Как Эква-пырись на охоту ходил

💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Жили Эква-пырись и его бабушка. Однажды внучек на улице играл, собака его в сторонке лаять принялась. Мальчик туда побежал, посмотреть, на кого собака лает. Видит: собака под деревом прыгает, вверх лает. На дерево посмотрел: там черный зверек СИДИТ. К бабке вернулся, говорит:

— Бабушка, бабушка, дай мне что-нибудь, чем бы я уби-t вать мог.

— Как к черному зверю подойдешь, так рукавицы одну о другую потри, он сразу и упадет.

Мальчик рукавицы взял, из дома выскочил. Туда прибежал, рукавицы из осетровой кожи одна о другую потер — черный зверек так и покатился вниз. Подобрал, домой пошел.

— Бабушка, бабушка, что это аа черный зверек? — спрашивает.

— А это, внучек, соболь. Таких соболей еще твой отец и предки добывали.

Живут. Вечер настал, спать легли. На другой день бабка соболиную шкуру выделала. В мешок, что без дела не развязывают, пз которого вещи зря не выкладывают2, ее положила. Внучека первую добычу, счастье его охотничье на самое дно мешка вместе с пупыхами положила.

— Молодого охотника первую добычу вот мы и положили в мешок, что без дела не развязывают, из которого вещи зря не выкладывают. Пусть охотник счастливым будет! А шкурку эту смотри никому не отдавай!

На другой день Эква-пырись опять на улице играл, снова собака его в сторонке залаяла.

— Бабушка, бабушка, где мои рукавицы из осетровой шкуры? Бросила ему их бабка:

Из дома выскочил, бросился к тому месту, где собака лает. Прибежал: собака на дерево лает. На дереве черный зверь сидит. Рукавицы из осетровой кожи одну о другую потер — тот с дерева вниз покатился. Подхватил его мальчик, потащил домой. Приволок, бабку спрашивает:

— Внучек, это росомаха. Еще твой отец, твои предки таких росомах добывали.

Выделала бабка шкурку, приготовила и тоже в мешок положила.

— Первую молодым охотником добытую росомаху положили мы в мешок, что без дела не развязывают, из которого вещи зря не выкладывают. Пусть охотник счастливым будет!

На другой день, когда мальчик играл, собака опять залаяла. Туда бросился, глянул, потом к бабке побежал:

— Бабушка, бабушка, светлый зверек какой-то сидит! Давай сюда мои рукавицы.

Подхватил рукавицы, что ему бабка бросила, и обратно побежал. Прибежал туда, рукавицы одну о другую потер — зверек так и покатился. Взял его и к бабке отнес.

— Это белка, внучек. Таких белок твой отец и твои предки еще добывали.

Выделала бабка шкурку беличью, приготовила и на дно мешка положила.

— Молодым охотником первую убитую белку положили мы в мешок, что без дела не развязывают, из которого вещи зря не выкладывают. Пусть охотник счастливым будет! А ты смотри эту белку никому не давай!

Вечер настал, спать легли. Утром встали, внучек говорит:

— Это в поселок столько зверя приходит. А пошел бы я в лес, вот там много добыл бы.

— Э-э, внучек, куда тебе в лес идти: ноги твои еще слабы, рукп немощны.

Заладил «пойду», что поделаешь?! Сделала бабка ему берестяной кузовок, снарядила его п говорит:

— По большой тропе не ходи. Отец твой по той тропе ходил, так п погиб. По маленькой, по правой дорожке отправляйся, а по большой не ходп.

Эква-пырись кузовок на плечи поднял, из дома вышел. Немного отошел, верно: дорога натрое разделилась. Две маленькие тропки в разные стороны пошли, а большая тропа меж ними прямо легла. На развилке нарта стоит, к дереву прислонена. Постройки, лямки тут же повешены. Нарту на землю опустил, кузовок свой на нее положил:

Собаку запряг, кузов к нарте завязками прикрутил, сам впрягся и вместе с собакой нарту потащил. Не долго думая, по большой тропе отправился. Немного они отошли, попалась им по дороге речка. Такая, что по ней и на лодке проехать можно, и веслом погрести можно. Эква-пырись остановился, думает: «В верховьях речки уже, наверно, какие-нибудь звери-животные водятся. Места там сырые да болотистые, по берегам п зверь держаться должен. Да, наверно, и кедровники есть. Пойду туда».

Вверх по речке повернул и пошел. Три плеса только прошли3, скалы к берегу подступили. Мыс скалистый только обогнули, в это время трехголовый менкв с криком да с хохотом со скалистого берега на реку скатился.

