Глава I. Заселение русской страны славянами. 4 страница

В отношении этих переселеиий, особенно мирных, так сказать растительных, необходимо иметь в виду, что люди, избирая новые жилища, всегда руководятся какими либо выгодами для своих поселений. Даже в случаях нашествия иноплеменных, люди в переполохе бегут во все стороны, но все таки на постоянное жительство выбирают земли, наиболее подходящие требованиям и условиям их быта, выбирают сторону наиболее им родную по привычкам жизни и хозяйства.

Наши восточные Славяне все были земледельцы, но природа страны довольно резко разделила их на две совсем особые половины соответственно особым свойствам их земледельчёского хозяйства. Одни были степняки -- Поляне, другие лесовики -- Древляне. Это разделение и начиналось почти у самого Киева, между Полянами и Древлянами, но оно в истинной точности может обозначать и различие в характере народного быта по всей нашей древней равнине. Все наши племена были, говоря вообще, или Поляне, или Древляне по своему хозяйству.

С глубокой древности, еще Геродотовской, область Полян на юго-восток от Киева принадлежала южно-русскому (малорусскому) племени, так как область Древлян, Геродотовсвих Нуров, на северо-запад от Киева, Белорусскому племени. Великорусское северо-восточное племя несомненно образовалось после, хотя и не на памяти нашей истории.

Кто знает и теперешнее степное хозяйство, образ жизни и привычек южного племени, тот конечно едва ли поверит, чтобы Полянин в какое либо время мог променять свой порядок жизни на порядки жизни лесного обитателя наших северных болот.

Уже одна привычка к ландшафту своей родины, к чистому полю -- широкому раздолью, очень попрепятствует выбору переселения в глухие леса и болота. Скорее Древлянин переменит свой лес на чистое поле, чем Полянин выбежит из степного раздолья в лесную глушь и тесноту. Здесь, как нам кажется, и скрывались причины, почему юго-восточный, Понтийский отдел нашего Славянства распространялся по преимуществу только в полях и для этого от нашествия иноплеменных не бежал дальше к северу, а уходил только к Дунаю и за Дунай, или теснился у Карпатских гор, то есть вообще шел все к югу. Таким порядком создались народности Хорватов, Сербов, Булгар. Напротив того, северо-западный, Балтийский отдел русского Славянства, Нуры-Белоруссы, живя в лесах и болотах, а потому и называясь Древлянами, легко и удобно переселялись все дальше к северу-востоку. Их образ жизни и все привычки едва ли в чем изменялись, если они попадали напр. и в Ильменские или Волжские леса и болота, где настоящего Полянина, странствующим и ищущим поселения нельзя и вообразить. Особого рода земледельческое хозяйство и привычки жизни требовали, чтобы Поляне-степняки шли в поля, а лесовики Древляне -- шли в леса. Так это и происходило с незапамятных времен, когда еще за 600 лет до Р. X. Невры передвинулись в земли Вудинов. Самые свидетельства Истории подтверждаюсь эту естественную истину и говорят больше всего о переселениях с севера на юг, а не наоборот.

При первых князьях южные города населяются людьми, т. е. обывателями с севера. В последующее время южане по являются на севере не народом, обывателями, а только чиновниками, властителями, каковы были напр, в Залесском Владимире Русские " детские".

Что касается Новгорода, то в эту страну киевские Поляне могли переселиться только по крайней необходимости, больше всего в видах торгового промысла.

В самом деле, какая нужда или выгода заставила бы их, коренных землепашцев, так далеко углубиться на Финский север, где посреди глухих лесов и непроходимых болот едва было возможно найти место для разведения пашни, где вокруг озера возможно было только одно рыболовство, или в лесах одно звероловство; а Славянин, как только запомнит его история, всегда питался хлебом, всегда был силен только своею пашнею. Новгород и в следующие века постоянно бедствовал хлебом и в этом отношении всегда зависел от остальной Руси.

Таким образом трудно предположить, чтобы киевский хлебопашец променял свой благодатный юг на этот бедный и бедственный север.

