Обретенные вновь бриллианты

28 августа 1977 года

Первый вопрос:

Я часто задумывался над тем, что, если бы дети росли в атмосфере свободы и любви, а не в безумном обществе, в котором выросли мы, то из них получились бы свободные, любящие, просветленные взрослые. Но если это было бы так, то многие примитивные общества изобиловали бы про-светленными. Почему же это не так?

Первое: прежде чем ты сможешь обрести себя, ты должен будешь поте­рять себя. Ребенок рождается в невинности, и если ребенок никогда не ут­ратит своей невинности, он никогда не станет просветленным. Просветле­ние подразумевает потерю невинности и обретение ее заново - потерянный и возвращенный рай. Просветление подразумевает первоначальную утрату невинности. Это как в случае с рыбой, которая все время жила в океане -рыба не может познать океана. Он вполне ясен для тех, кто находится сна­ружи, но для рыбы он вовсе не так ясен. Она в нем родилась, она его часть, она как волна. Чтобы познать океан, необходима некоторая отстраненность, некоторая дистанция. Рыба так и умрет, не осознав океана. Но вынь рыбу из океана, позволь ей оказаться снаружи, брось ее на берег, на раскаленный песок, и тогда ей будет больно, тогда она будет мучиться - но именно в этих муках рыба впервые узнает, что она, оказывается жила в океане. И впервые за все время в ней возникнет сильная жажда, сильное желание вер­нуться обратно в океан. И она будет стремиться это сделать.

Если ей удастся и она вернется в океан, то наступит несказанная ра­дость. Она всегда была в океане, однако не испытывала от этого радости. Теперь же появится радость, теперь она станет трепетать и блаженствовать! Каждое мгновение теперь будет тот же самый старый океан, в котором она родилась. Что же нового произошло? Появилось новое сознание. Рыба больше не невинна - рыба просветлена.

В примитивных обществах вам не найти будд, вам не найти христов. Примитивные общества живут в океане. Вы найдете там невинность - не­винность, что бывает у детей, невинность, что бывает у животных - но Буд­ду вы там не найдете. Будда - это тот, кто осознал свою невинность. И это осознание меняет все. Однако, чтобы осознать, вы сперва должны потерять.

Я понимаю. Вопрос твой очень уместен. Если это безумное общество толкает вас на стезю невроза, то йогический ум начнет спрашивать, отчего примитивным людям совсем не свойственно просветление? Это общество толкает вас в безумие, однако благодаря самому этому толканию вы начи­наете отдаляться от своего глубочайшего ядра. Возникает страдание и не­истребимое желание вернуться домой. А это желание и есть то, о чем гово­рят все религии: вернуться домой.

То, что сделало общество, вам придется переделывать. Религия проти­востоит обществу, это противоядие от общества. Вот почему, становясь ча­стью общества, религия перестает быть религией. Она становится христи­анством, индуизмом, джайнизмом, иудаизмом. И религии тогда уже не остается. Религия в самой своей основе противостоит обществу. Это неиз­бежно, потому что общество уводит вас от вас самих, а религия возвращает вас обратно к вашему собственному бытию. Она разрушает, уничтожает все, что делало общество. Но прежде, чем она сможет уничтожить, общест­во должно что-то сделать.

Поэтому будды существуют только в высокоразвитом обществе. Это покажется парадоксальным, но это так.

И если вы будете смотреть с такой точки зрения, тогда вы будете рево­люционерами, и, несмотря на это, вы не будете против общества. Здесь есть разница. Вы будете очень сострадательны даже по отношению ко всему этому безумию, созданному обществом. Это часть игры. Она делает воз­можным просветление.

Или другой пример. Человек всю жизнь был здоровым. Ему неведомо, что такое высокая температура, ему неведомо, что такое головная боль. Он понятия не имеет ни о какой болезни. Вы что, думаете, он ощущает свое здоровье? Это невозможно. По самой природе вещей он так никогда и не узнает, что такое здоровье. А ведь он здоров, совершенно здоров - и может этого не осознавать, ибо осознанность исходит из противоположного. Осо­знанность проистекает из диалектического процесса. Тезис должен быть противоположен антитезису. Здоровье должно перейти в болезнь, и тогда

тогда ты начнешь осознавать, что ты потерял. И если ты сможешь его вер­нуть, возникнет большая радость.

Есть одна суфийская история...

Очень богатый человек искал блаженство, истину - впрочем, его поис­ку вы можете дать какое угодно название. У него было много денег, и он готов был отдать все свои деньги тому, кто смог бы предложить ему ключ. Он ходил от одного учителя к другому, однако никому не удавалось сделать его счастливым. Он готов был заплатить любую цену - для него это не бы­ло проблемой.

Он носил с собой мешок, битком набитый бриллиантами, ставил этот мешок перед мастером и говорил: «Возьми его, но только открой мне тайну блаженства».

И вот он пришел к суфийскому мастеру. Суфий тот сидел под деревом. А богач ехал на лошади со своим знаменитым мешком, о котором уже зна­ли во всей округе. Он поставил свой мешок перед Мастером и сказал: «Я ищу счастье и готов заплатить любую цену. Здесь много бриллиантов. Возьми их, но только дай мне счастье».

И суфийский Мастер кое-что сделал. Суфии - это люди, которые дейст­вуют. Вместо того чтобы отвечать на вопрос, они создают ситуацию. Мас­тер просто схватил мешок и убежал!

С секунду богач не мог поверить в происходящее. Это же такой знаме­нитый Мастер! Наконец до него дошло: Мастер сбежал с его бриллианта­ми! Он закричал и пустился вдогонку за Мастером, однако в этом селении Мастер знал каждую улочку, каждый уголок и закоулок. Богач бежал за ним и кричал: «Меня ограбили! У меня отняли все, что я накопил за свою жизнь! Вон вор! Хватайте его! Это никакой не Мастер. Это мошенник. Этот человек обманщик». Он бежал, крича во все горло. Однако ему не удалось схватить Мастера, потому что Мастер знал каждую улицу этого городка.

Сбежался весь город. Люди начали собираться вокруг богача и утешать его: «Не волнуйся». Но он не унимался: «Как же мне не волноваться? Я же полностью уничтожен. Все, что я имел, было в том мешке, а этот человек убежал с моим мешком». Он рыдал, не было никого несчастнее его.

И вот когда толпа во главе с этим богачом отправилась было на поиски сбежавшего мастера, все вдруг увидели, как тот сидит под деревом, и рядом с ним - мешок на том же самом месте, куда поставил его богач. Рядом мир­но паслась лошадь. Богач подбежал и схватил свой мешок. Он прижал его к сердцу и сказал, переведя дыхание: «Слава Богу!»

«Ну как, ты счастлив? - спросил его суфийский Мастер. - Это и есть ключ к счастью. Ты счастлив? Отвечай же!» «И в самом деле, я никогда еще не был таким счастливым», - прозвучало в ответ.

