Глава 32. Одержимость или сумасшествие?

" Должен же быть хоть какой-то выход", -
Обратился Шут к Плуту.
" Такой шум стоит, такой беспорядок -
О покое можно только мечтать...
Торгаши пьют мое вино,
Крестьяне взрыхляют мою землю, -
Да только им не понять,
Что не стоят они этого".
Эй, эй...

" Эх, да зачем волноваться? " -
С улыбкой отвечал Плут.
" Ведь многие из нас понимают,
Что жизнь - всего лишь шутка;
Нам с тобой уже доводилось побывать в такой же передряге -
Видно, не судьба:
Так давай перестанем притворяться и лицемерить -
Смотри, уже поздний час".
Эй...

И продолжали они бдеть
На сторожевой башне; *
Порой женщины и босоногие слуги останавливались возле,
А где-то там, в бескрайних холодных далях,
Рычали дикие львы...
Приближались двое всадников.
Выл ветер.

Джизес Хендрикс.

Одержимость демоном сродни наркомании. Сказать больше, – это одно и то же. «Здесь, как во всякой алхимической формуле, должно искать настоящего смысла», – говаривал доктор Папюс. – «Жгучая кислота имеет своего элементала, как и безобидная вода».

Люси не употребляла наркотиков, но сердце ее было открыто для тьмы, и тьма не замедлила прийти к ней.
Встав с постели, она ощутила во рту вкус крови. Не сладенький привкус капельки из пораненного пальца или прокушенной случайно губы, – вкус был насыщенным, глубоким, принадлежал явно мужчине. Железо, соль, щелочь, глюкоза, минералы, гормоны, спирт, что-то еще, животное, – запах который слышишь, вспарывая кому-то брюхо и извлекая кишки, чтобы добраться до самого сладкого и вкусного, – двух веретенообразных мышц, располагающихся вдоль позвоночника. Этот запах чувствуешь даже после жарки вырезанного тобой мяса, когда начинаешь им лакомиться…

— Черт, откуда я знаю это? – подумала Люси. «Или, быть может, сказала»? – она уже не была уверенна.
Почистив зубы, девушка почувствовала себя лучше, но стальной привкус во рту все же остался.
— Запах крови и смерти очень хорошо отбивает сваренный в турчанке кофе, – пронеслась, почти прозвучала в мозгу посторонняя мысль.

Ощущение нереальности происходящего усиливалось необычной яркостью красок и чувством погружения в сказку. Люси стало казаться, что все это происходит не с ней. Она, словно зритель в кинотеатре, видит себя, ждущую у плиты, когда поднимется пена в турчанке, чтобы вовремя убрать ее с огня. Мир вокруг стал каким-то странным, измененным, слегка неотчетливым, чуждым, призрачным, медленным и даже почти безжизненным. А еще, впервые в жизни, Люси почувствовала Ее. Она была зла, буквально вибрировала от гнева.

— Как он посмел! Что случилось? Ты немедленно должна мне обо всем рассказать! – слышала Люси в звонкой капели падающей в тарелку воды из не до конца закрученного крана. Перед глазами мелькали обрывки - воспоминания, виденного ею сна.

Вот она идет по улице и выбирает жертву: «Толстый не подойдет, – много жира, а в крови один холестерин и пиво, – эстрадиолом пахнет, как шлюха. Этот какой-то болезненный, тот худощавый, а это что за гора мяса? Кровь таких, воняет витаминами, химией, непонятно чем, и гормональный фон нарушен. Еще один доходяга под кайфом… стоп, а это кто?» Симпатичный парень протянул ей банку коктейля:
— Пей, – сказал он так запросто, словно они были старыми знакомыми…

Раздалось шипение проливаемой на плиту пены. Люси быстро убрала турчанку с огня. Запах кофе разлетелся по квартире, проникая в каждый уголок, но, как это ни странно, он не совсем заглушил остальные запахи, они только отошли на задний план, словно разложенные по полочкам.

Музыка, льющаяся из соседней комнаты, тоже была какой-то иной, – каждый инструмент слышался отдельно; причем, можно было выделить какой-то один и, словно усилить его. Но это оказалось не самым удивительным. В звуках музыки при желании можно было услышать человеческие голоса. Говорили они ясно и отчетливо, кидая редкие, но меткие фразы.
— Знай же, что в последние дни наступят времена тяжкие, – пропела электрогитара.
— Знает то она, знает, – произнес Джимми Хендрикс по-русски.
— Имеющие лукавый вид, силы же его отрекшиеся, – сказала гитара.
— Таковых удаляйся, – добавил Хендрикс.
— Надоел, – сказала Люси, заходя в комнату и выключая плеер.

