Студопедия

Главная страница Случайная страница

Разделы сайта

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Глава xliv






 

повествует о разных мелких событиях, происшедших во

Флите, и о таинственном поведении мистера Уинкля

и рассказывает о том, как бедный арестант

Канцлерского суда был, наконец, освобожден

 

Мистер Пиквик был так глубоко растроган горячей привязанностью Сэма,

что не проявил никаких признаков гнева или неудовольствия по поводу той

стремительности, с какой Сэм добровольно попал в долговую тюрьму на

неопределенный срок. Единственным пунктом, по которому он упорно требовал

объяснения, была фамилия кредитора, но ее мистер Уэллер не менее упорно

скрывал.

- От нее никакого толку не будет, сэр, - снова и снова повторял Сэм.

Это существо злобное, недоброжелательное, неуступчивое, коварное и

мстительное, с жестоким сердцем, которого ничем не смягчить, как заметил

добродетельный священник об одном старом джентльмене, страдавшем водянкой,

когда тот сказал, что, поразмыслив, он предпочитает оставить деньги своей

жене, а не на сооружение церкви.

- Но подумайте, Сэм, - убеждал мистер Пиквик, - сумма так невелика, что

ее легко можно уплатить; а теперь, когда я решил оставить вас у себя, не

забывайте, что вы гораздо больше принесете пользы, имея возможность выходить

из тюрьмы.

- Очень вам признателен, сэр, - серьезно ответил мистер Уэллер, - но

мне бы не хотелось.

- Чего не хотелось бы, Сэм?

- Не хотелось бы унижаться и просить милости у такого бессовестного

врага.

- Но вы никакой милости не просите, отдавая ему его деньги, Сэм,

доказывал мистер Пиквик.

- Прошу прощенья, сэр, - возразил Сэм, - но это была бы очень большая

милость - заплатить ему деньги, а он ее не заслуживает. Вот в чем тут дело,

сэр.

Заметив, что мистер Пиквик с некоторым раздражением потирает нос,

мистер Уэллер счел благоразумным переменить тему разговора.

- Я принимаю свое решение из принципа, сэр, - заметил Сэм, - так же,

как вы принимаете свое, и тут мне приходит на ум человек, который покончил с

собой из принципа. О нем вы, конечно, слыхали, сэр.

Мистер Уэллер умолк и искоса бросил лукавый взгляд на своего хозяина.

- Никакого " конечно" тут быть не может, Сэм, - сказал мистер Пиквик,

начиная улыбаться, несмотря на тревогу, вызванную упрямством Сэма. - Молва о

вышеупомянутом джентльмене не дошла до моих ушей.

- Неужели, сэр? - воскликнул мистер Уэллер. - Вы меня удивляете, сэр.

Он был государственный чиновник.

- Вот как? - сказал мистер Пиквик.

- Да, сэр, - подтвердил мистер Уэллер, - и был очень приятный

джентльмен - один из тех точных и аккуратных людей, которые засовывают ноги

в маленькие пожарные ведра из резины, если погода дождливая, и прижимают к

сердцу только одного друга - нагрудник из заячьих шкурок; он копил деньги из

принципа, менял сорочку каждый день из принципа; никогда не разговаривал с

родственниками из принципа, опасаясь, как бы они не попросили у него взаймы,

и вообще был на редкость приятный тип. Он стригся из принципа раз в две

недели и договорился покупать костюмы из экономического принципа - три

костюма в год, с тем чтобы старые принимали назад. Как очень регулярный

джентльмен, он обедал всегда в одном и том же месте, где брали шиллинг

девять пенсов с человека, и, бывало, съедал на добрый шиллинг девять пенсов,

как частенько замечал хозяин, заливаясь слезами, не говоря уже о том, что он

раздувал зимой огонь в камине, а это обходилось ровно в четыре с половиной

пенса ежедневно, и досадно было смотреть на него при этом. А держал он себя

на редкость важно! " Дайте Пост, когда прочтет этот джентльмен, - покрикивал

он ежедневно, входя в комнату. - Позаботьтесь о Таймсе, Томас, дайте мне

посмотреть Морнинг Геральд, когда он освободится, не забудьте занять очередь

на Кроникл и принесите-ка Адвертайзер". А потом он сидел, не сводя глаз с

часов, и выбегал ровно за четверть минуты, чтобы подкараулить мальчика,

приносившего вечернюю газету, которую он читал с таким интересом и

упорством, что все прочие посетители доходили до отчаяния и сумасшествия, в

особенности один раздражительный старый джентльмен; в таких случаях лакею

всегда приходилось за джентльменом присматривать, чтобы он не поддался

искушению и не пустил в дело нож для разрезания жаркого. Ну-с, так вот, сэр,

приходил он сюда и занимал лучшее место в течение трех часов, и после обеда

никогда ничего не пил, а только спал, и потом шел в кофейню на одной из

ближайших улиц и выпивал маленький кофейник кофе с четырьмя сдобными

пышками, после этого он шел домой в Кенсингтон *и ложился спать. Как-то

вечером он очень заболел; посылает за доктором. Доктор приезжает в зеленой

карете с приставной лестницей на манер изделий Робинзона Крузо, которую он

сам мог опускать, вылезая из кареты, убирать за собой, чтобы кучеру не нужно

было слезать с козел; таким образом, кучер дурачил публику, показывал ей

только свою ливрею, а штаны на нем были не под стать ей. " В чем дело? "

спрашивает доктор. " Очень болен", - говорит пациент. " Что вы сегодня ели? "

спрашивает доктор. " Жареную телятину", - отвечает пациент. " А самое

последнее что вы съели? " -говорит доктор. " Сдобные пышки", - говорит

пациент. " А, вот оно что! - говорит доктор. -Я вам сейчас же пришлю коробку

пилюль, и больше вы к ним никогда, говорит, не прикасайтесь". - " К чему не

прикасаться? - спрашивает пациент. - К пилюлям? " - " Нет, к сдобным пышкам",

- говорит доктор. " Как! - говорит пациент, подпрыгнув в постели. - Каждый

вечер в течение пятнадцати лет я съедал из принципа четыре сдобных пышки! "

" Ну, так вы откажитесь от них из принципа", - говорит доктор. " Сдобные пышки

очень полезны, сэр", - говорит пациент. " Сдобные пышки очень вредны, сэр",

сердито говорит доктор. " Но они так дешевы, - говорит пациент, сбавляя тон,

- и очень сытны, если принять во внимание цену". - " Вам они обойдутся во

всяком случае слишком дорого, даже если вам будут платить за то, чтобы вы их

ели, - говорит доктор. - Четыре пышки каждый вечер убьют, говорит, вас в

полгода". Пациент смотрит ему прямо в лицо, долго думает и, наконец,

говорит: " Вы уверены в этом, сэр? " - " Могу поставить на карту свою репутацию

врача", - говорит доктор. " Как вы думаете, сколько сдобных пышек прикончили

бы меня сразу? " - спрашивает пациент. " Не знаю", - говорит доктор. " Как вы

думаете, если купить на полкроны, этого хватит? " - спрашивает пациент.

" Пожалуй, хватит", - говорит доктор. " А на три шиллинга наверняка хватит? "

говорит пациент. " Несомненно", - говорит доктор. " Очень хорошо, - говорит

пациент, - спокойной ночи". Утром он встает, растапливает камин, велит

принести на три шиллинга пышек, поджаривает их, съедает все и пускает себе

пулю в лоб.

- Зачем же он это сделал? - быстро спросил мистер Пиквик, ибо был

весьма потрясен трагической развязкой этой истории.

- Зачем он это сделал? - повторил Сэм. - Да хотел подкрепить свой

великий принцип, будто пышки полезны, и доказать, что он никому не позволит

вмешиваться в его дела!

Такого рода уловками и увертками отвечал мистер Уэллер на вопросы

своего хозяина в тот вечер, когда водворился во Флите. Убедившись, наконец,

что все уговоры бесполезны, мистер Пиквик скрепя сердце разрешил ему снять

угол у лысого сапожника, который арендовал маленькую камеру в одной из

верхних галерей. В это скромное помещение мистер Уэллер перенес тюфяк и

подушку, взятые напрокат у мистера Рокера, и, расположившись здесь на ночь,

почувствовал себя, как дома, словно родился в тюрьме и вся его семья

прозябала в ней на протяжении трех поколений.

