💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

Quot;тихий Дон. Историческая основа романа

Приступив в 1925г. к работе над романом " Донщина" - о революционных событиях на Дону, Шолохов, подобно автору " Войны и мира, скоро понял, что истоки событий и характеров надо искать гораздо раньше: " Что это за казаки? Что за Область Войска Донского? Не выглядит она для читателей некоей terra incognita? " Действие " Тихого Дона" разворачивается в широких хронологических рамках: с мая 1912 по март 1922 г.г. Первая мировая война, забросившая казаков за тридевять земель от родного хутора, революционная ситуация в России, отозвавшаяся и в повседневной жизни хуторян, Февраль, а затем и Октябрь 1917, гражданская война, принявшая на юге особенно жестокие формы - таков общероссийский фон действия, основные события которого связаны с Доном.

Человек и история - одна из центральных проблем романа-эпопеи, и избранный автором жанр обязывал писателя к глубокому и всестороннему отражению эпохи не только в картинах, но и в документах, органично включенных в развитие сюжета. Общеизвестна, например, документальная основа шолоховского рассказа о гибели Подтелкова и Кривошлыкова. Писатель изучил (имел в своей библиотеке) воспоминания участников гражданской войны - и красных, и белых - в том числе мемуары Деникина, Краснова, журнал " Донская летопись", на страницах которого объективно анализировались причины Вешенского восстания, газетные репортажи, очерки, воззвания. События Первой мировой и Гражданской войн были живы и в людской памяти. Подлинность и достоверность изображаемого - характерная черта прославленного романа, и не случайно ему посвящены книги историка С.Н.Семанова " Тихий Дон": Литература и история" (М., 1975, 1977). и " В мире " Тихого Дона" (М., 1987). Исследователь говорит об общей временной сетке, которая покрывает всю ткань романа, позволяя соотнести события частной жизни с глобальными процессами истории. В труде Семанова приводятся " Сводные данные о составе персонажей романа" (а их более 700) и их алфавитный перечень, где особо выделены подлинные исторические лица, но учтено и много безымянных героев, формирующих в сознании читателя совокупный образ народа.

Свой вклад в понимание исторической основы романа внесли литературоведы В.Гура, Ф.Бирюков. Публикации новых материалов продолжаются, открывая новые документальные источники тех или иных глав произведения. Так, рассказ очевидца о самоубийстве Каледина, как оказалось, почерпнут писателем из еженедельника " Донская волна" за 1918 год. Шолохов сам подтверждал в беседе со шведскими студентами в декабре 1965 г.: " Исторически существовавшие лица, такие, как Корнилов, Деникин, Краснов, Подтелков - тут я не отходил от истины. И если в текст романа попадали биографические черты, то они полностью совпадали с действительностью". Разумеется, принятый в целом исторический ракурс изображения побуждал романиста и судьбы вымышленных героев выстраивать сообразно внетекстовым событиям. Кроме того, Шолохов счел необходимым уточнить официальные цифры по верхнедонскому восстанию, в котором участвовало " не 15, а 30-35 тысяч" (в наши дни называют цифру в 100 тысяч), количество вооружения: " Не несколько пулеметов, а 100, кроме того - 25 орудий", а также сроки подавления восстания, которые вовсе не исчерпывались последней неделей мая на правом берегу Дона. Шолохов уточнил, что повстанцы, переправившись на левый берег, оборонялись в течение двух недель, соединившись потом с основными силами Донской Армии.

Публикации новых материалов по истории казачества на страницах журнала " Дон" позволяют более глубоко осветить проблематику и социально-нравственную концепцию " Тихого Дона", актуализировать пласты романа, которые раньше либо замалчивались, либо не привлекали к себе особого внимания. Ныне становится ясным, что судьба казачества не может быть понята без уяснения истоков его исторически сложившегося национального самосознания. Казачество признано субэтносом, особой этнографической группой (характерно, что в первом журнальном варианте " Тихого Дона" оно было названо нацией, что, разумеется, не соответствует действительности, но отражает уровень самоидентификации субэтноса).

