Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Курукшетра. Битва ракшасов






Непроглядный мрак душной тропической ночи. Сон, глубокий, как смерть, как небытие. Он помогает забыть о потере друга. Куда перенеслась теперь сияющая сущность Кумара? Он жил ярко и бесстрашно, питая зерно своего духа познанием и жертвой. Он много успел понять и многое претворить в своем сердце, служа людям, как божеству. Значит, надлежало мне петь и смеяться, глядя, как погребальный костер окутывает тело моего друга черным пламенем дыма. Сейчас пред ним открылись врата Высоких полей, и колесо кармы своим новым поворотом забросит зерно духа в новую плодородную почву. В каких временах мы снова встретимся с тобой, Кумар?

Пробуждение по внезапному ужасу было близко к первому мгновению рождения. Тело, сотрясаемое дрожью, не находило опоры в разуме. Кони чувств неслись бешеным галопом. Первый крик входящего в жизнь так похож на вопли теряющих ее.

Если в этот момент был кто-то, готовый только слушать, а не метаться, потеряв голову от страха и отчаяния, то он бы сошел с ума от мутной, все повергающей волны грохота, лязга, барабанного боя, воплей ярости, победы и гнева, что накатилась на наш лагерь из взвихренного, разорванного мрака.

Жуткий первобытный ужас всколыхнулся в недрах моего сознания, заполнил земное пространство, сковал ледяным холодом руки и ноги, подавил волю. Я не соображал, что происходит, не видел своих воинов, не понимал, откуда накатывается смерть. И тут голос Крипы произнес в моем мозгу:

" В минуту страха мужи, одаренные силой видения, ищут связи с Единым. Пока горит во тьме искра сознания, ты найдешь опору в этой мантре:

Кто достиг потока вселенского закона? Крепкий на месте крепкого камня, чей поток входит в живое? Кто, струясь вперед, распространяет свет? Тысячеглазый — одари силой видения! Великий силой духа еще нарастил свою мощь, заполнил земное пространство. Вдавил огонь в небеса…"

И ужас отступил. Невидимый луч силы пробился сквозь муть отчаяния, даря ясность мысли и силы противостоять. Сердце перестало биться, как бешеный барабан Индры, унялась дрожь в руках и ногах. Тогда я понял, что еще жив, и это само по себе — чудо. Вокруг меня шла ночная битва. Кто-то пытался подбросить в затухающие костры хворост, чтобы разглядеть врага, кто-то бежал во тьму, чтобы спасти жизнь, иные метались в поисках доспехов и оружия, оглушенные воплями и стенаниями тех, кому оружие уже не понадобится.

Лязг, давка, духота, паника. Меж пылающих костров лагеря метались люди, похожие на муравьев в горящем муравейнике. Колесницы врага со страшным грохотом неслись сквозь наш передовой лагерь, давя людей, одурманенных сном и пораженных ужасом. Лучники с колесниц били почти в упор по человеческим теням, бессмысленно суетящимся на фоне разгорающихся костров.

Это Дурьодхана, нарушая дхарму кшатрия, бросил свои боевые колесницы в ночную атаку на наш лагерь. Насколько я мог судить в темноте, удар пока пришелся по передовым акшаукини панча-лов и южан, которыми командовал Бхимасена. Его шатер был смят, растерзан волной паники в первые же мгновения атаки. Одеть доспехи и добежать до колесницы он тоже не успел. Однако, приняв на себя первую волну коварного нападения, он возгорелся боевым пылом.

Пылающий алтарь его сердца поглощал победную ярость врагов, как жертвенное масло, наливаясь светом и мощью. Я не мог видеть, происходящее своими телесными очами. Но внутренний взор, очистившийся от мутного страха, уже различил яростный зов нашего предводителя, бросившегося в ночную схватку, как в черный омут. Бхи-масена разил врагов могучими кулаками, проламывая доспехи, отбивая палицы и мечи. На его призывный крик сбегались телохранители, вновь воспрянувшие духом и нашедшие опору во мраке отчаяния.

