Главная страница Случайная страница
Разделы сайта
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
⚡️ Для новых пользователей первый месяц бесплатно. А далее 290 руб/мес, это в 3 раза дешевле аналогов. За эту цену доступен весь функционал: напоминание о визитах, чаевые, предоплаты, общение с клиентами, переносы записей и так далее.
✅ Уйма гибких настроек, которые помогут вам зарабатывать больше и забыть про чувство «что-то мне нужно было сделать».
Сомневаетесь? нажмите на текст, запустите чат-бота и убедитесь во всем сами!
XXXVIII 7 страница. И граф невольно вспомнил рассказ мальчика о том, как он отчекрыжил из-за него княгиню
|
|
И " граф" невольно вспомнил рассказ мальчика о том, как он " отчекрыжил" из-за него княгиню, и со скорбною нежностью посмотрел на Антошку.
А Антошка, притихший и встревоженный, не спускал глаз с " графа", недоумевая, отчего это он вдруг сделался такой печальный.
Что могло быть в этой записке?
Несколько минут прошло в молчании. Наконец, " граф" проговорил с решительным видом человека, принявшего героическое решение:
-- А знаешь, что я тебе скажу, Антошка?
-- Что, граф? -- с тревогой в голосе стремительно перебил Антошка.
-- Положим, и княгиня и все эти дамы и мужчины, что заседали в комитете и разглядывали тебя, как редкость, порядочные шуты гороховые... Положим... Но все-таки в приюте вовсе не так скверно, как ты думаешь... Это совсем не то, что у " дяденьки"...
При этих словах Антошка так-таки и обомлел.
Не находя слов, он растерянно вытаращил испуганные глаза и застыл на табурете в позе отчаяния.
-- Право, братец, недурно, -- продолжал " граф", стараясь в шутливом тоне голоса скрыть свое волнение и отводя взгляд от побледневшего лица мальчика, -- и квартира, и одежда, и пища -- одним словом, все как следует... ни о чем не заботься... Встал, оделся: -- пожалуйте чай пить... А там обед, вечером ужин... И обучат тебя всему -- только была б охота... Выйдешь из приюта, всякую штуку будешь знать: и грамматику, и арифметику, и географию... всему выучат... А я буду заходить к тебе в приют... Верно, пускают?.. Наверное даже пускают... Два-три года, братец, скоро пройдут... А потом ты найдешь себе место, и опять мы вместе будем жить, если я буду жив... Право, ведь недурно, Антошка? Раскинь-ка умом!
Но Антошка молчал, подавленный и грустный. Слезы стояли в его глазах, и на сердце была беспредельная горечь.
" Один близкий человек у него на свете, и тот его гонит от себя? "
-- Граф, -- проговорил, наконец, он дрогнувшим голосом, -- не гоните меня... Я... я ничего не буду вам стоить... Я сейчас же найду работу. Ей-богу, найду!
-- Глупый! Разве я тебя гоню? Я для твоей же пользы хочу, чтобы ты был в приюте! -- воскликнул " граф", сам взволнованный этим отчаянием мальчика и его словами.
-- Но вы раньше говорили, что я буду при вас.
-- Говорил и очень хотел бы не расставаться с тобой, а не то что гнать тебя, но пойми ты, голубчик мой, я вот болею, могу слечь в постель, мало ли что может случиться...
-- А я буду при вас... Буду ходить за вами! -- с порывистою страстностью воскликнул Антошка. -- Разве я оставлю вас одного, когда вас все бросили? Граф! Добренький граф! Не отдавайте меня к княгиням, в приют... Ведь вы один на свете у меня... А я сам выучусь всему, что нужно... А в приют я не хочу... не хочу... Что я там без вас буду делать?.. И никто не смеет взять меня в приют... Я убегу оттуда... Граф, граф! Что ж вы молчите?..
Антошка не мог продолжать и зарыдал.