Необходимо допустить, что первое поселеиие на Ильмене за велось с целью торгового промысла. Одна только торговая промышленность способна поселить человека на самом бедном по природе месте, лишь бы оно было богато торгом. Но в этом случае сам собою возникать вопрос, какой торговли мог искать в ильменском углу нашего севера киевский юг? Ильменская сторона прилегала к Финскому заливу, следовательно к торгу на Балтийском море, на которое однако можно было выезжать несравненно ближайшею дорогою, по Западной Двине, не говоря о древнейшей дороге по Немону. Самые Норманны -- Шведы и прочие, если они ходили по нашей стране в Грецию, должны были предпочитать этот Двинский путь, как ближайший и прямой, всякому другому. Пробираться по Финскому Заливу и через Новгород было почти вдвое дальше и в несколько раз затруднительнее: надо было переходить, кроме залива, три реки, два озера, два-три волока, между тем как из Двины в Березину лежал только один переволок. Кроме того европейские товары, на которые Киевский юг у Балтийского моря мог променивать свои Русские, приходили в Киев прямою сухопутною дорогою через Польские земли. Польский летописец Галл рассказывает, что с X века торговые Европейцы только по пути в Русь знакомились даже и с самою Польшею ³⁹, а Баварские купцы из Регенсбурга, торговавшие в Киеве, так и прозывались Ruzarii, т. е. Русскими, как и наши " гречниками" от торговли с Грецией. Это показываешь, что торговля Киева с европейским западом с незапамятных времен происходила и независимо от речных и морских дорог, сухопутьем или " горою ", как выражались наши предки.

Вообще очень трудно предполагать, чтобы древнейшие Киевские или Днепровские люди могли когда либо отыскивать и пролагать пути к европейским товарам через Ильменский угол. А они необходимо должны были это делать, если стремились заселить и Новгородский край. Киевская сторона вовсе не нуждалась в этой далекой и болотной украйне. Самый важнейший Русский товар, пушные меха, шел в Киев от верхней Волги и вообще с северовостока, из Ростовской и Муромской земли. Мед и воск добывались по сторонам самого Днепра. Все необходимое для Киева доставлялось главным образом с юга.

Тем не меньше появление Новгорода на своем болотистом месте, как и в последствии появление Петербурга у Финского залива, должно показывать, что существовали значительные внутренние или внешния причины для развития на этом месте нового поселения.

Петербург вырос из сокровенных потребностей страны владеть морским берегом; он явился на своем месте выразителем нашей государственной силы, искавшей света и просвещения на Европейском западе и потому придвинувшей даже свою столицу к самому рубежу этого Запада. Словом сказать, Петербург своим появлением обозначил великую нужду Русской страны в материалах и началах жизни западной, общечеловеческой.

Не был ли Новгород выразителем каких либо внутренних, домашних стремлений Русской страны, указавшей еще в незапамятные века место для его поселения? Вообще был ли он порожден потребностями самой страны, или явился по необходимости служить больше всего потребностям чужого мира?

Нам кажется, что история появления Новгорода шла совсем в противоположном направлении с историей появления Петербурга. Мы отчасти обозначили отсутствие внутренних причин к появлению на Ильменском болоте такого сильного города и потому очень сомневаемся, чтобы он впервые населен был Днепровским племенем. По нашему мнению и самый город и его население могли народиться только из потребностей Балтийской торговой промышленности, от которой развитие нашего севера вполне зависело с самых древних времен.

Мы сказали, что в эти отдаленные времена Русская южная страна нисколько не нуждалась в связях с Балтийским поморьем. Все надобное она находила или у себя дома, или на южных своих морях. Напротив, только Балтийское поморье всегда и очень нуждалось в промыслах и богатствах и во всяких добытках нашей страны. Известно уже из истории XII -- XVI столетий, как европейцы неутомимо отыскивали и открывали новые для них пути в нашу страну все с одною целыо набогащаться нашим торгом. Так, европейские летописи говорят, что Бременцы в половине XII века открыли путь в Западную Двину. В XIII веке Венециане, а за ними Генуезцы открывают устье Дона и другие углы наших южных берегов. В половине XVI века Англичане открывают путь в Сев. Двину. Недавно и шведы открыли путь в Сибирские реки.

Конечно, это вовсе не значило, что каждый раз Европейцы открывали Америку. Это значило только, что их монопольные компании открывали лично для себя новые монопольные торги с нашею страною, ибо по старинным торговым обычаям, каждый вновь открытый торговый путь или торговый угол составлять собственность открывателя. Так точно промысловые и торговые пути наших древних городов, а в последствии княжеств, тоже всегда составляли их земскую собственность.

