💸 Как сделать бизнес проще, а карман толще?

Тот, кто работает в сфере услуг, знает — без ведения записи клиентов никуда. Мало того, что нужно видеть свое раписание, но и напоминать клиентам о визитах тоже. Проблема в том, что средняя цена по рынку за такой сервис — 800 руб/мес или почти 15 000 руб за год. И это минимальный функционал. Нашли самый бюджетный и оптимальный вариант: сервис VisitTime.
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!

ГЛАВА 11 Возмездие

Как и предупреждала Долорес Амбридж, обнародованные ей скандальные воспоминания Драко Малфоя произвели ошеломляющий эффект на окружающих. Многие почтенные ведьмы из Родительского Совета, узнав шокирующую правду о своих сыновьях, сейчас плакали. Солидные отцы семейств угрюмо молчали, потупив взор в пол. Попечители громко возмущались, отказываясь впредь финансировать учебное заведение, превращенное в гнездо разврата и содомии. Инспектора Департамента Образования в один голос с преподавателями кричали о виновности Поттера и его немедленном исключении из школы и даже аресте. Сам же Гарри, с пылающими от стыда щеками, сломя голову выбежал из Большого Зала. Люциус Малфой, казалось, окаменел от страшного удара, полученного по его самолюбию и гордости, а Драко в этот момент понял, что сегодняшний день станет последним в его жизни: своим поступком он разрушил репутацию их великого рода, и отец никогда не простит ему этого. Теперь на всех углах, во всех паскудных газетенках и журналишках типа «Придиры» будут полоскать имя Малфоев, обливать грязью, смаковать подробности этого ужасного гомосексуального скандала. Крестный презирал его, отец готов был убить, и Драко, находясь на грани нервного срыва, готов был как и Поттер броситься к дверям, спасаясь позорным бегством. Впрочем, гриффиндорцу уже нечего было терять, а ему, Драко Малфою, даже в такой ситуации необходимо было держаться с достоинством, как это продолжал делать его отец, и только бьющаяся на виске голубая жилка выдавала, что в этот момент творилось в душе Люциуса.

После того, как первый шок прошел и последующая буря негодования начала стихать, Долорес Амбридж, сделав паузу, довольная произведенным эффектом, наконец–то предложила членам всех советов начать голосование. Ведьмы и колдуны должны были написать в записке — «за исключение», «против» или «воздерживаюсь», и положить листок в кубок, который стоял возле председателя комиссии. Голосование было тайным, но никто не сомневался в его итогах. Отрицательные эмоции до сих пор еще отражались на лицах почтенных магов. Драко видел, как они смотрят на него, и эти взгляды уже резко отличались от тех, что были направлены на него раньше — уважительные, почтительные, а чаще просто заискивающие. Сейчас все изменилось. Он понимал, что его жизнь разрушена, имя опозорено, родовая честь осквернена, и всему этому он обязан человеку, которого считал своим лучшим и единственным другом, которому доверял самые сокровенные тайны — Блейзу Забини, а тот совершил гнусную подлость, выкрав его воспоминания и отправив их Долорес Амбридж. Драко не ожидал такой низости и коварства от своего любовника, который в стремлении расчистить себе дорогу и устранить соперника, не побрезговал самыми грязными методами.

Члены советов один за другим подходили к председательскому столу и опускали в кубок записки со своим вердиктом, после чего с мрачным видом снова возвращались на места. Когда последний волшебник из Родительского Совета проделал эту процедуру, смущенно прокашлявшись, Долорес Амбридж звонким, писклявым голоском объявила о завершении голосования, магическим образом запечатала кубок и поставила его в камин. Вспыхнуло ослепительно зеленое пламя, и в следующий миг сосуд исчез, оставив после себя небольшое дымное облачко. Теперь всем предстояло дожидаться результатов голосования, которые должна была определить глава Департамента Образования и прислать официальное постановление. В ожидании ответа из Министерства ведьмы и колдуны тихо переговаривались, обсуждая шокирующие события, произошедшие в стенах школы, свидетелями которых они только что стали.

Драко находился в зале, никто не попросил его покинуть помещение и подождать в коридоре, как в первый раз после дачи показаний, а он сам не решался встать и уйти, и сейчас чувствовал себя так, как будто здесь судили не Поттера, а его самого. И если после того, как он дал показания, некоторые даже сочувствовали бедному мальчику, совращенному развратным, порочным гриффиндорцем, то, просмотрев воспоминания «невинной жертвы», отношение к нему резко изменилось. Драко Малфой, «слившись в экстазе» с Гарри Поттером в присутствии своих сокурсников, абсолютно не выглядел бедной совращенной невинностью. Их с Поттером можно было принять за любовников и соучастников преступления, и сейчас слизеринец почти физически ощущал неприязненное к себе отношение, проклиная гриффиндорца за то, что тот трусливо свалил, оставив его одного отдуваться за всех. Малфой чувствовал, что дело не закончится только отчислением Поттера — разгневанные родители, попечители, инспектора и преподаватели жаждут крови, а он, один из главных участников разнузданной групповой оргии, сидит здесь, и когда дело дойдет до дисциплинарных мер, он первый попадет под карающий меч правосудия.

Ожидание затягивалось, напряжение нарастало, а кубок с официальным заключением пока не возвращался. Все понимали, что эта задержка, скорее всего, вызвана консультацией по этому вопросу начальника Департамента Образования с самим министром, ибо случай был неординарный, скандальный и способный перевернуть все общественные устои. Мальчик–Который–Выжил и должен был спасти магическое общество от Сами–Знаете–Кого, оказался содомитом и подлежал не только немедленному исключению из школы, но и аресту, но если верить древнему пророчеству, только он один, избранник судьбы, мог избавить мир от одного из самых могущественных темных колдунов. Заключив Гарри Поттера в Азкабан, волшебники тем самым лишались защитника, хотя тот и был грязным извращенцем. Все понимали, какой это щекотливый и деликатный вопрос, и сейчас в Министерстве уже обсуждали не отчисление Гарри из школы, а его дальнейшую судьбу в магическом мире. Мальчика, исключив из Хогвартса, могли принудительно заключить в клинику Святого Мунго и держать там до того момента, пока ему не придет время выполнить свое предназначение, а также могли изолировать от общества в Азкабане и под надежной охраной и защитой содержать там, опять–таки до назначенного ему судьбой решающего часа. Все эти варианты дальнейшей судьбы Гарри Поттера рассматривали на экстренном совещании в Министерстве, а в Хогвартсе ждали судьбоносного решения.

Драко сидел, опустив голову на руки, когда, наконец, в камине вспыхнуло ярко зеленое пламя и появился кубок. Долорес Амбридж, председатель комиссии, откупорила его, извлекла пергамент с министерской печатью, и, сломав ее, развернула свиток, пробежала его глазами, а затем громко объявила:

— Итоги голосования таковы: из принявших в нем участие ста десяти членов Дисциплинарной Комиссии — сто девять проголосовали «за», один «против», воздержавшихся нет. Гарри Джеймс Поттер исключен из школы чародейства и волшебства Хогвартс без права обжаловать это решение в суде. Мистер Поттер обязан в ближайшее время сдать школьное имущество, если таковое имеется в его личном распоряжении, и незамедлительно покинуть территорию данного учебного заведения. Дальнейшую судьбу мистера Поттера в данный момент решает специальная комиссия, результаты будут обнародованы позже.

Огласив заключение Министерства Магии, Долорес Амбридж с торжествующим видом обвела взглядом всех присутствующих, но в этот момент, прокашлявшись, со своего места поднялся директор Хогвартса Альбус Дамблдор и произнес:

— Дамы и господа! Вы вынесли свой вердикт и порок наказан: Гарри Поттер большинством голосов признан виновным и исключен из школы за недостойное поведение. Но я, как директор, и в силу своих должностных полномочий, требую наказания для всех, придерживаясь мнения, что Гарри Поттер не должен один нести всю ответственность за случившееся. То, что произошло в тот вечер, нельзя ставить в вину ему одному, вы сами видели, что в этом безобразии принимали участие многие студенты, и я считаю, что каждый из них в большей или меньшей степени повинен в совершенном аморальном деянии. Их вина не требует доказательств — мы все стали свидетелями бесстыдного разврата, который произошел в гостиной Слизерина. В тот вечер было нарушено не одно правило школьной дисциплины, и каждый должен понести заслуженное наказание, пропорциональное тяжести его проступка.