Слезы катились по изможденным щекам " графа", радостные, признательные слезы, и вздрагивавший голос его звучал необыкновенною нежностью, когда он говорил:
-- Ну, ну... полно, Антошка... Не реви как белуга... Не хочешь в приют -- оставайся у меня... Как-нибудь да проживем... И ты станешь человеком, добрый, хороший мой мальчик... Не будем больше говорить о приюте. Ну его к черту!
И " граф" нежно погладил Антошкину голову.
Беспредельно счастливый и благодарный, Антошка припал к его руке.
С следующего же дня " граф" каждое утро занимался с Антошкой, заставляя его читать и писать, и обучал его арифметике, к которой, впрочем, Антошка был достаточно приготовлен недавнею своею торговою деятельностью. Антошка лез, что называется, из кожи и своею понятливостью и успехами приводил в изумление учителя. Он все еще не совсем поправился и мог не выходить по вечерам на работу благодаря деньгам, присланным племянницей. Таким образом, " граф" и Антошка проводили вместе вечера, во время которых " граф", рассказывая своему внимательному слушателю различные эпизоды своей бурной жизни с критическими к ним комментариями и оценивая явления и людей, давал Антошке уроки практической философии и этики. И, право, несмотря на греховное прошлое и весьма горемычное настоящее " графа", Антошка в этих уроках отверженца и пропойцы почерпнул немало хорошего и назидательного, что запало ему на всю жизнь.
Теперь благодаря взаимной привязанности этих двух несчастных существ крошечная каморка, в которой они жили, казалась им милой, уютной и точно просветлевшей, и сами они чувствовали себя не такими одинокими и заброшенными, как прежде, и были полны надежд на лучшее будущее.
Так прошло несколько счастливых дней, и этой нищенской идиллии наступил конец.
Последняя бумажка была отдана хозяйке на расходы, и " граф", несмотря на собачий холод, решил вечером снова выйти на работу.
Антошка со страхом глядел на легкое пальтецо " графа" и заикнулся было предложить свои услуги " походить около вокзала", но " граф" так сердито замахал головой, что Антошка не смел продолжать.
XIX
Будь княгиня Моравская более счастлива в личной своей жизни и не " неси она креста", бедному Антошке едва ли грозила опасность быть облагодетельствованным помимо его желания, так как княгиня не отдалась бы всей душой делу благотворительности и не находила бы времени действовать столь решительно, энергично и неуклонно.
Искренно возмущенная и рассказом Антошки о несчастных детях и искренно желавшая не дать Антошке завязнуть в " когтях порока", княгиня на другой же день после заседания комитета общества " Помогай ближнему! ", окончив свой долгий туалет, перед тем что идти на прогулку, по обыкновению, справилась в своей записной книжке о программе дня.
В числе многих отметок значились и следующие: " навести справки об ужасном заведении несчастных детей" и " узнать в приюте: явился ли мальчик от Опольева".
Мысль о спасении Антошки крепко засела в голову княгини.
Несмотря на не совсем благонравное его поведение в конце визита, Антошка понравился ей. Понравились княгине и его умное, выразительное лицо и его бойкие ответы, а эта горячая, страстная защита приютившего его " графа" просто-таки восхитила ее, и она решила во что бы то ни стало привести в исполнение комитетское постановление, если мальчик не явится в приют.
" В таком случае уже не может быть сомнения в том, что этот пропойца взял мальчика к себе, чтобы его эксплуатировать! " -- рассуждала княгиня и прошептала:
-- Бедный мальчик!
Ровно в час княгиня была уже в приюте. Там дожидался ее секретарь Евгений Аркадьевич, вызванный телеграммою, чтобы из приюта сопутствовать княгине. Ехать одной в заведение Ивана Захаровича она не решалась.
-- Мальчика нет? -- спросила княгиня, входя в приют.
-- Нет, княгиня! -- отвечал Евгений Аркадьевич и прибавил: -- Я думаю, что он и не явится...