В примитивном обществе люди невинны. Они напоминают Адама и Еву в райском саду. Они еще не вкусили плода с древа познания. Цивилизованный же человек - это изгнанный Адам. Он вкусил плод с древа познания. Он потерял невинность, он испорчен.

И все же Адам не способен стать Христом. Это невозможно. Чтобы подняться, вы должны упасть, чтобы обрести, вы должны потерять. Адам готовит путь Христу. С потерей невинности возникает новая возможность -он может войти в нее вновь, он может войти в невинность. Эта вторая не­винность есть то, что индусы называют вторым рождением; двидж - это второе рождение, вторая невинность, что качественно отличается от пер­вой. Первая была невинностью невежества. Она не осознавала саму себя, она не была светлой - она была темной. Вторая же невинность светла. В ней горит свет. Она осознает саму себя. Это не просто невинность - это не­винность плюс осознанность.

Так что, в каком-то смысле, это безумное общество может сделать для вас что-то прекрасное: оно отбирает у вас мешок с бриллиантами. Оно соз­дает возможность счастья. Но если вы влипли в него, значит, что-то было не так, в остальных же случаях нет ничего плохого. Уход - это часть воз­вращения. Уходите как можно дальше: возвращение тогда будет несказанно прекрасным. Уходите как можно дальше от Бога. Чем дальше вы уйдете, тем экстатичнее будет возвращение.

Вот почему в примитивном обществе не бывает просветленных. Они бывают только в безумном обществе. Это первое.

И второе: даже примитивное общество не является абсолютно прими­тивным. Ни одно общество, на самом деле, не может быть абсолютно при­митивным. Общество как таковое означает приход цивилизации, даже если она примитивна. Это может быть примитивная цивилизация, в ней может и не быть автомобилей, дорог и аэропланов - это не имеет значения. Не это делает общество обществом.

Общество создается правилами, порядками, табу, запретами. И они имеются даже в примитивном обществе. Они незрелы, грубы и так же при­митивны, как примитивно само общество, и тем не менее, они есть. Ни од­но общество не может существовать без правил. Общество означает прави­ла. Ни одно общество не может существовать без табу. Общество означает табу. Ни одно общество не может существовать без подавлений. Общество означает подавление. Общество означает, что индивиду приходится подла­живаться под массы. И в самом этом подлаживании индивидуум теряет свою невинность и становится испорченным.

Поэтому второе, что нужно запомнить, звучит так: даже примитивное общество является обществом, отсюда - некоторая возможность для про­светления. И все-таки, чем сложнее становится общество, тем большая воз­можность для просветления в нем появляется. Чем больше возможность для безумия, тем больше возможность для просветления.

И теперь уже будет зависеть от тебя, как использовать эту ситуацию. Цивилизованное общество создает огромную возможность. Ты можешь во­влечься, ты можешь влипнуть, ты можешь застыть - это твой выбор. Другими словами, чем сложнее общество, тем ближе ты к просветлению. И ты можешь воспользоваться этой возможностью.

Будда родился в очень сложном индуистском обществе. То был пик ин­дийской цивилизации, золотой век. Общество было очень сложным, очень утонченным. Будда родился в таком обществе. И все двадцать четыре тиртханкары джайнов, будды и все аватары индуизма - Кришна, Рама и другие - все вышли из высших слоев общества. Все они были аристократами. Они не были выходцами из низов. Все они были царями или сыновьями царей. Почему? Потому что на этой вершине безумие максимально отдаляет вас от Бога. И тогда становится возможным поворот.

Я не говорю, что поворот произойдет неизбежно - я этого не говорю. Это будет зависеть от вас. Если вы начнете осознавать то безумие, в кото­ром вы живете, вы начнете поворачиваться. А если вы не начнете осозна­вать безумие и будете продолжать в нем спать, вы можете так и остаться безумными.

Это не случайность, что Восток уже не проявляет большого интереса к религии. Восток теперь так беден и общество так низко пало, что больше не является утонченным, оно больше не является аристократичным. Проблемы его очень физические, приземленные. Оно не в состоянии думать о духов­ных проблемах.

И это не случайность, что Запад начинает интересоваться религией все больше и больше. Особенно это относится к американцам: они очень глу­боко вовлекаются в религию - ведь Америка теперь на вершине цивилиза­ции, рафинированности, роскоши, изобилия. Точно то же самое происходи­ло две с половиной тысячи лет назад в Индии, когда Индия была золотой птицей - совсем как сегодняшняя Америка. Америка - это современная Индия.

Солнцу предстоит взойти на Западе. Восток опустошен. Восток - это потенциальное поле для коммунизма, а не для религии. Восточные страны постепенно превращаются в коммунистические. Один только коммунизм может быть религией Востока - этот самый низкий вид религии.

Поэтому американский ум, в особенности культурный американский ум, интересуется Буддой, а не Марксом; Кришной, а не Марксом. Зато ки­тайский ум интересуется Марксом, Лениным, Мао. Индийский ум интере­суется Ганди, Марксом, социализмом, коммунизмом. Когда вы голодны, вашей религией может быть только коммунизм. Но когда потребности ва­шего тела удовлетворены, когда потребности вашего ума удовлетворены, тогда вам уже ничего не останется, как стать религиозными. Тогда вы нач­нете стремиться к медитации, сатори, самадхи.

Второй вопрос:

Прежде чем приехать в Пуну, я думал, что у меня есть некоторые знания о том, как оказывать помощь. Теперь же я чувствую, что ничего не знаю о помощи. Самое большое, что я могу сделать - это находиться

рядом с пациентом и следовать в это равновесие своим инстинктом. Это очень страшное место.

Теперь ты действительно начинаешь оказывать помощь, действительно начинаешь быть врачом. Когда ты утрачиваешь эго врача, через тебя начи­нает течь чувство. Эго - препятствие. Настоящий врач не знает о том, что он врач - он лишь среда, через которую течет Бог.

Мне понятно, почему ты чувствуешь испуг - ведь все твои профессио­нальные знания, все твое прошлое существовало вокруг тонкого эго, вокруг «я». Но теперь это кажется уже неуместным. А когда прошлое кажется не­уместным, человек пугается. Он теряет компетентность, а ведь она была его поддержкой, тем фундаментом, на котором он стоял. Ты привык к тому, что знаешь то-то и то-то, привык к тому, что знаешь, как помогать, что делать, что необходимо... и теперь это все исчезает. Теперь ты не будешь знать, что делать, и не будешь знать правильного ответа на любой вопрос.

А между тем, сейчас впервые за все время, если ты будешь оставаться открытым для пациента, твоего клиента, - через тебя будет приходить пра­вильный ответ. Он будет через тебя вибрировать. Это не будет твой ответ, это верно, это больше не будет твой ответ, это будет ответ Бога, данный че­рез тебя.