— А-ха-ха, внучек, как ты вырос! На промысел ходить стал! Меня товарищем, может, возьмешь?

— Да что я знаю? — Эква-пырись отвечает.— Ты вон старик, лес-то уж, конечно, сам знаешь. Ты меня товарищем, может, возьмешь?

— Нет, из поселка пришедший человек, эта тропа — твоя тропа4. Ты хозяин.

— Да ну пойдем, пойдем, — Эква-пырись говорит, — раз ты такую большую охоту, такое желание возымел. Пойдем.

— Впучек, — менкв говорит, — садись-ка ты на нарту, да и собачку свою тоже сажай. Нарта твоя, поди, не сломается!

— Нарта моя, дедушка, выдержит, — Эква-пырись сказал.

Взобрался на нарту. Едут дальше. Три плеса прошли, скалистый мыс к реке вышел. Мыс огибать стали, пятиголовый менкв с криком да с хохотом с мыса на реку скатился.

— А-ха-ха, внучек, вот как ты подрос, на промысел уже вышел! Ты трехголового деда в товарищи взял, меня тоже прими.

— Давай присоединяйся, что плохого? Теперь два менква нарту тянуть стали.

— Дедушка, ты кузов свой на нарту положи, — Эква-пырись говорит.

Положил пятиголовый менкв свой кузов на нарту и пошли они дальше. Три плеса прошли, со скалистого мыса, что к реко вышел, семиголовый менкв скатился. Кричит:

— Эге, впучек, человек-то, видно, подрастает да поспевает! Вой ты уже какой стал! Лесовать начал! По дороге, по какой отец твой ходил, предки твои ходили, теперь и ты направился? Дедов своих товарищами взял, может, и меня примешь?

— Что же спрашиваешь? Уж если кто лес знает, так это ты!

— Э-э, нет, внучек. Эта тропа — твоя тропа. Ты хозяин, у тебя и спрашиваю.

— Ну пойдем, пойдем! Кузов свой ты на нарточку положи.

Семиголовый менкв кузов на нарту положил, лямку взял, теперь все трое потащили. Так потащили, что снег вокруг нарты завиваться стал, точно в грозу облака клубятся. По лесу треск пошел, точно в грозу гром гремит. В ушах лишь посвистывает. Долго шли, коротко шли, добрались до болот в вершине речки. Там, где болота видны стали, на берегу лесная избушка стонт.

Дальше идут. В начале болота на берегу опять лесная избушка стоит.

Опять дальше идут. Долго идут, коротко идут, за краем болота, на сопке, дом стоит. Стены из целых лиственниц, из целых елей сложены.

— Это, внучек, предков твоих дальний лесной дом. Отсюда они, бывало, назад поворачивали. Здесь их лесной тропы начало. А теперь, внучек, наруби-ка дров!

Эква-пырись взял свой тупой топоришко, поднялся, стал дрова рубить. Рубить взялся — лиственницы да ели так и валятся. Нарубил, кончил. У трехголового менква треухий медный котел, у пятиголового менква пятиухий медный котел, у семиголового менква семиухий медный котел.

Эква-пырись воду готовить на улицу выскочил. Котлы снегом пабил, в дом втащил, посреди дома над очагом повесил. Снег растаял. Трехголовый менкв треухий котел выпил:

— Ага, внучек, с талой водицы и язык мой отмяк, глотка отошла.

— Ага, внучек, с талой водицы и язык у меня отмяк, глотка отошла. Полегче стало.

Семиголовый менкв семиухий котел весь выпил:

— Вот так, впучек, с талой водицы и язык у меня отмяк, глотка отошла. Теперь полегче стало, а то пересохло совсем.

Трехголовый котомку свою развязал, есть принялся. Семиголовый старик-менкв внучку вяленой рыбы и жиру отдельно положил:

— Внучек, поди, боится с нами есть. Где ему с нами тягаться! Нас, лесных духов, чертей, поди, опасается. Лесной дух ест —? одним краем рта куски хватает, другим краем кости выплевывает.

Поели, спать легли. Семиголовый менкв говорит:

— Внучек наш ко мне за пазуху пускай ложится. У меня ягушка в семь слоев, не замерзнет.

Эква-пырись к нему за пазуху залез и уснул. Настало утро.

— Внучек, вставай, эй, вставай! Что так долго спишь? С лесными духами спать, видно, не боишься.

— Ты свою собачку привяжи к тому дереву, на которое я свой лук и стрелы вешал.