Колесницы Дурьодханы, прорезав лагерь передовых ратей, как нож масло, умчались дальше во тьму, а шедшая за ними конница увязла в людском водовороте, скручиваемом могучей волей Бхимасены. В центре водоворота, подобно неприступному утесу, стоял Врикодара разивший врагов голыми руками. Из темноты вновь раздался грохот колесниц, но их лучники при сполохах костров уже не могли различить своих и чужих и мешкали, выбирая цель. Слишком поздно возницы, погонявшие коней, чтобы добивать бегущих, успели различить плотные ряды панчалов, ощетинившиеся копьями, как дикобраз, встречающий стаю волков.

Преимущество внезапности было потеряно. Темнота обернулась не благом, а бедствием для нападавших. Колесницы потеряли разбег, строй конницы был разорван, кшатрии увязли в мелких стычках, вынужденные громко выкрикивать свои имена, чтобы найти противника по достоинству. Сигналы раковин и барабанов тонули в общем шуме битвы, а тени знамен сливались с ночным мраком.

Весы битвы заколебались. Призыв Бхимасены был услышан и где-то далеко на флангах породил топот тысяч коней и мерную поступь пеших ратей. Свежие войска чедиев и ядавов подходили плотно сомкнутыми рядами, разгоняя мрак тысячами факелов, которые несли в руках копейщики. Масляные светильники были установлены на колесницах. Факелы укрепили даже на древках знамен. Это спасало воинов от кошмара затерянности в неразберихе ночного боя.

Удача отвратила свое лицо от Дурьодханы, но разум не покинул его. Он понял, что скоро подойдут свежие акшаукини Пандавов. Они окружат и раздавят его отряд, уже потерявший возможность организованно отступить во мрак ночи. Отступление превратится в бегство, за которым последует истребление. Конечно, на быстрых колесницах предводители Кауравов могли прорваться к своему лагерю, где ждали их свежие акшаукини. Но дхарма кшатрия не позволяла им бросить всех остальных воинов на явную гибель. Поэтому, пока не сомкнулось кольцо панчалов, ядавов и матсь-ев, в лагерь куру полетели быстрые гонцы. И там тоже запылали тысячи факелов, озаряя знамена, играя на доспехах воинов, вспыхивая искрами на поднятых наконечниках копий. Армия Кауравов двинулась на выручку. Все поле запылало, словно небосвод, усыпанный звездами.

Первым в наш лагерь, напоминающий развороченный муравейник, примчался Сатьяки Ююд-хана — с ног до головы облаченный в доспехи, полный кипящей радости битвы. За ним подошли пешие отряды ядавов. Они встали на линии костров, загородив нас от новой волны нападающих. И вовремя! Лязг и топот накатывались из мрака, и чешуей змея сияли доспехи еще неразличимых врагов.

Дрона прорвал ряды панчалов, и его акшаукини были задержаны только во второй линии обороны совместными усилиями сринджайев и мат-сьев где-то далеко на левом фланге, скрытом от нас мраком и расстоянием.

Мы же испытали весь ужас удара войска Аш-ваттхамана. Хорошо отдохнувшие, полностью вооруженные, озаренные огнями факелов, мчались его колесницы на строй ядавов и панчалийцев, сплотившихся вокруг Бхимасены. Блики костров вспыхивали на остриях летящих стрел, и казалось, что к нам устремляется стая алых светлячков. Мощные потоки колесниц и конницы излились на наш истерзанный лагерь, и победные крики врагов.

Тут я увидел Ашваттхамана, объятого пламенем брахмы. Подобно пылающей комете пришел он из тьмы, сея ужас и смерть. Его колесница освещалась масляными лампами, поднятыми на шестах. В окружении телохранителей, закованных в бронзовые сияющие доспехи, он походил на Су-рью, сжигающего тьму лучами. Но не тьму, а наших воинов сжигал поток его стрел.