- Вы всегда курите перед сном, старый петух? - осведомился мистер

Уэллер у своего квартирохозяина, когда они оба расположились на ночь.

- Да, курю, молодой бентамский петушок *, -ответил сапожник.

- Разрешите полюбопытствовать, почему вы стелете себе постель под

этим-вот еловым столом? - спросил Сэм.

- Потому что я привык к кровати с четырьмя столбиками для балдахина

раньше, чем попал сюда, а потом убедился, что ножки стола ничуть не хуже,

ответил сапожник.

- У вас чудной характер, сэр, - сказал Сэм.

- Такого добра у меня нет, - возразил сапожник, покачав головой, - и

если вам оно понадобилось, боюсь, что вы не так-то легко найдете себе

что-нибудь в здешней канцелярии.

Вышеприведенный короткий диалог начался, когда мистер Уэллер лежал,

растянувшись, на своем тюфяке в одном конце камеры, а сапожник - на своем в

другом конце. Камера освещалась тростниковой свечой и трубкой сапожника,

которая вспыхивала под столом, как раскаленный уголек.

Разговор, как ни был он краток, чрезвычайно расположил мистера Уэллера

в пользу квартирохозяина, и, приподнявшись на локте, он начал внимательно

его разглядывать, на что у него до сей поры не было ни времени, ни охоты.

Это был человек с землистым цветом лица, как у всех сапожников, и с

жесткой взъерошенной бородой, тоже как у всех сапожников. Его лицо странная,

добродушная, уродливая маска - украшалось парой глаз, должно быть очень

веселых в прежние времена, ибо они все еще блестели. Ему было шестьдесят

лет, и одному богу известно, на сколько лет он состарился от пребывания в

тюрьме, а потому странным казалось, что вид у него довольный и лицо почти

веселое. Он был маленького роста, и теперь, скрючившись в постели,

производил такое впечатление, будто у него нет ног. Во рту у него торчала

большая красная трубка; он курил и смотрел на свечу с завидным благодушием.

- Давно вы здесь? - спросил Сэм, нарушая молчание, длившееся довольно

долго.

- Двенадцать лет, - ответил сапожник, покусывая конец трубки.

- Неуважение к суду? - осведомился Сэм.

Сапожник кивнул головой.

- Ну, так зачем же вы продолжаете упрямиться, - сказал Сэм сурово, - и

губите свою драгоценную жизнь в этом-вот загоне для скота? Почему не

уступите и не попросите прощения у лорд-канцлера, что из-за вас его суд

покрыл себя позором, не скажете ему, что вы теперь очень раскаиваетесь и

больше не будете так делать?

Сапожник засунул трубку в угол рта, улыбнулся, опять передвинул ее на

старое место, но ничего не сказал.

- Почему вы так не поступите? - настойчиво повторил Сэм.

- Что? - откликнулся сапожник. - Вы плохо понимаете эти дела. Ну что,

по-вашему, меня погубило?

- По-моему, - сказал Сэм, снимая нагар со свечи, - началось с того, что

вы залезли в долги, да?

- Никогда не был должен ни единого фартинга, - отозвался сапожник.

Придумайте еще что-нибудь.

- Ну, может быть, - сказал Сэм, - вы скупали дома, что, выражаясь

деликатно, значит свихнуться, или вздумали их строить, что, выражаясь

по-медицинскому, значит потерять надежду на выздоровление.

Сапожник покачал головой и сказал:

- Придумайте еще что-нибудь.

- Надеюсь, вы не затевали тяжбы? - подозрительно спросил Сэм.

- Никогда в жизни, - отвечал сапожник. - Дело в том, что меня погубили

деньги, оставленные мне по завещанию.

- Бросьте! - сказал Сэм. - Кто этому поверит! Хотел бы я, чтобы

какой-нибудь богатый враг вздумал погубить меня этим-вот способом. Я бы ему

не помешал.

- О, я вижу, вы мне не верите, - сказал сапожник, мирно покуривая

трубку. - На вашем месте я бы и сам не поверил. А все-таки это правда.

- Как это случилось? - спросил Сэм, склоняясь к тому, чтобы поверить,

такое сильное впечатление произвел на него сапожник.

- А вот как, - отвечал сапожник. - С одним старым джентльменом - я на

него работал в провинции и был женат на его бедной родственнице (она умерла,

да благословит ее бог, и возблагодарим его за это) - случился удар, и он

отошел.

- Куда? - осведомился Сэм, которого клонило ко сну после многочисленных

событий этого дня.

- Как я могу знать куда? - возразил сапожник, который, наслаждаясь

своей трубкой, говорил в нос. - Отошел к усопшим.

- А, понимаю! - сказал Сэм. -Что же дальше?

- Ну, так вот, - продолжал сапожник, - он оставил пять тысяч фунтов.

- Очень благородно с его стороны, - вставил Сэм.

- Одну из них, - сообщил сапожник, - он оставил мне, потому что я был,

понимаете ли, женат на его родственнице.

- Очень хорошо, - пробормотал Сэм.

- А так как он был окружен множеством племянниц и племянников, которые

вечно ссорились и дрались между собой из-за денег, то меня он назначил своим

душеприказчиком и оставил мне остальные тысячи по доверию, чтобы разделить

между ними, как сказано в завещании.

- Что значит - по доверию? - осведомился Сэм, очнувшись от дремоты.

Если это не наличные, то какой от них прок?

- Это юридический термин, вот и все, - пояснил сапожник.

- Не думаю, - сказал Сэм, покачав головой. - Какое уж там доверие в

этой лавочке? А впрочем, продолжайте.

- Так вот, - сказал сапожник, - когда я хотел утвердить завещание,

племянницы и племянники, которые были ужасно огорчены, что не все деньги

достались им, вошли с caveat *.

- Что такое? - переспросил Сэм.

- Юридическая штука - все равно что сказать: " Стоп! ", - ответил

сапожник.

- Понимаю, - сказал Сэм, - зять хабис корпус. Ну?

- Но, убедившись, что они не могут между собой договориться, продолжал

сапожник, - и, стало быть, не могут оспорить завещание, они взяли назад свое

caveat, и я распределил наследство. Едва я успел это сделать, как один

племянник возбуждает дело об отмене завещания. Спустя несколько месяцев дело

разбирается у старого, глупого джентльмена в задней комнате где-то в

переулке собора св. Павла; четыре адвоката взяли себе каждый по одному дню,

чтобы надоедать ему по очереди, а потом он недели две размышляет и читает

показания в шести томах и, наконец, выносит решение, что завещатель был не в

своем уме и, стало быть, я должен вернуть все деньги и уплатить издержки. Я

обжаловал решение; дело переходит к трем или четырем очень сонным

джентльменам, которые уже слушали его в первом суде, при котором они состоят

законниками, но определенной работы у них нет, - разница только в том, что

там их называли докторами, а здесь - делегатами, - не знаю, понятно ли вам

это; и они очень вежливо утвердили решение старого джентльмена. После этого

мы перешли в Канцлерский суд, где дело находится и по сей день и где

навсегда останется. Вся моя тысяча фунтов давным-давно перешла к моим

адвокатам, а имущество, как они это называют, и издержки оцениваются в

десять тысяч фунтов, и вот из-за них я здесь сижу и буду сидеть до самой

смерти и чинить сапоги. Кое-кто из джентльменов поговаривал о том; чтобы

поднять вопрос в парламенте, и, вероятно, так бы они и сделали, да только у

них не было времени приходить ко мне, а я не мог идти к ним; мои длинные

письма им надоели, и они бросили это дело. Вот вам святая истина, без всяких

недомолвок или преувеличений, и ее прекрасно знают пятьдесят человек как в

этой тюрьме, так и за ее стенами.

Сапожник приостановился, чтобы удостовериться, какое впечатление

произвел его рассказ на Сэма, но убедившись, что тот погрузился в сон,

вытряхнул пепел из трубки, вздохнул, положил трубку, натянул на голову

одеяло и заснул.