Присутствующие одобрительно загудели, родители провинившихся слизеринцев, опозоривших семьи, сидели мрачные, потрясенные, многие не могли поднять глаза от пережитого позора и посмотреть в лицо своему соседу. С Дамблдором были согласны все собравшиеся — наказать надо всех участников разнузданной оргии, причем сурово. Драко почувствовал, как карающий меч возмездия заносят над его повинной головой и приготовился к удару, ожидая, что его могут исключить из школы следом за Поттером, но он даже представить не мог, какую ужасную кару им уготовил Альбус Дамблдор.

— Вина этих молодых людей велика и требует самого сурового наказания, — тем временем продолжил директор. — Я долго думал, как покарать провинившихся студентов, чтобы это стало уроком для всех и запомнилось надолго. В силу данных мне полномочий директора школы Хогвартс, с тяжелым сердцем я вынужден применить исключительную меру дисциплинарного взыскания. С сегодняшнего дня я отменяю запрет на физические наказания, который был установлен девяносто пять лет назад, и объявляю о том, что Драко Малфой, Уильям Урхарт, Теодор Нотт, Роберт Вейзи, Николас Харпер, Адриан Пьюси и Ричард Грехем будут подвергнуты публичной порке и получат по тридцать ударов розгами каждый. Факультет Слизерин лишается всех заработанных за год баллов. Также, ученики, имена которых я сейчас зачитаю, подвергнутся дисциплинарному взысканию и до конца года будут нести ежедневную пятичасовую трудовую повинность без права использовать магию при выполнении любой физической работы, которую им поручат преподаватели Хогвартса.

Драко уже не слушал, как Дамблдор перечислял имена тех слизеринцев, которым предстояло по пять часов каждый день, даже в выходные, работать на грядках у профессора Стебль, таскать навоз, выдавливать гной бубонтюбера, резать слизняков, перебирать флоббер–червей, чистить вольеры от говна, мыть все школьные унитазы и прочее, и прочее, и прочее… В голове Малфоя–младшего звучала страшная, нелепая фраза директора об отмене запрета на телесные наказания. Слизеринский принц отказывался верить в то, что его подвергнут публичной порке в присутствии всей школы. Это было абсурдно, нелепо, дико! Это не укладывалось в сознании. Такого не могло случиться, ведь он — Драко Люциус Малфой, он высокородный аристократ, элита, чистокровный, неприкосновенный, староста факультета, его никогда не подвергали никакому наказанию даже дома, не то, чтобы в школе. Единственное дисциплинарное взыскание он получил от профессора МакГонагалл на первом курсе, когда настучал на Поттера, Уизела и грязнокровку, и вынужден был вместе с ними отправиться ночью в Запретный лес. Это было единственное и самое страшное наказание за всю его жизнь. Сейчас же слова Дамблдора воспринимались как идиотская шутка старого маразматика — порка розгами в присутствии всех студентов Хогвартса была бредом больного воспаленного сознания Альбуса Дамблдора. Драко бросил быстрый взгляд на отца, потом на крестного, на собравшихся в аудитории магов и с ужасом начал осознавать, что все они согласны с директором, они требуют наказания, они жаждут крови и они ее получат.

— Вы не можете так поступить, — ошеломленно произнес слизеринец в наступившей тишине. — Лучше исключите меня из школы, только не это, — охрипшим голосом добавил он.

— Студенты, которым назначено физическое наказание, будут подвергнуты порке сегодня в три часа дня на школьном дворе в присутствии всех учащихся Хогвартса, членов Попечительского и Родительского советов, преподавательского состава, инспекторов Департамента Образования и председателя дисциплинарной комиссии профессора Долорес Амбридж, — громко объявил Альбус Дамблдор, и Драко почувствовал, как по спине потекли струйки холодного, липкого пота…

***

Прошло уже несколько часов, а Хагрид все не возвращался. Солнце начало садиться за горизонт, тени заметно удлинились, день близился к завершению. Гарри стоял возле изгороди и время от времени бросал гиппогрифу тушки хорьков, размышляя над сегодняшними событиями. Он до сих пор не знал результатов голосования — про него как будто вообще все забыли. Парень думал о том, что же могло произойти, раз в срочном порядке созвали всех старост школы, и даже нашлось важное и неотложное дело для Хагрида, которого, впрочем, не позвали в состав преподавательского совета и не пригласили на дисциплинарное слушание, в отличие от кентавра Флоренса.

Гарри снова швырнул тушку, отстраненно наблюдая, как хищник разрывает на куски тельце зверька и проглатывает окровавленное мясо.

«Гермиона ошибается, возмездие никогда не постигнет таких подонков, как Малфой и Забини», — подумал Поттер, со злостью бросив очередного дохлого хорька на растерзание магическому зверю. И те, кто напал на него ночью, тоже не понесут никакого наказания. Но главное, что это все–таки не гриффиндорцы… Эта мысль раскаленной занозой сидела в мозгу Гарри до того момента, пока Гермиона не подтвердила, что, вероятнее всего, никто из его бывших сокурсников не покидал этой ночью башню. С души Поттера как будто свалился тяжеленный камень — Рон сначала зализывал раны, а потом занимался любовью с Гермионой, поэтому выпадал из списка подозреваемых. Когда Гарри узнал об этом, вздох облегчения непроизвольно вырвался из его груди. Мысль о том, что его мог избить и изнасиловать друг детства — сводила с ума, доводила до исступления, а сейчас он устыдился того, что мог подозревать в этом страшном преступлении своего друга и бывших сокурсников. Сама мысль о том, что он заподозрил гриффиндорцев, сейчас казалась ему абсурдной, дикой, нелепой. Он чокнутый параноик, если мог усомниться в тех, с кем вырос под одной крышей, они никогда бы не сделали с ним такое, несмотря на то, что наравне со всеми травили его и изгнали из родной обители. Но гриффиндорцы не подлые насильники и садисты, по крайней мере очень хотелось в это верить, хотя в предательстве «благородных и отважных ало–золотых львов» Поттер убеждался уже не раз…

Гарри, увидев, как гиппогриф смотрит на него оранжевыми глазами и требовательно разевает клюв, бросил еще одного дохлого зверька и снова начал размышлять и сопоставлять факты, пытаясь докопаться до истины. «Змеёныши» теперь тоже исключались из списка подозреваемых. Из заявления мадам Помфри он узнал, что после оргии, с целью установить всех, принимавших в ней участие, по распоряжению Дамблдора у всех старшекурсников Слизерина практически в принудительном порядке взяли сперму для образцов. После этого «гадёныши» не посмели бы напасть на него снова — им наступили на хвост и они затихли, уползли в свою нору и трусливо сидели там, не высовываясь до самого слушания. Никто из слизеринцев не осмелился бы вновь изнасиловать его, оставляя свою сперму как улику, зная о том, что образцы находятся у мадам Помфри, а имена всех участников вечеринки известны директору.

Оставались хаффлпаффцы и равенкловцы. Гарри больше склонялся к мысли, что на него напали все–таки первые. После смерти Седрика Диггори, их лидера и всеобщего кумира, «барсуки» возненавидели Поттера почти так же, как и «змееныши», многие винили его в гибели своего сокурсника, считая, что Гарри завладел кубком уже после смерти Седрика. Кто–то распускал слухи о том, что причиной смерти Диггори стала Чжоу, на которую Поттер положил глаз и, чтобы завладеть девушкой, убил удачливого соперника, расчищая себе путь. До поры до времени хаффлпаффцы затаили свою ненависть, а когда представился случай, первыми напали на него, желая отомстить за все, надругаться и жестоко унизить. В тот день ему чудом удалось вырваться от пятерых мерзавцев, и если бы не помощь МакГонагалл, все могло закончиться весьма плачевно для него. Они могли сговориться сейчас, подкупить Филча, и, когда Хагрид покинул хижину, пробрались в дом и сделали с ним это.

За тягостными размышлениями Поттер не сразу заметил, как к нему приближается большая серая сова, неся в клюве свиток. Парень вздрогнул от неожиданности, когда пергамент упал ему под ноги. Птица сделала круг над ним, словно убеждаясь, что письмо доставлено по назначению, и полетела обратно в сторону замка. Сумерки уже заметно сгустились, и Гарри пришлось сильно напрягать зрение, чтобы прочитать послание.