В этом заключается вся моя работа здесь. Я готовлю новый вид врачей, совершенно новый вид врачей, функция которых заключается не в том, чтобы что-то делать пациенту, а только в том, чтобы быть открытыми. Присутствие их будет исцеляющим, через них будут происходить чудеса, и все же они не смогут сказать: «Это сделал я». Сам Бог будет совершать чу­до, или что-то неизвестное, или все сразу. И впервые за все время от тебя будет исходить настоящая помощь, большая помощь.

Но займет ли это несколько дней, несколько месяцев, несколько лет... каждый раз это происходит по-разному. Если ты расслабишься в этом, сдашься в этом, неуверенность твоя скоро исчезнет. А если не сдашься, ес­ли будешь продолжать сопротивляться, тогда это займет много месяцев или лет. Или, если сопротивление твое окажется успешным, это может снова исчезнуть. И тогда ты упустишь великую возможность: дверь открывалась, но ты так и не позволил ей открыться.

Мне доводилось наблюдать, что когда музыкант становится настоящим музыкантом, он выбрасывает все музыкальные инструменты. Они ему больше ни к чему. Музыка теперь рождается в его глубочайшем ядре; она не вызывается никакими инструментами. Когда лучник становится настоя­щим лучником, он выбрасывает свой лук и стрелы. Они уже больше не нужны. Когда лекарь действительно становится лекарем, он забывает о том, что он лекарь.

Человек познания становится совершенно невинным, не обремененным знаниями. И этот процесс есть... Я не говорю, что тебе не нужно никакое обучение - нет, ни в коем случае. Я не говорю, что тебе ничего не нужно знать о психоанализе, психиатрии, медицине - я этого не говорю. Я говорю, что ты должен все это знать, и что в один прекрасный день ты должен это также забыть. Я не говорю, что человек, который не имеет никакого поня­тия о стрельбе из лука, вдруг ни с того ни с сего может стать лучником, в результате одной лишь сдачи - нет. Сначала человеку нужно знать - это первая ступень. Человек должен учиться. И только потом наступает очередь второй ступени, высочайшей ступени, когда вы забываете все, чему научи­лись, забываете обучение.

В дзен говорят, что если человек хочет стать великим художником, он должен не покладая рук изо дня в день учиться живописи в течение двена­дцати лет. Он должен беспрестанно изучать все, что только можно изучить о цветах, красках, холстах, техниках, и через двенадцать лет выбросить все свои холсты, кисти, краски и на двенадцать лет все забыть о живописи. Он никогда не должен к ним прикасаться, никогда не должен их упоминать. И потом в один прекрасный день снова начать писать. На этот раз в его живо­писи появится что-то оригинальное. В его распоряжении будут все необхо­димые техники, однако это уже не будет сознательным умом, это больше не будет частью эго. Это глубоко войдет в бессознательное. Те двенадцать лет тренировки, обучения станут частью его крови и плоти.

За двенадцать лет он просто забудет обо всем этом. Так все исчезнет из бессознательного ума. И если вы у него что-нибудь спросите, он не сможет ответить. Он больше не сможет вести разговоры о живописи, теперь он бу­дет писать как невинный ребенок, ничего не знающий невинный ребенок, и, несмотря на это, в его живописи будет присутствовать вся изощренность его техники. И в нем теперь встретятся два великих явления: невинность ребенка и многознание эксперта. И когда встречаются эти два явления, на­чинается великое творчество.

А что происходит обычно? Человек может стать всего лишь экспертом, техником... и тогда можно писать, можно писать в совершенстве, но, не­смотря на это, что-то будет упускаться, душа будет упускаться. Живопись будет безупречна. Никто не сможет найти ни одной ошибки, это верно, од­нако этого для живописи недостаточно. Без этого не обойтись, но этого не­достаточно. Это необходимо, но не достаточно. Требуется что-то большее. Просто сказать о живописи, что в ней нет ошибок - не значит похвалить ее.

Если поэт приносит стихотворение и вы говорите: «Да, это именно так, как и должно быть. Здесь нет ошибок, нет лингвистических ошибок, нет ошибок в грамматике, нет ошибок в рифме - все просто замечательно», это не будет похвалой. Стихотворение может быть мертвым. Оно непременно должно быть мертвым. В нем нет жизни. Это труп. Все вроде бы безупреч­но, и, несмотря на это, упущено что-то существенное.

Я слышал об одном сумасшедшем, сбежавшем из психбольницы. Он был профессором философии и весьма умным человеком. И когда он сбе­жал из психбольницы, он, естественно, начал думать, как бы сделать так, чтобы его не разоблачили, ведь его сразу бы принялись искать по всей стране. Он был опасным человеком, и полиция стала бы его разыскивать.

И он начал обдумывать. Что делать? Как сделать так, чтобы его опять не схватили? И он нашел одно весьма и весьма безупречное решение. Он знал, что люди могли принять его за сумасшедшего - из-за того, что он обычно говорил такие абсурдные вещи. И он подумал: «...я должен делать одно. Я никогда не должен высказывать никаких абсурдных утверждений. Второе: я должен высказывать утверждения, которые были бы абсолютно правильными, в которых никто не смог бы найти никакой ошибки. Я буду говорить только вещи, доказанные наукой, и не скажу ничего, что нельзя было бы доказать. Утверждения мои будут безукоризненны, непогреши­мы».

И он принялся копаться в своей памяти. То был великий ученый, весьма знаменитый профессор. Ему пришло на ум несколько утверждений, кото­рые были безупречными. Никто не смог бы обнаружить в них ошибки. На­пример: «Земля круглая», «Два плюс два равно четыре». И что бы он ни го­ворил, все было в этом духе. Он говорил только такие вещи.

Однако не прошло и трех дней, как его схватили. Он очень удивился. Почему? Когда его схватили он сказал старшему инспектору полиции: «Странно. Я ведь не сделал ни одного утверждения, ошибочность которого можно было бы доказать. Неужели вы можете доказать, что Земля не круг­лая? Что здесь было неправильно? Как можно было определить, что я сума­сшедший?»

«В этом не было ничего неправильного - все было очевидно, несо­мненно. Утверждения были безукоризненно истинными: 'Земля круглая', 'Два плюс два равно четырем*. Но они были неуместными. Кто-то говорил о своей жене, а вы вставляете: 'Земля круглая'. Это неуместно. Это бес­смысленно».

Техник продолжает делать правильные вещи, однако в них нет смысла. Он может писать превосходные картины, но что-то будет упущено. Вы не сумеете найти ни одной ошибки в цвете. При всем своем старании вам не удастся этого сделать. Но не в этом дело. Где смысл? Где значение? Что-то упущено. Упущено целое. Это механическое явление. Упущено органиче­ское единство. Органическое единство, что исходит из невинности, а не из компетентности.