На следующее утро мистер Пиквик в одиночестве сидел за завтраком (Сэм в

комнате сапожника усердно занимался приведением в порядок башмаков и черных

гетр своего хозяина), когда раздался стук в дверь, и не успел мистер Пиквик

крикнуть: " Войдите! " - как появилась голова, украшенная шевелюрой и

вельветовой шапочкой, каковые головные уборы мистер Пиквик без труда признал

личной собственностью мистера Сменгля.

- Как поживаете? - осведомилась эта достойная личность, сопровождая

вопрос несколькими десятками кивков. - Послушайте, вы никого не ждете

сегодня утром? Трое каких-то дьявольски элегантных джентльменов спрашивали

вас внизу и стучались во все двери нижнего этажа. За это им чертовски

влетело от постояльцев, потрудившихся открыть дверь.

- Ах, боже мой! Как глупо! - вставая, воскликнул мистер Пиквик. - Да,

не сомневаюсь, что это кое-кто из моих друзей, которых я ждал вчера.

- Ваши друзья! - вскричал Сменгль, схватив мистера Пиквика за руку.

Больше ни слова! Будь я проклят, но с этой минуты они - мои друзья, а также

друзья Майвинса. Чертовски симпатичный джентльмен эта скотина Майвинс, не

правда ли? - добавил Сменгль с большим чувством.

- Я так мало знаю этого джентльмена, - нерешительно начал мистер

Пиквик, - что я...

- Понимаю, понимаю! - перебил Сменгль, схватив мистера Пиквика за

плечо. - Вы познакомитесь с ним ближе. Вы будете в восторге от него. Этот

человек, сэр, - с торжественной миной присовокупил Сменгль, - наделен

комическим талантом, который сделал бы честь Друрилейнскому театру *.

- В самом деле? - сказал мистер Пиквик.

- Ей-богу правда! - воскликнул Сменгль. - Вы бы послушали, как он

изображает четырех котов в тачке - четырех котов, сэр, клянусь честью! Вы

понимаете, как это чертовски остроумно? Будь я проклят, если вы не полюбите

этого человека, когда узнаете его качества! У него один только недостаток,

маленькая слабость, о которой я, знаете ли, уже упоминал.

Так как мистер Сменгль покачал при этом головой конфиденциально и

сочувственно, мистер Пиквик понял, что должен что-то сказать, и посему

сказал: " А! " - и с нетерпением взглянул на дверь.

- А! - подхватил мистер Сменгль, с важным видом вздохнув. - Это

чудесный товарищ, вот кто он такой, сэр. Лучшего товарища не найти. Но есть

у него один недостаток. Если бы явилась ему сию минуту тень его деда, сэр,

он взял бы у нее деньги под вексель.

- Неужели? - воскликнул мистер Пиквик.

- Да, - подтвердил мистер Сменгль. - И будь в его власти вызвать ее еще

раз, он бы это сделал через два месяца и три дня, чтобы переписать вексель.

- Это весьма замечательные черты, - сказал мистер Пиквик, - но боюсь,

что, пока мы тут беседуем, мои друзья разыскивают меня и не знают, что

делать.

- Я их провожу, - предложил Сменгль, направляясь к двери. - Всего

хорошего. Я, знаете ли, не потревожу вас, пока они будут здесь. До

свиданья...

Произнеся последние два слова, Сменгль вдруг остановился, снова закрыл

дверь, которую успел открыть, и, потихоньку приближаясь к мистеру Пиквику,

на цыпочках подошел к нему вплотную и спросил чуть слышным шепотом:

- Не могли бы вы мне ссудить полкроны до конца будущей недели?

Мистер Пиквик, едва удерживаясь от улыбки, но тем не менее храня

серьезный вид, достал монету и положил ее в руку мистеру Сменглю, после чего

этот джентльмен с многочисленными кивками и подмигиваниями, намекающими на

великую тайну, отправился на поиски трех посетителей, которых вскоре и

привел. Кашлянув трижды и столько же раз кивнув, чтобы заверить мистера

Пиквика в том, что не забудет заплатить, он очень любезно пожал всем руки и,

наконец, удалился.

- Дорогие мои друзья! - сказал мистер Пиквик, пожимая по очереди руку

мистеру Танмену, мистеру Уинклю и мистеру Снодграссу, ибо это были именно

они. Как я рад вас видеть!

Триумвират был очень растроган. Мистер Тапмен скорбно покачал головой,

мистер Снодграсс с нескрываемым волнением извлек носовой платок, а мистер

Уинкль отошел к окну и громко засопел.

- С добрым утром, джентльмены! - провозгласил Сэм, появляясь в этот

момент с башмаками и гетрами. Долой меланхолию, как сказал малыш, когда его

учительница умерла. Добро пожаловать в колледж, джентльмены!

- Этот безумный человек, - сообщил мистер Пиквик, похлопывая Сэма по

голове, когда тот опустился на колени, чтобы застегнуть своему хозяину

гетры, - этот безумный человек, чтобы остаться со мной, заставил арестовать

себя.

- Что такое? - воскликнули трое друзей.

- Да, джентльмены, - подтвердил Сэм, - я... пожалуйста, стойте смирно,

сэр... я - арестант, джентльмены. Схватило, как сказала леди, собираясь

рожать.

- Арестант! - с непонятным волнением воскликнул мистер Уинкль.

- Что такое, сэр! - отозвался Сэм, поднимая голову. - В чем дело, сэр?

- Я надеялся, Сэм, что... ничего, ничего, - стремительно сорвалось с

языка у мистера Уинкля.

Было нечто столь резкое и беспокойное в манерах мистера Уинкля, что

мистер Пиквик невольно взглянул на своих двух друзей, ожидая объяснения.

- Мы не знаем, - ответил вслух мистер Тапмен на этот немой вопрос.

Последние два дня он был очень возбужден и сам на себя не похож. Мы

опасались, не случилось ли чего-нибудь, но он категорически это отрицает.

- Нет, нет, - вмешался мистер Уинкль, краснея под взглядом мистера

Пиквика, - право же, ничего не случилось. Уверяю вас, ничего не случилось,

дорогой сэр. Мне придется уехать ненадолго из города по личному делу, и я

надеялся упросить вас, чтобы вы разрешили Сэму меня сопровождать.

Физиономия мистера Пиквика выразила еще большее удивление.

- Я... я... думаю, - запинаясь, продолжал мистер Уинкль, - что Сэм не

стал бы возражать, по теперь, конечно, это невозможно, раз он арестован.

Придется ехать мне одному.

Когда мистер Уинкль произнес эти слова, мистер Пиквик с некоторым

изумлением почувствовал, что пальцы Сэма, застегивавшего гетры, задрожали,

словно он был удивлен или испуган. Сэм посмотрел на мистера Уинкля, когда

тот умолк, и хотя они обменялись только мимолетным взглядом, но,

по-видимому, поняли друг друга.

- Сэм, вы что-нибудь об этом знаете? - быстро спросил мистер Пиквик.

- Нет, не знаю, сэр, - отозвался мистер Уэллер, начиная с большим

усердием застегивать гетры.

- Вы уверены, Сэм? - настаивал мистер Пиквик.

- Видите ли, сэр, - отвечал мистер Уэллер, - я уверен в том, что раньше

ни разу об этом не слышал. Если у меня есть какие-то догадки, - добавил Сэм,

взглянув на мистера Уинкля, - я не имею никакого права о них говорить,

потому что боюсь, знаете ли, ошибиться.

- А я не имею никакого права вмешиваться в личные дела друга, как бы он

ни был мне близок, - помолчав, сказал мистер Пиквик. - Разрешите только

сказать, что я ровно ничего во всем этом не понимаю. Довольно! Больше мы к

этому возвращаться не будем.

Выразив таким образом свою мысль, мистер Пиквик перевел разговор на

другие темы, а мистер Уинкль начал постепенно приходить в себя, хотя все еще

был очень далек от полного спокойствия. Столько вопросов нужно было им

обсудить, что утро пролетело быстро. В три часа, когда Сэм водрузил на

маленький обеденный стол жареную баранью ногу и огромный паштет, а блюдо с

овощами и кувшины с портером разместил на стульях, на диване и где придется,

все почувствовали, что могут отдать должное обеду, хотя мясо было куплено и

зажарено, а паштет приготовлен и испечен по соседству, в тюремной кухне.