Уважаемый мистер Поттер!

Сообщаю Вам, что по итогам закрытого голосования, состоявшегося 18 апреля сего года в процессе дисциплинарного слушания, большинством голосов (сто девять «за», один «против», воздержавшихся нет) Вы исключены из школы чародейства и волшебства Хогвартс за недостойное поведение, порочащее честь и достоинство студента. Решение вступило в свою законную силу и обжалованию не подлежит. Так же Вы лишены права восстановления статуса студента Хогвартса и продолжения обучения в последующем. Вам необходимо в ближайшее время сдать школьное имущество (если таковое имеется в Вашем личном распоряжении) и покинуть территорию учебного заведения. Дальнейшую Вашу судьбу в магическом мире определит специально созданная комиссия, о результатах вы будете оповещены дополнительно.

С пожеланиями доброго здоровья,

искренне Ваша,

Оливия Олифэнт,

Начальник Департамента Образования Министерства Магии.

— И вам тоже не болеть, мадам Олифэнт, — произнес Поттер и отшвырнул пергамент. — Пошли вы в жопу, свою дальнейшую судьбу я буду решать сам, а не ваша мудовая комиссия.

Школьного имущества в его личном распоряжении не было — метла, книги, ингредиенты, котлы, мантии, палочка — все было куплено им самим, но он не собирался брать эти вещи в мир магглов. Он не мог пользоваться магией вне пределов школы, иначе рисковал навсегда лишиться палочки, поэтому лучше все оставить здесь. Завтра Гермиона придет в хижину и заберет его вещи. Уже ничто не удерживало его в Хогвартсе. Ему наконец–то доставили официальное уведомление о том, что он должен покинуть территорию школы, поэтому затягивать с этим больше не стоит и вовсе не обязательно дожидаться возвращения Хагрида или прихода авроров, которые явятся его арестовать по решению министерской комиссии.

Гарри подошел к Клювокрылу, провел рукой по серебристо–серому гладкому оперению, отстегнул ошейник и произнес:

— Помнишь, как мы с тобой летали, Клюв? Это было круто.

Гиппогриф ткнулся головой в плечо бывшего гриффиндорца.

— Ты должен увезти меня отсюда. Я не могу здесь больше оставаться… и не хочу… Пожалуйста, унеси меня далеко–далеко, — Поттер медленно поклонился магическому зверю, прося его о помощи.

Гиппогриф внимательно смотрел на склонившегося перед ним подростка, затем величественно наклонил голову в ответном поклоне и опустил крыло. Гарри взобрался Клювокрылу на спину, волшебное существо выпрямилось, раскрывая огромные крылья, взмахнуло ими и взмыло в темнеющее небо, на котором уже начали загораться первые звезды.

***

Драко Малфой стоял на кромке стены, окружающей смотровую площадку самой высокой башни Хогвартса — Астрономической — и смотрел на звездное небо. От падения в бездну его отделял один шаг, но, похоже, парня это совсем не волновало. Красивое лицо было спокойным, платиновые волосы светились лунным серебром — легкий весенний ветерок разметал пряди. Слизеринец чувствовал, что скоро будет в состоянии это сделать — один шаг в пустоту, и всему придет конец. Еще немного, несколько мгновений, и он сделает этот шаг. Драко знал, что не сможет пережить унижение сегодняшнего дня. Имя Малфоев опозорено, облито грязью, замешано в громком скандале, имеющем гомосексуальную окраску, отец никогда не простит его за это, а то, что произошло после слушания, не сможет пережить он сам…

***

Каждое слово свидетельских показаний давалось Малфою с трудом, и хотя он во всем обвинял Поттера и лгал весьма убедительно, но ему в присутствии самых уважаемых людей магической Британии пришлось сознаться в том, что он имел порочную гомосексуальную связь с парнем. Драко убеждал собравшихся, что искренне раскаивается в содеянном, обвинял гриффиндорца в своем совращении, но он видел косые взгляды, которые некоторые тайком кидали на его отца, видел застывшее, словно мраморная маска, лицо Люциуса, и понимал, что ему дорого придется заплатить за эту веселую вечеринку, которая привела к таким серьезным последствиям. Отец воспринимал произошедшее как потерю родовой чести, а такого он не простит даже своему единственному сыну, что бы там не говорил Блейз Забини. Но роковой удар по чести Малфоев был нанесен тогда, когда Долорес Амбридж публично обнародовала его воспоминания. Когда Драко увидел знакомый флакончик в руках чиновницы и осознал ее намерения предоставить их в качестве доказательства обвинения, слизеринец понял, что это конец. Все присутствующие увидят своими глазами, как он, Драко Люциус Малфой, полупьяный, полуголый и возбужденный, вставляет член в жопу Гарри Поттеру и похабно стонет от удовольствия.

Слизеринец чуть не поубивал своих домовых эльфов, обнаружив исчезновение заветного флакончика, перевернул вверх дном все в своих апартаментах, но пропажу так и не нашел. А когда Долорес Амбридж объявила, что раскаявшийся студент по доброй воле в качестве искупления вины готов предоставить свои воспоминания, Драко внезапно понял, кто это сделал. Блейз Забини, которого он считал не только своим другом и любовником, но своим вторым я, своей половиной, и кому верил, как себе — украл заветный флакон, подделал его почерк и отправил послание с его воспоминаниями председателю комиссии. Забини, узнав о его тайной симпатии к проклятому гриффиндорцу, не мог простить подобной измены. Блейз получил удар по самолюбию и не упустил случая сделать ответный выпад, который, впрочем, скорее был направлен не против самого Драко. Забини добивался гарантированного исключения Поттера из школы и его ареста, чтобы расчистить себе дорогу к сердцу слизеринского принца, но своим подлым, коварным и необдуманным поступком разрушил репутацию Малфоев, уничтожил его достоинство в глазах отца и общественности, и теперь Драко не оставалось ничего, как смыть этот позор своей кровью. Он это понял в тот момент, когда все присутствующие, просмотрев его воспоминания, обернулись в сторону Малфоя–старшего. Только Драко знал, чего стоило его отцу продолжать сидеть в привычной гордой позе с надменным выражением лица. Даже в такой ситуации Люциус старался выглядеть достойно, чего нельзя было сказать о Малфое–младшем. Слизеринец был на грани истерики — руки тряслись и их пришлось спрятать в карманах, хотя это была недостойная плебейская манера, к горлу подступил горький комок, глаза предательски защипало, а на щеках выступили некрасивые красные пятна. Это слушание не только стало унижением для Поттера, который вообще выглядел каким–то странно–отрешенным, но обернулось позором для многих достойных семей. Никто из слизеринцев не ожидал, что по результатам исследований их спермы, проведенных мадам Помфри, будут обнародованы имена всех, принимавших участие в оргии. А когда были названы виновные, и директор Дамблдор назначил им в качестве наказания публичную порку, были шокированы все, и, наверное, в тот момент каждый слизеринец готов был поменяться с Поттером местами и оказаться просто отчисленным из школы, вместо того, чтобы подвергнуться унизительной экзекуции.

Физические наказания в Хогвартсе были отменены более девяноста лет назад, но Дамблдор, в силу своих полномочий и в качестве достойного возмездия всем виновным, отменил древний запрет и объявил, что все семеро студентов Слизерина, имевшие непосредственный контакт с гриффиндорцем, будут подвергнуты телесному наказанию и в присутствии всех учащихся Хогвартса получат по тридцать розог с запретом на применение исцеляющих заклятий после экзекуции. Остальные, принимавшие пассивное участие в оргии, до конца года получат ежедневное дисциплинарное взыскание и будут выполнять самую тяжелую и грязную работу, без права использовать магию. С факультета сняли все собранные за год баллы. Дом Слизерина еще никогда не знал такого падения — он опозорен, опущен на самую низкую строку таблицы, гигантские песочные часы, ранее наполненные прекрасными изумрудами, опустели. Единственное, что осталось у некогда великого Слизерина — золотой квиддичный кубок, трофей и символ преимущества над Гриффиндором, теперь как насмешка красовавшийся на каминной полке. Слишком дорогой ценой достался этот ненавистный кусок металла и, оказавшись после слушания в гостиной, Драко схватил кубок и с силой швырнул его об стену так, что спортивный трофей получил большую вмятину.