Казалось, тишину теперь нечему больше тревожить, но не тут-то было, – спустя мгновение шум куллеров системника стал похож на зловредный нарастающий шепот.
— Иди ко мне, иди ко мне, иди ко мне… – было слышно совершенно отчетливо.

Шум за окном превратился в злобную какофонию звуков. Люси схватилась за голову руками, прикрывая ладонями уши. Грохочущий гул, который она услышала, был еще хуже того, что ждало снаружи.

Повинуясь неведомому инстинкту, бедная девушка побежала в ванную и, быстро раздевшись, села под теплый душ. Шум воды мгновенно заглушил все адские голоса, затем стал напевать, мурлыкать какие-то успокаивающие заговоры. Казалось, что дух воды взял ее под свою защиту и лечит теперь, смывая накопившуюся грязь.

Спустя некоторое время стало действительно легче. Звуки немного утихли, и Люси смогла вернуться к себе в комнату. Немного сомневаясь, она включила музыку и, потихоньку, осторожно прибавила громкость.

Медленная, лиричная тема «Лакримозы» звучала совсем по-иному. Более значимо, сложно, волнующе, но вполне безобидно. Правда Люси стало казаться, что она начала понимать немецкий язык, но это было уже «как бы не страшно». Немного поразмыслив, она вылила остывший кофе и налила бокал красного сухого вина; а затем села за стол, чтоб написать письмо своему далекому другу. Правда то, что у нее получилось, сильно отличалось от того, что она собиралась сказать.

«Привет, милый Pois. Я не понимаю, что со мной происходит. Кажется, – я начинаю понимать, как все выглядит на самом деле. Чувствую себя новорожденной Евой, впервые открывшей глаза и увидевшей мир, во всей его красоте, величии и волшебном разнообразии форм. Правда, моему разуму, ютящемуся в комфортабельном мире интерпретаций, с большим трудом удается перенести давление настоящей реальности в ее первозданном, не подверженном цензуре закостенелого человеческого сознания виде».

Люси остановилась, и прочла написанное. Изумленно хмыкнув, она посмотрела на свои руки, словно они были ответственны за появившийся у нее, какой-то профессорский склад ума. Вокруг пальцев мерцала тонкая прозрачная вибрирующая дымка. Примерно такую же, только цветную, она увидела, взглянув на стоящие в вазе цветы.

Взгляд девушки застыл на месте. Как же они были прекрасны, эти алые, пахнущие больше зеленью, голландские розы! Каждый изгиб лепестка, каждый оттенок цвета, был наполнен глубочайшим смыслом, разумом, музыкой. Если бы Люси была набожна, то она сочла бы, что узрела лик Господа в этом обычном букете.
С трудом оторвав взгляд от цветов, (любоваться на них можно было теперь бесконечно долго), она сделала глоток вина и принялась снова писать. Надо ли говорить, что вино вспыхнуло у нее во рту невероятной гаммой удивительных разноцветных оттенков вкуса.

«Я чувствую одновременно страх и божественное, неземное наслаждение, граничащее с безумием или восхождением к вершинам духовного восприятия истинной сущности бытия. Понимаю, что несут меня в ночи крылья, данные Люцифером, но его свет и его любовь наполняют меня уверенностью и силой.

Снова прочитав твое письмо, я осознала страшную истину: то, о чем ты мне рассказываешь, – это не выдумка, не галлюцинации, – это реальность. Понимание этого прокатилось волной сладкого ужаса по всему моему телу, заставив его трепетать. Твои слова определенно действуют на меня возбуждающе, – я сейчас в каком-то странном, непонятном оцепенении… Она здесь, она уже внутри меня, и твои слова ей понятны, они вызывают у нее некий интерес. Не могу понять, чего она хочет, – видимо, поиграть; но я знаю только одно, – она хочет тебя… она, – Люси… посмотри… мои слова… через минуту из моей головы исчезнет их смысл… Их послание тебе… не понимаю, что со мной».

Допив вино, Люси бегло прошлась глазами по строкам, вышла на кухню и налила себе новую порцию. Алкоголь действовал теперь на нее совсем по-другому. Не было и намека на опьянение, только рассудок свежел, прояснялся, и все становилось более добрым, комфортным. Уверенным шагом она вернулась в комнату, и нажала клавишу Enter.

******

В голове Сергея раздался отчетливый щелчок, похожий чем-то на звук передергиваемого затвора, но более мягкий, неестественный. Остановившись и оглядевшись по сторонам, парень пришел к выводу, что звук имеет нематериальное происхождение, и продолжил свой путь.