После этого выпили одну-две бутылки очень хорошего вина, за которым

мистер Пиквик послал в кофейню " Кубок" близ Докторс-Коммонс. Пожалуй, вместо

" одну-две" правильнее было бы сказать " полдюжины", ибо к тому времени, когда

вино было выпито, а чай убран, зазвонил колокол, возвещавший, что настало

время расходиться по домам.

Если днем поведение мистера Уинкля казалось необъяснимым, то сейчас,

когда под наплывом чувств и своей доли вина - одной из шести бутылок - он

начал прощаться с другом, оно стало романтическим и торжественным. Он

выждал, пока удалились мистер Тапмен и мистер Снодграсс, схватил руку

мистера Пиквика и горячо пожал, выражая всей своей физиономией твердую и

непреложную решимость, зловеще сочетавшуюся с глубоким унынием.

- Спокойной ночи, дорогой сэр, - сквозь стиснутые зубы проговорил

мистер Уинкль.

- Да благословит вас бог, дорогой мой! - промолвил мягкосердечный

мистер Пиквик, отвечая на рукопожатие молодого друга.

- Пора! - крикнул мистер Тапмен из галереи.

- Да, да, сию минуту, - отозвался мистер Уинкль. Спокойной ночи!

- Спокойной ночи, - сказал мистер Пиквик.

Затем последовала еще одна " спокойная ночь", и еще одна, и еще с

полдюжины, а мистер Уинкль продолжал пожимать руку своему другу и с тем же

странным выражением смотреть ему в лицо.

- Что случилось? -спросил, наконец, мистер Пиквик, когда рука у него

заныла от рукопожатий.

- Ничего, - отвечал мистер Уинкль.

- Ну, спокойной ночи, - сказал мистер Пиквик, пытаясь выдернуть руку.

- Мой друг, мой благодетель, мой высокоуважаемый спутник! - пробормотал

мистер Уинкль, уцепившись за его руку. - Не судите меня строго, не судите,

когда узнаете, что я, доведенный до крайности непреодолимыми

препятствиями...

- Ну, что же вы! - воскликнул мистер Тапмен, появляясь в дверях. -

Идите, а не то нас тут запрут!

- Да, да, иду! - ответил мистер Уинкль.

И, собравшись с силами, он выбежал из камеры.

В то время как мистер Пиквик с немым удивлением смотрел им вслед, пока

они шли по коридору, на площадке лестницы появился Сэм и шепнул что-то на

ухо мистеру Уинклю.

- О, разумеется, положитесь на меня! - громко ответил этот джентльмен.

- Благодарю вас! Вы не забудете, сэр? - осведомился Сэм.

- Конечно, не забуду, - отозвался мистер Уинкль.

- Желаю вам удачи, сэр, - сказал Сэм, притронувшись к шляпе. - Мне бы

очень хотелось отправиться с вами, сэр, но, конечно, хозяин - прежде всего.

- Вы остаетесь, и этот поступок делает вам честь, - сказал мистер

Уинкль.

С этими словами они расстались внизу лестницы.

- Чрезвычайно странно, - заметил мистер Пиквик, возвращаясь в камеру и

задумчиво присаживаясь к столу. - Что мог затеять этот молодой человек?

Он сидел, обдумывая этот вопрос, как вдруг раздался голос тюремщика

Рокера, осведомлявшегося, можно ли войти.

- Войдите, - отвечал мистер Пиквик.

- Я вам принес подушку помягче, сэр, - сообщил Рокер, - вместо той

временной, какая была у вас прошлой ночью.

- Благодарю вас, - сказал мистер Пиквик. - Не хотите ли стаканчик вина?

- Вы очень добры, сэр, - отвечал мистер Рокер, принимая предложенный

стакан. - За ваше здоровье, сэр.

- Благодарю вас, - отозвался мистер Пиквик.

- С сожаленьем должен вам сообщить, сэр, что вашему квартирохозяину

сделалось очень худо этой ночью, - сказал Рокер, поставил стакан и стал

разглядывать подкладку своей шляпы, приготовляясь вновь ее надеть.

- Как? Арестант Канцлерского суда? - воскликнул мистер Пиквик.

- Ему недолго оставаться арестантом Канцлерского суда, сэр, - отвечал

Рокер, поворачивая свою шляпу так, чтобы можно было прочесть имя мастера.

- Вы меня пугаете! - промолвил мистер Пиквик. Что вы хотите сказать?

- У него уже давно чахотка, - пояснил мистер Рокер, - а с ночи он стал

задыхаться. Доктор уже полгода назад сказал, что спасти его может только

перемена климата.

- Ах, боже мой! - воскликнул мистер Пиквик. Неужели закон в течение

полугода медленно убивал этого человека?

- Насчет этого я ничего не знаю, - отвечал Рокер, обеими руками

приподнимая шляпу за поля. - Вероятно, с ним случилось бы то же самое, где

бы он ни был. Сегодня утром его перевели в больницу; доктор говорит, что

нужно во что бы то ни стало поддерживать его силы, и начальник прислал ему

со своего стола вина, бульону и всякой всячины. Начальник в этом не виноват,

сэр.

- Да, конечно, - поспешил согласиться мистер Пиквик.

- А все-таки боюсь, что его песенка спета, - продолжал Рокер, покачивая

годовой. - Я только что предлагал Недди держать пари на два шестипенсовика

против одного, но он не согласился и был прав. Покорнейше благодарю, сэр.

Спокойной ночи, сэр.

- Постойте, - с волнением сказал мистер Пиквик. Где больница?

- Как раз над вашей камерой, сэр, - отвечал Рокер. - Если хотите, я вас

провожу.

Мистер Пиквик, не говоря ни слова, схватил шляпу и тотчас же вышел.

Тюремщик молча шел впереди; осторожно приподняв щеколду, он знаком

предложил мистеру Пиквику войти. Эта была большая унылая палата с

несколькими железными кроватями; на одной из них, вытянувшись, лежал

человек, похожий на тень: иссохший, бледный, страшный. У изголовья его сидел

старичок в сапожничьем переднике и, вооружившись роговыми очками, читал

вслух библию. Это был счастливый наследник.

Больной опустил руку на плечо своему товарищу, прося прекратить чтение.

Тот послушно закрыл книгу и положил ее на кровать.

- Откройте окно, - сказал больной.

Сапожник повиновался. Стук экипажей и повозок, дребезжание колес, крики

взрослых и детей - все звуки большого города, возвещавшие о жизни и

деятельности, сливаясь в глухой шум, ворвались в комнату. Из этого хриплого

гула выделялся время от времени неудержимый смех или обрывок какой-то

звонкой песни, распеваемой кем-то в беспокойной толпе, на секунду задевал

слух, а потом тонул в реве голосов и топоте ног, - разбивались волны бурного

житейского моря, тяжело катившего свои воды за окном. Печальны эти звуки для

задумчивого слушателя в любое время. Какими же печальными кажутся они тому,

кто бодрствует у смертного одра!

- Здесь нет воздуха, - прошептал больной. - Эти стены отравляют его. За

ними, когда я бродил там много лет назад, воздух был свежий; проникая в

тюрьму, он делается горячим и тяжелым. Я не могу им дышать.

- Мы оба дышали им долгие годы, - сказал старик. - Ободритесь!

Наступило короткое молчание, и оба посетителя приблизились к кровати.

Больной притянул к себе руку старого товарища по тюрьме и, ласково сжав ее

обеими руками, не выпускал.

- Надеюсь, - прошептал он немного спустя так тихо, что они должны были

наклониться к кровати, чтобы расслышать невнятные звуки, срывавшиеся с его

бледных губ, - надеюсь, милосердный судья вспомнит о моем тяжелом наказании

на земле. Двадцать лет, мой друг, двадцать лет в этой отвратительной могиле!