Верный принципу историзма, Шолохов показал социальное расслоение казачества, но оно было не столь резким, как в России - и не богатый казак чувствовал, что он казак, достойно представляющий свое сословие (как заметил Шолохов об Иване Котлярове, " всосались и проросли сквозь каждую клетку его костистого тела казачьи традиции). Период, описанный Шолоховым, как раз и отмечен ростом казачьего самосознания. При атамане Петре Краснове в 1918 г. Донская область была объявлена " демократической республикой - " Всевеликим Войском Донским", открывались казачьи гимназии, множество начальных школ; создавались свои учебники. В то же время иногородних продолжали " принимать в казаки", что подчеркивало сословную (а не национальную) сущность казачьих общин (34; 140).

Этот факт позволяет понять масштабность изображенного Шолоховым верхнедонского восстания. Казалось бы, оснований для него не предвиделось. на Втором Всероссийском съезде Советов была оглашена декларация Совета " Союза казачьих войск", в которой заявлялось, что казачество не будет вмешиваться в начавшуюся гражданскую войну (34; 133). Разумеется, это была иллюзия, но она выражала настроение широких кругов казачества. Немалое число казаков отказалось идти за Калединым и Красновым, а напротив, поддержало советскую власть. Казаки выдвинули такую легендарную фигуру, как командарм Филипп Миронов, за которым в 1-ую конную армию пошла часть казаков Усть-Медведицкого и Хоперского округов. Хотя имя Миронова на многие десятилетия было вычеркнуто из истории, мы в " Тихом Доне" находим его, упоминается и мироновский корпус (в тот трагический для уже мятежных казаков момент, когда его окружила конница Буденного).

Однако новая власть, плохо представляя себе специфику казачества, сделала все, чтобы оттолкнуть его от себя. Как убедительно (на архивных материалах) показано Ф.Бирюковым, нередки- ми были случаи конфискации земли у всех казаков, насильственное создание коммун, стихийные реквизиции, нежелание считаться с исторически сложившимися вольнолюбивыми традициями и укладом жизни казачества. В ход пошла так называемая " политика расказачивания", возмущавшая даже дальновидных коммунистов. Перед соответствующими органами вполне официально ставилась задача " формальной ликвидации казачества": казаков было решено уравнять как социально-экономическую группу с другими слоями населения, а это повлекло за собой наступление на сам уклад казачьей жизни: запрещалось носить лампасы, проводить ярмарки. Большая часть казаков огульно обвинялась в контрреволюции, и " Инструкция о терроре" оправдывала полное уничтожение казачества.

Характерно, что директива о расказачивании была подписана Я.Свердловым и утверждена Оргбюро ЦК РКП(б) 29 января 1919 г., т.е. в то время, когда казаки сами открыли фронт красным и шло братание казаков с красноармейцами. Вспомним слова Григория Мелехова, обращенные к красноармейцу Александру Тюрникову, затевающему ссору в доме Мелеховых: " Негоже ты ведешь себя; будто вы хутор с бою взяли. Мы ить сами бросили фронт, пустили вас, а ты как в завоеванную страну пришел". История с Тюрниковым (часть VI, глава 16, далее указаны только цифры) закончилась благополучно: не в меру агрессивного Тюрникова остановили собственные товарищи, хотя и понимая его беду - его мать и сестру расстреляли белые.

В дальнейшем на вечеринке у Аникушки намерение красноармейцев убить Григория едва не стало реальностью. Сила художественного повествования в том, что проявление социальных катаклизмов в нем раскрывается на уровне индивидуальной психологии. Роман Шолохова убедительно показывает напряженность отношений, складывающихся между красноармейцами и казаками. Нужна была четкая революционная директива, предотвращающая кровавые эксцессы - на деле появилась противоположная. В романе правдиво показано недовольство казаков, вызванное приказом о сдаче оружия: "... Уговору не было, как мы пускали Красную армию через свой округ, чтобы нас обезоруживали.... Я без оружия, как баба с задратым подолом, - голый", - говорит один из хуторян. Тем не менее " на другой день после выборов власти хутор разоружился до двора".