Но это самое открывательство вообще обнаруживаете, что Русская страна, особенно на Ильменском севере, никогда не нуждалась, или не была способна, или те же Европейцы ей препятствовали разводить с Европою самостоятельные торги. Нам кажется, что последнее обстоятельство было главнейшею причиною нашей неподвижности в сношениях с Европою, по крайней мере со времени устройства Ганзейского союза. До того времени сами Новгородцы хаживали по всему Балтийскому поморью и между прочим в Данию. Но до того времени на Балтийском море господствовали Варяги-Славяне, родные люди этим Новгородцам.

Итак, не нужды Русской страны, а нужды Балтийского моря должны были возродить на нашем Севере не только Новгород, но и все другие города, стоявшие на торговых перепутьях. Новгород вырос, как колония всего Балтийского поторжья, которое главным образом сосредоточивалось на южных берегах моря, особенно в юго-западном его углу, где и впоследствии процветали Любек и Гамбург. Новгород не мог быть колонией Шведов, Норвежцев, Англичан, Датчан; их торги, взятые в совокупности, никак не равнялись торгу из немецких земель, то есть с самого материка Средней Европы, обширные и разнообразные потребности которого постоянно создавали и развивали балтийский торг, открывали себе новые пути, учреждали свои колонии и на нашем далеком севере. Такою колонией и самою сильною возродился и наш Новгород.

До Ганзейского союза, когда южно-балтийский или в собственном смысле Европейский торг находился по преимуществу в руках Балтийских Славян, то и наш Новгород естественно был их же колонией, как и после он стал главною конторою немецкой Ганзы, принявшей его по наследству от Славян.

Как Петербурга вырос на своем месте из внутренних потребностей Русской страны, так в свое время и Новгород вырос из торговых потребностей всего Балтийского моря, всей Балтийской страны. По этой причине он и в Ганзе остался главным средоточием восточно-балтийского торга. Он упал тогда, когда совсем изменились пути и ходы европейской торговли.

Таково было происхождение Новгорода. Мы также знаем, что первыми открывателями и заселителями нашего Финского севера были люди, называемые Словенами, так должно заключать по имени: Новгородцев, издревле называвшихся Словенами в отличие от других Русских племен. Но как и откуда они принесли это имя, когда по показанию географии II века по Р. X. оно является старейшим в Славянском мире? Могло ли оно народиться в самом Новгороде, или принесено из Киевской стороны? В этом случае имя объясняешь самую историю города.

Спустя 300 лет после Птолемея, мы получаем сведения, что именем Славян в собственном значении прозывается западное их племя, о чем ясно засвидетельствовал Визаитиец Прокопий, говоря о переселении с юга на север Герулов чрез Славянские земли.

Можно с достоверностью предполагать, что имя Словенин народилось само собою в одно время с именем немец, и в той именно стране, где Славянское племя жило более или менее раздробленно и тесно перемешивалось с чужеродцами по преимуществу Германского племени, так как слово Немец в славянском мире осталось навсегда исключительным наименованием Германца. Выражение Словый должно было отмечать людей, понимающих друг друга, говорящих на понятном языке, {Рукою автора приписано: Словый и Соловейк речистый певец. Ред.} в отличие от немых, немотствующих, иноязычных, которых понимать невозможно. Так это имя Словенин объясняли еще ученые XVI века и это объяснение, говорит сам Пиафарик, основательнее и вероятнее всех других ³⁹. По нашему миеиию оно вполне достоверно. Оно распространилось не из одного какого либо места, как имя этнографическое или географическое; оно появлялось повсюду, где Словене пребывали в смешанной среде разных чужеродцев, где они селились с ними в перемежку.

По той же причине и земли с именем Словиний возникали в одно время в разных местах и обнаруживали только население Словых, словесных людей, как понимали это Славяне.

Там, где существовало сплошное Славянское население рядом с сплошным же населением инородцев того или другого языка, -- в этом имени для различения народностей не было надобности. Всякий прозывался именем племени или именем места, страны. Но где разноплеменные и главное разноязычные люди были перепутаны своими поселками, как это случалось на западных окраинах Славянского мира, посреди Германцев, Кельтов, Греков, Римлян и т. д., посреди многих немотствующих, там и должно было утвердиться обозначение всех одноязычных именем Словый, Словенин.