И даже Бхимасена, успевший одеть доспехи и встать на колесницу, не смог остановить его движение. Ашваттхаман осыпал его ливнем стрел, и одна из них нашла щель в доспехах Врикадары. Могучий воин тяжело осел на площадку колесницы, и верный сута стремительно увез его в глубину войска.

Во мраке, настоенном на отчаянии, мы встретились лицом к лицу с непобедимым сыном Дро-ны. Он медлил, оглядывая наши ряды без ненависти и сочувствия. Я физически ощущал истекающую из него жгучую беспощадную силу, от которой не могли нас спасти ни щиты, укрепленные бронзовыми бляшками, ни усилия воли Сатьяки и еще нескольких оставшихся в живых ратхинов. Где-то слева и справа от нас шла отчаянная битва. Победоносно ревела боевая раковина Арджуны. Слышался боевой клич Дхриштадьюмны, пробивающегося вместе с матсьями Вираты к Дроне. Земля сотрясалась от поступи слонов, которых вел в бой сам Юдхиштхира.

Но здесь, в кольце затухающих лагерных костров умерли все звуки и остановилось время. Казалось, никто не в силах проникнуть сквозь купол брахмы Ашваттхамана. Факелы, пылающие в руках его воинов, окружили нас погребальным костром. Невидимое для обычных глаз пламя брахмы бесшумно поднялось над Ашваттхаманом. Повинуясь неслышному приказу, двинулись быстрые колесницы куру. Двинулись… и остановились. Словно непроницаемая стена мрака встала на их пути. Море светильников заколебалось, а победные крики врагов сменились воплями ярости. Управляемый могучей волей сына Дроны поток огня на мгновение разорвал мрак над лагерем, и все мы увидели чудовищную колесницу, словно вырезанную из черной скалы.

Восемью колесами попирала землю та боева>. повозка. Восемь колес были вытканы на знамени и образ стервятника. Хищная птица, казалось, взмахивала крыльями и рвалась в битву при каждом порыве ветра, колеблющем черное полотнище. А на колеснице под знаменем стоял могучий воин с круглой, как шар, лишенной волос головой и остроконечными ушами. Это пришел Гхатотка-ча — сын ракшаси и Бхимасены — чья сила возрастает с приходом ночи, уродливый кровожадный воин, наш преданный и заботливый друг.

Мне не было нужды впиваться взором в колы-шащийся мрак, чтобы разглядеть столь знакомое мне лицо великана с кроваво-красными глазами и рыжей бородой. Я слишком хорошо помнил его образ со времен Кампильи. Но это был не тот Гха-тоткача, с которым мы любили сидеть у лагерного костра. Казалось, силы дикого леса, вызванные к жизни первобытной магией, клубились вокруг его фигуры, придавая ей сходство с черной скалой, окутанной тучами. Со всех сторон его колесницу окружали те, кого земледельцы звали " бродящими в ночи", — жители непроходимых лесов, вооруженные тяжелыми палицами и каменными топорами. Их становилось все больше, и гасли, гасли факелы в дрожащих руках воинов Ашваттхамана. Подобно черной дождевой туче, плотная масса лесных воителей гасила огонь жизни на противостоящей нам стороне. Две огромные колесницы двинулись навстречу друг другу.

Ашваттхаман, будучи сыном Дроны, считался сводным братом всем Пандавам, а значит, был связан узами родства и с Гхатоткачей.

Твой отец, как и я — ученик Дроны, — крикнул Ашваттхаман, — ступай сражаться с другими, о наделенный доблестью! Не подобает отцу сражаться с сыном. Не должен я поднимать руку на сына Бхимасены.