Поэтому есть художники, которых можно назвать лишь техниками. Из-за этих техников в мире живописи произошла грандиозная революция. Лю­ди восстали. Они перестали ходить в художественные учебные заведения, они перестали учиться живописи и объявили: «Мы будем свободными ху­дожниками». И начали свободно живописать. Живопись их может быть оригинальной, в ней может быть какое-то значение, однако они не способ­ны воплотить все это на холсте. Они не знают, как смешивать краски, не знают, как рисовать. В их головах могут роиться великие идеи, однако у них нет умения воплотить все это на холсте. Вот что произошло с совре­менной живописью. Когда смотришь на современную живопись, прихо­дишь в замешательство. Человек вроде бы оригинален, однако создается такое впечатление, что знание живописи у него напрочь отсутствует.

Я слышал...

Однажды к Пикассо пришел какой-то богач. Он хотел купить две кар­тины, а, между тем, написана была только одна. Богач готов был заплатить ему любые деньги. И Пикассо сказал: «Подождите. Я принесу две карти­ны». Он удалился в мастерскую и разрезал полотно на две части.

Если вы разрежете полотно Пикассо на две или даже на четыре части, это не будет иметь ровным счетом никакого значения - ибо это всего лишь сумасшедшая мешанина цветов. И он продал одно полотно как два.

Еще одна история о Пикассо...

Проходила выставка его картин, и одна из них привлекла особое вни­мание критиков. Картины его были странными, но эта картина превосходи­ла по своей странности все, что когда-либо было написано. Критики напе­ребой расточали похвалы. А потом появился Пикассо и сказал: «Кто повесил ее вверх ногами?» Картина висела вверх ногами!

Или другая история...

Одна богатая женщина попросила Пикассо написать ее портрет. И он стал выполнять ее заказ. На это ушло много месяцев. Он собирался полу­чить за картину миллионы долларов.

Потом пришла женщина и сказала: «Все хорошо, но мне не нравится нос». «Ладно, - сказал Пикассо, - приходите через семь дней».

А потом он сел перед своим полотном в глубоком замешательстве. Женщина, которая в то время жила с ним, спросила: «Чем ты так обеспоко­ен? Я никогда еще не видела тебя таким сконфуженным». «Проблема в том, - ответил он, - где я изобразил нос. Я не могу его найти!»

Кто-то может быть безупречен технически, и тогда его произведение мертвеет. А кто-то может быть очень невинным, по-детски оригинальным, но тогда настоящей живописи опять-таки не получится. Люди дзен правы. Для живописи нужна и невинность ребенка, и безупречность техники - и то, и другое. И тогда возникнет великий синтез.

Нужно изучить и потом забыть - в этом состоит весь мой подход. Мой подход к терапии тот же самый. Таков мой подход ко всему: сперва вы должны узнать, а потом забыть все, что вы знаете. И знание тогда впитается в вашу кровь. Оно станет вашей бессознательной средой. Оно будет про­должать действовать из бессознательного. А в сознании вы останетесь очень и очень невинными, оригинальными. И тогда придет большая ра­дость.

Ты говоришь мне: Прежде чем приехать в Пуну, я думал, что у меня есть некоторые знания о том, как оказывать помощь. Теперь же я чувст­вую, что ничего не знаю о помощи. Хорошо! Именно так и должно быть. Теперь начнется настоящая помощь.

Самое большое, что я могу сделать - это находиться рядом с паци­ентом и следовать в это равновесие своим инстинктом. Это слово, «ин­стинкт», скоро изменится, и вместо инстинктов ты начнешь чувствовать интуицию. Мне понятно, почему ты употребил слово «инстинкт» - потому что ты еще не знаешь такого явления, как интуиция. Позволь же мне объяс­нить его тебе.

Когда тело действует спонтанно, это называется инстинктом. Когда действует спонтанно душа, это называется интуицией. Они похожи друг на друга, и все же очень далеки друг от друга. Инстинкт исходит от тела - он груб, интуиция же исходит от души - она тонка. Между ними находится ум, эксперт, который никогда не действует спонтанно. Поэтому для обозначе­ния психологической области нет подходящего слова. Для физической - это инстинкт, для духовной - интуиция, но между ними находится ум. Ум озна­чает знание. А знание никогда не бывает спонтанным. Поэтому для психо­логической области нет такого подходящего слова, как интуиция или ин­стинкт.

Мне понятно, почему ты употребил это специфическое слово: «ин­стинкт». Поначалу это так и будет восприниматься, потому что ты еще не осознаешь своей души. Ну и ладно, пусть это будет инстинктом. Инстинкт все же гораздо лучше интеллекта. Инстинкт глубже интеллекта, а интуиция выше интеллекта. Оба выходят за пределы интеллекта, оба хороши.

Сначала человек замечает инстинкт, а затем он постепенно начинает чувствовать интуицию. И тогда происходит своеобразная встреча того и другого. И тогда исчезнут оба слова - и будет одна лишь целостность, тат-хата. Тогда человек начинает действовать как единая органическая целост­ность. Это и есть то же самое мгновение, когда ты становишься инструмен­том Бога.

Третий вопрос:

Одно из ключевых слов, описывающих мои переживания и переживания здесь других - это «энергия». Я чувствую ее - иногда больше, иногда меньше - и я также чувствую, что больше открывая себя этому пережи­ванию, я позволяю ему проделывать во мне изменения. И все же оно меня озадачивает, поскольку это для меня совершенно живое понятие, и мне бы хотелось больше об этом узнать. Что это: внутреннее или внешнее явле­ние или и то, и другое? Можно ли использовать его неправильно?

Пожалуйста, объясните.

Этот вопрос от Сучеты. Она столкнулась с одной очень важной вещью - энергией. Именно ее мы здесь и производим.

Тем, кто приходит сюда как наблюдатель, она остается недоступной. Те, кто приходят просто для того, чтобы увидеть, что происходит, не смо­гут ее увидеть, а ведь это реальное событие. И, вместе с тем, оно невидимо. Вы должны стать участниками - только тогда вы его узнаете.

Есть два способа познания. Один - это наблюдение. Вы идете в киноте­атр, садитесь на сиденье и видите все, что происходит на экране. Вы - на­блюдатель. Это одна из проблем современного ума. Современный ум стал наблюдателем. Кто-то танцует - а вы наблюдаете. Люди приклеиваются к стульям перед телевизорами на пять, шесть, семь часов. В Америке на это в среднем уходит пять часов. Создается такое впечатление, что телевизор -это их бог, которому они поклоняются. Они прямо-таки приклеены. Они не в состоянии подняться, они почти парализованы и только наблюдают, толь­ко смотрят. Кто-то занимается любовью - а люди наблюдают. Кто-то бо­рется - а люди наблюдают. Кто-то танцует - а люди наблюдают. Кто-то по­ет - а люди наблюдают. Люди стали зрителями.