-- Почему вы так думаете?
-- Мне кажется, что он предпочтет нищенствовать... Слишком уж он испорчен... Эта его манера себя держать...
-- Я с вами не согласна, Евгений Аркадьевич! -- решительно и властно перебила княгиня, вообще не любившая слушать чужие мнения, если они не сходились с ее собственными. -- Вы слишком поспешны в приговорах, Евгений Аркадьевич.
Несколько смущенный, что попал впросак, Евгений Аркадьевич поспешил оговориться, что он позволил себе судить по первому впечатлению. Разумеется, княгиня, говорившая с мальчиком, имеет более верные суждения.
-- Ну, покажите мне приют, Римма Михайловна! -- обратилась княгиня к пожилой, одетой во все черное, худой и облизанной начальнице приюта, которая всегда при посещении строгой председательницы замирала в почтительном трепете подневольного существа, боявшегося лишиться куска хлеба.
Княгиня обошла приют. Все найдено было в порядке. Четырнадцать приютских под гребенку остриженных мальчиков, похожих в своих форменных черных курточках на маленьких арестантов, были выстроены в зале и на приветствие княгини " Здравствуйте, дети! " -- ответили с таким оглушительным согласием: " Здравия желаем, ваше сиятельство! " -- что княгиня даже слегка вздрогнула.
Она прошла по фронту, потрепала по щекам самых маленьких, спросила о здоровье двух худых, бледнолицых, с синевою под глазами, подростков и, пожелав всем хорошо учиться и хорошо вести себя, простилась с детьми, сопровождаемая тем же оглушительным ревом четырнадцати голосов. " Счастливо оставаться, ваше сиятельство! "
Княгиня была не в духе. Этот Антошка, не явившийся в приют, положительно беспокоил ее, и Евгении Аркадьевич напрасно старался занять княгиню, сидя около нее в карете. Давно уж он ухаживал за пышной, красивой княгиней с почтительностью втайне влюбленного, не смеющего, разумеется, обнаружить своих чувств, но княгиня как будто и не замечала этого.
И теперь Евгений Аркадьевич, посматривая сбоку на княгиню, решительно приходил в недоумение " Эта бессовестно холодная женщина положительно недоступна чувствам! " -- подумал Евгений Аркадьевич, тщетно стараясь обратить на себя какое-либо внимание княгини Марьи Николаевны, расположение которой было бы крайне выгодно, по мнению молодого человека, для его карьеры... " Она влиятельная, со связями... Положительно дурацкий темперамент! " -- мысленно проговорил он, взглядывая на строгое, бесстрастное лицо молодой женщины.
Наконец карета остановилась у ворот одного из невзрачных домов в дальней улице Песков. Городовой выпучил глаза с почтительным удивлением на подъехавших.
Евгений Аркадьевич выскочил из кареты и пошел отыскивать дворника.
Через несколько минут княгиня вместе с секретарем поднималась по отвратительной лестнице в квартиру Ивана Захаровича и часто подносила к носу надушенный платок. Старший дворник следовал за ними по требованию Евгения Аркадьевича, который сообщил дворнику о цели посещения такой важной особы, как княгиня Моравская. Признаться, Евгений Аркадьевич немножко трусил -- мало ли на какой можно нарваться скандал! -- и потому присутствие дворника казалось ему необходимо.
В эту минуту по лестнице быстро взбежала маленькая Анютка, закутанная в платке, и при виде княгини растерялась.
-- Ты кто такая, девочка? -- остановилась княгиня.
-- Анютка...
-- Куда идешь?..
-- К дяденьке, вот сюда, -- указала она на дверь.
-- А где ты была?
-- Милостыньку собирала...
Княгиня значительно переглянулась с секретарем. Улика была налицо.
-- Как же ты, дворник, говорил мне, что не знаешь, что дети собирают милостыню? -- строго заметил Евгений Аркадьевич.
