Глава V. Расцвет Русского могущества. 2 страница

Царь Никифор готовился встретить врага и на всякий случай укреплял самый Царьград. Он протянул даже через пролив тяжелую железную цепь, предупреждая и с этой стороны нападение Руссов. Он собирался уже выступить в поход, как получена была нерадостная весть, что Арабы взяли Антиохию, а дома, во дворце, получены были такие сведения, которые должны были остановить всякие приготовления к войне с далекими врагами. Во дворце таился заговор на жизнь царя, в котором главными руководителями были: сама царица и воевода Иван Цимисхий. В Декабре 969 г. Никифор, подобно многим византийским императорам, был коварно умерщвлен и на престол вступил его же убийца -- Цимисхий.

По происхождению это был Армянин и имя Цимисхий по-армянски значило маленький. Маленький царь обладал однако большими воинскими способностями и даже чрезвычайною физическою силою. Он вступил на престол на 45 году, как говорить Лев Дьякон, который оставил нам и портрета этого героя. " Видом он был таков: лицо белое и красивое, волосы на голове русые и на лбу редкие; глаза острые, голубые; нос тонкий, надлежащей величины; борода рыжая, со сторон сжатая, но красивая; ростом был мал, но имел широкую грудь; сила у него была исполинская и в руках чрезвычайная гибкость и непреодолимая крепость. Он не страшился нападать один на целую неприятельскую фалангу и, побивши множество врагов, с быстротою, невредим, отступал к своему войску. В прыганьи, в игре мячем, в метании копий, в натягивании луков и стрельбе он превосходил всех людей того времени. Говорят, что он, поставив рядом четырех коней, прыгал, как птица, и садился на самого последнего. Он так метко умел стрелять в цель, что мог попадать в отвергав кольца. Был очень ласков в обхождении; был очень щедр и благотворителен; но слишком любил веселые пиры, напитки и чувственные удовольствия, в чем и заключалась его слабость".

Таков был герой, с которым приходилось померяться нашему Святославу. Взойдя на престол без всякой помехи, посредством злодейского убийства, он, однако, в первое время находился в величайшем затруднении и не знал, что начать. По всему царству свирепствовал голод уже третий год; с севера Русские угрожали превеликим бедствием, с юга Арабы не давали царству покоя. Против Арабов он выслал войско, но с Святославом решился искать мира.

Верный своему слову взять самый Царьград, Святослав весною 970 года перешел Балканы и тотчас овладел Филиппополем, где, по рассказам Греков, чтобы навести страх на восставших Болгар, посадил их 20 тысяч на кол. Мы не скажем, что это преувеличение и не скажем, что это ложь. 20 тысяч есть только пустая риторская фраза, в роде сильного присловья, когда требовалось обозначить вообще какой либо ужас. И теперь часто употребляют выражения: тысячу раз, тысячекратно, желая выразить понятие особого множества. Святослав, конечно, был сын века, был варвар, не меньше других из своих современников и особенно не меньше самих Греков, занимавшихся по преимуществу пред другими народами сажанием людей на кол. Это был обычай в особенном смысле -- южный, едва ли столько известный на севере, и если северные люди употребляли такую казнь в войнах с Греками, так они старались только казнить их их же собственным орудием. Некоторые исследователи говорят, что это свидетельство важно, в том смысле, что знакомит нас со способом ведения войны Святославом ¹²². Но способ войны Святослава, если по обычаям войны и заключался в распространении между врагами ужаса, то главным образом он заключался в быстроте нападения. Такому воителю-барсу некогда было заниматься копотливою операцией сажания на кол. Невозможно было отвлекать для этого и своей дружины. Он мог делать одно, -- это без пощады умерщвлять сопротивников теми же мечами, которыми начинал и самую битву. Для сажания на кол необходимы были новые орудия, на изготовление которых требовалось время и материал и для самой операции множество людей.

Святослав спешил к Царьграду. Он сказал, что теперь идет на Греков. Очень естественно, что теперь и Болгары становились на его же сторону вместе с Венграми и Печенегами, которые тоже соглашались помогать ему. Богатый, коварный Грек всегда бывал общею добычею для всех варваров. В этом случае не для чего было устрашать и Болгар.