Показательная публичная порка была назначена на этот же день, чтобы могли присутствовать и инспектора из Департамента Образования. Все учащиеся были оповещены деканами о результатах дисциплинарного слушания и вынесенных мерах наказания. Никто не удивился, узнав об исключении Поттера, все знали, что этим дело и закончится — позорному пидору, маггловскому выкормышу, не место не только в школе, но и в магическом мире. Однако, узнав о том, что слизеринцев будут публично пороть розгами, многие не поверили. Возможно ли, чтобы в школе была возвращена давняя варварская традиция подвергать учащихся телесным наказаниям, тем более, детей очень влиятельных в магическом мире волшебников. До конца никто не верил, что Драко Малфоя выпорют на глазах у всех, но когда было объявлено о всеобщем сборе во дворе замка, сомневающихся в предстоящей экзекуции поубавилось. Учащиеся живо обсуждали готовящееся необычное мероприятие, и почти никто уже не вспоминал про Поттера. Аргус Филч не скрывал своей радости по поводу предстоящей массовой порки. Завхоз часто досадовал на отмену физических наказаний для учащихся, а узнав о распоряжении директора, прослезился от счастья и сейчас суетился на школьном дворе, где уже были установлены деревянные скамьи, возле которых стояли ведерки с пучками розог. Именно Филчу предстояло выступать в качестве одного из экзекуторов, и сквиб отнесся к этому с маниакальным фанатизмом и бодрым энтузиазмом. Вторым экзекутором выступал великан Хагрид, которого сразу же после слушания вызвал к себе Дамблдор и сообщил об исключении Гарри Поттера из школы. Лесничий разрыдался как ребенок, но после того, как его удалось успокоить, директор сообщил, что кроме Гарри будут наказаны и другие виновники, в том числе и Драко Малфой, и Хагрид неожиданно согласился принять предложение Дамблдора и приложить свою карающую руку к задницам провинившихся слизеринцев. Поэтому теперь великан, насупившись, стоял неподалеку от одной из деревянных скамей и недобро поглядывал на собравшихся, сжимая в ручище розгу. Видя мрачное лицо Хагрида, многие понимали, что несладко придется той слизеринской заднице, которая первой подставится под удар великана. Здоровяк заметно переживал исключение Поттера из Хогвартса и не пожалеет тех, по чьей вине гриффиндорец вылетел из школы. От Филча, впрочем, снисхождения ждать тоже не приходилось, завхоз с радостным энтузиазмом рассекал розгами воздух, приноравливаясь и тренируя руку перед предстоящей экзекуцией. Пришел его звездный час, и сквиб с нетерпением ожидал начала порки.

Среди собравшихся были все, кто заседал на дисциплинарном слушании, и многие отметили нездоровую белизну лица Люциуса и то, как натянуто он держался. Все понимали, какой урон был нанесен репутации Малфоев, а порка его сына в присутствии всех собравшихся, в том числе магглорожденных грязнокровок — дополнительный плевок в его аристократическое лицо. Люциус сумел подкупить всех, чтобы добиться исключения Поттера из школы. Он приложил все усилия и связи, чтобы замять скандальную историю с сыном, чего и добился — за отчисление Гарри проголосовали почти единогласно, но старший Малфой не ожидал такого коварства от Дамблдора, который потребовал справедливого наказания для всех, в том числе и для его сына. Даже Долорес Амбридж не могла возразить против этого — распространение скверны разврата надо было пресекать на корню и жестко. Наказаны должны быть все виновные, чтобы впредь ничего подобного не случилось в стенах великого Хогвартса.

Драко шел на школьный двор, как на казнь. Впрочем, на казнь он, наверное, шел бы легче, с мыслью о том, что все скоро закончится, а с этим ему придется жить дальше. Он опозорил род Малфоев, обесчестил себя и отца, а теперь его как жалкую прислугу будет пороть ничтожный сквиб или полудурок–великан на глазах у всей школы. Это было невыносимое унижение, и Драко предпочел бы положить голову на плаху или взойти на костер, как это делали раньше приговоренные за содомию колдуны, чем оголить задницу в присутствии всех и лечь на скамью под удар розги.

Остальные члены слизеринской команды чувствовали себя не лучше — Теодор Нотт до последнего не верил в реальность происходящего, Вейзи был угрюм и заметно занервничал, увидев скопление народа на школьном дворе, когда они вышли из замка в сопровождении своего декана, а на здоровяка Урхарта вообще было противно смотреть — их капитан был на грани того, чтобы расплакаться.

Среди собравшихся Драко сразу же увидел отца в сопровождении великолепной Франчески Забини. Выражение лица Люциуса было таким, будто единственное, что еще могло порадовать его в этом мире — если его сына сейчас запорют до смерти. С окаменевшего отцовского лица Драко перевел взгляд на Хагрида, и внутри у него все как–то сжалось и похолодело — Малфой понял, что от лесничего пощады ждать не стоит. Окинув взглядом внушительную толпу собравшихся, он не удивился, увидев на некоторых лицах злорадные усмешки, и отметил про себя, что самой неприятной была нескрываемая ехидная ухмылка Грейнджер — гриффиндорская сучка даже не пыталась скрыть торжества и радости. Наверное, она всю свою поганую жизнь ждала подобного момента. Драко сжал зубы и отвернулся. Дамблдор собирался произнести речь или зачитать обвинительный приговор — Малфою уже было наплевать на все, он поймал себя на мысли, что ищет взглядом Поттера. Интересно, очкарик так же напоследок будет злорадно скалить зубы, как и Грейнджер, или… Но Поттера нигде не было видно, впрочем, как и Забини. Вот уж кто был достоин того, чтобы к его заднице приложилась не одна розга. Блейз во всей этой гнусной истории принимал самое деятельное участие, именно этот долбанный массовик-затейник все спланировал и организовал, но при этом сумел остаться в тени и выкрутиться. Как итальянец и рассчитывал, в процессе дисциплинарного разбирательства все подтвердили, что в то время, когда совершалась грязная содомитская оргия, Блейз Забини никого не трогал, а мирно спал на диване, ужравшись в хлам. Проклятый Забини все верно просчитал и сумел избежать заслуженного наказания, но Драко знал, что хитрожопому ублюдку не удастся ускользнуть от него, и уже сейчас представлял, как вызовет бывшего друга на магическую дуэль и отомстит за подлость, которую тот совершил.

Тем временем Дамблдор начал вступительную речь, общий смысл которой заключался в том, что в школе произошел небывалый инцидент — абсолютно безнравственный, и, чтобы впредь никто из студентов морально не разлагался, директор в меру своих должностных обязанностей вынужден пойти на крайние меры и отменить запрет на физические наказания, чтобы со всей строгостью покарать зачинщиков и в качестве наглядного примера для остальных, чтобы другим неповадно было, и так далее и тому подобное. Драко не слушал старого маразматика и молился о том, чтобы директор поскорее заткнулся и наконец–то произошло то, ради чего здесь все собрались. Ожидание наказания было мучительнее самого наказания. Взгляд все время возвращался к деревянной скамье, ведерку, в котором стоял запасной пучок розог и мрачному Хагриду, от одного взгляда на которого начинало неприятно подташнивать, хотя радостный вид проклятого сквиба тоже не обнадеживал. Драко вслушался в слова директора только тогда, когда в конце речи прозвучало его имя — говорилось о том, что первыми будут подвергнуты наказанию староста Слизерина, то есть он, и капитан квиддичной команды Уильям Урхарт. Услышав свое имя, здоровяк в конце–концов потерял контроль над собой и громко всхлипнул, Драко презрительно скривил губы и отвернулся.

После того, как директор замолчал, распоряжаться происходящим начала мадам Трюк, имеющая большой опыт в проведении зрелищных, массовых мероприятий. В свойственной ей резкой и энергичной манере, она громко и отчетливо скомандовала:

— Малфой! Урхарт! Шаг вперед! Ты — к мистеру Филчу, ты — к профессору Хагриду, — приказала тренер по полетам.

