Кальвин

Ещё вчера лежащий в прахе

Воспрял сегодня и дерзит;

Спросонья изживает страхи

И в спину кулаком грозит.

Но то, что хаос хуже гнёта,

Поймёт растерянный народ,

И вновь тяжёлые ворота

Перед тобою распахнёт.

И в каждый дом войдя без стука,

Как прежде станет обучать

Твоя бескровная наука

Беспрекословная печать.

И разжиреет соглядатай,

И сдастся городской совет;

И вскрикнет, пламенем объятый,

На людной площади Сервет.

Ну, что поделаешь с народом –

Всё что-то ищет наугад,

Хотя меж хаосом и гнётом,

Признаться, выбор небогат.

***

Был стройный мир и прочен, и велик,

И в нём стезя прямая нас хранила,

Когда блистал суворовский парик

У неприступных башен Измаила.

Когда своим на славу крепостям

Мы век земной осмысленно трудились,

И плотно кости к дедовским костям

В единую мозаику ложились.

Когда служили доблесть и закон

Опорой духу и подспорьем вере,

Когда стоял державный бастион

В степи вселенной – и смягчал потери.

Но вот размыт спасительный оплот,

И хартии разорвана страница;

И зыбкий мир за окнами течёт,

И нечем нам от бездны заслониться.

***

М.Х.

Что толку в яхтах и копилках,

Когда сдаётся реквизит,

Ещё на дальних пересылках

Нас резкий ветер просквозит.

Ещё вчера судьба ласкала,

И золотой фонтан плескал,

А завтра – хмурые буркалы,

Колючий лагерный оскал.

Как знать – дотянешь до звоночка

С печалью иудейских глаз

Или холодная заточка

Привычный выполнит заказ.

Мы все покорно тянем сроки

В сетях спасительных забот,

Слепые носят нас потоки,

Покуда время не пробьёт.

С неотвратимостью железной

Затянет мощная струя;

И, как планктон - у пасти бездны

Мы вьёмся в волнах бытия.

***

Причитала стройная в тетрадках

Тихим ветром, веющим в стихах,

Всё о перепутанных перчатках,

Хлыстиках, каретах, облаках.

О смиреньи ласковом в разлуке,

О приливах воли мировой;

И лились размеренные звуки

В воздухе поры предгрозовой.

Но Нева туманилась свинцово,

Уводили сына в крестный путь,

Чтоб «упало каменное слово»

На её «ёще живую грудь».

Чтобы муке каменной – не Осип,

Не Борис – а всё-таки она,

Бабий стон на хмурый ветер бросив,

Начертала века письмена.

ГОМЕР

Настраивая лиру у прибоя,

Аэд струны касается тугой,

И вот уже – изнемогает Троя,

И бедный Гектор принимает бой.

Когда же пыль взовьёт за колесницей

Влачащееся тело мертвеца,

Восторг и ужас озаряют лица

Перед высокой дерзостью певца.

Как этот грубый панцирь черепахи

И эти струны из овечьих жил

Оцепенеть их заставляют в страхе,

И вместе плакать у чужих могил?

…Сливаясь с ночью, море тихо плещет,

Как в чёрном хор бесстрастный и глухой;

И жаль тебе, что странник этот вещий

Умолкнет за подземною рекой.

Еще не скоро по глазницам впалым

Дрожь пробежит – и, дерзостный старик,

В заветный час вздохнёшь перед началом

И под рукой нащупаешь тростник.

ПЕСОК

Здесь раскалённый добела

Тяжёлый зной плывёт,

Как будто жаром от котла

Из ада обдаёт.

В седле изнемогает плоть,

Стекает пот в глаза;

На чреве – как сказал Господь –

В песке ползёт гюрза.

Никто участливой рукой

Не скрасит смертный час,

И не слеза – песок сухой

Блеснёт у мёртвых глаз.

И побратается с песком

Сожжённый солнцем прах,

И прошуршит невесть о ком

Песком

С песком

В песках.

МОНАХ

Илье Смирнову

Солнца назойлив диск,

Спины черны людей,

Чавкай в грязи – трудись,

Скоро сезон дождей.

В пряный и влажный зной

Выйдет просить в домах

Высохший и прямой

В жёлтом плаще монах.

Сгорбился в поле труд

В полчищах мошкары;

Снова его гнетут

Тягостные миры.

Сколько бы ни пришлось

Странствовать без конца,

Он их пройдёт насквозь,

Не расплескав лица.

Там, где небесный лёд

Высится над плато,

Нежно его зовёт

Царственное ничто.

Он соберёт еду,

В сонный вернётся храм;

Скоро и я уйду

Странствовать по мирам.