Писатели VI века, иорнанд и Прокопий, уже ясно разделяют древних Венедов на две ветви, из которых западную именуют Славянами, а восточную, Русскую, храбрейшую, Антами. О той и о другой ветви они говорят, что их поселения занимают к северу неизмеримые пространства, покрытая болотами и лесами. Видимо, что прозвание Словый гораздо древнее этого времени. Оно непременно сокрылось в германском имени Suevi, у Павла Дьякона в одном месте Свовы, как и у Птолемея Свовены, которое по латинскому написанию еще в первом веке принадлежало северо-восточным Германским племенам, в числе которых многие являются потом чистыми Славянами. По этой причине и имя Славян более употребительным остается между Славянами Балтийского поморья. Быть может отсюда по преимуществу и разносилось имя Славян в южные места, когда вследствие борьбы с Германством Славяне переселялись даже и в Греческие земли. По всему вероятью таким путем утвердилось и местное прозвание особой земли в пределах Македонии, к северу от Солуня, названной уже в VII веке Славинией. Здесь впервые появилась и Славянская грамота, распространившая это особое местное имя Славян уже на весь Славянский род.

Можно полагать, что Македонские Славяне составились вообще из Славянских военных и торговых дружин, с незапамятных времен приходивших в Грецию и от Балтийского моря и из наших сторон. Славянское имя осталось за ними несомненно по той причине, что оно уже в VI веке употребляется на Западе, как общее для всей западной ветви.

Но в то время, как это имя постоянно разносилось в свидетельствах VI, VII и VIII столетий о западных и южных Славянах, на востоке оно совсем не было известно. Птолемеевы Ставаны-Славяне промелькнули как бы падучею звездою и тот-час скрылись от глаз Истории.

Об этом самом древнейшем и самом северном имени Славян можно однако сказать, что Славянское Киевское племя, встретивпшсь на Ильмене с инородцами, необходимо должно было обозначить себя именем Славян. Но в таком случае оно должно было обозначать себя этим именем и по всем украйнам нашей равнины, повсюду, где встречало инородцев. И во всяком случае, так прозывать себя между инородцами могли именно те люди, в сознании которых уже глубоко коренилось убеждение о единстве их породы и их родового имени. Между тем никто из живших у Днестра и Днепра не прозывался таким именем, если не упоминать о Скифах Сколотах-Слоутах, в которых не хотят верить, что они могли быть Славяне, и если не предполагать, что эти Сколоты первые удалились в Новгородские пределы. Для Киевской стороны Славянское имя так было несвойственно, что начальный летописец даже и в XI столетии почитал необходимым усердно и настойчиво доказывать, что и древние Поляне, а теперь зовомая Русь, были такие же Славяне, как и все прочие.

Эти простодушные доказательства лучше всего и объясняют, что даже и в XI или XII стол., когда составлялась летопись, на Руси еще не установилось сознание о всеобщности Славянского имени. Лет двести раньше о таком сознании едва ли помышляли и те самые Славяне, у которых впервые явилась Кирилловская грамота. А эта самая грамота и была тем родным сокровищем для всего Славянского мира, которое заставило и нашего летописца распространить Славянское имя на все Славянские племена и усердно доказывать, что и Русь, как Славяне, имеют все права почитать эту грамоту своею. В сущности он доказывала, что Славянский Восток, известный под другим именем, состоит в кровном родстве с Славянским Западом, где Славянское имя было общенародным, географическим. В половине X в. Константин Багрянородный и наших Кривичей, Дреговичей, Северян обозначаете общим именем Славян, Но Византийцы стали обобщать это имя несомненно по случаю Славянской же грамоты.

Очень многие указания заставляюсь предполагать, что наши Ильменские Славяне принесли свое имя тоже от запада. Древний летописец об этом прямо не говорить, как не говорить и того, что Новгородцы пришли от Днепра, или пришли прямо от Дуная. Он ограничивается одним словом: седоша на Ильмене. Но он присваивает Новгородцам Варяжскую породу и отмечает, что Радимичи и Вятичи пришли в нашу страну от Ляхов. Здесь дается смутное понятие, что Ильменское население пришло, хотя и от Дуная, наравне со всеми племенами, но Варяжским путем через Балтийское море. Поздние летописные сборники начала XVI в. ведут Новгородских Славян прямо с Дуная, но через Ладожское Озеро и оттуда же к Ильменю, что оставляет в своей силе коренное представление, что они пришли с Балтийской стороны. К тому же, в след за повестью о расселении Славян в Русской стране, летописец тотчас описывает Варяжский путь мимо Новгорода и Киева, вокруг всей Европы, как бы указывая проторенную дорогу, по которой и происходили переселения к нам Славян-Варегов.