-- Почем же я могу знать, что делают жильцы! -- отвечал дворник.
Позвонили. Двери отворила супруга Ивана Захаровича. Его самого не было дома.
При виде посетителей и старшего дворника молодая женщина, видимо, струсила и не знала, как ей быть: пускать ли непрошеных гостей, или нет. Но старший дворник, мигнув ей глазом, проговорил:
-- Ее сиятельство желают узнать насчет детей, что живут у вас. Дозвольте осмотреть квартиру...
Княгиня вошла, сопровождаемая Евгением Аркадьевичем и дворником. Анютка шмыгнула вслед за ними.
По приказанию княгини была отперта маленькая комнатка, где помещались племянники и племянницы Ивана Захаровича, и княгиня просто ахнула -- до того ее поразила грязь этого помещения. Никого из обитателей не было дома. Все были на работе.
-- Сколько тут помещается детей? -- спросила княгиня.
-- Семь человек...
-- Чьи это дети?
-- Сродственники мужа.
-- Не лгите... Я все знаю... Мне рассказал один мальчик, убежавший от вас... Как вам с мужем не стыдно заниматься таким постыдным делом и истязать детей?
Дворник делал какие-то таинственные знаки " рыжей ведьме".
Та бросилась в ноги.
-- Ваше сиятельство... по бедности... Самим кормиться нечем...
-- Где эта девочка... Анютка, которую я встретила?..
Дворник привел Анютку. Худенькая девочка с большими черными глазами дрожала всем телом.
-- Я беру ее с собой... Ее бумаги сегодня же доставить ко мне! -- обратилась она к дворнику.
Евгений Аркадьевич поспешил сообщить адрес.
Никто не возражал. Подобное самоуправство нисколько не удивило дворника.
Княгиня на минуту задумалась и продолжала тем же решительным и властным тоном, обращаясь к дворнику:
-- Завтра к часу дня приведите ко мне всех детей, принесите их документы и сообщите: кто их родители и где они живут.
-- Слушаю-с, ваше сиятельство!
-- Ну, едем со мной, девочка! -- сказала княгиня, обращаясь к Анютке.
Дворник повел девочку. Ее, недоумевающую и испуганную, посадили в карету.
-- А вам, извините, места нет, Евгений Аркадьевич! -- промолвила княгиня.
-- Не беспокойтесь, княгиня, я поеду на извозчике.
И, прощаясь с ней, прибавил:
-- Какой для вас счастливый день, княгиня! И как будут благословлять вас все эти спасенные дети!
-- Это ужасно... ужасно! -- возбужденно проговорила княгиня, и красивое лицо ее сияло от внутреннего довольства. -- Мы, право, сделали сегодня воистину доброе дело, Евгений Аркадьевич, -- прибавила она с чувством. -- Завтра к часу, прошу вас, будьте у меня! -- прибавила княгиня, протягивая ему руку. -- Прикажите кучеру ехать домой!
Княгиня ехала вполне удовлетворенная сегодняшним днем и предстоящими хлопотами по устройству всех этих детей. Ее деятельной натуре было дела на несколько дней, и это ее радовало. Завтра же она увидится с градоначальником и расскажет все, что видела.
-- Ужасно... ужасно! -- повторяла княгиня.
Завтра же она поговорит и о несчастном мальчике. Она попросит вытребовать Антошку от Опольева и водворить в приюте.
Поглощенная этими мыслями, полная разных добрых намерений, княгиня словно и забыла об Анютке, которая испуганно прижалась в своих лохмотьях в угол кареты и тихо, совсем тихо всхлипывала.
Ей было страшно. Зачем ее взяли? Куда везет эта красивая, важная дама в богатой шубе?
Княгиня между тем вспомнила о своей спутнице и взглянула на нее.
-- Ты что же плачешь, девочка? Не бойся! Тебя больше обижать не будут... Никто не обидит... Тебе хорошо будет! -- ласково говорила княгиня, любуясь миловидным личиком девочки и особенно ее большими черными испуганными глазами, осененными густыми ресницами.