А когда вы становитесь зрителями, многое теряется. Жизнь ваша стано­вится весьма поверхностной, ведь Бог наблюдателю недоступен, бог досту­пен только участнику. Если вы хотите узнать, что такое танец - танцуйте. Не будьте наблюдателями. Перестаньте только смотреть. Вам не узнать, что такое танец, если вы только смотрите на танцора. Вы знаете лишь движения танцора, но вам неведомо, как они ощущаются самим танцором - что он чувствует, какую радость, какой экстаз, что случается в его глубочайшем ядре. Случается что-то великое. Если это настоящий танцор, случается что-то великое.

Когда Нижинский танцевал, он иногда делал такие прыжки, которые были физически невозможны. Ученые не в силах были разгадать это явле­ние. Прыжок на такую высоту был невозможен из-за гравитации. И еще: когда после прыжка он опускался на землю, он опускался как невесомое перышко: так медленно! Такого до сих пор никогда не случалось. И не мог­ло случиться. Не должно было случиться. А, между тем, это случалось. И они приходили в замешательство.

Впрочем, это случалось не всегда. Если Нижинский этого хотел, это не случалось. Стоило только ему захотеть, как в ту же секунду он упускал. Ес­ли кто-то приходил просто для того, чтобы его сфотографировать, ему не удавалось сделать такой прыжок. И он чувствовал себя очень униженным. Он ничего не мог поделать. Это случалось лишь тогда, когда он исчезал в танце. Однако постепенно он начинал это осознавать: это случалось, когда его не было, когда танцор исчезал в танце. И тогда внезапно переставала действовать гравитация - как будто начинал действовать какой-то другой закон, закон левитации. Создавалось такое впечатление, что он притягива­ется вверх.

Вы не можете узнать этого извне. Вы можете видеть, как Нижинский прыгает, вы можете наблюдать - однако вы не знаете, что происходит внутри него. А внутри него происходило нечто сродни сатори. Доведись ему быть на Востоке - в какой-нибудь буддийской стране, стране дзен или стране дао - это было бы распознано в одно мгновение. И тогда открылись бы великие возможности.

На Западе же случилось прямо противоположное. Нижинский сошел с ума из-за того, что запутался. Он не мог разгадать, что это было такое. Он так стал этого бояться - как будто им овладел какой-то злой дух или что-нибудь еще. То, что могло стать дверью к Богу, стало дверью в сумасшед­ший дом. В тот момент ему был необходим Мастер. Ему был необходим тот, кто смог бы понять это внутреннее явление. Мастер бы тогда очень пригодился. А, между тем, он не осознавал, что ему был необходим Мастер, не осознавал, что случалось что-то религиозное. Он потерял покой. Он стал бояться самого себя.

Как вы можете видеть, что происходит с Нижинским? Я здесь. Я с вами разговариваю. Вы можете слышать мои слова, но вы не можете видеть, от­куда они исходят. Вы не можете видеть моего сердца.

Итак, один способ - это способ наблюдения. Другой способ - это спо­соб участника. Сюда приходят люди двух типов. Приходят зрители - эти все упускают. Все представляется каким-то сумасшествием. Что делают люди? Что происходит с этими людьми? Зачем они так много танцуют? За­чем они так много поют? Зачем они так плачут и рыдают? Что происходит с этими людьми? Что это еще за медитация? Приходят зрители и попадают в тупик. Они не могут этого разгадать.

Лишь принимая участие, ты сможешь узнать, что происходит. И если ты участвуешь, тогда слово «энергия» станет самым важным - именно это здесь и происходит.

Сучета права. Она столкнулась как раз с этим явлением. Одно из ключе­вых слов, описывающих мои переживания и переживания здесь других -это «энергия». Я чувствую ее - иногда больше, иногда меньше -и я также чувствую, что, больше открывая себя этому переживанию, я позволяю ему проделывать во мне изменения. Совершенно верно. Вы будете чувство­вать это иногда больше, иногда меньше - не из-за того, что этого бывает иногда больше, иногда меньше, а из-за того, что вы сами бываете иногда более чувствительными, а иногда менее чувствительными. Энергия течет непрерывно, река течет непрерывно - а насколько вы способны прочувст­вовать это в определенное мгновение, зависит от вашей чувствительности. Дело не в том, что иногда энергия есть, а иногда она исчезает - она здесь есть двадцать четыре часа в сутки. И будет здесь, пока здесь буду я, а для тех, кто достаточно чувствителен, она будете доступна и тогда, когда я уй­ду. Это зависит от вас.

Поэтому, когда она течет меньше - наблюдайте: вы, должно быть, ста­ли наблюдателями. Тогда она течет меньше. Когда она течет больше - на­блюдайте. Вы должны быть участниками - тогда она течет больше. Так что пусть это станет вашим ключом. Каждый раз, когда ее будет становиться меньше, просто осознайте, что вы должны больше участвовать. Вы должны попасть в колею наблюдателя.

Вот почему я настаиваю на том, чтобы во время медитаций вы были с закрытыми глазами, чтобы у вас были завязаны глаза - чтобы вы не стано­вились зрителями. А иначе эта склонность возьмет свое. Она так прочно укоренена. Вся ваша культура подготовила вас к тому, чтобы стать зрите­лями. Поэтому даже когда с вами случается медитация и вы движетесь в энергию, возникает мысль: «Посмотрим, что происходит с другими». И вы упускаете. Если вы открываете глаза, все меняется: вы выпадаете из уча­стия и становитесь зрителями. И здесь не маленькое расстояние - здесь та­кое же расстояние, как между небом и землей. И тогда она внезапно оста­навливает свое течение. И вы больше не здесь. Если вы хотите быть здесь, то единственный для этого способ - быть участниками.

Если вы участники, вам не нужно проделывать работу по изменению. Ее будет делать энергия. Позвольте это делать мне. Допустите меня. Это случится. Все, что от вас нужно - это не сопротивляться. Все, что от вас нужно - это открытость, сотрудничество - любовное сотрудничество, а не пугливая зависимость. Конечно же, вам не нужно беспокоиться об измене­нии. Изменение случается очень легко.

И все же оно меня озадачивает... Оно и будет тебя поначалу озадачи­вать. Явление озадаченности возникает оттого, что ты больше не под кон­тролем, ты больше не хозяйка всего этого, ты не можешь это устроить, не можешь это вызвать - оно превосходит тебя, оно больше тебя. Вот почему оно тебя озадачивает. Мы всегда озадачены чем-то большим, потому что нам всегда хочется того, что можно определить, что можно удержать в сво­их руках, чем можно обладать. А все, что больше нас, нас озадачивает, по­тому что ум чувствует себя таким ничтожным. Он терпит неудачу, он не может этого разгадать. А стоит только уму почувствовать: «Я не могу этого разгадать», как он начинает вести себя как ненормальный, начинает так пу­гаться, что может подумать о побеге.

