говорю это потому, что так думаю, а не потому, что я в твоей власти.

– Послушай, – продолжал Кай-Куму, – Тогонга, верховный жрец нашего бога Нуи-Атуа, попал в руки твоих братьев – он пленник пакекас. Бог велит нам его выкупить. Я хотел бы вырвать у тебя сердце, хотел бы, чтобы твоя голова и головы твоих товарищей вечно висели на кольях этой изгороди… но Нуи-Атуа изрек свое слово!

Кай-Куму, до сих пор сдержанный, дрожал от гнева, и лицо его зажглось яростью. Потом он снова заговорил:

– Как ты думаешь, согласятся ли англичане обменять тебя на нашего Тогонгу?

Гленарван внимательно посмотрел на вождя и ответил не сразу.

– Не знаю, – проговорил он наконец.

– Отвечай, – настаивал Кай-Куму, – стоит ли твоя жизнь жизни нашего Тогонги?

– Нет, – ответил Гленарван, – у себя на родине я не вождь и не жрец.

Паганель, пораженный этим ответом, изумленно взглянул на Гленарвана.

Кай-Куму, казалось, тоже был удивлен.

– Значит, ты сомневаешься? – спросил он.

– Я не знаю, – повторил Гленарван.

– Так твои не согласятся взять тебя в обмен на нашего Тогонгу?

– Одного меня – нет, а всех – быть может.

– У маори принято менять голову на голову.

– Так лучше предложи обменять своего жреца на этих двух женщин, – сказал Гленарван, указывая на леди Элен и Мери Грант.

Леди Элен рванулась к мужу, но майор удержал ее.

– Эти две женщины, – продолжал Гленарван, почтительно склоняясь перед леди Элен и Мери Грант, – занимают высокое положение в своей стране.

Вождь холодно посмотрел на пленника. Злая усмешка промелькнула на его губах, но он тут же подавил ее и ответил, еле сдерживая гнев:

– Ты надеешься обмануть Кай-Куму своими лживыми словами, проклятый европеец? Ты думаешь, Кай-Куму не умеет читать в человеческих сердцах? – Вождь указал на леди Элен. – Вот твоя жена!

– Нет, моя! – воскликнул Кара-Тете и, оттолкнув прочих пленников, положил руку на плечо леди Элен.

От этого прикосновения она побледнела и, обезумев от ужаса, крикнула:

– Эдуард!

Гленарван молча вытянул руку. Грянул выстрел. Кара-Тете мертвый повалился на землю.

При звуке выстрела туземцы высыпали из хижин. Толпа тут же заполнила всю площадь. Сотни рук угрожающе протянулись к несчастным пленникам. У Гленарвана вырвали револьвер. Кай-Куму бросил на него странный взгляд, затем, заслонив одной рукой убийцу, он поднял другую, сдерживая толпу, готовую ринуться на «проклятых пакекас».

Покрывая шум, громко прозвучал его голос:

– Табу! Табу!

Услышав это слово, толпа дикарей застыла перед Гленарваном и его товарищами, словно какая-то сверхъестественная сила остановила их.

Через несколько минут пленников отвели в то же, служившее им тюрьмой святилище. Но ни Роберта, ни Жака Паганеля с ними не было.