Нина уже успела проснуться и сидела теперь, завернувшись в одеяло, глядя, куда-то вдаль. Сергей почти понимал, что она чувствует, – он еще не успел пережить ломки, но всепоглощающая тоска и тупая пустота внутри ему были знакомы.

Выпив полстакана водки, он вскипятил чайник и бросил восковую свечу в кружку с горячей водой. Воск расплавился и остался плавать на поверхности, – осталось только сполоснуть опиум.

В отличие от обычной сырой ханки, тот не размазывался на дне мисочки, и это немного напрягло. Решив все же делать все по правилам, Сергей размял чернушку ручкой от открывашки, размыл водичкой, посадил на кору и, брызнув на нее из шприца ангидрид, отправил миску в плавание, в кастрюлю с кипящей водой.

Нина неожиданно встала и подошла к варщику.
— Как ты все медленно делаешь, – простонала она, обнимая Сергея сзади.
— Потерпи немножко, скоро полегчает, – ответил Сергей, поворачиваясь и целуя ее.
— Не могу так сидеть, пока ты возишься. Давай лучше я.
— Ты раньше с этими свечами сталкивалась?
— Было дело, – ответила Нина, доставая из кастрюли мисочку и снимая с нее зажатый резинкой полиэтилен.

В нос ударил резкий уксусный запах. Полыхнув пламенем зажигалки, опытная колдунья выжгла пары ангидрида и начала выпаривать его остатки, добавляя понемногу воду. Сергей тем временем хлопнул еще водки и принялся разминать в ложке димедрол. Вскоре ширево было готово, – послышался даже легкий лакричный аромат опиума, (или Сергею просто это чудилось). Так или иначе, – пришла пора снимать пробу.

— Я делала, – мне первой и бахаться, – сказала Нина, перевыбирая чернушку.
— Давай лучше я. Забыла, как отъехала недавно?
Нину внезапно передернуло, словно от электричества. Дрожащей рукой она протянула шприц Сергею. Тот, быстро попав иглой в вену, ввел себе сначала полкубика, потом еще немного.
— Блииин, – протянул он, отодвигая шприц двумя пальцами, одновременно прижимая большим пальцем кожу в месте укола и отводя ее в сторону.
— Меня-то сможешь ширнуть? – спросила Нина, подозрительно глядя на друга.
— Да… сейчас… нормально все, – язык Сергея слегка заплетался, но в целом он выглядел вполне прилично.
— Зрак у тебя как упал, – улыбнулась Нина, протягивая свою тонкую изящную руку ладонью вниз. – Коли сюда, недавно распечатала, – показала она едва обозначившуюся глубоко под кожей вену.

Вскоре жизнь стала прекрасна для них обоих. Занявшись сексом, они долго не могли остановиться и опустошили почти все запасы сока.
— Не пытайся пока кончить, – тяжело дыша, сказала Нина. – Потом, когда отпустит немного, еще потрахаемся.
— У меня еще колеса есть, догонимся?
— Давай лучше по водочке. Не хочу такой кайф чем-то портить.
— Давай, – почти неохотно согласился Сергей и, не одеваясь, подошел к столу. – Тебе с соком?
— Да, как обычно, – ответила Нина, заворачиваясь в простыню.

Выпив немного водки, Нина окончательно расслабилась и начала рассказывать Сергею о том, что с ней случилось в замке Лейлы. Внезапно ее рассказ оборвался на полуслове, – девушка схватилась за край стола и удивленно посмотрела на Сергея.
— Мне надо прилечь, – сказала она сдавленным голосом.
— Пошли, а что случилось?
— Да вроде ничего, отпустило.

Сергей подхватил легкую, стройную Нину на руки, и отнес на диван. Заботливо укрыв подругу одеялом, он присел рядом.
— С тобой точно все в порядке? – спросил он.
— Все нормально; только вдруг показалось, что я верхом на лошади… еду куда-то.
— Ничего себе.
— Это было так же реально, как ты, или я. Как эта комната, диван, потолок…
— А что ты видишь сейчас?
— Сейчас ничего, – только чувствую, что костер горит где-то рядом, – Нина закрыла глаза. – Я чувствую лицом его тепло, почти вижу, как пляшут языки пламени.

***WD***

* На карте высокая башня с короной вместо купола; ее окружают тучи, молния поражает ее вершину, так что башня дает трещину, а корона накренилась и готова упасть. Из окон вырывается пламя. На карте человеческие фигуры: король и шут; они летят вниз, под ними разверзается пропасть.

Эта карта символизирует полный крах, распад всего, что до сих пор составляло основу существования, переворот представлений о мире, бессилие перед грозной волей небес. Но это также и катарсис, очищение души от отягчавших ее грехов и страданий...

******