Многие отсюда убегают. Как только энергия начинает ими овладевать и что-то начинает происходить... А они всегда хотят, чтобы это происходило - так устроен человеческий ум. Они приходили сюда, прежде всего, для то­го, чтобы что-то произошло. Если этого не происходит, они сердятся. Если это начинает происходить, они пугаются. Страх и гнев - это одна и та же энергия. Страх - это отрицательный гнев, гнев - это положительный страх. Разница лишь в положительном и отрицательным. Так устроены люди. Ес­ли этого не происходит, они сердятся - как будто я этого для них не делаю. Они же сами не сотрудничают - вот в чем дело, а, между тем, они на меня сердятся - как будто я делаю это для других, но не для них. Они беспере­бойно строчат мне письма, что-де с кем-то что-то происходит - почему же этого не происходит со мной? - как будто в этом виноват я. Это не проис­ходит с вами оттого, что вы сами не сотрудничаете.

Это также не может с вами произойти, если вы ждете. Само ваше ожи­дание служит преградой. Это также не может с вами произойти, если вы соперничаете, если вы думаете, что это произошло с вашей подругой или вашим другом, а с вами не произойдет. Если вы соперничаете, это с вами и не произойдет. Все соперничество исходит из эго. И тогда вас наполняет гнев.

Но если это происходит, вы начинаете пугаться. Тогда вы так пугаетесь, что начинаете думать, куда бы теперь уйти и как сбежать из этого места -ведь что-то происходит, и это «что-то» есть безумие. Это безумие - безу­мие в том смысле, что у вас нет об этом никакого представления, у вас нет никакого ума, который смог бы это объяснить, у вас нет никакой филосо­фии, которая могла бы это прояснить...

И все же оно меня озадачивает, - говорит Сучета, - это для меня со­вершенно живое понятие. Правильно. Это совершенно новое явление. Не называй его понятием. Это не понятие, это реальность. Это не мысль. Эта энергия не является идеей. Это самая многообещающая сила в мире. Имен­но благодаря этой силе люди преображаются. Она алхимична. Именно эта химия превращает грубое в тонкое, железо в золото, низшее в высшее, секс в энергию молитвы, наделяет вас способностью двигаться в иные измере­ния, высшие измерения, высшую полноту. Это не понятие.

Впрочем, я понимаю, что она имеет в виду. Она говорит, что у нее нет философии, которая помогла бы это разгадать. Но такой философии не су­ществует, и я не могу ее предложить для вас. Никто никогда не смог пред­ложить какой-либо философии, которая смогла бы это разгадать. Это так велико, а философия так мала. Философия содержится в уме человека, то­гда как это сама вселенская энергия. Ум не в силах ее объять. И вам не сле­дует пытаться это сделать, иначе появится ум и уничтожит вашу восприим­чивость к ней.

...мне бы хотелось больше об этом узнать. Выбрось из головы. Боль­шее знание об этом не поможет - поможет твое большее пребывание в этом. Пребывание в этом - единственный способ больше об этом узнать. Не делай противоположного. Обычно наш ум говорит: «Сначала больше об этом узнай, а уж потом в него входи». Это представляется более разумным. Однако это не срабатывает. Ум говорит: «Сначала узнай, а уж потом в него входи. Прыгать в него, не узнав, опасно, может оказаться опасно. Ты мо­жешь пропасть, ты можешь не вернуться обратно. Кто знает? Хорошо ли это, плохо ли, от Бога ли это, от Дьявола ли - кто знает? Поэтому первым делом все о нем разузнай». А, между тем, узнать что-то об этом, не войдя в него, невозможно. Это опасно, это риск, это игра.

Вот почему я называю саньясинов игроками. Они готовы, не колеблясь, войти со мной в неизвестное. А я не могу дать им никакой гарантии. Это невозможно по самой природе вещей. Гарантированная истина есть ложь. Истина не может быть гарантирована. В нее нужно входить с бьющимся сердцем. Нужно идти на риск. Здесь есть опасность. Вы можете стать про­светленными или сойти с ума - эта опасность всегда присутствует.

Вот почему необходим Мастер, вот почему необходима огромная лю­бовь к Мастеру: для того, чтобы вы могли ему доверять. Для того, чтобы, когда все начнет выпадать из ваших рук, вы могли бы отдать все это в его руки. Но если вы не доверяете ему, тогда происходит сумасшествие. По­этому я никогда никому не советую входит в это без Мастера.

Я знаю, иногда бывает так, что человек может войти и без Мастера, но это, скорее, исключение, это нельзя брать за правило. Вы можете об этом забыть. Да, бывает, что человек иногда избегает опасности и достигает ис­тины без проводника. Однако это должно считаться случайностью; из этого нельзя делать идеала. Куда лучше, куда счастливее, куда приятней и радо­стней идти с кем-то, кто знает дорогу, кто бывал на этой дороге уже много раз.

Суфии говорят, что, если ты хочешь спросить, как добраться к опреде­ленной вершине, спрашивай человека, который спускается с нее и подни­мается на нее каждый день. Спрашивай почтальона, который ходит на вер­шину горы и разносит почту - который каждый день приходит и каждый день уходит. Спрашивай человека, который знает эту тропу настолько со­вершенно, что может идти по ней хоть с завязанными глазами, который может идти по ней в темноте без всякого света. Спрашивай этого человека.

И все же я не могу дать вам никакого знания об этом. Ничего такого просто не существует. Переживание - вот единственный путь узнать это. Я могу пригласить, я могу сказать Сунете: «Иди со мной. Отбрось свое со­противление - сознательное и бессознательное. Отбрось свои страхи. От­брось и этот ум, который стремится все объяснить». Есть вещи, которые объяснить невозможно, потому что это тайна. Реальность именно такова: то, что может быть объяснено, является бессмысленным, тривиальным, мирским. Все прекрасное, все истинное, все великое находится за предела­ми объяснений. Это тайна. И ты должна в нее войти. Ты должна ее вкусить.

Мне бы хотелось больше об этом узнать. Хорошо, что тебе хочется больше об этом узнать, однако единственный способ узнать - больше в этом быть.

Что это: внутреннее или внешнее явление или и то, и другое? Ни то, ни другое - потому что у энергии нет ни внутреннего, ни внешнего. Внут­реннее и внешнее - это наши разграничения, созданные эго. Они похожи на ваш дом. Вы говорите, что это внутри моего дома, а то - снаружи. Неужели вы думаете, что небо разделилось на внутреннее и внешнее из-за того, что вы соорудили маленькую стену? Небо не разделяется. Небо остается неде­лимым, невидимым. Нет внутреннего и внешнего. Есть одно только небо. Небо, что внутри вашего дома - то же самое, что и снаружи. И нет способа разделить его на две части.