Ласковый голос княгини несколько успокоил Анютку.
-- Теперь не боишься? -- продолжала княгиня.
-- Не бо-юсь! -- протянула Анютка, вытирая грязным кулачком слезы.
И вслед за тем пугливо спросила:
-- А куда вы везете меня?
-- К себе пока. Тебя накормят, напоят чаем... Тебя вымоют, причешут и оденут в хорошенькое платье. Хочешь?
-- Хочу! -- ответила девочка.
И ее личико просветлело.
Несколько минут княгиня смотрела на это крошечное создание в каком-то раздумье, точно о чем-то вспоминая. И черты ее строгого, холодного лица смягчились...
Обыкновенно дети, которых спасала и призревала княгиня Марья Николаевна по долгу благотворительницы, не возбуждали в ней особенно теплых чувств. Она никогда их не ласкала, не согревала нежным словом.
Но в эту минуту эта маленькая Анютка почему-то возбудила в ней не одну только жалость, а что-то другое, более нежное и сильное, неожиданно для нее самой охватившее ее сердце.
И эта уравновешенная, сдержанная женщина, от которой веяло всегда холодом, вдруг наклонилась к грязной девочке и стала целовать ее с страстной порывистостью внезапно пробудившегося материнского инстинкта.
Анютка широко раскрыла глаза, более пораженная, чем тронутая этою неожиданною ласкою.
А в глазах княгини блестели слезы. Ее красивое, свежее лицо было задумчиво и грустно. Голос ее прозвучал необычною нежностью, когда она спросила Анютку:
-- Тебе холодно, девочка?
И, не дожидаясь ответа, она закрыла Анютку полой своей роскошной ротонды, подбитой черно-бурыми лисицами.
Прошло несколько минут, и этот порыв чувства как будто неприятно удивил княгиню своею неожиданностью.
" Нервы", -- подумала она, недовольно пожимая плечами.
И княгиня, с тонким чутьем эгоистической натуры оберегавшая себя от каких бы то ни было волнений, могущих нарушить спокойствие ее великолепной особы, решила и теперь, что давать поблажки нервам не следует.
Когда карета подъехала к подъезду ее особняка на Сергиевской, княгиня уже справилась с собою, больше Анютку не целовала и вышла из кареты тою же холодною, строгою и безукоризненною княгиней, какою ее все привыкли видеть.
Прежнее решение насчет Анютки было отменено. Нечего держать ее несколько дней в доме, как княгиня прежде хотела.
И она, поднявшись к себе, велела горничной накормить Анютку и немедленно отвезти ее в приют для девочек общества " Помогай ближнему! ".
После этого она приняла валерьяновых капель и пошла переодеваться, чтоб ехать с визитами.
Иван Захарович вернулся домой только к вечеру и был порядочно пьян. Дети, увидевшие " дяденьку", предчувствовали, что сдача выручек не обойдется сегодня без ремня, и испуганно притаились в своей комнате.
Весь хмель сразу выскочил у Ивана Захаровича из головы, когда достойная его супруга сообщила ему о посещении княгини и об увозе Анютки, и он совсем упал духом, когда старший дворник отобрал от него все детские документы и объявил, что на следующий день отведет всех его питомцев к княгине.
Надо было спасать собственную шкуру, и Иван Захарович после беседы с дворником на следующее же утро имел конфиденциальное совещание с письмоводителем участка в трактире.
Результатом всех этих конференций было то, что Иван Захарович к вечеру того же дня съехал с квартиры и был отмечен выбывшим за город.
Таким образом, когда дня через три после посещения княгини заведения Ивана Захаровича в участке было получено строжайшее предписание о производстве немедленного дознания, -- Ивана Захаровича не оказалось, и розыски его в городе не увенчались успехом.