В этом случае более надежными свидетелями могут быть не одни прямые указания письменности, но также имена земли и воды. Всегда переселенцы в новой стране сохраняют свои старые имена, или родовые и личные, или местные, географические.

Как на западе Европы Балтийские Славяне повсюду в своих поселках оставляли по себе имя Венедов, Венетов или Виндов, так и в нашей равнине они оставили память о своих поселениях в имени Славно, Словянск, Словогощ и т. п. Первое имя давали им Германцы и Кельты, оно шло от Енетов Трои, вторым сами они стали прозывать себя и тем обозначали свое западное происхождение, свое соседство с западным Европейским миром. Приходя в нашу страну из страны поморской между Вислою, Одером и Лабою, где, не подалеку от Вислы, с Запада и с Востока, существовала особая земля Славия, Славно, они необходимо приносили и к нам свое земское имя. На нижнем Немоне Литовцы называли их Шлаунами, Шлаванами, Шалаванами, по латыни Скаловитами. И здесь, как мы видели, у них был городок Салавно, Славно. И до сих пор по всей Литовской Пруссии, уже вполне онемеченной, еще рассеяны подобные имена вместе с другими, не оставляющими никакого сомнения в том, что Венедский залив недаром носил свое имя, обозначая племя Славянское.

От главного города здешнеи Славонии, Рагнеты, на 40 верст к В., на левом притоке Шмона, Шешупе, находится селение Словики против сел. Визборинена, а отсюда за Немоном к С. верст 50 стоить очень древний город Россиены на правом притоке Немояа, Шешуве.

Дальше вверх по Немону, встречаем Венцлавишки, Богослов -- Богословенство.

От города Ковно Немонская дорога вверх по реке круто поворачивает и идет прямо на юг до Гродно, огибая великие пущи, по среди которых и начинается упомянутая р. Шешупа. Здесь с левой стороны в нее впадает р. Рось, а с правой -- р. Давина. Вблизи этого места упоминается в старых записях р. Слованка ⁴⁰, а теперь к западу от гор. Пренна и Олиты находится сел. Слованта, иначе Шалаванта у одного озерка, и рядом -- Пилаванты. Несколько к с.-з. -- Пошлаванцы и Пошлаванты. Эти имена достаточно обнаруживаюсь, что уголок был Славянский.

Верста 25 к ю.-в. от Славанты находится Мирослав, а против него в 10 вер. на правом берегу Немона -- Немонайцы, селение достопамятное преданием, что в этом месте вождь каких-то пришельцев из за моря, Немон, получил божеские почести от Литовцев и основал город, в X веке ⁴¹. В 25 вер. к с. от Немонайцев -- Словенцишка у озера Дауги, а 15 в. к ю.-в. Руска Весь. Против тех же мест, на западе, на другом, левом берегу, южнее Мирослава -- Шлаванты, Русанце. Не ясно ли по именам мест, какие это были заморские пришельцы в эту Литовскую сторону. " Предания, говорить Нарбут, существующие от времен глубочайшей древности над нижним Немоном, беспрестанно толкуют о каких-то мореходцах, прибывших в сию реку из стран далеких". В устьях Немона была Славония и Русия, и здесь на среднем его течении те же предания сопровождаются теми же именами.

Дальше, все поднимаясь вверх по Немону, находим город Гродно, от которого немонская верховая дорога поворачивает круто на восток. В окрестности Гродно, 30 вер. к ю.-з., обращает на себя внимание река Сокольда (не источник ли для имени Аскольда?), впадающая в Супросль, приток Нарева или Нарова, вблизи которой и Нурская сторона и реки Нур, Нурчик, Нурец.