Соответственно указанию Драко предстояло направиться к скамье, возле которой оживленно суетился завхоз, но Урхарт вдруг сам сделал решительный шаг в том направлении, еще громче всхлипнув, и Драко ничего не оставалось, как подойти к великану. При виде Хагрида Малфой сам чуть не запаниковал как Урхарт, но только многолетние уроки выдержки и самоконтроля не дали ему на глазах у всех позорно разреветься. Вид у лесничего был такой, будто он собирался освежевать слизеринца — содрать с него живьем кожу, а потом скормить своему гиппогрифу. У Драко по телу побежали мурашки.

— Раздевайся, поганец, — мрачно произнес Хагрид, сильнее сжимая в руке розгу.

Малфой отлично понимал, что сейчас недалекий громила припомнит ему и насмешки в адрес Грейнджер, и издевательства над всеми Уизелами, и жалобу на Клювокрыла, которого чуть не казнили, и то, как они с Крэббом и Гойлом частенько пытались срывать уроки по «Уходу за магическими животными». А о том, как Хагрид будет пороть в отместку за Поттера, лучше не думать вообще.

— Раздевайся, Малфой, — уже с угрозой в голосе повторил великан, а в это время из толпы раздался свист и глумливое улюлюканье, сначала не громко, а потом уже многие начали выкрикивать насмешки.

Драко обернулся и увидел, что Урхарт, полностью обнаженный, уже лежит животом на невысокой скамье, ноги широко расставлены по бокам, упираясь коленями в каменные плиты мощеного двора, руки связаны под лавкой. Его вид поражал своей откровенностью, даже упоротого «хрусталем» Поттера сношали в более приличной позе… Ягодицы капитана слизеринцев были раздвинуты так, что плотно сжатый анус оказался на всеобщем обозрении, гладко выбритая промежность, яички и висящий член предстали взору всех собравшихся, что и вызвало глумливые выкрики из толпы.

Осознав, что ему сейчас придется перед всей школой раздеться догола и точно также раскорячиться, у Драко от ужаса на миг потемнело в глазах, он невольно шагнул назад, а в толпе учащихся снова весело засмеялись, стали раздаваться унизительные комментарии. Кто–то крикнул, что «хорек» сдрейфил, и это наверняка были ублюдки–гриффиндорцы, которые издевательски подбадривали его показать народу свою чистокровную задницу. Как ни странно, но преподаватели не пресекали подобные хамские выходки, видимо публичное унижение наказуемых являлось первым актом этого спектакля, срежиссированного Дамблдором. Хагрид грубо схватил Драко за ворот белоснежной шелковой рубашки так, что она затрещала, и потянул в сторону скамьи. Чтобы не лишиться последнего достоинства, и не выглядеть как маленький нашкодивший котенок, которого тащат за шкирку, Малфой вырвался из лап великана и, отвернувшись от толпы, принялся расстегивать брюки. За его спиной заулюлюкали громче, кто–то прокричал обидную спортивную речевку, предназначенную лично ему.

«Хорек» пощады не проси,

Проиграл — не голоси!

«А я и не буду голосить», — подумал Драко, слыша, как недалеко от него уже громко ревел еще не поротый Урхарт. — «Лучше я откушу себе язык, чем издам хоть один звук», — подумал Малфой, отбросив в сторону брюки с трусами.

Рубашка пока еще скрывала его от всеобщего позора, но затягивать дальше было нельзя, иначе Хагрид сам сорвет с него остатки одежды под радостное, глумливое улюлюканье собравшихся. Но как же трудно было сделать это. Теперь Малфой понимал, какого было Поттеру раздеваться догола перед пьяными веселящимися слизеринцами. Дамблдор придумал отличное наказание, око–за–око. Все, кто надругался над Поттером, сейчас сами подвергнутся практически такому же надругательству, только изнасилование заменено на экзекуцию, во всем же остальном возмездие было идентично содеянному, и если Поттер благодаря стимуляторам и спиртному частично не понимал, что с ним делают, частично получал от этого удовольствие, то подвергнутые экзекуции слизеринцы кроме чудовищного унижения еще и испытают адскую боль.

— Давай, «хорек», раздевайся! Не ломайся, пидор! Покажи всем свою чистокровную жопу! Засвети очком, Малфой! — стали раздаваться одиночные выкрики, потом осмелев от безнаказанности, уже многие начали оскорблять его и издеваться над его унизительным положением. Из толпы швырнули огрызок яблока, который метким, прицельным ударом попал Урхарту по жопе, и капитан слизеринцев под громкий хохот собравшихся заревел еще громче.

Малфой стиснул зубы до скрежета и, медленно расстегнув последнюю пуговицу, швырнул рубашку на пол, инстинктивно закрыв руками низ живота. У него было красивое, просто шикарное ухоженное тело, любой бы парень позавидовал такой идеальной спортивной фигуре, и сейчас сотни глаз рассматривали его. Драко Малфою еще никогда в жизни не было так хреново, как в этот момент, от унижения и позора хотелось умереть. А ему еще предстояло лечь на лавку, как уже лежал Урхарт, и весь Хогвартс будет рассматривать самые интимные места слизеринского принца.

— «Хорек» тоже бритый! — глумливо выкрикнул кто–то из толпы.

— Слизеринские педики все бритые, как девки, гы-гы, — последовала следующая реплика и взрыв хохота, гриффиндорцы начали отпускать отвратительные шуточки по поводу его гладко выбритого лобка и мошонки.

Драко невольно взглянул на отца и у него потемнело перед глазами. Он понял, что если Хагрид не запорет его сейчас до смерти, Люциус сам убьет его. Великан грубо подтолкнул слизеринца в направлении деревянной скамьи и Малфой, крепко сжав зубы, медленно лег на нее, расставил ноги и опустил их с лавки, опираясь коленями в жесткие каменные плиты. Он почувствовал, как от страха у него сжался анус. И тут началось!

— Смотрите, у «хорька» очко жим-жим! Гы-гы! Что, Малфой, очкуешь? Не обосрись от страха, хуйло слизеринское! Хагрид, засади этому пидору по самые помидоры! Вздрючь белобрысого ублюдка как следует! — студенты уже не сдерживались в проявлении своих эмоций, подбадривая Хагрида. Гриффиндорцы выкрикивали грязные реплики, откровенно комментируя непроизвольно сжавшийся от страха анус слизеринца, его гладко выбритые яйца и висящий член. Из толпы снова стали бросать огрызки в сторону парней, и какой–то особо меткий ублюдок удачно зарядил Малфою не просто по ягодицам, а под всеобщее ликование попал прямо в очко.

— В самое яблочко! — весело заржал Рон Уизли.

Закусив губу до крови и крепко зажмурив глаза, Малфой слышал все эти похабные шуточки и знал, что его отец сейчас наблюдает за бесчестьем своего сына. От осознания этого становилось невыносимо, хотелось выть и орать, и Драко понял, что этот день станет последним в его жизни — он сам не сможет жить после такого унижения, с таким позором. Сегодня, после того как все это закончится, он поднимется на Астрономическую башню и сделает шаг в пустоту…

Вдруг ему вспомнились слова Забини, произнесенные во время слизеринской вечеринки. Блейз тогда сказал, что после того, что они сделали с гриффиндорцем, тот или наложит на себя руки, или превратится в жалкое существо с комплексом собственной неполноценности. «Поттера больше нет, — сказал Блейз. — Сейчас он мечтает об одном — о смерти». Сейчас, когда очередной огрызок шлёпнулся ему по жопе и раздался новый взрыв хохота, о смерти мечтал Драко Малфой. Вопреки всему Поттер не сломался — был в нем какой–то внутренний стержень, который пытались уничтожить многие, но пока это никому не удалось. Поттер не стал забитым униженным существом, он пытался отстаивать свою правоту, боролся со всем Хогвартсом, бил всем морды, показывал зубы и огрызался, несмотря на всеобщую травлю, а он, Драко Малфой, оказался слабее и сейчас мечтал о смерти. Он думал не о том, как будет вести ежедневную борьбу с травлей и насмешками, которые теперь будут преследовать его, а о том, как сделает шаг в пропасть и разобьется о каменные плиты. Наверное, это правильно, наверное, это справедливо — совсем недавно Поттер тоже лежал в бесстыдной позе со слезами на глазах, а студентки Слизерина, хихикая и отпуская скабрезные шуточки, рассматривали его член, яйца, анус. Теперь Драко понимал, каково было в тот момент гриффиндорцу, и прав был Забини, утверждая, что единственным желанием капитана ало–золотых львов в тот момент была смерть. Прошло совсем мало времени, Поттера отчислили из школы по лживым обвинениям, а сам лжесвидетель раскорячен на позорной скамье — со связанными руками и широко расставленными ногами, лежит в унизительной позе, слушает издевательские выкрики студентов, которые швыряют объедки, норовя попасть ему «в яблочко», а через пару мгновений ивовые прутья будут стегать его задницу на потеху собравшихся. Наверное, это заслуженное возмездие за то, как он поступил с Поттером, — шептала ему вдруг проснувшаяся совесть, но от этого легче не становилось. И еще, почему–то очень хотелось, чтобы Поттера сейчас не было в этой глумящейся толпе — пусть он будет где угодно: собирает вещи в хижине или уже едет к своим маггловским родственничкам в Хогвартс–экспрессе — где угодно, только не здесь. Пусть все смотрят на его позор, но только не Поттер…