Я лишь подчиняюсь старшему в роду, — громовым голосом ответил Гхатоткача с глазами, медно-красными от гнева, — Юдхиштхира повелел мне спасти отца и остановить тебя. Ночная атака не принесет вам ни славы, ни победы, ибо попирает законы и кшатриев, и дваждырожден-ных. Я родился в роду куру, я внук Панду и сын Бхимасены. Никогда не отвращался я от сражения. Я дал обет погибнуть или испепелить все ваше войско.

— Да будет так, — сказал Ашваттхаман и, медленно подняв лук, возложил на тетиву сияющую стрелу, подобную жезлу бога Ямы. Гхатоткача тоже натянул лук, отведя правую руку до остроконечного уха. С жужжанием ушла в ночь черная стрела. Туча двинулась на луну. Потом чараны пели о майе, созданной ракшасом Гхатоткачей, чтобы помутить разум сына Дроны. Даже я, способный прозревать истинную сущность явлений благодаря зрячему сердцу, не мог пробиться сквозь сеть образов, сотканную Гхатоткачей. Владыка первобытного волшебства, он сражался с сыном брахмана-воителя, гася потоки его огненных стрел, как дождь гасит лесной пожар.

Его воины — жители бескрайних лесов, привыкшие к ночной охоте, видели в темноте, как дикие звери, как звери, они были бесстрашны и не ведали о кшатрийских законах, диктующих правила честной битвы. Широкогрудые, лишенные доспехов, но с мощными руками, вставали на пути колесниц, словно порождение мрака. Вступая в битву с кшатриями, они не тратили время на оглашение своих имен, не искали достойных соперников. Избегая поединков с закованными в панцири колесничими бойцами, они бросали короткие дротики и камни из пращей в возниц, облаченных в кожаные доспехи. Колесницы, потеряв управление, натыкались друг на друга, переворачивались со страшным грохотом.

Надежда вновь озарила наши сердца. Сбившись в плотные ряды и прикрывшись щитами, мы бросились на противостоящих нам щитоносцев Ашваттхамана. Всей своей волей, на пределе сил и надежд, мы вдавливались в ряды врагов, отступающих во тьму, все дальше и дальше оттесняя их с холма, каждое мгновение ожидая, что вот-вот порвется незримая нить, все еще соединяющая их в едином упругом порыве сопротивления.

И несравненный стрелок из лука, бесстрашный повелитель брахмы не выдержал этого напора. Погасло сияние луны. Черная туча, изливая потоки стрел, обратила Ашваттхамана в бегство. Вокруг меня кипела схватка, и, вынужденный драться за собственную жизнь, я потерял из виду и поле битвы, и колесницу Гхатоткачи. Лишь по тому, что победный рык лесных воинов раздавался все дальше впереди, я мог судить, что Гхатоткача был близок к выполнению своего грозного обета.

То ночное сражение чараны уподобили грозе. Звон тетив и грохот колес заменяли ей громы, луки воинов — вспышки молний, потоки же стрел обратились в ливни. " Стоя неколебимо, как утес, обладая мощью, равной огромной горе, тот сокрушитель полчищ врагов, сын Бхимасены, покрыл весь небосвод стрелами". Говорят, что Кауравы, видя бедственное положение своего войска, начали умолять Карну остановить Гхатоткачу. Несравненный лучник имел только одну возможность сделать это. В драгоценном ларце в сандаловой пыли хранился превосходнейший дротик, который Индра дал сыну суты в обмен на естественный панцирь и серьги.

— Сыновья Дхритараштры находятся на краю гибели. Убей этого ракшаса своим неотразимым дротиком. Если мы переживем эту ночь, то сами уничтожим Пандавов!

Так кричали Карне великие ратхины, теряющие мужество перед напором Гхатоткачи и лесных племен. И Карна решился.

Слушая рассказы чаранов об этом событии, я потом не раз пытался вспомнить, что же произошло. Ведь на самом деле никто не видел дротика. Я вообще не могу представить себе форму оружия, пущенного в ход Карной.