Он уже был в Москве и намеревался там заняться другой профессией -- открыть питейное заведение.
Супруга его осталась в Петербурге, чтобы распродать вещи, а затем приехать к мужу...
Но Иван Захарович напрасно писал своей Машеньке умоляющие письма. Она не ехала к нему.
XX
В этот вечер " граф", несмотря на дьявольский холод, не очень-то располагающий людей к благотворительности, " работал" довольно недурно.
Какой-то студент, к которому " граф" обратился с просьбой " ссудить его гривенником", взглянув при свете фонаря на страшно изможденное лицо " графа" с лихорадочно блестевшими глазами, как-то торопливо опустил руку в карман своего теплого пальто и, кладя в руку " графа" несколько серебряных монеток, участливо проговорил:
-- Вы в больницу бы пошли...
-- Вы полагаете, молодой человек? Очень благодарен за помощь и за совет. Очень!..
И, приложившись к цилиндру, " граф" побрел далее.
" В самом деле, этот студент, пожалуй, и прав! " -- горько усмехнулся он, чувствуя, как холод прохватывает его всего, как ноет грудь и ломит все тело.
" Неужто машина окончательно испорчена?! " -- с тоскою думал он и, пересиливая боль, продолжал свой путь, озирая зорким взглядом проходящих.
-- Madame! Quelques sous, s'll vous plait? * -- произнес он, нагоняя какую-то даму.
______________
* Сударыня! Будьте милостивы, несколько грошей? (франц.)
И та, взглянув на " графа", торопливо вынула из портмоне двугривенный и подала ему.
" Положительно, вид мой внушает сегодня сочувствие... Должно быть, я похож на умирающего... Если б умирающие могли ходить по улицам -- они собирали бы себе на приличные похороны! " -- размышлял " граф" в каком-то угрюмом озлоблении.
Через два часа прогулки на морозе в костюме, который согревал очень мало, " граф" имел полтора рубля и поспешил домой.
Продрогший и посиневший от холода, чувствуя себя очень скверно, он вошел в свою комнатку и, кивнув Антошке, снял с себя пальто, разделся и лег на постель.
-- Вы нездоровы, граф? -- тревожно спрашивал Антошка.
-- Нет, ничего... Прозяб немного... За ночь все пройдет... Накрой-ка меня, Антошка, моим пальто... Вот так, хорошо...
-- Сейчас я самовар подам... Чаем согреетесь...
Ни чай, ни несколько стаканов горячей малины, предложенной Анисьей Ивановной, ни полушубок, которым Антошка заботливо накрыл " графа", не согревали иззябшего тела. " Графа" жестоко трясло в ознобе.
Озабоченный Антошка выбежал к Анисье Ивановне и сказал:
-- Страх как трясет графа, Анисья Ивановна... Нет ли у вас, чем бы накрыть его.
Анисья Ивановна предложила свою шубейку и промолвила:
-- Простудился наш Александр Иваныч... Теперь его лихорадка и бьет...
-- А она пройдет, эта самая лихорадка? -- испуганно спрашивал Антошка.
-- Как бог даст... Больной он... Ишь ведь вышел в какую погоду.
-- А я, Анисья Ивановна, еще печку стоплю... Можно?
-- Топи, Антошка.
-- А ежели завтра графу не станет лучше, надо бы за доктором... как вы думаете?
-- То-то, лучше бы за доктором...
-- Дорого поди стоит?
-- Ничего не стоит... Тут недалеко барышня-докторша квартирует... казенная, значит... от города... Завтра сбегаешь за ней, Антошка... Она раз лечила меня... Славная такая, даром что из жидовок, -- прибавила она.
Антошка вернулся в комнату " графа" несколько успокоенный. Он еще накрыл " графа" и не пожалел дров, накладывая печку.
К ночи озноб прошел, и все тело " графа" пылало.
-- Согрелись, граф? -- обрадовался Антошка, заметивший, что " граф" сбрасывает с себя все, чем был накрыт.