В 40 верстах выше Гродно в Немон впадает слева р. Росса, текущая от юга к северу с возвышенности, с которой берет начало Нарев, текущий к западу в Буг и с ним в Вислу, и Яселда, текущая к ю.-в. в р. Припеть. На Россе заметим городок Россу. Вершина Россы почти совпадаешь с вершиною Яселды, след. здесь мог существовать переволок из Немона в Днепр по Припети.

Как известно, верх Немона в окрестностях Минска приближается к притокам Днепровской Березины. Но Немонская дорога к Днепру была очень крива, а потому длинна и обходиста. На перевал из Россы в Яселду путь тоже быль очень длинен. Несравненно прямее была дорога по северному притоку Немона, по реке Вилие ⁴², впадающей в Немон у города Ковно. Вилия направляется в Немон почти прямо от востока на запад и при том почти от верха Березины. Промышленники Венды -- Славяне по-видимому здесь и искали более прямого пути к Черному морю. Между верховьями Вилии, Березины и Немона мы находим довольно обширный и быть может после Немонского самый древнейший поселок Славянского имени. Здесь, к одной стороне, в Вилию впадает река Двиноса, а к другой, в Бере зину р. Гайна. На верху Двиносы находится местечко Плещеницы, а от него в 20 вер. на верху р. Гайны стоить Логойск, древний город, теперь тоже местечко. Почти на середине между этими поселками на переволоке и доселе существует село Словогощ, явно показывающее, какой народ переваливал здесь с Балтийского моря в Черное. Явственно также, что еще не добираясь до Двиносы, Славяне двигались к этому Словогощу и сухим путем, почему на дороге между Вплией и Тайною находим два селения Стайки {Рукою автора прибавлено: (Становища, станции). Ред.}).

На этой же речной высоте, откуда во все стороны протекают небольшия речки и где находятся города Радошковичи и Минск, принимает между прочиш начало небольшая река Березина, другая, не Днепровская, а приток Немона, впадающая в него с права, от севера. На этой Березине стоить теперь местечко Словенск -- древний город, окруженный именами мест, которые знакомы нам из Новгородского землеслова: Неров, Неровы, Холхло, Доры, Шевец, Воложин, Волма, Витковщизна. Притоки Березины: рр. Воложина, Ислочь, Волма, Войка {Рукою автора приписано: Словени от Орпш прямо на Юг. 25 -- 30 вер. от них прямо на Восток у села Горок Словини. Ред.}).

Против впадения Березины в Немон, на левой его стороне, заметим уездный город Новогрудок, некогда столица Литовских князей; а в 40 вер. к ю.-з. от Новогрудка место Ишкольд (Искольд, опять имя равное Аскольду). Это не далее 80 вер. к югу от Словенска. На север от него в 30 верстах находим сел. Словиненту (по карте Шуберта, Вен-Славененты). Еще выше к северу на 30 вер. находим сел. Славчину, выше которой в 5 вер. протягивается от юга к северу долгое озеро Свирь, переволочка в реку Одр.

От города Словянска, на Немонской Березине, почти в прямом направлении к востоку в 90 вер. существует, как мы упомянули, Словогощ; отсюда 35 вер. город Борисов на Днепровской Березине, быть может, родоначальник имени Борисфена -- Днепра. От Борисова 75 вер. прямо на восток Словени на верху р. Бобра, Березинского притока; дальше к востоку еще 50 вер.Славяня, слева от Днепра у Шклова; еще дальше 50 вер. в том же направлении -- Славное, в верховьях Прони. За тем следуют города Мстиславль, Рославль {Рукою автора прибавлено: Старые Словени на р. Жарне, впадающей в Соложу, близко их Новые Словени близ впадения Соложти в Десну, а от верха Соложи до верха Угры 2 или 3 версты. Ред.}). Если этими именами могут обозначиться, так сказать, шаги Словен в их хождении и расселении по нашему северу, то они же указывают и направление главной дороги от устья Немона, и те местности, где расселение как бы останавливалось, сосредоточивалось, утверждалось в избранной столице на пребываыие более или менее продолжительное. По всем видимостям, такою местыостью, после Словонии на нижнем Немоне, был Словянск на Немонской Березине, или вообще речная высота около вершин Немона, Вилии и Днепровской Березины, где стоит, как мы упоминали, древний город Минск, вблизи которого в 7 вер. к востоку есть тоже сел. Словцы. Очень вероятно, что Птолемеи, указывая своих Ставан, имел в виду этот самый Принемонский угол Славянских жилищ, потому что он упоминает о Ставанах сейчас после Галиндов и Судинов, которые несомненно оставили свои имена в древне-Прусских областях -- Галиндии и Судавии, соприкасавшихся с средним течением Немона, между Ковно и Гродно ⁴³.