По русскому преданию, Греки, ведя переговоры, только обманывали Русь, они говорили, что не в силах бороться, предлагали дань на всю дружину, по числу голов, прося только сказать, сколько счетом всего войска. Греки обманывали и Святослав их обманул, сказавши, что всей Руси 20 тысяч. Он прибавил 10 т., потому что Руси было только 10 тысяч. Вот по какой причине она и не могла пересажать на кол 20 тысяч Болгар. Узнавши число Руси, Греки вывели 100 тысяч войска и не дали дани. Полки сошлись у Адрианополя. Русь струсила, увидавши такое множество Греков. Не струсил один Святослав и стал говорить дружине. " Уже нам некуда деться; волею или неволею стать против... Не посрамим Русской земли, ляжем тут костями. Мертвым нет срама. Если побежим, -- осрамим себя, но убежать не можем. Станем же крепко, а я перед вами пойду. Если моя голова ляжет, то промыслите сами о себе." -- Где упадет твоя голова, тут и свои головы сложим! " -- ответила дружина. Русь исполчилась. Сеча была великая. Одолел Святослав, Греки побежали. Святослав пошел к Царьграду, воюя и города разбивая -- стоят и теперь пусты, прибавляет летопись.

Вот он уже мало что не дошел до самого Царьграда. Царь созвал бояр в Палату и стал думать думу: -- " Как нам быть, что нам делать? " говорил он -- " нельзя нам бороться с Святославом! " -- " Пошли к нему дары, -- сказали бояре, -- испытаем его, любит ли он золото, али паволоки? " Тогда послали золото и паволоки и мудрейшего мужа, чтобы глядел для испытания. -- " Как увидишь Святослава, гляди его взора лица, его смысла", -- говорили бояре. -- " Вот Греки с поклоном пришли! " -- сказали люди Святославу, когда прибыл в его стан мудрый посол. -- " Введите их сюда! " -- ответил князь. Вошел посол, и поклонился и разложил перед ним золото и паволоки. " Раздайте отрокам (слугам)! " -- молвил Святослав своим приближенными, а сам и не взглянул на дары и ни слова не сказал послами так их и отпустил. Когда возвратился посол с ответом и рассказал, как было дело, царь опять созвал бояр и решили еще попытать Русского князя, -- послали ему в дар меч и другое оружие. Как только принесли эти дары, Святослав обрадовался им как ребенок, сталь хвалить дары, любовался ими, целовал их, говорил, что целует за это царя. Все это в точности было передано царю. Подумавши и посудивши, бояре сказали так: " Золото презирает, оружию радуется; это будет лютый человек. Лучше взять с ним мир и выплатить дань." И послал царь сказать Святославу: " Не ходи к городу, возьми дань, как ты хочешь." II отдали ему дань. Он брал и за убитых, говоря, что родичи их возьмут. Взял и дары многие и возвратился в Переславец с похвалою великою.