-- Согрелся, Антошка... Слишком даже согрелся! -- промолвил, тяжело дыша, " граф" и улыбнулся. -- А ты чего не спишь?.. Ложись спать, Антошка... Только принеси холодной воды... Пить хочется...
Антошка сбегал за водой и присел на табуретке около " графа".
" Граф" с трудом приподнялся и жадно отпил воды.
Только теперь, при слабом свете свечки, Антошка разглядел осунувшееся лицо " графа" и его страдальческое выражение.
-- Граф! Где же у вас болит? -- спросил он испуганным голосом. -- Верно, очень болит?
-- Порядочно... Грудь болит, и спина болит... А ты спи, Антошка. Завтра мне лучше будет... Меня, брат, не скоро проберешь... Мы, Опольевы, живучие... Спи, добрый мой мальчик... И я засну...
Антошка лег на свою кровать, но заснуть не мог, прислушиваясь к прерывистому дыханию " графа". Сухой резкий кашель заставлял его вскакивать с постели и подходить к больному.
" Граф", казалось, не узнавал Антошки, хотя и глядел на него блестящими глазами. Он по временам стонал, схватываясь за грудь, и просил пить.
Антошка подавал " графу" пить и испуганно глядел на него. Он никогда не видал близко больных, и ему казалось, что " граф" непременно помрет... И слезы текли по его щекам...
-- Ты что ж не спишь, Антошка? И чего плачешь, мой голубчик?.. Не беспокойся... Спи... спи... Еще как мы с тобой заживем... Отлично заживем... Уж я больше не буду ходить на работу! -- возбужденно, в полубреду говорил " граф". -- Не буду. Совершенно достаточно... Quelques sous, s'il vous plait... И так всю жизнь... И умирать не желаю с тех пор, как ты... со мной... А ты не плачь... Я тебя в приют не отдам... Княгиня останется с носом... Ох, как болит грудь... Ах, как жарко... Пить, пить...
Антошка не отходил весь остаток ночи от графа, и когда в окно заглянул серенький свет петербургского утра, " граф" увидал Антошку, спавшего на полу у его кровати.
Вошедшая вскоре Анисья Ивановна разбудила Антошку.
-- Ночью ухаживал за мной! -- проговорил растроганный " граф".
-- Ему что -- отоспится днем! -- промолвила Анисья Ивановна. -- Ну, а ваше здоровье как, Александр Иваныч?..
-- Отлежусь, Анисья Ивановна!..
-- Малинки не дать ли?
-- Ничего не хочется... Вот деньги, -- проговорил " граф", указывая на стол, -- мальчика накормите...
-- И так накормлю... Бог с вами, Александр Иваныч... Теперь вам самим понадобится, а после сочтемся...
-- Ну, спасибо... Добрая вы...
" Граф" снова погрузился в дремоту. От него так и пышало жаром.
Анисья Ивановна вызвала Антошку и приказала ему идти к докторше.
Через четверть часа Антошка уже вбегал в третий этаж и вошел в отворенную дверь квартиры думского врача. В прихожей дожидалось несколько человек бедного люда. Это был час приема больных...
Прошло несколько минут. Из кабинета вышла какая-то баба, а вслед за нею на пороге показалась небольшого роста брюнетка с умным и выразительным, несколько возбужденным лицом еврейского типа и живыми блестящими черными глазами. Вся ее маленькая фигурка в белом балахоне, одетом поверх черного платья, дышала какою-то вызывающею энергией.
-- Смотрите же... Не забудьте, что я вам сказала, -- говорила она быстро и точно, решительным, несколько авторитетным голосом. -- Три раза в день по чайной ложке и мазь... Чья очередь?.. Пожалуйте...
В эту минуту Антошка подбежал к ней и проговорил взволнованным голосом:
-- Госпожа докторша, будьте добреньки, зайдите поскорей к графу... Он опасно заболел...