То же самое относится к энергии. Это единая жизненность, единый Бог, единая жизнь. В ней все едино. Она ни внизу, ни вверху, ни внутри, ни снаружи, ни материальна, ни духовна. Все разграничения эгоистичны. Она не знает никаких разграничений.

Что это: внутреннее или внешнее явление или и то, и другое? Можно ли использовать его неправильно? Нет, это невозможно. Ты не можешь ис­пользовать его неправильно, потому что, прежде чем ты сможешь его об­рести, тебе самой придется исчезнуть. Ты обретешь его лишь в том случае, если тебя самой не будет - как же ты можешь его неправильно использо­вать? Если ты есть, ты никогда его не обретешь. Это неотъемлемая защита. Никому не дано использовать его неправильно - ведь прежде чем ты смо­жешь его обрести, тебе придется без остатка исчезнуть. Это основное тре­бование. Никто не может неправильно использовать Бога. Это запрещено самим внутренним механизмом - ибо прежде, чем ты войдешь в святилище Бога, ты должна будешь исчезнуть.

И если ты однажды исчезнешь, кому тогда останется правильно или не­правильно использовать? Забудь выражение «неправильно использовать». Ты вообще не можешь использовать. Он сам начинает использовать тебя. А ты становишься лишь инструментом - пассивным проводником, полым бамбуком. Все песни - его песни. Это он использует тебя. Ты не можешь использовать, ты не можешь неправильно использовать, потому что тебя больше нет.

Четвертый вопрос:

Ошо, почему вы продолжаете говорить: «Пока ты не найдешь масте­ра», тогда как вы сами здесь передо мной?

Вопрос от Ананды Вимокши. Я продолжаю это повторять, потому что я, может, и перед тобой, но тебя передо мной нет. И до тех пор, пока мы не предстанем друг перед другом, до тех пор, пока мы не столкнемся друг с другом лицом к лицу, сердце к сердцу, мне придется это и дальше повто­рять.

Вимокша, я перед тобой - но где же ты? Тебя передо мной нет. Ты все еще прячешься, все еще скрываешься в своей пещере. Ты все еще боишься выйти и столкнуться со мной лицом к лицу. Это было бы столкновение, это была бы встреча. И мне поневоле приходится продолжать вызывать тебя: «Выходи наружу! Выходи же!» Вот почему мне приходится снова и снова повторять: «Когда ты найдешь Мастера?»

Мастер уже нашел тебя, но ты еще не нашел Мастера. Я уже выбрал те­бя, но ты еще меня не выбрал, Вимокша. Это должно стать и твоим выбо­ром - тогда и будет встреча. И в этой встрече произойдет исчезновение ме­ня и тебя.

Пятый вопрос:

Вы говорите, что не стоит чувствовать вину, но как возможно этого избежать⁹ Ведь малейшая отрицательная эмоция или качество, направ­ленное вовнутрь, убивает тебя - а направленное вовне убивает других Мне кажется, что до тех пор, пока не постигнешь сам дух или не ста­нешь просветленным, всегда будет иметь место глубокое экзистенциаль­ное оскорбление.

Вопрос от Ханны.

Первое: экзистенциального оскорбления как такового не существует. Есть только психологические оскорбления. И они создаются вами самими.

Существование ничего не знает об оскорблении, потому что существо­вание ничего не знает об эго. Вы когда-нибудь видели оскорбленную скалу? Вы когда-нибудь видели кого-нибудь оскорбленного, кроме человека?

Понаблюдайте за природой, и вы изумитесь. Если борются две собаки, они не борются как человеческие существа. Они не так глупы. Они первым делом стремятся друг другу показать, насколько «я есть». Они лают, они прыгают, они выставляют грудь, они скалят зубы. Они просто показывают это «я есть». Ты показываешь, что ты есть, и другие это показывают, а за­тем принимается решение - они ведь не дураки. И необходимость борьбы отпадает сама собою. Тогда решается, кто сильнее. И тогда тот, кто слаб, показывает спину, поджимает хвост и убирается восвояси.

Однако здесь нет оскорбления. Помните: если вы думаете, что тот, кто уходит с поджатым хвостом, оскорблен, вы не правы. Вы привносите в это свой ум. А это просто решение. Если я спрашиваю вас, что больше: два или три, и вы отвечаете «три» - «два» разве оскорбляется? Глупость! Какая глупость! Они очень мудры, эти собаки. Они приняли решение без всякого насилия, без всякого конфликта. Они приняли решение, как на предвыбор­ной проверке. Какой смысл вступать в настоящую борьбу, если уже реше­но, что один из них слаб? Разумеется, победит сильнейший - так зачем же в нее вступать?

Тот, кто сошел с арены - это не трус, помните. Он выставил напоказ всего себя, все выложил на стол, не припрятывая никакой карты, даже ко­зырной. И когда он увидел, что все лучшие карты у других, а не у него, с этим было покончено. И не нужно вступать в борьбу, не нужно оскорблять­ся: «Бог сделал его большим псом, а меня псом поменьше - так что с этим покончено».

Человек пришел к суфийскому Мастеру и спросил его: «Почему я не такой, как ты?» «Ты меня удивляешь, - ответил суфийский Мастер. - Я ведь могу спросить то же самое: 'Почему я не такой, как ты? ' - и счесть се­бя оскорбленным. Я ведь тоже не похож на тебя. Бог никогда не создает двух одинаковых людей. Ты - это ты, ая- это я».

Человек пришел к Мастеру дзен и спросил то же самое: «Почему ты так благочестив, так красив, так привлекателен? Почему я не такой, как ты?» «Выйди», - сказал Мастер. Он вывел его наружу и показал ему два дерева, стоящие в его саду. Одно было очень большим и шепталось с облаками, а другое - очень маленьким.

«Посмотри, - сказал он, - одно большое, а другое маленькое, но я еще никогда не слышал, чтобы маленькое спрашивало у большого: «Почему я не такое, как ты?» А ведь я живу здесь уже много лет. Здесь нет проблемы. Большое - это большое, а маленькое - это маленькое. Маленькое счастливо тем, что оно маленькое, а большое счастливо тем, что оно большое. Здесь не бывает сравнения, поэтому здесь не бывает и оскорбления»,

Ханна - эгоистка. Я помню, как она много лет назад принимала санья-су. В ней и теперь не много от саньясинки. И все же я никогда не говорю «нет». Просто из вежливости не говорю. Почему я должен говорить «нет»? Она принимала саньясу на горе Абу - это было лет пять или шесть тому на­зад. И когда я давал ей имя... я помню то имя, которое ей давал - то было одно из самых прекрасных имен, которое только можно дать в Индии. Я дал ей имя «Ганг». Это для индусов самая прекрасная, самая священная ре­ка. На берегах реки Ганг благоухают самые красивые в Индии цветы. Здесь писались Веды, здесь пелись Упанишады, здесь говорил Будда, здесь ходил Махавира. Все двадцать четыре тиртханкары, и Кришна, и Рама, и Будда, и все великие святые - все они чем-то обязаны Гангу.