Можно ли сказать, что в этом предании заключается особое русское хвастовство и неправда, как уверял Шлецер, говоря, что Русский Временник в этой " глупой сказке, только лжет и ребячится". Строгий и суровый критик изучал простодушный рассказ нашего предания рядом с цветистыми риторскими повестями византийских писателей, которые, как Лев Дьякон, высоко восхваляя подвиги своих царей, описали эту войну приятно и подробно, отчего, конечно, наш рассказ, сохранивший только русское воспоминание о событиях, потерял для критика всякое значение ¹²³. Но ближайшая поверка этого рассказа с действительными событиями и обстоятельствами войны ¹²⁴, напротив того, раскрывает великую правдивость не только русской, летописи, но и русской народной памяти, которая вообще очень мало предавалась самолюбивому хвастовству и в этом отношении ни когда не могла идти в состязание с напыщенным риторским хвастовством Греков, отчего их истории и описания особенно и приятны и подробны. Лев Дьякон говорить, что к русскому вождю были отправлены послы с требованием, чтобы он возвратился теперь восвояси, и оставил бы Болгарию, так как обещанная прежним царем за этот болгарский поход награда (по русски дань) выплачена ему сполна. Здесь византиец противоречит сам себе. Когда ищут мира, то не требуют, а просят, обходятся мягко и любовно, по крайней мере относятся друг к другу с приветом, а по тогдашним посольским обычаям, непременно с дарами. Вознося своего героя и притом царя, Грек, конечно, не мог сказать иначе. Точно также, как и Русский, говоря настоящую правду, не мог сказать ничего другого, как только то, что Греки приходили к Святославу с поклоном и с дарами, с обещанием дани, все льстя, обманывая и испытывая его силу. Лев Дьякон продолжает: " Святослав, надменный одержанными победами, исполненный варварской своей гордости, устрашивши и изумивший Болгар своею свирепостью, ибо, сказывают, что при взятии города Филиппополя, жестоким и бесчеловечным образом, для одного страха, он посажал на кол 20 тысяч человек пленных и тем заставил Болгар себе покориться, -- этот Святослав ответил греческим послам, что не выйдет из Болгарии, если не дадут ему великой суммы денег, если не выкупят завоеванных городов и пленных. -- Если же Греки, говорил он, не захотят столько заплатить, то пусть убираются вовсе из Европы, которая им не принадлежит, пусть идут в Азию, и пусть не мечтают, что Русь помирится с ними даром". -- Выслушав эти гордые речи, царь Иван вторично отправил послов к Святославу. " Мы, Греки, посылал он сказать, исполняя христианские законы, не должны сами разрывать мир, непоколебимо до нас дошедший от наших предков, в котором сам Бог был посредником, а потому советуем вам, как друзьям, немедленно и без всяких отговорок идти домой, оставить землю, вам не принадлежащую. Не послушаете нашего совета, то не мы, а вы сами разорвете наш союз и за то, -- в этом мы надеемся на Христа Господа, -- будете изгнаны из страны против вашей воли. Я думаю, прибавлял царь, что ты Святослав, еще не забыл бедствие своего отца Игоря, который, презревши клятву, с великим ополчением на 10, 000 судах, подступил к царствующему граду Византии и едва только успел с 10-ю ладьями убежать в Воспор Киммерийский с известием о собственном бедствии. Я не упоминаю об его несчастной смерти, когда плененный на войне с Древлянами, он привязан был к двум деревам и разорван на две части, не думаю, чтобы и ты мог здорово возвратиться в свое отечество, если заставишь нас выступить против тебя со всем Греческим войском. Тогда со всею ратью ты погибнешь в этой стране и ни одна лодка не придет в Скифию, чтобы известить о твоей жестокой погибели! "

Раздраженный этими словами, увлеченный своею яростью и безумием, Святослав даи послам такой ответ: " Какая необходимость идти царю к нам с своим войском? Пусть не трудится напрасно! Мы скоро сами поставим свои шатры перед воротами Царьграда; завалим город крепким валом, и если царь попытается выступить, то покажем ему на самом деле, что значит Русь. Мы не бедные какие ремесленники, ищущие поденной работы. Русь -- храбрая дружина, побеждающая врагов оружием. Невежда, ваш царь, этого еще не знает. Он почитает Русских слабыми женщинами и запугивает угрозами, как пугают малых детей разными чучелами! " Цимисхий однако очень хорошо знал, с кем имеет дело, и пока шли переговоры, неутомимо готовился к войне, " чтобы упредить приход врага и преградить приступ к Царьграду". Он поспешно вызвал свои полки с Востока, где они воевали с Арабами. Для охранения собственной особы набрал себе опричный полк отчаянных храбрецов, назвавши их и самый полк бессмертными.

Святослав тоже не дремал. К Русской дружине он присовокупил покоренных Болгар, призвал на помощь Печенегов и Венгров и пошел прямою дорогою на Царьград, производя повсюду страшные опустошения. Он стоял уже у Адрианополя, следовательно в действительности за малым не дошел до Царьграда, как свидетельствует Русское предание. Греки говорят, что в это время у него было 300 и даже 308 тысяч войска. У страха глаза велики и цифра войска здесь может показывать только меру опасности и страха, в каком Греки тогда находились. Защищать Адрианополь пришел воевода Варда Жестокий, человек храбрый, деятельный, пламенный духом и силою, вызванный нарочно с полками из Азии. С ним было только 12 тысяч. Он сел в городе и притворился, что не смеет, боится идти на прямое дело, а сам между прочим употреблял всякие хитрости, чтобы узнать, в какой силе находится Русь, в каком количестве пришла, где стоит и что замышляет? Об этих то самых хитростях и рассказывает Русское предание, прибавляя, что Русь тоже обманула врага, показавши цифру своего войска вдвое, то есть, в 20 тысяч, когда у ней было всего только 10 тысяч. Варда хитрыми путями посредством засад и в разбивку стал поражать будто бы Русские полки и сначала разбил Печенегов. Затем сошелся и с главною силою. Несколько времени битва продолжалась с равным успехом для обеих сторон, но в пользу Греков ее решили следующие подвиги: один Русс необыкновенной величины и храбрости, заметив Варду, разъезжавшего перед войском для охрабрения людей, устремился на него и нанес ему удар по голове; однако крепкий шлем спас полководца. Варда в свою очередь ударил Русса и разрубил его пополам. Между тем, брать Варды, патриций Константин, имевший еще только пушек на подбородке, сцепился с другим Руссом, который бросился было своему на помощь. " Он нанес было ему страшный удар по голове, но Русс уклонился и удар попал по коню, у которого разом была отрублена голова. Русс упал на землю. Константин слез с коня и заколол врага." Этих богатырских подвигов Русские так испугались, что потеряли всякую храбрость и со срамом в беспорядке побежали. Греки погнались за ними, побивая на право и налево, и устилая путь трупами. Однако больше всего взято в плен. Если б не наступившая ночь, то никто бы не спасся.