Наконец–то мадам Трюк дунула в свой свисток, возвещая о начале экзекуции, и в следующий миг розги рассекли воздух. Обжигающая боль перехватила дыхание Малфоя, заставила его на несколько секунд застыть в ослепляющем немом шоке, и лишь потом растеклась пламенным потоком по всему телу и вырвалась наружу долгим протяжным стоном, Урхарт же отозвался надрывным воплем страдания.

— Драко! — раздался в толпе страшный, истошный вопль, и слизеринец понял, что это закричала Пэнси Паркинсон.

Никто из парней во время следствия не сдал девчонок и они не понесли никакого наказания за надругательство над Поттером, но сейчас будут вынуждены смотреть, как истязают их защитников.

В толпе вмиг прекратились все насмешки — многие студентки завизжали, увидев, как кроваво–красная вздувшаяся полоса пересекла ягодицы Драко Малфоя. Мало кто ожидал, что дело дойдет до настоящей порки, и почти никто не верил, что директор действительно отменил запрет на физические наказания студентов — им казалось, что перед ними разыгрывают спектакль, цель которого — попугать слизеринцев и поглумиться над ними, жестоко унизив их достоинство. Никто до конца не верил, что посмеют публично выпороть самого Драко Малфоя, да еще в присутствии его влиятельного отца, возглавляющего Совет Попечителей Хогвартса. Но когда на белых ягодицах слизеринского старосты появились первые багровые полосы, а в наступившей тишине раздался стон Драко и тут же вопль Урхарта, собравшиеся с ужасом осознали весь кошмар происходящего. Никто шутить больше не собирался — все в один миг поняли, что неприкосновенных больше нет — Золотого Мальчика Гарри Поттера исключили из школы, а слизеринского принца Драко Малфоя сейчас публично секут розгами.

Мадам Трюк громко отсчитывала удары, и после третьего Урхарт уже орал не замолкая, захлебываясь криком, Малфой же, наоборот, после первого невольно сорвавшегося стона сжал зубы до хруста и больше не издал ни одного звука. Ягодицы Драко уже были иссечены багрово–красными полосами и покрыты вздувшимися рубцами, в нескольких местах прут безжалостно рассек нежную кожу и там выступили первые бисеринки алой крови. Некоторые девчонки уже не сдерживали слез, наблюдая за истязанием красавчика–блондина, в которого многие были влюблены, и не только с его родного факультета. Драко слышал свист прутьев, каждый раз заканчивающийся звонким ударом по его голой заднице, и в следующее мгновение ощущал раздирающую боль от этого удара, который, как ему казалось, разрезает тело до костей. Капли пота стекали по его лицу, искаженному гримасой боли, мокрые пряди волос прилипли ко лбу. Малфой, искусав губы до крови, сумел продержаться до девятого удара, но когда Хагрид прутом угодил ему по яйцам, слизеринец пронзительно взвыл, по-звериному, сдирая горло в кровь, а затем, позабыв обо всем — достоинстве, родовой чести и том, что он Драко Люциус Малфой, слизеринец уже кричал не замолкая, и бился на скамье, инстинктивно пытаясь уклониться от очередного удара, причиняющего запредельную, чудовищную боль. Время от времени и Хагрид, и Филч смачивали розги в ведерке, наполненном соляным раствором, и экзекуция причиняла еще большие страдания слизеринцам, когда соль попадала на окровавленные рубцы, обжигая огнем раны. После одного из таких ударов Малфоя затошнило, он не смог сдержаться и в следующий миг его вырвало желчью. Пэнси Паркинсон и другие девчонки истерично завизжали, студентки кричали, умоляя прекратить эту садистскую пытку, но порка продолжалась. Кроваво-багровый ад казался бесконечным, но когда, наконец, все закончилось — Драко получил последний тридцатый удар и Хагрид отбросил в сторону измочаленные окровавленные прутья, слизеринец был на грани болевого шока, а исполосованная задница превратилась в кровавое месиво. Декан Слизерина стремительно подошел к крестнику, освободил его запястья от веревок и помог подняться. Северус накинул свою мантию на Драко, скрывая его наготу от посторонних глаз, и слегка обнял за плечи. Малфоя била дрожь, все тело взмокло от пота, платиновые пряди прилипли ко лбу, губы были беспощадно искусаны в кровь. В притихшей толпе собравшихся были слышны всхлипы и сдавленное рыдание. Филч отвязывал бесчувственного Урхарта, а Снейп, поддерживая крестника, который в любой момент мог потерять сознание от болевого шока, обратился к Альбусу Дамблдору, который, несмотря на раздававшиеся просьбы учеников прекратить порку, так и не остановил экзекуцию, и слизеринцы получили все положенные им тридцать ударов.

— Я могу увести Драко отсюда, сэр? — холодно поинтересовался декан Слизерина. — Надеюсь, что нет необходимости в его дальнейшем присутствии здесь. Мальчик получил свое наказание.

– Да, конечно, — медленно произнес директор Хогвартса, наблюдая за тем, как Снейп, осторожно обнимая за плечи юношу, медленно повел его в сторону замка.

Те слизеринцы, которым еще предстояло принять наказание и занять места Малфоя и Урхарта, были на грани истерики, видя, что пришлось пережить их товарищам и какая участь постигнет их самих в ближайшее время.

— Северус, отец все это видел? — хрипло спросил Драко, тяжело опираясь на руку Снейпа.

— Люциус покинул территорию Хогвартса, как только началось наказание. Думаю, он трансгрессировал вместе с мадам Забини, — ответил декан Слизерина, помогая идти своему крестнику.

— А Поттер? Он здесь? Он видел? — после долгой паузы наконец–то решился спросить Малфой.

— Поттера здесь не было. Я не знаю где он. Я не видел его после того, как он покинул слушанье.

— Это хорошо, — с облегчением выдохнул Драко.

Доведя крестника до его апартаментов, Северус уложил парня на кровать и вынул свою палочку.

– Нет, Северус, нельзя, — хрипло произнес Малфой. — Дамблдор запретил применять исцеляющие заклинания. Если ты это сделаешь, они повторят порку, а второго раза я не выдержу. Не делай этого, пожалуйста. Я должен терпеть, это часть наказания…

— Помолчи, Драко, — строго приказал декан Слизерина и взмахнул палочкой.

— Не надо, прошу… Ты должен возвращаться, — попросил парень, чувствуя, как боль потихоньку начинает отступать.

— Тебя больше никто не посмеет ударить, Драко. Я этого не допущу, — еще один взмах палочки, и приятная волна облегчения прошла по всему телу слизеринца, ослепляющая боль вдруг ушла, растворилась, исчезла.

— Спасибо, Северус, — прошептал Малфой, не в силах больше сдерживать подступившие слезы, и почувствовал, как они горячими ручейками потекли по холодным щекам.

— Я должен идти, для твоих товарищей еще ничего не закончилось, и моя обязанность находится там. Тебе лучше поспать, Драко, отдых будет лучшим лекарством, — произнес Снейп и, снова взмахнув палочкой, прошептал:

— Quiesce Dulce Somnolus.