Дальше к востоку жили Скифы-Алауны, знатный народ всей Сарматии ⁴⁴. В то время вероятно так прозывались наши восточные Славянские племена. О других народностях в этой местности историческая этнография не оставила никакой памяти. Но указание Птолемея, что Ставане жили до Алаунов, дает полное основание распространять их жилище от верхнего Немона и до самого Новгорода, где народное имя Славян не стерлось временем и где сохранялось самое могущественное и сравнительно уже позднее сосредоточение Славянского населения.

По всему вероятию, занятие Славянами Ильменской стороны произошло из того же Немонского угла, то есть внутренними речными дорогами, но не обходом по морю. От верха Днепровской Березины течет в Двину р. Ула. В 25 верстах на запад от её впадения находим, ниже Полоцка 30 вер., сел. Словену при озере. От Улы вверх Двины дорога идет до Сурожа, где в Двину впадает р. Усвячь, текущая из озер Усвята и Усменья, а от этих озер в 5 верстах протекает Ловать к гор. Великим Лукам, мимо погоста Словуя, при озере, на левом берегу, и потом Купуя, на правом. На этом самом пути в новое время предполагали провести канал. Река Ловать или Волоть, Ловолоть уже прямо напоминаете Волотов, да и все курганы в этой стороне именуются волотоуками {Далее рукою автора прибавлено: И в XVI в. так в писцов, кн. Полоцка. Ред.}).

Проплывши по Ловати и по Ильменю до Волхова, Словены и здесь отыскали самое выгоднейшее место для поселения в Новгородском Славне, которое лежит между истоком Волхова и впадением в Ильмень р. Меты, открывавшей путь через Вышний Волочок в Тверцу и Волгу, и дальше через Нижний или Ламский Волок в р. Москву, в Рязанскую Оку и на верхний Дон.

Но Словены не миновали и Чудского озера. Древний Изборск стоял на Словенских Ключах и самое имя города, которое мы слышали еще на Немоне (Визборинен, Визбор под Россиенами) сходно с болгарским Извор {Рукою автора приписано: Извара в бане сосуд. Ред.}), что значить родник, источник ⁴⁵.

Затем, Псковская летопись, выражаясь о Триворе, что он " седе в Словенске ", указываете, что и самый Изборск именовался некогда Словенском. Теперь о Словенских Ключах не помнят, но указываюсь вблизи города поле Словенец. Отсюда ясно, что призывавшая князей Чудь была сильна и знатна только потому, что над нею сидели Словены. Тоже самое должно сказать и о Белозерской Веси.

От Новгорода к Белу-озеру не было прямой дороги. В обход по озерам Ладожскому и Онежскому и реками Свирью, Вытегрою и Ковжею был путь далекий и при том в начале вовсе неизвестный. Поэтому первые Словени могли попадать на Бело-озеро только посредством лесных рек и многих переволоков. Древнейшая, или одна из первых дорог, по-видимому, шла Метою, до волока Держковского, пониже Боровичь; отсюда частью переволоками, частью реками в реку Шексну. По прямизне это была самая ближайшая дорога. Но за то название волока Держков уже показывает, сколько было здесь затруднений, остановок, задержки. По сторонам этого пути, на верху рр. Колпи и Суды находим озеро Славное, а в Боровичском уезде -- Славню на р. Иловенке и две -- три Славы.

Другая более удобная дорога проходила вниз по Волхову Ладожским озером, поворотя в р. Сясь, потом южнее теперешнего Тихвинского канала р. Воложею и волоком Хотславлем к Смердомле и в Чагодащу. В окрестностях волока у Воложи находим сел. Славково, а у реки Смердомли -- Славню.

В Бело-озеро надо было плыть вверх по Шексне. По всему вероятью самое это озеро, как узел Словенской торговли в пределах Веси, стало известным и знаменитым не само по себе, а больше всего потому, что оно находилось в центре сообщений ильменской и приволжской стороны с Заволочскою Чудью, Пермью, Печерою, Югрою и с Ледовитым морем.