Впрочем, Греки рассказывают и так, что первым делом был подвиг Константина, отрубившего мечем голову коня у того Русса, который ударил было Варду; а вторым и решительным делом было вот что: сам Варда, увидав знатного Русса, отличавшагося великим ростом и блеском доспехов, который ходил перед рядами своей дружины и поощрял на битву, -- сам Варда Жестокий подскакал к этому Руссу и " ударил его мечем по голове с такою силою, что разрубил пополам; ни шлем не защитил его, ни броня не выдержала силы удара. Греки, увидевши его разрубленного на две части и поверженного на землю, закричали от радости и с храбростью устремились вперед; а Руссы, устрашенные сим новым и удивительным поражением, с воплем разорвали свои ряды и обратились в бегство. Греки гнались за ними до самой ночи и без пощады убивали. -- У нас, продолжают Греки, в этой битве, кроме многих раненых, было убито 55 человек, а всего больше пало коней; но у Русских погибло больше 20, 000 человек! " Другие утверждали, что Русских вообще уцелело очень немного, а Греков пало в сражении только 25 человек, но за то все были ранены 125.

Не ясно ли, что все это сказал, рассказанные в похвалу себе самим Вардою или его ласкателями. После этой битвы дальней-ший поход Руси к Царьграду был остановлен, а Варда был внезапно отозван из Азии воевать с заговорщиками императора. Там другой Варда, именем Фока, провозгласить себя императором и шел на смену Цимисхию. Требовалось скорее утушить этот мятеж. Варда Жестокий и там стал действовать обманом, как он непременно действовал и с Святославом. По наставлению самого Цимисхия, подкупая и обещая великие дары, он разрушил союз мятежников, так что Варда-Фока остался один одинехонек и опасность миновала. Очень вероятно, что в этом восстании принимал участие и наш Калокир.

Как бы ни было, но Варда Жестокий не мог удалиться почти с места битвы, не успокоивши чем либо Русскую рать. Быть может, в этом случае помогло самое время года, наступившая зима. Но вероятнее всего, Святослава остановила какая-либо хитрая греческая уловка, в роде решительных переговоров о мире с посылкою богатых даров и обещаниями уплачивать верную дань. Ведь смеялись же Греки, что Русь до того жадна, что любит даже и сами обещания.

О подобных обманных делах византийские летописцы всегда молчать, но описывают деяния, которые их же обличают. И здесь они рассказывают, что когда раннею весною сам царь выступил в поход, то к нему приходили Русские послы, очень шумели и жаловались на какие-то обиды. Как можно жаловаться на обиды, если вражда не была замирена и если не было уговоров и обещаний, из нарушения которых, конечно, и возникли жалобы? Сами же Греки прямо говорят, что Варда выиграл свою победу обманом, хитростию, коварством. Он успел также расстроить и союз Руси с Печенегами и Венграми ¹²⁶. В тех обстоятельствах, в каких находился Цимисхий во время Адрианопольского дела, когда он принужден был отозвать оттуда самого Варду, -- ему иначе нельзя было остановить Святослава, как дарами и каким-либо окупом, а главное обещаниями и переговорами. Вот почему Русское предание правильно могло говорить, что дань взята и за убитых, и что Святослав возвратился в Переяславец с великою похвалою. Но нет сомнения, что обман Греков Руссы почувствовали тотчас, как только удалились от Адрианополя. Они и в зимнее время продолжали опустошать Македонию и по словам Греков сделались еще надменнее оттого будто бы, что воевода, застушивший место Барды, был человек ленпвый, неопытный, неискусный и преданный пьянству.