У меня разрывалось сердце, когда умер мой ребенок, а я не мог даже

поцеловать его в гробике. С тех пор среди этого шума и разгула мое

одиночество стало ужасным. Да простит меня бог! Он видел мою одинокую,

томительную смерть.

Он сложил руки и, прошептав еще что-то, чего никто не расслышал,

погрузился в сон - сперва это был только сон, потому что они видели, как он

улыбался.

Они разговаривали шепотом, потом тюремщик, наклонившись к подушке,

отшатнулся.

- Клянусь богом, он получил свободу! - воскликнул тюремщик.

Да, получил. Но при жизни он стал так похож на мертвеца, что они не

заметили, когда он умер.

 

ГЛАВА XLV,

 

повествующая о свидании мистера Сэмюела Уэллера

со своим семейством. Мистер Пиквик

совершает осмотр маленького мира,

в котором обитает, и принимает решение

как можно меньше соприкасаться с ним в будущем

 

Как-то утром, спустя несколько дней после своего заточения, мистер

Сэмюел Уэллер с величайшей заботливостью привел в порядок камеру хозяина и,

убедившись, что он комфортабельно расположился со своими книгами и бумагами,

удалился, чтобы провести час-другой с наибольшей приятностью. Утро было

прекрасное, и Сэмюелу пришло в голову, что пинта портера на свежем воздухе

поможет скоротать ему ближайшие четверть часа не хуже, чем всякое другое

развлечение, какое он мог себе позволить.

Придя к такому выводу, он отправился в буфетную. Купив пиво и получив

вдобавок газету трехдневной давности, он пошел к кегельбану и, сев на

скамью, начал развлекаться очень степенно и методически.

Прежде всего он освежился глотком пива, а потом поднял взор к окну и

платонически подмигнул молодой леди, которая чистила там картофель, Затем он

развернул газету, сложил ее так, чтобы судебная хроника была сверху, а

поскольку это дело очень трудное и раздражающее, если дует хотя бы легкий

ветерок, то Сэм, покончив с ним, снова хлебнул пива. Затем он прочел две

строки и оторвался от газеты, чтобы взглянуть на двух субъектов, игравших

тут же партию в мяч, по окончании которой он одобрительно крикнул: " Очень

хорошо! " - и окинул взглядом зрителей, чтобы узнать, согласны ли они с ним.

Это повлекло за собой необходимость взглянуть также и на окно; а так как

молодая леди все еще была там, то простая вежливость требовала подмигнуть

снова и, прибегнув к пантомиме, выпить за ее здоровье еще глоток пива, что

Сэм и проделал. Состроив свирепую гримасу мальчугану, который, широко

раскрыв глаза, следил за этой процедурой, он положил ногу на ногу и, держа

обеими руками газету, начал читать всерьез.

Едва успел он сосредоточиться в надлежащей степени, как вдруг ему

почудилось, что где-то в коридоре выкрикивают его имя. И он не ошибся, ибо

оно быстро передавалось из уст в уста, и вскоре воздух огласился криками:

" Уэллер! "

- Здесь! - громовым голосом гаркнул Сэм. - В чем дело? Кто его

спрашивает? Или прислали нарочного сказать, что его дача горит?

- Кто-то спрашивает вас в прихожей, - объяснил стоявший поблизости

человек.

- Пожалуйста, присмотрите, старина, за этой-вот газетой и кружкой,

попросил Сэм. - Я сейчас приду. Ей-богу, если бы меня вызывали в суд, так и

то не могли бы поднять больше шума!

Сопровождая эти слова деликатным щелчком по голове вышеупомянутого

молодого джентльмена, который, не подозревая о своем близком соседстве с

разыскиваемой особой, вопил во всю глотку: " Уэллер! " - Сэм поспешно прошел

по двору и взбежал по ступеням в прихожую. Здесь первое, что он увидел, был

его возлюбленный родитель, сидящий со шляпой в руке на нижней ступеньке

внутренней лестницы и через каждые полминуты оравший во все горло: " Веллер! "

- Ну, чего вы орете? - быстро спросил Сэм, когда старый джентльмен

испустил еще один вопль. - Раскраснелся так, что смахивает на сердитого

стеклодува. В чем дело?

- Ага! А то я уже начал побаиваться, Сэмми, - отозвался старый

джентльмен, - не отправился ли ты на прогулку в Ридженси-парк.

- Бросьте, - сказал Сэм, - нечего поддразнивать жертву скупости,

слезайте-ка со ступеньки. Чего вы тут расселись? Я здесь не живу.

- Я тебе покажу такую потеху, Сэмми, - начал старший мистер Уэллер,

вставая.

- Постойте минутку, - перебил Сэм, - вы весь белый сзади.

- Правильно, Сэмми, сотри это, - сказал мистер Уэллер, когда сын стал

его чистить. - Здесь могут принять за личное оскорбление, если человек будет

разгуливать обеленным, а, Сэмми?

Тут мистер Уэллер проявил столь недвусмысленные симптомы сдавленного

смеха, что Сэм поспешил положить этому конец.

- Да успокойтесь! - сказал Сэм. - Отроду не видывал такого старого

чудака. Ну, чего вы надрываетесь?

- Сэмми, - сказал мистер Уэллер, вытирая лоб, - боюсь, как бы мне не

дохохотаться до апоплексического удара, мой мальчик.

- Ну, так для чего же вы это делаете? - полюбопытствовал Сэм. - Что вы

можете на это ответить?

- Как ты думаешь, Сэмивел, кто приехал сюда вместе со мной? - спросил

мистер Уэллер, отступая шага на два, сжимая губы и поднимая брови.

- Пелл? - предположил Сэм.

Мистер Уэллер покачал головой, и его румяные щеки раздулись от смеха,

который пытался вырваться на велю.

- Может быть, человек с пятнистым лицом? - высказал догадку Сэм.

Снова мистер Уэллер покачал головой.

- Ну так кто же? - спросил Сэм.

- Твоя мачеха! - сказал мистер Уэллер, и хорошо, что он это сказал,

иначе щеки неизбежно лопнули бы от неестественного растяжения.

- Твоя мачеха, Сэмми! - повторил мистер Уэллер. И красноносый, сын мой,

и красноносый! Хо-хо-хо!

Тут с мистером Уэллером начались конвульсии от смеха. Сэм созерцал его

с широкой улыбкой, постепенно расплывшейся по всей физиономии.

- Они пришли серьезно потолковать с тобой, Сэмми, - сообщил мистер

Уэллер, вытирая глаза. - Ни слова не говори им о бессердечном кредиторе,

Сэмми.

- Как, разве они не знают, кто он такой? - осведомился Сэм.

- Понятия не имеют, - отвечал отец.

- Где они? - спросил Сэм, на чьей физиономии отражались все гримасы

старого джентльмена.

- В уютном местечке, - сообщил мистер Уэллер. Попробуй залучить

красноносого в такое место, где нет спиртного! Не удастся, Сэмивел, не

удастся! Мы сегодня очень приятно прокатились сюда от " Маркиза", Сэмми, -

продолжал мистер Уэллер, когда почувствовал себя способным изъясняться

членораздельно. Я запряг старую пегую в эту повозку, что осталась от первого

муженька твоей мачехи, поставили кресло для пастыря, и будь я проклят, - с

глубоким презрением добавил мистер Уэллер, - и будь я проклят, если не

вынесли на дорогу перед нашей дверью лесенку, чтобы по ней взобраться.

- Да вы шутите! - воскликнул Сэм.

- Я не шучу, Сэмми, - возразил отец, - жаль, что ты не видел, как он

цеплялся за край экипажа, словно боялся рухнуть с высоты шести футов и

разбиться на миллион частиц. Наконец, все-таки вскарабкался, и мы поехали, и

мне сдается, - я повторяю: мне сдается, Сэмми, - что его малость потряхивало

на поворотах.

- А не налетали вы случайно разок-другой на столбы? - предположил Сэм.

- Боюсь, Сэмми, - отвечал мистер Уэллер, подмигивая с наслаждением,

боюсь, что я разок-другой за них зацепил; он всю дорогу вылетал из кресла.