Яркая вспышка белого пламени вспорола тьму на расстоянии нескольких полетов стрелы от моего отряда. Грянул гром, и облако сизого тумана набухло и опало на стяг с изображением стервятника, на черную колесницу, на застывших в ужасе " бродящих в ночи". Над полем раздался страшный крик Гхатоткачи.

" Воспаленный гневом, как разъяренный лев, Карна взял превосходнейший дротик, невыносимый и несущий победу. И тот дротик, точно шевелящий жалом и сверкающий, напоминающий Ночь Разрушителя и подобный ярко светящемуся метеору, Карна послал в ракшаса. Пронзив насквозь грудь его, тот сверкающий дротик взвился ввысь, блистая в ночи, и вошел в сферы созвездий. И вот, приняв огромную форму, Гхатоткача упал с небосвода на землю".

Так чараны описали действие неведомого оружия небожителей. На его острие все страдание мира пронзило наши сердца. Земля содрогнулась от тысячегласого вопля ужаса и горя. Все, кому ведомы были потоки брахмы, с пронзительной болью осознали, что Гхатоткачи нет в нашем узоре. Он был сожжен, обращен в прах. Куда унес огненный смерч нерушимое зерно его духа, расставшееся наконец с ужасающей телесной формой?.. Скорбь мутной черной волной затопила сердце. Сами собой опустились руки. В это мгновение боевые раковины протрубили конец боя. Застыла река пламенеющих факелов. Враги медленно отступили в ночь. Мы не преследовали их.

Едва живые от усталости вернулись мы в наш лагерь. Отобрав несколько часовых из воинов, не особенно усердствовавших в битве, я поставил их нести дозор, по правде, надеясь только на то, что у наших врагов не хватит сил развязать новое сражение. Мы улеглись спать, завернувшись в собственные плащи, прямо на землю, среди пепла выгоревших костров, запекшейся крови и пыли. Не было сил скорбеть о потерях или тревожиться о завтрашнем дне. И сон мой больше походил на обморок, глубокий и черный, как душа ракшаса.

* * *

С первыми лучами рассвета я поднялся с земли и совершил омовение, пытаясь вернуть себе подобающее дваждырожденному спокойствие духа. Все бескрайнее поле было залито радостным прозрачным светом. Тела погибших в ночной битве на расстоянии казались причудливыми холмиками. На разбросанном оружии и помятых доспехах играли рассветные блики, время от времени затмеваемые лишь бесшумными, скользящими тенями стервятников. И тень лежала у меня на сердце.

Мрачными были лица командиров, собравшихся в это утро у шатра Юдхиштхиры. Только царь ядавов Кришна казался охваченным великой радостью. Озирая поле, он издал львиноподобный клич, повергший всех пятерых братьев Пандавов в еще большее уныние.

Твоя чрезмерная радость сегодня совсем не к месту, — сказал Юдхиштхира, — могучий сын Хидимбы и Бхимасены был нам всем дорог. В то время как мы жили в лесах, благородный сын Хидимбы, будучи ребенком, помогал нам. Во время путешествий через горы он нес Кришну Драупади на своей спине. Он всегда был предан нам, соединяя мощь брахмы и таинственную силу первобытного леса. Поэтому сердце мое окутано печалью.

Велика радость, испытываемая мною, — ответил Кришна, оглядывая всех собравшихся ясным взором, — вчера была спасена жизнь Ард-жуны. Вы же знаете, для кого Карна берег свое неотвратимое оружие. Кто бы отважился противостоять сыну суты, владеющему дротиком? Теперь он метнул его и больше не обретет никогда. Все эти дни я уводил колесницу Арджуны от Кар-ны, боясь их встречи в сражении. Теперь Карна кажется мне лишь ядовитой змеей, оцепеневшей от заклинаний, или огнем с успокоенным пламенем. Не предавайтесь унынию. Несите тяжкое бремя потери, но не сомневайтесь в нашей победе.






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.