Опнсание несчастной Святославовой войны в существенных чертах очень правдиво и у Греков, но оно по греческому обычаю представлено в виде похвального слова, и полководцу Варде, и особенно самому царю, и потому, для полноты надлежащего впечатления, о многих не подходящих под похвалу вещах скромно умалчивает. Во всем повествовании у Кедрина и Льва Дьякона видно какое-то особое старание представить Греков постоянными победителями даже в мелких делах.

Из этого самого описания вслкий может видеть, что до Адрианополя Руссы шли победоносно и неукротимо, а тут все дело покончили со стороны Греков богатырские рассечения коня и богатыря, а главным образом наставшая ночь, во тьме которой Руссы исчезли совсем и больше не возвращались. А между тем император, " не могши более сносить высокомерной их дерзости и явного к себе презрения, решился сам вести с ними войну и всю зиму готовился к этому походу, обучая сухопутное и морское войско, производя смотры огненосным судам, устраивая полк бессмертных, заготовляя и перевозя к Андрианополю запасы и т. д.".

Все это он мог спокойно делать, обольстив и усыпив врагов заключенным миром, дарами, данью. В это время он даже женился и очень весело справлял свою свадьбу праздниками, торжественными играми, щедрою раздачею милостыни бедным и особенно наград всем чиновникам.

" Как скоро зимняя мрачность переменилась в весеннюю ясность, государь, поднявши Крестное Знамение, изготовился в поход против Руссов". Прямо из дворца пошел он прежде всего молиться в храм Христа Спасителя, оттуда в славную церковь Софию, просить у Бога себе Ангела путеводителя и предшественника войску, и затем в храм Богоматери Влахернской, избавительницы Царяграда от нападения той же Руси. Уже эти выходы хорошо объясняют, какой опасности ожидал себе Цимисхий.

Из Влахернского дворца он любовался на собранный в заливе огненосные суда, числом 300, смотрел искусное и стройное их плаванье и примерное сражение и, наградив гребцов и воинов деньгами, повелел им идти в реку Истр (Дунай), чтобы запереть Руссам возвращение домой. Корабли поднимались к Дунаю, а император тем временем дошел до Адрианополя. Здесь он с радостью узнал, что о Русских нигде не было слышно, что тесные и опасные горные проходы к Болгарии, называемые мешками, оставались без защиты. Он поспешил пройти эти ущелья и первый пустился в путь с полком своих " бессмертных". За ним следовало 15 тысяч пехоты и 13 тысяч конницы. Прочее войско с обозами и осадными орудиями шло позади, не спеша.

Скоро и совсем неожиданно для Русских он явился у самой Преславы или Переяславца Балканского. Он подходил к городу с великим торжеством: гром бубен отзывался в тамошних горах, стучали кимвалы (тарелки), громко трубили трубы, доспехи бряцали, кони ржали, ратные криком возвещали победу. Все это приводило Руссов в изумление и ужас, восклицает ритор и продолжает: " Но несмотря на то, они немедленно схватили оружие подняли щиты на рамена (щиты у них были крепкие и длинные до самых ног), стали в сильный боевой порядок и как рыкающие дикие звери, с ужасным и страшным воплем выступили против Греков на ровное поле перед городом". Битва с обеих сторон была ровная, пока царь не пустил своих " бессмертных" на левое крыло Руси. Это была отчаянная конница, а Русь не имела обычая сражаться на конях и никогда тому не училась. Здесь конечно разумеется та Русь, которая приплывала на Дунай и в Грецию на лодках. Однако у Руси искони веков бывало и конное войско, хотя и не особенно многочисленное и сильное. Главную ее силу в далеких морских походах конечно всегда составляла пешая рать, они же пловцы и гребцы. " Бессмертные" смяли эту рать; она побежала и заперлась в городе. Тут Греки побили 8500 человек.

В Переяславце сидел известный нам Грек Калокир. Он скоро увидал, что с войсками пришел сам император. И нельзя было этого не увидать, потому что золотые царские знаки издавали чрезвычайный блеск и сияние. Калокир тайно, в самую глухую ночь, ускакал к Святославу в Дористол. В городе остался воевода Сфенкел, занимавший третье место после Святослава.