Шолохов раскрывает психологию среднего казака, подавленного происходящим. Пантелей Прокофьевич чувствует, что " какие-то иные, враждебные ему начала вступили в управление жизнью... Мгла нависла над будущим". Горькое прозрение переживает Григорий: " Бросили фронт, а теперь каждый, как я: ах! - да поздно". И хотя Иван Котляров радуется: " Вот она, наша власть-любушка! Все ровные", - он все больше ощущал невидимую стену, разделяющую его с хутором. Шолохов пишет: "...Понесла, завертела коловерть. Молодые и которые победней - мялись, отмалчивались, все еще ждали мира от советской власти, а старые шли в наступ, уже открыто говорили о том, что красные хотят казачество уничтожить поголовно".

Когда же расстреляли группу казаков из хутора Татарского (VI, 24), " в каждом курене уже гудела новость". Гневные слова бросает в лицо Штокману Алешка Шамиль: " Ну скажи, правильно расстреляли хуторных наших? За Коршунова гутарить не буду, - он атаманил..., а вот Авдеича Бреха за что? Кашулина Матвея? Богатырева? Майданникова? А Королева? Они такие же, как и мы, темные, простые... И ежели эти люди сболтнули что плохое, то разве за это на мушку их надо брать? - Алешка перевел дух, рванулся вперед. На груди его забился холостой рукав чекменя, рот повело в сторону".

Содержание романа соответствует выводам современных историографов, что восстание шло под лозунгами: " Долой расстрелы! ", " Да здравствует народная выборная власть! " (35, 137). Оно началось в одном из хуторов, куда въехал ревтрибунал - 25 вооруженных людей с пулеметом, чтобы, по выражению его председателя, некоего Марчевского, " пройти Карфагеном по этому хутору". У Шолохова картины жестокости и насилия над казаками вплетены в развитие сюжета; чаще всего это рассказы безымянных персонажей - мнение народное. Несколько страниц посвящены диалогу возницы со Штокманом и Кошевым. Возница рассказывает о бесчинствах комиссара, стоявшего в станице Букановской: " Собирает с хутора стариков, ведет их в хворост, вынает там из них души, телешит их допрежь и хоронить не велит родным. А беда ихняя в том, что их станичными почетными судьями выбирали когда-то... и вот этот Малкин чужими жизнями как бог распоряжается... Я дескать вас расказачу, сукиных сынов, так, что вы век будете помнить". Приведенные возницей факты потрясающи: расстреливали случайно подвернувшихся под руку людей или потому, что борода большая, ухоженная - комиссару не понравилась.

Суть диалога не в этих душераздирающих подробностях, Штокман убеждает возницу: " Я это проверю. И если это так..., то мы ему не простим" - и слышит ответ, полный сомнения: " Ох, навряд! " Хотя последнее слово остается за красноречивым Штокманом, последующая глава подводит читателя к выводу о правоте возницы. На свой вопрос о комиссаре Штокман получает успокаивающий ответ: " Он там одно время пересаливал. Парень-то он хороший, но не особенно разбирается в политической обстановке. Да ведь лес рубят - щепки летят" (типичная фразеология красного террора). Полная безнаказанность Малкина - факт исторический, ибо благополучно дожил он до 1937 года.

Подобные сцены подводят читателя к мысли о закономерности активных действий казачества. Образ весеннего ледохода (" Дон поломало", - слышит Григорий о начале восстания) подчеркивает естественность и неотвратимость процесса.