— Крестный, клянусь, я не давал воспоминания мадам Амбридж, — вяло произнес слизеринец, пытаясь бороться со сном. — Забини… — но в следующий миг парень уже безмятежно спал в своей постели, а Северус Снейп в течение минуты задумчиво смотрел на своего подопечного, затем резко развернулся и направился в сторону двери.

***

Вспоминая и переживая заново унижение, которому он был подвергнут, Драко понял, что уже готов сделать свой последний в этой жизни шаг, когда вдруг за его спиной раздался тихий, испуганный, голос:

– Нет, mio angelo, пожалуйста…

— Забини… — не оборачиваясь, с усмешкой сказал Малфой. — Пришел, гад…

— Я прошу тебя, не делай этого, — произнес итальянец, боясь подойти к своему возлюбленному и тем самым спровоцировать его на решительные действия. — Мне надо с тобой поговорить… я должен тебе все объяснить.

— Объяснить что, Блейз? — оборачиваясь к бывшему любовнику, зло ухмыльнулся Драко. — Хочешь объяснить мне, зачем украл мои воспоминания и, подделав почерк, отправил их вместе с письмом Амбридж? Или хочешь поболтать о том, что родовая честь Малфоев растоптана, а наша семья опозорена? А может, обсудим, как меня сегодня публично пороли? Ты был там, Блейз? Ты видел, в какой позе я лежал? Слышал, что кричали вонючие грязнокровки, когда швыряли в меня огрызками? Тебе понравилось? Тебя это, блядь, заводило? А может вздрочил пару раз, глядя на мою жопу? — голос Малфоя, сначала тихий, теперь звенел от ненависти и ярости.

У Забини немного отлегло от души — раз ему удалось разозлить Драко, значит, тот перестал думать о смерти, по крайней мере, хотя бы в этот роковой момент, когда от гибели его отделял всего один шаг. Главное, сейчас отвлечь Малфоя, вывести его из себя, спровоцировать на дуэль — что угодно, лишь бы снять оттуда, и Блейз, тонкий психолог и прирожденный интриган, понимал, что должен продолжать разговаривать с любовником и приложить все усилия, чтобы тот оказался как можно дальше от края стены.

— Я не видел, — ответил Забини. — Меня там не было. Я не смог бы смотреть на то, как тебе причиняют боль, mio angelo.

— Да неужели? — зло произнес Малфой. — Как же тебе удалось похерить распоряжение директора, мой хитрожопый друг? Всех заставили в принудительном порядке присутствовать на порке, даже девчонок.

— Драко, послушай меня, пожалуйста… Я это сделал для того, чтобы избавиться от Поттера, — помолчав, тихо произнес Блейз, понимая, что подобная тема сейчас сильно разозлит Малфоя. — Я не был уверен, что его отчислят. Я опасался, что Дамблдор сумеет отмазать задрота и оставит его в Хогвартсе, а я не мог этого допустить! Я думал, что после того, как ты его трахнешь, ты забудешь о нем, потеряешь к нему интерес, но ты еще больше увлекся этим уродом, а я сходил с ума от ревности, потому что люблю тебя, mio Drago.

— Любишь? — прошипел Малфой и вдруг сам спрыгнул с края стены на смотровую площадку, отчего у Блейза невольно вырвался вздох облегчения.

Драко быстро, в несколько шагов, оказался рядом с бывшим любовником, схватил его за грудки, а затем с силой толкнул к стене.

— Любишь, блядь? Будь ты проклят со своей ёбаной любовью, подонок. Ненавижу тебя, Забини, слышишь, ненавижу! — заорал Малфой и, выхватив палочку, выкрикнул: — Эволютио Голпе!

Блейза сначала подбросило в воздух, а затем швырнуло в сторону. Парень болезненно ударился об пол и застонал.

— Ты единственный во всем мире, кому я доверял, Забини, и ты предал меня, сука! — не контролируя свои эмоции, не в силах удержать рвущуюся наружу ярость, орал Малфой, продолжая направлять на бывшего любовника палочку. — Это ты должен был сегодня лежать там, кверху жопой, итальянская шлюха, подстилка, блядь!

— Если бы я только мог, я не задумываясь поменялся бы с тобой местами! — с отчаянием воскликнул Забини. — Ради тебя я не только под плеть лягу, я на плаху взойду, я жизнь за тебя отдам, mio angelo, потому что люблю тебя! — добавил Блейз, пытаясь подняться. Было заметно, что отброшенный заклятием широкого удара, при падении итальянец повредил руку, его палочка отлетела в сторону, парень здоровой рукой держался за сломанное запястье и, встав на колени, пытался подняться на ноги. — Ты хотел добиться победы в этом чертовом квиддичном матче, и я принес тебе «Феликс Фелицис», хотя меня могли исключить из школы за воровство, — произнес Забини, сжимая поврежденное запястье. — Я делал все, что ты хотел, любой твой каприз, лишь бы тебе было хорошо!

— Так значит, ты у нас добрая фея–крестная? Желанья, блядь, исполняешь! — заорал Малфой.

— Драко, думаешь, мне было легко все это время строить из себя веселенького похуиста и каждый раз уверять тебя, что у нас все заебись и мы все в шоколаде? — крикнул Забини. — Слизнорт знал, что я спиздил зелье «Чистой Удачи». Он все понял, когда присутствовал на матче и видел, как наша команда побеждает. Он мог опротестовать результат игры, мог обвинить меня в воровстве. Я блефовал, уверяя тебя, что старикан побоится связываться с моей семьей. Хуй его знает, что у него было на уме, и я каждый миг ждал, что он или застучит Дамблдору, или вызовет меня к себе и начнет шантажировать, выставляя требования за свое молчание. Я бы сам так поступил на его месте. Но мне чертовски повезло — старик или пожалел меня, или действительно очканул связываться с моей семьей и прикинул, что мое исключение для него не выгодно, куда прибыльнее будет иметь хорошие отношения с богатым и знатным родом Забини, поэтому даже не стал выдвигать никаких требований, хотя у него была хорошая возможность прижать меня за яйца. Я знал, что ты мечтаешь трахнуть Поттера, поэтому рискуя всем, я отправился в Лютный переулок и купил запрещенные препараты для зелья, за распространение которого можно загреметь в Азкабан. А думаешь, у меня очко не сыграло, когда декан сказал, что Дамблдор хочет видеть меня лично для приватного разговора? Я шел туда, думая, что в крови Поттера обнаружили «хрусталь», и за мной явились авроры. По пути к директорскому кабинету я несколько раз подумывал о том, чтобы метнуться к Исчезательному шкафу и податься в бега. Думаешь, Драко, мне ни хуя не было страшно? Было идиотизмом с твоей стороны «припудрить» Поттера «хрусталем». Но тебе похуй было на то, что ты подставляешь меня, тебе просто вдруг стало жалко гриффиндорского задрота, когда ты ломал ему целку, а он визжал, как сучка. Тебе насрать было на меня, ты не думал о последствиях, а я ради тебя рисковал всем! Я сидел у Дамблдора, жрал его ебаные печеньки, строя из себя весёленького похуиста, ожидая, что в любой момент появятся авроры. У меня от души отлегло только тогда, когда директор отказался показать результаты медицинского освидетельствования, тогда я понял, что у них ни хрена ничего нет и предъявить обвинение в использовании запрещенных стимуляторов они не смогут, а значит у нас у всех есть реальный шанс выкрутиться, обосрав Поттера. Я всегда готов был ради тебя идти на любой риск, ради нашей дружбы, ради любви к тебе.

— Не еби мне мозги своими слезливыми рассказами о великом самопожертвовании! Ты предал меня, сволочь, а любимых не предают! — закричал Малфой. — Ступефай! — блондин выпустил в любовника сногсшибательное заклятие и того направленным потоком силы снова швырнуло об стену.

Блейз вскрикнул, видимо удар снова пришелся по сломанной руке.

— Клянусь, я не знал, что так будет, не мог предвидеть, к каким последствиям приведут мои действия, — со стоном произнес юный герцог. — Я не ожидал, что эта идиотка Амбридж додумается выставить твою порнуху на всеобщее обозрение, а то, что Дамблдор отменит запрет на телесные наказания — этого вообще никто не мог предположить! Это нонсенс!