— Зачем это я ее туда привязывать буду? Что ты говоришь, дедушка?

Менкв не отвечает. Так больше ни слова не сказал и ушел.

— Ах ты, без отца, без матери! Да был бы ты здесь, я б все три твои головы натрое своим топориком изрубил! Говори! Коли лень было, зачем начинал?

Дрова рубить принялся. Тупым своим топориком рубит — только ели да лиственницы падают. Около полудня собака вдруг к тому дереву подбежала, на которое менкв свой лук да стрелы вешал, и лаять начала. Эква-пырись вверх глянул: на дереве черный-пречерный соболь сидпт. В дом сбегал, взял свои рукавицы из осетровой кожи. Одну о другую потер — соболь наземь свалился. Шкурку содрал и в нярок под стельку спрятал.

— Старики лесуют, а я-то дома сижу. Мне могут ничего и не выделить. Что тогда бабке понесу?

Вечереть стало, трехголовый менкв пришел. Пришел, треухий котел за краешек схватил и разом выпил:

— Ага, внучек, теперь ладно. Горло немного смочил. Вслед за тем и пятиголовый старик явился. Как прибежал,

свой пятиухий котел за краешек схватил и одним духом проглотил, только пустой котел остался.

— Вот спасибо тебе, внучек. Воды выпил, горло смочил, теперь и язык шевелиться начал.

Только сказал, и старший, семиголовый менкв из лесу вышел. Как и первые, сразу котел своп семиухий подхватил, всю воду выпил. Выпил, говорит:

— Эге, внучек воды приготовил; как попил, так и горло отошло маленько. А то пересохло совсем.

Попили, распоясались. Как распоясались, так из-за пазухи у них соболя да белки посыпались. По стольку добыли, что звери до колен ворохами падали. Ободрали, мясо в котел свалили, на огонь повесили. Сварилось, есть стали. Семиголовый менкв мальчику опять отдельно положил:

— С лесными духами-чертямп где ему в еде тягаться! Лесной дух ест — одним краем рта куски хватает, другим краем кости выплевывает.

— Внучек, — старший менкв говорит, — ты сегодня опять в мою семирядную ягушку залезай, там не замерзнешь.

Эква-пырись за пазуху к менкву залез, уснул. Утро настало, проснулся.

— Что ты, внучек, до этакой поры спишь! Видно, нас, лесных чертей, не боишься!

— Ты свою собачку, — говорит пятиголовый менкв, — подвяжи ужо к тому дереву, на которое я свой лук да стрелы вешал.

— А зачем я ее туда привязывать буду? Что ты говоришь, дедушка?

— Ах ты неладный! Был бы ты здесь, я бы своим топориком все твои пять голов поотрубал. Коли говорить тебе лень, зачем начинаешь?

Дрова рубить принялся. Около полудня собака лаять стала. Лает на то дерево, па которое менкв свои лук и стрелы вешал. Эква-пырись к тому дереву подбежал, вверх смотрит. Черный-пречерный соболь сидит. Домой сбегал, рукавицы принес, потер одну о другую — соболь с дерева наземь скатился. Шкурку содрал и в нярок под стельку засунул.

— Старики-то лесуют, а я все дома сижу. Они мне, поди, ничего и не выделят. К бабке с чем приду? Хоть этого соболя принесу— и то ладно будет.

Соболя спрятал, котлы снегом набил, на огонь повесил. Вечереть стало, трехголовый менкв прибежал. Прибежал, котел схватил, воду всю выпил:

— Ну вот, внучек, я и горло смочил. Спасибо тебе, воды наготовил.

Только успел это сказать, как второй менкв появился. И тоже, как лыжи сбросил, так к воде. К темноте и старший, семиголовый менкв пришел. Выпил свой котел воды, говорит:

— Спасибо, внучек, что воды приготовил, а то горло все запеклось. Ну, — товарищам говорит, — распояшемся.

Пояса как распустили, так из-за пазух соболя да белки посыпались. По стольку набили, что звери до колен ворохами падали. Семиголовый менкв свою котомку развязал, говорит:

— Ну, завтра домой пойдем. Третий день лесуем. Если четыре дня лесовать будем, в лесу и зверя не останется. Белка кончится, соболь кончится. Нам четыре дня лесовать запрещено.

— Внучек наш, — трехголовый мепкв говорит, — к бабке своей придет, что принесет? С дедами своими в долю вошел, а что домой понесет? Еще денек нолесуем.