Тут старый джентльмен покачал головой и испустил хриплое, сдавленное

бурчание, сопровождавшееся сильным распуханием физиономии и растяжением всех

черт лица, каковые симптомы не на шутку встревожили его сына.

- Не пугайся, Сэмми, не пугайся, - сказал старый джентльмен, когда

после многих усилий и судорожного топанья ногой вновь обрел голос. - Это я

стараюсь смеяться потише.

- Ну, если так, - отвечал Сэм, - то лучше не старайтесь. Сами увидите,

что это довольно опасная штука.

- Тебе не нравится, Сэмми? - полюбопытствовал старый джентльмен.

- Совсем не нравится, - отвечал Сэм.

- А все-таки эта штука, - сказал мистер Уэллер, а слезы все еще

струились у него по щекам, - была бы очень большим подспорьем для меня, если

бы я к ней привык, а иной раз сберегла бы немало слов для твоей мачехи н для

меня, но боюсь, что ты прав, Сэмми: она слишком сильно клонит к апоплексии,

слишком сильно, Сэмивел.

Этот разговор привел их к двери " уютного местечка", куда Сэм,

приостановившись на секунду, чтобы бросить лукавый взгляд на почтенного

родителя, который все еще хихикал за его спиной, вошел сразу.

- Мачеха, - сказал Сэм, вежливо приветствуя сию леди, - очень вам

благодарен за это посещение. Пастырь, как поживаете?

- О Сэмюел! - возопила миссис Уэллер. - Это ужасно!

- Ничуть не бывало, мамаша, - отвечал Сэм. - Не правда ли, пастырь?

Мистер Стиггинс воздел руки и возвел очи горе, показывая одни белки

вернее, желтки, - но не дал никакого словесного ответа.

- Не страдает ли этот-вот джентльмен каким-нибудь мучительным недугом?

- спросил Сэм, обращаясь за объяснением к мачехе.

- Добрый человек скорбит, видя вас здесь, Сэмюел, - пояснила миссис

Уэллер.

- О, вот оно что! - отозвался Сэм. - А я боялся, на него глядя, не

забыл ли он поперчить последний съеденный им огурец. Садитесь, сэр, посидите

- мы этого ни в коем случае не поставим вам в упрек, как заметил король,

когда разгонял своих министров.

- Молодой человек, - торжественно произнес мистер Стиггинс, - боюсь,

что вас не смягчило заключение.

- Прошу прощенья, сэр, - откликнулся Сэм. - Что вы изволили заметить?

- Я опасаюсь, молодой человек, что ваша натура нисколько не смягчилась

от этого наказания, - повысив голос, сказал Стиггинс.

- Сэр, - отвечал Сэм, - вы очень любезны. Надеюсь, моя натура не из

мягких, сэр. Очень вам признателен за доброе мнение, сэр.

Тут какой-то звук, до неприличия напоминающий смех, донесся с того

места, где восседал мистер Уэллер-старший, в ответ на что миссис Уэллер,

быстро взвесив все обстоятельства дела, сочла своим непреложным долгом

обнаружить склонность к истерике.

- Уэллер, - сказала миссис Уэллер (старый джентльмен сидел в углу),

-Уэллер! А ну-ка поди сюда!

- Очень тебе благодарен, моя милая, - отвечал мистер Уэллер, - но мне и

здесь хорошо.

Миссис Уэллер залилась слезами.

- Что случилось, мамаша? - осведомился Сэм.

- О Сэмюел, - отвечала миссис Уэллер, - ваш отец приводит меня в

отчаяние. Неужели ничто не пойдет ему на пользу?

- Вы слышите? - спросил Сэм. - Леди желает знать, неужели ничто не

пойдет вам на пользу?

- Очень признателен миссис Уэллер за ее заботливость, Сэмми, - отвечал

старый джентльмен. - Я думаю, что трубка очень пошла бы мне на пользу.

Нельзя ли это как-нибудь наладить, Сэмми?

Миссис Уэллер уронила еще несколько слезинок, а мистер Стиггинс

застонал.

- Эх! Этот злополучный джентльмен опять расхворался, - оглянувшись,

сказал Сэм. - Что у вас болит, сэр? - Все то же, молодой человек, - отвечал

мистер Стиггинс. - Все то же.

- Что бы оно могло быть, сэр? - с величайшим простодушием осведомился

Сэм.

- Боль у меня в груди, молодой человек, - пояснил мистер Стиггинс,

прижимая зонтик к жилету.

Услыхав такой чувствительный ответ, миссис Уэллер, будучи не в силах

подавить волнение, громко разрыдалась и высказала уверенность, что

красноносый - святой человек, в ответ на что мистер Уэллер-старший осмелился

намекнуть вполголоса, что, должно быть, он представитель двух приходов,

снаружи - святого Симона, а внутри - святого Враля *.

- Боюсь, мамаша, - сказал Сэм, - что у этого джентльмена потому такая

кривая физиономия, что он чувствует жажду при виде печального зрелища.

Верно, мамаша?

Достойная леди вопросительно посмотрела на мистера Стиггинса. Сей

джентльмен закатил глаза, сжал себе горло правой рукой и силился что-то

проглотить, давая понять, что его томит жажда.

- Боюсь, Сэмюел, что на него подействовало волнение, - горестно

заметила миссис Уэллер.

- Какой напиток вы предпочитаете, сэр? - спросил Сэм.

- О мой милый молодой друг, - отвечал мистер Стиггинс, - все напитки

суета сует!

- Святая истина, святая истина, - изрекла миссис Уэллер, подавляя стон

и одобрительно покачивая головой.

- Пожалуй, это верно, сэр, - отвечал Сэм, - но какую суету вы

предпочитаете? Какая суета вам больше пришлась по вкусу, сэр?

- О мой молодой друг! - отозвался мистер Стиггинс. - Я презираю их все.

Если есть среди них одна менее ненавистная, чем все остальные, то это

напиток, именуемый ромом. Горячий ром, мой милый молодой друг, и три кусочка

сахару на стакан.

- Очень печально, сэр, - сказал Сэм, - но как раз эту суету не

разрешают продавать в этом учреждении.

- О, жестокосердие этих черствых людей! - возопил мистер Стиггинс. - О,

нечестивая жестокость бесчеловечных гонителей!

С этими словами мистер Стиггинс снова закатил глаза и ударил себя в

грудь зонтом; и нужно отдать справедливость преподобному джентльмену - его

негодование казалось очень искренним и непритворным.

Когда миссис Уэллер и красноносый джентльмен выразили самое резкое

осуждение этому бесчеловечному правилу и осыпали множеством благочестивых

проклятий того, кто его придумал, красноносый высказался в пользу бутылки

портвейна, подогретого с небольшим количеством воды, пряностями и сахаром

как средства, благотворного для желудка и менее суетного, чем многие другие

смеси. Соответствующее распоряжение было дано. Пока шли приготовления,

красноносый и миссис Уэллер смотрели на Уэллера-старшего и стонали.

- Ну, Сэмми, - сказал этот джентльмен, - надеюсь, ты приободришься

после такого веселенького визита. Очень живой и назидательный разговор,

правда, Сэмми?

- Вы закоснели в грехе, - отвечал Сэм, - и я бы хотел, чтобы вы больше

не обращались ко мне с такими неподобающими замечаниями.

Отнюдь не умудренный этой уместной отповедью, мистер Уэллер тотчас же

расплылся в широкую улыбку, а так как это возмутительное поведение заставило

и леди и мистера Стиггинса смежить веки и в смятении раскачиваться, сидя на

стульях, то он позволил себе еще несколько мимических жестов, выражающих

желание поколотить упомянутого Стиггинса и дернуть его за нос, каковая

пантомима, казалось, принесла ему великое облегчение. При этом старый

джентльмен едва не попался, ибо мистер Стиггинс встрепенулся, когда принесли

вино, и коснулся головой кулака, которым мистер Уэллер в течение нескольких

минут изображал в воздухе фейерверк на расстоянии двух дюймов от его уха.

- Что это вы набрасываетесь на стаканы? - воскликнул Сэм, проявляя

удивительную сообразительность. Вы не видите, что ударили джентльмена?