— Ты же все просчитываешь на сто ходов вперед, хитрожопая сволочь, — зло усмехнулся Драко. — Ты же всегда выёбываешься, какой ты, блядь, умный!

— Я всегда был на твоей стороне, я никогда не причинил бы тебе вред! Я просто хотел избавиться от Поттера, потому что люблю тебя, Драко! — закричал Забини. — Ты все, что у меня есть, mio angelo! Ты моя жизнь!

— Заткнись, лживый лицемер! — теряя последний контроль над собой, крикнул Малфой, и выпустил еще один мощный поток энергии в своего друга.

Итальянца отбросило к самому краю площадки, на миг его тело зависло в воздухе, а затем, перевалившись спиной через невысокую ограду, Забини полетел вниз.

— Блейз!!! — дико заорал Драко и бросился к краю стены, туда, где мгновение назад был его любовник.

Забини при падении чудом сумел уцепиться здоровой рукой за выбоину в стене и сейчас висел над пропастью, держась несколькими пальцами за выступ.

— Блейз, я сейчас тебя вытащу! — закричал Драко, перегнувшись через край стены, и сильнее уперся ногами в пол, ища хоть какое–нибудь углубление в плотно подогнанных друг к другу плитах, чтобы можно было прочнее зафиксировать свое положение. — Давай руку, mon cher, я тебя вытяну, — срывающимся голосом сказал слизеринец.

— Не могу, она сломана, — тяжело дыша, ответил Забини.

Драко схватил Блейза за руку, которой тот держался за выбоину, а другой, зажимая палочку и опасно свесившись над пропастью, вцепился в воротник рубашки Забини.

— Я тебя держу, mon cher, слышишь? — прохрипел Малфой.

— Не отпускай меня, mio angelo, пожалуйста, — прошептал юный герцог. — Я не хочу умирать.

— Не отпущу, Блейз, никогда в жизни не отпущу!

Рука Забини взмокла, стала скользкой, и он отлично понимал, что долго не продержится, Драко из последних сил удерживал его, хотя сам в любой момент мог перевалиться через стену. Вены на лбу Малфоя вздулись от усилия, дыхание стало тяжелым, рука начинала неметь.

— Не бойся, я не брошу тебя, mon cher, — хрипло заверил Драко. — Я тебя вытащу, и все будет хорошо. И мы поедем с тобой на венецианский карнавал, я тебе обещаю, мой прекрасный герцог. Я передумал вступать в ряды Пожирателей Смерти, ты был прав, мне это не надо. Мы поедем в Венецию, — тяжело дыша, говорил Драко, из последних сил немеющей рукой сжимая влажную ладонь друга и глядя в красивые, полные слез, глаза Блейза Забини.

— Во Флоренцию, мой белокурый ангел, — прошептал итальянец. — Самые лучшие карнавалы во Флоренции.

— Какая разница, — отозвался Драко. — Мы поедем туда вместе. И еще в Верону. Помнишь, ты говорил, что там самые лучшие шлюхи, — продолжал говорить Малфой, чувствуя, как в его руке трещит материя ворота рубашки. — Прости меня за то, что я наговорил тебе. Это все неправда, ты же знаешь, как я тебя люблю. Я дышу тобой, я живу тобой, Блейз! Ты все, что у меня есть!

— Я не хочу умирать, Драко, — произнес юный герцог, сморгнув слезы. — Мне очень страшно, любимый, но если ты сейчас меня не отпустишь, мы погибнем оба. У тебя немеет рука, я чувствую это. Я не хочу утянуть тебя за собой, я слишком сильно тебя люблю, больше жизни, поэтому отпусти меня, mio biondo chiaro angelo (мой белокурый ангел /ит./).

– Нет, mon cher, — прохрипел Малфой. — Я тебя не отпущу и никогда в жизни не брошу. Слушай, что я сейчас сделаю. Это единственный шанс. Ты вцепишься в меня со всей силы, а я буду держать тебя так крепко, как только смогу. Но я отпущу вторую руку, сжимающую твой воротник. У меня в ней палочка, но я пока не могу ей воспользоваться. Мы должны продержаться пару секунд — это ерунда, Блейз. Я сумею тебя удержать, успею применить «Легерус» и облегчить твой вес, а затем вытяну тебя.

— Ты не удержишь меня одной рукой, Драко, ты ослаб. И для этого заклинания тоже нужны силы. Лучше отпусти меня, иначе погибнем оба.

— Это шанс, Блейз. Я сумею, я удержу тебя, любимый!

— Драко… — прошептал Забини, сглатывая слезы.

— Держись, любовь моя, — прохрипел Малфой, осторожно разжимая руку, которой он держал воротник Забини, и сразу же ощутил, как захрустели его суставы, а от боли потемнело в глазах.

— Если ты когда–нибудь будешь в Италии, вспомни обо мне, — услышал он мягкий голос своего любовника. — Во Флоренции очень красиво, я всегда хотел пригласить тебя туда. Прощай, mio amato (мой возлюбленный /ит./), — прошептал Блейз, и Драко почувствовал, как тот сам разжимает руку, чтобы спасти его ценой своей жизни.

— Не смей! Даже не думай об этом! — прохрипел Малфой, вцепившись в любовника так, что затрещал плечевой сустав. — Я не отпущу тебя, Блейз! Я люблю тебя! Только вместе, слышишь! Или погибнем вместе, или вместе поедем в твою прекрасую Флоренцию! По-другому никак, Блейз! Только вместе, только навсегда, любимый!

— Я всегда любил тебя, Драко, — улыбнулся Забини. — Любил, больше жизни. Прости меня, но ты должен жить, мой прекрасный белокурый ангел…

Малфой взмахнул палочкой, чтобы применить «Legerus» — заклинание, способное уменьшать вес — еще мгновение, и он спасет любимого, и весь этот кошмар останется позади, и они навсегда будут вместе, еще мгновение, и все будет хорошо, но вдруг совсем рядом раздался шелест крыльев и огромное серебристо–серое существо, пролетая над Астрономической башней, выбило крылом палочку из руки Драко Малфоя, а в следующий миг он почувствовал, как ладонь Блейза выскальзывает из его захвата.

– Нет!!! — сдирая горло в кровь от надрывного вопля, закричал Драко, с ужасом наблюдая несколько долгих мгновений за тем, как его любовник стремительно приближается к земле. — Блейз!!! — но ответом ему был глухой удар тела о землю и наступившая оглушающая тишина.

Драко замер от сковавшего его ужаса, а затем, превозмогая боль, с безумным криком бросился к лестнице. Он бежал по каменным ступеням, не осознавая, что если упадет, свернет себе шею. Дыхание сбилось, сердце колотилось уже не в груди, а где–то в сорванном от крика горле. Он бежал так, как будто за ним гнались все дементоры Азкабана, а вырвавшись из дверей башни на улицу, вдруг замер, боясь подойти к тому месту, где темным пятном, бесформенной грудой лежало тело. Малфоя будто парализовало, ноги отказывали двигаться, в висках пульсировала кровь, по щекам текли горячие слезы, а он не мог подойти туда, где лежал Блейз Забини.

— Блейз, — позвал Драко дрожащим от слез голосом. — Блейз, скажи что–нибудь, mon cher, — повторил Малфой и сделал неуверенный шаг вперед, а потом, преодолев себя, стремительно бросился к лежащему на каменных плитах телу.

Юный герцог лежал в неестественной позе, руки и ноги были изломаны, вывернуты, густые волосы слиплись от крови, которая вытекала из разбитой головы. Губы, слегка припухшие, будто от недавних поцелуев, были чуть приоткрыты, и изо рта стекала тонкая струйка крови. При ударе о каменные плиты сосуды полопались, и глаза, прекрасные глаза с длинными пушистыми ресницами, от взгляда которых сходил с ума весь Хогвартс, теперь источали кровавые слезы, и, застыв в немом удивлении, смотрели стеклянным взглядом куда–то ввысь, на звезды. Забини был похож на прекрасную, но сломанную куклу. Драко поднял взгляд туда, куда кровавыми глазами смотрел мертвый Блейз, и увидел гигантского гиппогрифа, стремительно уносящего одинокую фигуру вдаль от Хогвартса.

– Нет!!! — безумно закричал Драко и, схватив мертвого, окровавленного любовника, прижал к себе. — Блейз!!!