— А есть тогда что будем? — семиголовый менкв сказал.— Котомки нашп уже пусты. Из моей котомки завтра съедим, да и внучку уже, поди, домой хочется. Нет, пойдем назад. Если лишнего лесовать станешь, то люди что есть станут? Сколько дней лесовать указано, столько и лесуй.

Шкурки поснимали, мясо в котел свалили, на огонь повесили. Пока мясо варилось, добычу па четыре части делить стали.

— Куда же внучек наш свою долю уложит? — говорят.—? Ведь вон сколько шкурок!

Разделили, укладывать начали. Котомки полнехоньки наложили. Эква-пырись свои шкурки в кузов сложил, уминать стал, полкузова они места только и заняли. Тем временем котел готов был. Мясо выложили, есть стали. Поевши, укладываться начали.

— Внучек, ты опять ко мне за пазуху ложись, не замерзнешь. Улеглись. Эква-пырись к менкву за пазуху залез. Уснули. Утро настало, поднялись, котлы на огонь повесили.

— Ну, внучек, что у тебя в котомке есть, доставай, поедим. Достал. На четырех человек четыре кусочка вяленой рыбы

да четыре комочка рыбьего жиру. Только всего и запасу.

— Четыре куска юколы да четыре комочка жиру, — младшие менквы говорят, — на человека по куску. Между зубов проскользнет, пожалуй, и не заметишь.

— А ты ешь, знай, — семиголовый менкв говорит, — у Эква-пырися еда никогда не кончится!

Есть принялись. Ели, ели, до отвала наелись, животы у всех полны. А есть кончили, все четыре куска юколы да четыре комочка рыбьего жиру обратно в котомку положили.

Котомки на нарту положили, внучка с собакой туда же посадили и в обратный путь отправились. К краю бора подошли, на болото вышли. Болото пересекли, дошли до речки, до той речки, по которой и на лодке проедешь, и веслом прогребешься. На лед спустились и в ту сторону, куда у речки течение идет, быстрина ее бежит, туда и сами пошли.

Долго шли, коротко шли, добрались до дороги семиголового менква. Стали они тут прощаться. Обнялись, поцеловались. Менкв, расставаясь, говорит:

— Вот, внучек, ты нас в товарищи принял, мы зверя всякого хорошо добыли. А не принял бы, как бы лесовать стали?

Старший менкв своей дорогой ушел, а остальные дальше вдоль речки направились. Менквы нарточку волокут, так что снег вокруг завивается, точно в грозу облака клубятся. По лесу треск разносится, точно в грозу гром гремит. В ушах только ветер посвистывает.

Долго шли, коротко шли, добрались до дороги среднего менква. Остановились, прощаться стали. Обнялись, поцеловались. На прощание пятиголовый менкв говорит:

— Вот, внучек, ты меня в товарищи принял, и я зверя всякого добыл. Если бы не принял, что бы я делать стал? В пустопорожнем месте много не добудешь!

Пятиголовый менкв на свою дорогу свернул, а Эква-пырись с трехголовым дедом своим дальше направились. Немного спустя пришли к его дороге. Распрощались, обнялись, поцеловались.

— Вот, внучек, ты нас в товарищи принял, и хорошо. Вон сколько зверя разного добыли. Если бы не принял, что делать стали бы? На пустопорожнем месте много не налесуешь. Домой придешь, если бабка твоя состарилась, так ты ее молоденькой сделай.

Расстались. Менкв по своей дороге пошел, а Эква-пырись дальше вдоль речки потащился.

Долго, коротко волочил он нарточку свою, наконец до дому добрался. Видит: трех углов у дома уя? е нет, завалились. Угол с чувалом еще стоит. Над трубой дымок чуть-чуть поднимается. Искорка одна вылетела. Эква-пырись в дом вошел. Входя, обледенелым концом посоха в очаг ткнул, огонь погасил.

— Ах ты, без отца, без матери, бродяга, лесной ворон! Погасил огонь, при котором внучек мой на свет появился! День и ночь не угасал он, берегла я его, а теперь вот тебе!

Эква-пырись бабку свою за голову схватил, наружу вытащил, ногой ей поддал так, что в сторону она покатилась. В тот миг, как на землю упала, так молоденькой и сделалась. Красивой-раскрасивой девушкой, дочерью богатырской стала.

— Тебя поджидая, — бабка говорит, — день да ночь плакавши, как старуха я было стала. Огонь твой от угасания берегла, день и ночь его караулила.

Зажили они с того добра, что Эква-пырись с собой принес. И теперь живут, и счастливы. Конец.