На другой день, это было в великую пятницу, Цимисхий пошел на осаду. После упорного боя, город был взять. Кедрин говорить, что ворота были отворены как-то тайно, изменою. Лев Дьякон уверяет, что они были сломаны Греками; но есть свидетелство, что ворота отворены самими Болгарами, которые, по обычаю, встретили Цимисхия с дарами. При этом плененный Русью болгарский государь Борис с женою и двумя детьми быль снова взять в плен Греками. Цимисхий принял его великодушно, объявив, что греки пришли отмстить Русским и защитить от них Болгар. Между Болгарами такая речь конечно подействовала сильно и после того царь во многих случаях мог рассчитывать на них, как на своих союзников. Но Русь не ушла из города, а вся собралась в царском дворце, обнесенном оградою. Это вероятно был кремль, детинец. В нем хранилась болгарская казна. Овладеть Русью в этом ее убежище не было ни какой возможности. Сам император пускался на приступ, но без успеха; Греки падали у стен крепости, как снопы. Видя, что приступом ничего хорошего сделать нельзя, царь велел со всех сторон бросать через стены огонь. Кремль запылал. Русские, числом более 7 тысяч вышли на открытое поле, построились, но тотчас были окружены храбрыми полками Барды и Болгарами, сражавшимися теперь за Греков. Они отбивались до последнего, ни один не подавался назад, все полегли честно на том же поле, где стояли. Только воевода Сфенкел с немногою дружиною пробил себе дорогу и ушел к Святославу.

Овладев Преславою, император радостно праздновал в ней день Св. Пасхи. К Святославу он отправил русских пленных рассказать, что случилось, и объявить русскому князю, чтобы немедленно выбирал одно из двух, или с покорностью положил бы оружие и испросив прощения в дерзости, тотчас удалился бы из Болгарии; или готовился бы защищаться и принять конечную погибель.

Святослав, услышав эти вести, печалился и досадовал, но " побуждаемый скифским своим безумием и надменный победою над Болгарами, надеялся скоро победить и Греков и потому с готовностью собирался встретить императора у Дористола". Дористол было то место, где царь Константина, после одержанной победы над Скифами, увидел на небе крестное знаменье и слышал глас с неба: " Сим победиши! " В память этого чуда он и основал здесь город.

Цимисхий, спустя несколько дней, двинулся к Дористолу и на пути побрал много болгарских городов, которые, отложившись от Руси, сдавались ему беспрекословно. В этом случае, чтобы приостановить измену болгарского населения, Святослав захватил всех знатных родом и богатых Болгар, числом до 300 человек, и всем велел отрубить головы, а прочих в оковах запер в темницы. Таких было конечно 20 тысяч, как уверяет Кедрин, но мы уже знаем, что означало это присловье.

На борьбу с царем Святослав вывел всю свою дружину числом до 60 тысяч человек ¹²⁷. Сомкнув щиты и копья, на подобие стены, Русские встретили Греков, действительно, как несокрушимая стена. Началась сильная битва и долго стояла с обеих сторон в равновесии. Сражение колебалось и победа до самого вечера казалась неизвестною. Двенадцать раз та и другая рать обращались в бегство. Греческая конница, предводимая самим императором, который сам бросил первое копье, и здесь решила дело. Руссы не выдержали, рассыпались по полю, побежали и затворились в городе. Греки пели победные песни, восхваляли императора, а он раздавал им чины, угощал пирами и тем возбуждал их воинственность.

Император стал под городом, укрепивши свой лагерь рвами и валами. Он все-таки очень боялся Руси. Сделавши один безуспешный приступ, он боялся начать осаду и поджидал огненосных кораблей. Как скоро эти страшные корабли показались на Дунае, Греки подняли радостный крик. Русские были объяты ужасом -- они пуще всего боялись этого мидийского огня. В этой боязни Русские поспешили убрать свои ладьи поближе к стенам города. На другой день, с длинными до самых ног щитами, в кольчужных бронях, они снова вышли в поле переведатся с Греками. Опять такая же отчаянная битва и равенство сил. Попеременно то та, то другая сторона преодолевала, до тех пор, пока один из Греков не поразил копьем храброго великана Сфенкела. Потерявши воеводу, Руссы отступили.