А Ханна отказалась сразу же. Она сказала: «Мне не нравится это имя. Мое имя, 'Ханна', красивее». И я сказал просто из вежливости: «Хорошо, я оставлю тебе твое прежнее имя». Но в то самое мгновение она для меня за­крылась, она так и осталась для меня закрытой. Она отвергла меня! Я дал ей саньясу, но она отвергла меня. Ее собственное эго, ее собственное имя, ее собственное прошлое были слишком велики.

Помните: именно эго чувствует оскорбление; дело не в существовании. Существование не знает оскорбления. Чем больше ваше эго, тем большее вы чувствуете оскорбление. И помните: причина в вашем эго. Существова­ние совершенно не осознает какого бы то ни было оскорбления. Роза не чувствует себя оскорбленной лотосом из-за того, что лотос такой большой. А ноготок не чувствует себя оскорбленным розой из-за того, что у розы та­кой восхитительный аромат. Никто не сравнивает. Ни у кого нет эго, кото­рое стало бы сравнивать. Никто не соревнуется. Когда речь идет о сравне­нии, существование совершенно безмолвно. Это эго, наш психологический рак, чувствует оскорбление.

Второе: Вы говорите, что не стоит чувствовать вину, но как воз­можно этого избежать? Ведь малейшая отрицательная эмоция или каче­ство, направленное вовнутрь, убивает тебя - а направленное вовне убива­ет других. Не нужно это куда-то направлять, вовнутрь или вовне. Ты можешь это просто наблюдать - и оно исчезнет, испарится. Оно не идет ни вовнутрь, ни наружу.

Например, в тебе возникает гнев. Это негативный яд. И теперь возмож­ны три реакции. Ханна упоминает только две; она знает только две. Многие люди знают только две. Одна - выбросить этот гнев, этот огонь, этот яд на другого. И тогда это - разрушение. Естественно, когда ты сожжешь друго­го, ранишь другого, ты почувствуешь вину. Я понимаю. Ты будешь чувст­вовать себя глупо, ты будешь чувствовать себя идиоткой, у тебя возникнет такое ощущение, что ты сделала что-то не так.

Или другая возможность: ты не выплескиваешь свой гнев на другого, а направляешь его вовнутрь. И тогда ты вредишь себе. Тогда ты ранишь себя, тогда ты заработаешь язву желудка. Тогда этот огонь будет бушевать внут­ри тебя. Тогда ты вечно будешь сидеть на вершине вулкана. Тогда ты нико­гда не будешь в покое, ты всегда будешь в тревоге. И жизнь твоя утратит всякую радость.

Общество, церковь, государство настаивают на втором. Общество при­зывает: «Не гневайся на других. Делай с этим что хочешь - проглоти это, но только не гневайся на других». Если ты страдаешь от язвы, то это твое дело. Если ты страдаешь от рака, то это твое дело. И общество внушило те­бе, что рак не имеет никакого отношения к твоему гневу, что язва не имеет никакого отношения к твоему гневу.

Если ты проглатываешь гнев сегодня, то язва не возникнет прямо сего­дня - на это потребуются годы. Язва появится, может быть, через сорок лет проглатывания гнева. А через шестьдесят лет проглатывания гнева появит­ся рак. И поэтому ты не сможешь установить связь между гневом и раком. Ты никак не сможешь доказать, что рак вызван гневом. Это кажется чем-то надуманным.

Общество решило, что тебе подобает вести себя правильно. Общество защищает других, потому что само общество состоит из других. Общество говорит, что ты можешь разрушать себя, что это твое дело. Общество про­тив убийства, но оно не против самоубийства. А если ты направишь свои отрицательные эмоции вовнутрь, то это будет самоубийством. Я против и того, и другого, потому что и то, и другое породит вину, и то, и другое вы­зовет осложнения.

В чем заключается мой подход? Мой подход заключается в том, что, когда возникает гнев, нужно наблюдать. Свидетельствовать, что здесь есть гнев. Не делать с ним ничего. Не нужно делать. Просто смотри на него. И ты удивишься, что он начинает исчезать от одного только смотрения на не­го. Облако рано или поздно рассеется, исчезнет. А когда облако исчезло и тебе ничего не пришлось с ним делать - ни выбрасывать его наружу, ни вбирать его вовнутрь - ты никогда не будешь чувствовать никакой вины.

Вот как нужно относиться ко всевозможным отрицательным эмоциям. Будь свидетелем. Просто наблюдай их. Суфии называют это сахадой - будь свидетелем. Индусы называют это сакшиной - будь свидетелем. Просто на­блюдай. Ничего не делай. Делать ничего не нужно. Любое действие плохо. Если ты что-то с этим сделаешь, то что-то будет не так - ибо ты будешь де­лать под этим влиянием. Если ты будешь делать так по отношению к дру­гим, это будет плохо; если ты будешь делать так по отношению к себе, это будет плохо. Все сделанное под влиянием отрицательной эмоции заведомо плохо. И потом возникнет вина.

А, между тем, есть способ ничего не делать - быть наблюдателем, про­сто быть наблюдателем. Смотри на это. Вот оно. Это не ты, ты только зри­тель. Когда ты в гневе, когда тебя гложет зависть, когда тебя переполняет ненависть, молча сиди. Пусть будет гнев, пусть гнев пылает перед тобой, пусть ненависть движется, как в кино - а ты будь свидетелем.

И ты удивишься. Это не сможет оставаться здесь навсегда, ни за что не сможет. Рано или поздно это пройдет. На то, чтобы это прошло, понадобит­ся несколько минут. А когда это уйдет, его уже не будет, оно не оставит по­сле себя никаких следов. Не создаст никакой вины. А человек, который не создает вины, является религиозным. Я называю человека, который не соз­дает никакой вины, религиозным.

Шестой вопрос:

Возлюбленный Ошо, этим утром на лекции я спала и вдруг ощутила давление в спину. Сначала я подумала, что это, должно быть, я храплю или издаю шум, и кто-то, наверное, разбудил меня, чтобы меня остано­вить, но увидела, что никто меня не толкает. Что это было?

Вопрос от Шилы.

Я до сих пор на него не отвечал, потому что каждый раз, когда я соби­рался ответить, она вновь засыпала. Это не новый вопрос! Я ждал. Но сего­дня она бодрствует, и я подумал, что момент настал.

Шила, неужели ты не можешь узнать мою руку, когда я бужу тебя?