" - Что вы стоите, сыны Тихого Дона!.. Отцов и дедов ваших расстреливают, имущество ваше забирают, над вашей верой смеются..." - эти слова незнакомого казака, у которого злые слезы рвут голос, стали психологической мотивировкой выбора Григория (VI, 28). И хотя впоследствии, поняв бесперспективность восстания, Григорий оказывается в Красной Армии, писатель сообщает об этом исподволь, не показывая героя ни в действиях, ни в раздумьях. Ясно, что не было там " такой лютой огромной радости, такого прилива силы и решимости", той опаляющей его " слепой ненависти", которую испытал он, вливаясь в ряды повстанцев.

" Степным всепожирающим палом взбушевало восстание. Вокруг непокорных станиц сомкнулось стальное кольцо фронтов. Тень обреченности тавром лежала на людях".

Писать так о восстании на рубеже 20-30-х г.г. мог только писатель, обладающий огромным гражданским мужеством. Советская власть даже сам факт восстания замалчивала, а его причины - еще с 1919 г. - объяснялись провокациями белых генералов, за которыми якобы пошли обманутые ими казаки. (Именно об этом говорит Штокман вознице, а Григорий, прочитав статью Л.Троцкого " Восстание в тылу" - имя автора в романе по понятным причинам не названо - возмущается: " Черкнули пером и доразу спаровали с Деникиным, в помощники ему зачислили").

Подлинно историческая, не искаженная в угоду официальным версиям основа романа свидетельствует о честной позиции автора, что вызвало активное противодействие пробольшевистской критики. За Шолоховым прочно закрепилась репутация апологета кулачества и белого движения, и многозначительной была реплика первого лица НКВД Генриха Ягоды: " Миша, а ты все же контрик, твой " Тихий Дон" ближе белым, чем нам". Сам Шолохов еще в 1929 после выхода в свет первых двух книг романа признавался в частном письме:

" Были и такие слухи, будто я подъесаул Донской армии, работал в контрразведке и вообще заядлый белогвардеец...

Меня организованно и здорово травят. Я взвинчен до отказа".

Гонения на писателя усилились, когда встал вопрос о печатании 3-ей книги, где как раз шла речь о верхнедонском восстании. Даже " высочайшее разрешение" Сталина на ее публикацию в 1932 г. не избавило автора от искажений текста: из журнального варианта была выброшена сцена расстрела пленных казаков и Петра Мелехова, ее восстановили (в форме дополнения) только по настоянию писателя.

Амплитуда колебаний в оценке якобы классовых пристрастий автора " Тихого Дона" осталась стабильной. Критика 30-х годов подчеркивала, что Шолохову " не хватает разящей ненависти", что он " страшно равнодушен к борьбе с контрреволюцией", специально показывает человечность в белогвардейце и жестокость в большевике. То, что было увидено враждебной или в редких случаях объективной по отношению к Шолохову критикой в 30-е годы, было напрочь вычеркнуто из шолоховедения в 60-70 г.г.; " хрестоматийный глянец" превратил писателя (не без помощи его публицистических выступлений) в идеолога большевизма. В наши дни последний акцент сохраняется, подчеркивается негативное отношение писателя, например, к белому офицеру Евгению Лиcтницкому. Поводом для такого заключения явились... строки А.Блока, трактуемые современной критикой как знак враждебного отношения большевиков, а значит и Шолохова, к культуре Серебряного века: Листницкий " рискнул козырнуть меланхолической строфой (в эти дни одолевала его поэзия - певучая боль)..." Эта шолоховская фраза, приведенный им текст из " Незнакомки", истолковали как художественный прием для " окончательного морально-идеологического расчета" (14; 62) писателя с Листницким. Однако достаточно просто перечитать главу романа (VI, 5), чтобы убедиться в абсолютной необоснованности очередного обвинения. Кстати, с блоковской " Незнакомкой" соседствуют и стихи Пушкина, в любви к которым Шолохов признавался неоднократно, так что речь может идти не о " морально-идеологическом расчете", а напротив, о каком-то, пусть мимолетном соприкосновении душевных переживаний героя и автора.