- Я это сделал нечаянно, Сэмми, - сказал мистер Уэллер, слегка

смущенный таким неожиданным инцидентом.

- Попробуйте принять лекарство внутрь, сэр, - посоветовал Сэм

красноносому джентльмену, который мрачно потирал голову. - Как вы находите

эту горячую суету, сэр?

Мистер Стиггинс не дал словесного ответа, но его поведение говорило

само за себя. Он отведал содержимое стакана, который подал ему Сэм, положил

зонт на пол, отведал еще раз, благодушно поглаживая рукой живот, затем выпил

все залпом, причмокнул и протянул стакан за новой порцией.

Да и миссис Уэллер не замедлила воздать должное смеси. Сначала славная

леди заявила, что не может проглотить ни капли, потом проглотила маленькую

капельку, потом большую каплю, потом великое множество капель: а так как ее

чувства отличались свойством тех веществ, на которые сильно действует спирт,

то каждую каплю горячего вина она провожала слезой и таяла до тех пор, пока

не прибыла, наконец, в юдоль печали и плача.

Мистер Уэллер-старший наблюдал эти признаки и симптомы с явным

неудовольствием, а когда после второго кувшина того же напитка мистер

Стиггинс начал печально вздыхать, мистер Уэллер дал знать о своем

недоброжелательном отношении ко всему происходящему, сердито забормотав

невнятные фразы, в которых можно было разобрать одно только слова

" кривляние", повторявшееся несколько раз.

- Я тебе скажу, в чем тут дело, Сэмивел, мой мальчик, - прошептал на

ухо своему сыну старый джентльмен после долгого и упорного созерцания своей

супруги и мистера Стиггинса. - Мне кажется, у твоей мачехи во внутренностях

что-то неладно, да и у красноносого также.

- Что вы хотите сказать? - спросил Сэм.

- А вот что, Сэмми, - отвечал старый джентльмен, - они пьют, а это не

дает им питания, и все превращается в теплую воду и вытекает у них из глаз.

Можешь поверить мне на слово, Сэмми, в нутре у них неладно.

Мистер Уэллер подкрепил эту научную теорию многочисленными кивками и

хмурыми взглядами, которые заметила миссис Уэллер и, заключив, что они

выражают порицание ей самой, или мистеру Стиггинсу, или им обоим, уже

собралась почувствовать себя еще хуже, как вдруг мистер Стиггинс, кое-как

поднявшись со стула, начал произносить поучительную речь в назидание

присутствующим и в особенности мистеру Сэмюелу, коего он в трогательных

выражениях заклинал быть на страже в этом вертепе, куда он брошен,

воздерживаться от лицемерия и гордыни сердца и строго следовать во всем его

(Стиггинса) примеру. В таком случае он может рано или поздно прийти к

утешительному заключению, что, подобно мистеру Стиггинсу, он будет самым

почтенным и безупречным человеком, а все его знакомые и друзья останутся

безнадежно заблудшими и распутными негодяями, каковая мысль, добавил мистер

Стиггинс, не может не доставить ему живейшего удовлетворения.

Далее он заклинал его избегать прежде всего пьянства, и сей порок

сравнил с мерзкими привычками свиньи и с пристрастьем к тем ядовитым

снадобьям, о которых говорят, что они, будучи съедены, отбивают память. В

этом месте своей речи преподобный и красноносый джентльмен начал выражаться

на редкость бессвязно и, возбужденный собственным красноречием, пошатнулся и

рад был ухватиться за спинку стула, чтобы сохранить вертикальное положение.

Мистер Стиггинс не предостерегал своих слушателей против тех

лжепророков и жалких плутов от религии, которые, не обладая ни умом, чтобы

излагать первоначальные доктрины, ни сердцем, чтобы их почувствовать,

являются более опасными членами общества, чем заурядные преступники, ибо,

конечно, они влияют на самых слабых и несведущих, вызывают гневное презрение

к тому, что должно считаться самым священным, и до известной степени

дискредитируют множество добродетельных и почтенных людей, возглавляющих

многие превосходные секты. Но так как мистер Стиггинс долго стоял,

перегнувшись через спинку стула, и, закрыв один глаз, упорно подмигивал

другим, то следует предположить, что он обо всем этом думал, но хранил про

себя.

Во время этой речи миссис Уэллер всхлипывала и проливала слезы после

каждой фразы, а Сэм, усевшись верхом на стул и облокотившись о верхнюю

перекладину спинки, очень учтиво и любезно взирал на оратора, изредка бросая

многозначительный взгляд на старого джентльмена, который сначала был в

восторге, но на середине речи заснул.

- Браво, очень мило! - воскликнул Сэм, когда красноносый, закончив

речь, натянул рваные перчатки, причем так далеко просунул пальцы в дыры, что

показались суставы. - Очень мило!

- Надеюсь, это принесет вам пользу, Сэмюел, - торжественно произнесла

миссис Уэллер.

- Думаю, что принесет, мамаша, - отвечал Сэм.

- О, если бы я могла надеяться, что это принесет пользу вашему отцу!

промолвила миссис Уэллер.

- Благодарю тебя, моя дорогая, - отозвался мистер Уэллер-старший. - А

как ты себя чувствуешь, моя милая?

- Зубоскал! - воскликнула миссис Уэллер.

- Во мраке пребывающий, - добавил преподобный мистер Стиггинс.

- Достойное создание! - сказал мистер Уэллер-старший. - Если я не увижу

другого света, кроме ночного мрака этой-вот болтовни, то похоже, что я так и

останусь ночной каретой, пока окончательно не уберусь с дороги. Ну-с, миссис

Уэллер, если пегий долго будет стоять на извозчичьем дворе, он на обратном

пути ни за что не остановится, и как бы это кресло с пастырем в придачу не

перелетело через изгородь.

Услышав о такой возможности, преподобный мистер Стиггинс с нескрываемым

ужасом подхватил свою шляпу и зонт и предложил отправиться в путь

немедленно, на что миссис Уэллер дала согласие. Сэм проводил их до ворот и

почтительно распрощался.

- Адью, Сэмивел, - сказал старый джентльмен.

- Что это за адью? - осведомился Сэмми.

- Ну, тогда до свиданья, - сказал старый джентльмен.

- А, так вот вы куда целитесь! - сообразил Сэм. Ну, до свиданья.

- Сэмми! - прошептал мистер Уэллер, осторожно озираясь. - Поклон твоему

хозяину, и скажи ему, чтобы он дал мне знать, если что-нибудь затеет насчет

этого-вот дела. Мы с одним хорошим столяром придумали план, как его отсюда

вытащить. Пьяно, Сэмивел, пьяно! - добавил мистер Уэллер, хлопнув сына в

грудь и отступая шага на два.

- Что это значит? - спросил Сэм.

- Фортепьяно, Сэмивел! - отвечал мистер Уэллер с сугубой

таинственностью. - Его можно взять напрокат, по играть на нем нельзя будет,

Сэмми.

- А какой же тогда прок от него? - полюбопытствовал Сэм.

- Пусть он пошлет за моим приятелем столяром, чтобы тот взял его

обратно, Сэмми, - отвечал мистер Уэллер. - Теперь смекаешь?

- Нет, - сказал Сэм.

- В нем нет никакой машины, - зашептал отец. Он там свободно поместится

и в шляпе и в башмаках, а дышать будет через ножки, они внутри выдолбленные.

Нужно запастись билетами в Америку. Американское правительство ни за что не

выдаст его, когда узнает, что он при деньгах, Сэмми. Пусть хозяин живет там,

пока не помрет миссис Бардл иди пока не повесят Додсона и Фогга (мне

кажется, Сэмми, что это случится раньше), а тогда пусть возвращается и пишет

книгу про американцев. Это окупит все расходы с излишком, если он им

хорошенько всыплет!

Мистер Уэллер с большим возбуждением изложил шепотом суть заговора,

затем, словно из боязни ослабить дальнейшими речами эффект потрясающего

сообщения, по-кучерски отсалютовал и скрылся.

Сэм едва успел обрести свое обычное спокойствие, которое было в

значительной мере нарушено секретным сообщением почтенного родителя, как к

нему обратился мистер Пиквик.