-- К какому графу? -- изумилась докторша, взглядывая на взволнованного Антошку. -- Граф может позвать другого врача...
Антошка поспешил объяснить, что заболевший не граф, а только так прозывается. Он Александр Иванович Опольев, и бедный, совсем бедный... Вчера выходил в одном пальтеце и вернулся весь заколевши... А всю ночь горел... И сейчас горит... Грудь болит, и ломит спину.
-- Помогите, госпожа докторша, а то неравно помрет! -- прибавил Антошка упавшим голосом.
Докторша записала адрес и обещала прийти тотчас же, как окончит прием больных.
-- В десять часов буду! -- прибавила она.
-- Спаси вас бог! -- воскликнул полный благодарности Антошка и побежал домой.
В десять часов явилась докторша. Ее встретила Анисья Ивановна и сочла почему-то нужным сообщить ей, кто такой ее жилец, как он оставлен богатыми своими родственниками и принужден побираться. Не преминула Анисья Ивановна рассказать и о том, как Александр Иванович пригрел такого же нищенку-сиротку Антошку...
Только после этого предисловия Анисья Ивановна ввела докторшу в комнату жильца и, подойдя к его кровати, сказала:
-- А я вам, Александр Иванович... докторшу привела...
" Граф" недовольно повел глазами на вошедшую. Его несколько смущало появление женщины-врача, и он надвинул на себя одеяло.
-- Напрасно вы беспокоили, Анисья Ивановна, госпожу докторшу... У меня, собственно говоря, ничего серьезного...
" Граф" храбрился нарочно, несколько стесняясь осмотром женщины, а сам хорошо сознавал серьезность болезни и жаждал помощи.
-- Я и не сомневаюсь в этом. А все-таки не позволите ли вас выслушать?
Докторша сказала это так просто, так участливо, и живые, умные ее глаза глядели с такою ласковою серьезностью, что " граф" проговорил:
-- Что ж... Если вы находите нужным...
И он расстегнул ворот сорочки.
Докторша долго и внимательно выслушивала и выстукивала все еще богатырскую грудь " графа" и, предложив ему поставить термометр, проговорила:
-- Болезнь ваша серьезнее, чем вы думаете... Конечно, опасности нет, но вам придется несколько времени пролежать в постели.
" Граф" пристально посмотрел на докторшу.
Его ввалившиеся большие черные глаза, горевшие лихорадочным блеском, глядели с выражением какой-то грустной насмешливости.
-- Вы полагаете... опасности нет? -- прошептал он и, заметив, что Антошка жадно и испуганно прислушивается, прибавил: -- Вы говорите по-немецки?
-- Говорю! -- ответила докторша, несколько смущенная этим взглядом и ироническим тоном его слов.
И " граф" продолжал по-немецки:
-- Не скрывайте от меня правды. Я знаю, что я опасен... Я бывал в руках докторов... Воспаление легких в мои годы и при такой обстановке... Finita la comedia? * Не правда ли?.. Если так, то не лучше ли меня свезти в больницу, чтоб не стеснять эту добрую хозяйку... И кроме того, мне надо распорядиться насчет этого мальчика... Это -- единственное существо на свете, ради которого я хотел бы еще жить...
______________
* Представление окончено? (итал.)
Докторша заметила, что в настоящее время было бы опасно перевозить его в больницу, и снова повторила, что не отчаивается в его выздоровлении...
-- Ну, спасибо вам... спасибо! -- проронил по-русски усталым голосом " граф". -- Я жить все-таки хочу! -- прибавил он...
Докторша прописала рецепт, велела поставить мушки и оставила термометр, чтобы три раза в день измерять температуру.
-- А вы будете записывать ее! Сумеете? -- обратилась она к Антошке.
-- Он сумеет! -- не без горделивого чувства вставил " граф".
-- Ну, до свидания... Вечером я опять зайду.
|
|