Тут один греческий богатырь, Федор Лалакон, побил их множество своею железною булавою, размахивая во все стороны, он раздроблял ею и шлемы и головы.

С прибытием огненных лодок, запиравших выход по Дунаю, Святослав увидел, что надо сесть в крепкую осаду и потому в ту же ночь укрепил город глубоким рвом. Но у него не доставало главного -- съестных припасов. Добывать их приходилось каким либо отчаянным средством. И вот, в одну темную ночь, когда лил с неба пресильный дождь, блистала страшная молния и гремели ужасные громы, две тысячи Руссов садятся в свои утлые однодеревки и отправляются отыскивать хлеба. Они успели обшарить все добрые места далеко по берегам реки и возвращались уже домой.. В то время заметили они на одном берегу греческий обозный стан, -- людей поивших коней, собиравших дрова и сено. В одну минуту они высадились из лодок, обошли Греков через лес, внезапно разгромили их до последнего и с довольною добычею воротились в крепость. Весть об этом походе сильно поразила царя. Он объявил своим воеводам, особенно корабельным, смертную казнь, если вперед случится что либо подобное. С той поры Руссы еще теснее были окружены в своем городе. Повсюду выкопаны были рвы, поставлена стража и по берегу, и по реке, чтобы окончательно сморить осажденных голодом. Это было одно средство воевать с Русью, потому что она вовсе не думала прятаться от врага и наносила ему страшные беспокойства своими вылазками. На одной вылазке, когда Руссы очень старались истребить греческие осадные орудия, выехал на них сам воевода, близкий родственника царю, Иван Куркуй. Он был во хмелю и потому скоро слетел с лошади. Превосходные доспехи, блистающая золочеными бляхами конская сбруя навели Русских на мысль, что это сам государь. Они бросились на него и мечами и секирами изрубили его в мелкие части, вместе и с доспехами. Отрубленную голову вздернули на копье и поставили на башне, потешаясь, что закололи самого царя. Летописцы замечают, что воевода Иван Куркуй потерпел достойное наказание за безумные преступления против священных храмов. Он, говорят, ограбил многие церкви в Болгарии; ризы и св. сосуды переделал в собственные вещи.

Ободренная этим делом Русь, на другой день снова вышла в поле и построилась к битве. Греки двинулись на нее густою фалангою. Русский воевода, первый муж после Святослава, именем Икмор, с яростью врезался с своим отрядом в эту фалангу и без пощады побивал Греков направо и налево. Тогда один из греческих богатырей, Анема, извлек свой меч и, сильно разгорячив коня, бросился на исполина и поразил его так, что отрубленная вместе с правою рукою голова отлетела далеко на землю. Руссы в изумлении подняли ужасный крик и вопль. С криком радости, тем поспешнее, бросились на них Греки. Руссы дрогнули. Закинув щиты на спину, они начали отступать к городу. Греки преследовали их и побивали. После этой битвы, Греки, обдирая трупы убитых для добычи, находили и женщин, которые в мужской одежде сражались, как храбрые мужчины.

Здесь Лев Дьякон рассказывает, что " как только наступила ночь и явилась на небе полная луна, Руссы вышли на поле, собрали все трупы убитых к городской стене и на разложенных кострах сожгли, заколов над ними множество пленных и женщин. Совершив эту кровавую жертву, они погрузили в струи Дуная живыми младенцев и петухов. Они всегда совершали над умершими жертвы и возлияния, потому что уважали эллинские таинства, которым научились или от своих философов, Анахарсиса и Замолксиса, прибавляет ритор, или от товарищей Ахилла. Ахилл ведь тоже был родом Скиф, чему ясным доказательством служат: покрой его плаща с пряжкою, навык сражаться пешим, светлорусые волосы, голубые глаза, безумная отважность, вспыльчивость и жестокость, за что порицает его Агамемнон в сих словах: " Тебе приятны всегда споры, раздоры и битвы! " Тавроскифы (Руссы) еще и ныне обыкновенно решают свои распри убийством и кровию. Нечего говорить о том, что Русский народ отважен до безумия, храбр, силен, что нападает на всех соседственных народов. Об этом свидетельствуют многие, прибавляет Л. Дьякон, и даже божественный Иезекиил об этом упоминает в следующих словах: " Се аз навожу на тя Гога и Могога, князя Росс".