- Сэм! - сказал сей джентльмен.

- Сэр? - откликнулся мистер Уэллер.

- Я собираюсь прогуляться по тюрьме и хочу, чтобы вы меня сопровождали.

А вон идет сюда арестант, которого мы знаем, Сэм, - добавил мистер Пиквик.

- Который, сэр? - осведомился мистер Уэллер. Джентльмен с копной волос

на голове или чудной узник в чулках?

- Ни тот, ни другой, - отвечал мистер Пиквик. Это один из ваших более

старых друзей, Сэм.

- Моих, сэр? - воскликнул мистер Уэллер.

- Думаю, что вы прекрасно помните этого джентльмена, Сэм, - отозвался

мистер Пиквик, - если память на старых знакомых у вас не хуже, чем я

предполагал. Тише! Ни слова, Сэм, ни звука. Вот он.

Во время этого разговора подошел Джингль. В поношенном костюме,

выкупленном с помощью мистера Пиквика у ростовщика, он казался не таким

жалким, как раньше. Мистер Джингль надел чистое белье и подстриг волосы.

Однако он был очень бледен и худ, а когда медленно плелся, опираясь на

палку, легко было заметить, что он жестоко пострадал от болезни и нищеты и

до сих пор еще не набрался сил. Джингль снял шляпу, когда мистер Пиквик с

ним поздоровался, и казался очень смущенным и взволнованным при виде Сэма

Уэллера.

За ним по пятам шел мистер Джоб Троттер, в списке пороков которого во

всяком случае не значилось отсутствие верности и дружеской привязанности. Он

был по-прежнему ободран и грязен, но лицо его слегка пополнело за несколько

дней, прошедших после первой встречи с мистером Пиквиком. Кланяясь нашему

мягкосердечному старому другу, он пролепетал какие-то отрывистые слова

благодарности и что-то забормотал о том, что он спасен от голодной смерти.

- Хорошо, хорошо! - нетерпеливо перебил мистер Пиквик. - Ступайте с

Сэмом. Я хочу поговорить с вами, мистер Джингль. Можете вы идти, не опираясь

на его руку?

- Конечно, сэр, - - к вашим услугам - - не очень быстро - - ноги

ненадежны - - - в голове неладно - - все кружится - - похоже на

землетрясение - - весьма.

- Возьмите-ка меня под руку, - сказал мистер Пиквик.

- Нет, нет, - возразил Джингль, - право же, не надо - - нет.

- Вздор! - сказал мистер Пиквик. - Обопритесь на мою руку, прошу вас,

сэр.

Видя, что он смущен, взволнован и не знает, что делать, мистер Пиквик

быстро разрешил вопрос, взяв больного актера под руку, и увел его с собою

без дальнейших разговоров.

Все это время физиономия мистера Сэмюела Уэллера выражала самое

безграничное и неописуемое изумление, какое только можно вообразить. В

глубоком молчании переводя взгляд с Джоба на Джингля и с Джингля на Джоба,

он мог выговорить только: " Ах, черт побери! " Эти слова он повторил по

крайней мере раз двадцать, и после этого усилия, казалось, окончательно

лишился дара речи, а затем снова стал смотреть сперва на одного, потом на

другого в безмолвном замешательстве и недоумении.

- Где вы, Сэм? - оглянувшись, сказал мистер Пиквик.

- Иду, сэр, - отозвался мистер Уэллер, машинально следуя за своим

хозяином.

Он все еще не сводил глаз с мистера Джоба Троттера, который молча шел

рядом.

Джоб сначала не поднимал глаз. Сэм, будучи не в силах оторваться от

физиономии Джоба, налетал на проходивших мимо людей, падал на маленьких

детей, цеплялся за ступеньки и перила, казалось вовсе этого не замечая, пока

Джоб, украдкой взглянув на него, не сказал:

- Как поживаете, мистер Уэллер?

- Это он! - воскликнул Сэм; он окончательно установил личность Джоба,

хлопнул себя по ляжке и пронзительно свистнул, давая исход своим чувствам.

- Мои обстоятельства изменились, сэр, - заметил Джоб.

- Похоже на то, что изменились, - подхватил мистер Уэллер, с

нескрываемым удивлением созерцая лохмотья своего спутника. - Изменение,

пожалуй, к худшему, мистер Троттер, как сказал джентльмен, когда ему

разменяли полкроны на два фальшивых шиллинга и шесть пенсов.

- Совершенно верно, - согласился Джоб, покачивая головой. - Теперь уже

без обмана, мистер Уэллер. Слезы, - добавил Джоб с мимолетно блеснувшим

лукавством, - слезы - не единственный показатель несчастья, да и не самый

лучший.

- Что правда, то правда, - выразительно произнес Сэм.

- Они могут быть притворными, мистер Уэллер, - добавил Джоб.

- Знаю, что могут, - согласился Сэм. - Есть люди, у которых они всегда

наготове, нужно только вытащить пробку.

- Вот именно! - подтвердил Джоб. - Но эти вещи не так легко подделать,

мистер Уэллер, операция мучительная, пока их получишь.

Тут он указал на свои желтые, впалые щеки и, засучив рукав куртки,

обнажил руку: кость могла переломиться от одного прикосновения - такой

тонкой и хрупкой казалась она под тонким покровом мускулов.

- Что это вы с собой сделали? - отшатнувшись, воскликнул Сэм.

- Ничего, - отвечал Джоб. - Вот уже много недель я ничего не делаю,

пояснил он, - а ем и пью почти столько же.

Сэм выразительным взглядом окинул худое лицо и жалкую одежду мистера

Троттера, потом схватил его за руку и потащил за собой.

- Куда вы, мистер Уэллер? - спросил Джоб, тщетно пытаясь вырваться из

могучих рук своего бывшего врага.

- Идем! - сказал Сэм. - Идем!

Он не удостоил его дальнейших объяснений, пока они не добрались до

буфетной, где он потребовал кружку портера.

- Ну, выпейте все до последней капли, а потом опрокиньте крышку вверх

дном, - сказал Сэм, - я хочу посмотреть, как вы приняли лекарство.

- Но, право же, дорогой мистер Уэллер... - начал Джоб.

- До дна! - повелительно сказал Сэм.

После такого увещания мистер Троттер поднес кружку к губам и

постепенно, почти незаметно, перевернул вверх дном. Один-единственный раз он

приостановился, чтобы перевести дыхание, но не отрывал кружки от губ, а

через несколько секунд уже держал ее перевернутою в вытянутой руке. Ничего

не вылилось, только клочья пены отрывались от края и лениво падали на пол.

- Чистая работа! - одобрил Сэм. - Ну, как вы себя чувствуете теперь?

- Лучше, сэр. Как будто лучше, - ответил Джоб.

- Ну, конечно, - внушительно произнес Сэм. - Это все равно, что

накачать газу в воздушный шар. Я простым глазом вижу, что вы потолстели

после этой операции. Что скажете о второй кружке таких же размеров?

- Я бы отказался, очень вам признателен, сэр, - отвечал Джоб, - я бы

предпочел отказаться.

- Ну, а что вы скажете о чем-нибудь более существенном? - осведомился

Сэм.

- Благодаря вашему достойному хозяину, сэр, - сообщил мистер Троттер, в

три часа без четверти мы получили половину бараньей ноги, зажаренной вместе

с картофелем.

- Как! Это он о вас позаботился? - с ударением спросил Сэм.

- Да, сэр, - ответил Джоб. - Больше того, мистер Уэллер: мой хозяин был

очень болен, а он дал нам камеру - раньше мы жили в конуре - и заплатил за

нее, сэр, и приходил ночью к нам, когда его никто не мог видеть. Мистер

Уэллер, - сказал Джоб, на этот раз с непритворными слезами на глазах, - я

готов служить этому джентльмену до тех пор, пока не свалюсь мертвый к его

ногам.

- Вот как! - воскликнул Сэм. - Я вас должен огорчить, мой друг. Это не

пройдет.

У Джоба Троттера был н






© 2023 :: MyLektsii.ru :: Мои Лекции
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав.
Копирование текстов разрешено только с указанием индексируемой ссылки на источник.