Очерки жизни и творчества писателей 6 страница. Знание прошлого формирует в человеке, по мнению Паустов­ского, «чувство истории — чувство драгоценное»

Знание прошлого формирует в человеке, по мнению Паустов­ского, «чувство истории — чувство драгоценное». Сам писатель су­мел, что доказывают его книги, воспитать в себе это чувство. Пау­стовский, в отличие от других авторов, занятых исторической про­блематикой, обращался к изображению не столько самих фактов, событий, лиц, сколько к эмоциональному восприятию и оценке их современниками, явно отдавал предпочтение исследованию внутренних коллизий личности перед картинами быта и интерье­ра, перипетий истории, каковые выступали у него своеобразной декорацией, фоном. Изобразить прошлое через отражение его в сознании и эмоциях персонажей произведения — тонкая и трудная задача. Но традиционный исторический материал благодаря столь оригинальному подходу осмысливается по-новому.

Более других Паустовского привлекали чувство любви к отече­ству, чувство социальной справедливости, чувство прекрасного. Его интересовало, как проявлялись эти чувства на разных этапах исто­рии у разных — по социальному положению, возрасту, нацио­нальности — людей.

Произведения писателя на историческую тему успешно решали сложную задачу — они осуществляли связь времен. Пережив все случившееся с Лонсевилем, например, читатель уже не будет воспринимать историю как посторонний равнодушный наблюдатель. Осмысливая прошлое с высоты нового исторического времени, Паустовский как бы передавал эстафету предшественников грядущим поколениям. В этом он также видел свой долг перед людьми.

В 1930— 1940-е годы у Паустовского не нашлось последователей. Но время подтвердило перспективность его оригинальных подходов к историческому материалу. В 1970—1980-е рядом с писателями, ра­ботавшими в традиционных исторических жанрах (Д. Балашов, С. За­лыгин, Н.Задорнов и др.), появились Ю.Трифонов («Нетерпение»), Ю Давыдов («Две связки писем»), Б.Окуджава («Путешествие диле­тантов», «Свидание с Бонапартом»), которые удачно использовали его опыт проникновения в прошлое через внутренний мир, психо­логию отдельной личности.

Цель своей деятельности писатель охарактеризовал с предель­ной ясностью: «Мое становление писателя и человека произошло при советском строе. Моя страна, мой народ и создание им нового, подлинно социалистического общества — вот то высшее, чему я служил, служу и буду служить каждым написанным словом».

Писатель владеет искусством ставить общечеловеческие пробле­мы на конкретном современном материале, улавливать те особен­ности, которые определяют суть добра и зла, долга и верности, прекрасного и безобразного, возвышенного и низменного на оп­ределенном историческом этапе развития общества.

Понять и оценить произведения Паустовского нетрудно. Не сле­дует только подходить к ним с заранее подготовленными мерками.

Пребывание в «стране Паустовского» оставляет глубокий след в душе читателя. Оно обогащает память и облагораживает чувства. Писатель, счастливо нашедший свое призвание, приходит на по­мощь тем, кто хочет любить жизнь, природу, людей, искусство. Он открывает им глаза на красоту в повседневности и в искусстве.

Время и его проблемы отразились в произведениях Паустовско­го через призму его своеобразного таланта и освещены мировоз­зрением человека принципиального, последовательного и целеу­стремленного. Личность художника, человека, «создавшего себя», может быть примером благородства и преданности своему делу.

Творчество Паустовского дорого миллионам и миллионам чита­телей еще и потому, что в каждом сердце, действительно, есть скры­тая струна, отзывающаяся даже на слабый призыв прекрасного.

Литература

Паустовский К. Г. Собр. соч.: В 9 т. — М, 1981 — 1986.

Измайлов А. Наедине с Паустовским. — Л., 1990.

Трефилова Г. Паустовский — мастер прозы. — М., 1983.

Журнал «Мир Паустовского». — М., 1992- 1999.

В. П. НЕКРАСОВ (1911-1987)

Виктор Платонович Некрасов из того поколения писателей, ко­торое пришло в литературу после войны. Их было много — сапер В. Некрасов, минометчик О. Гончар, разведчик Э. Казакевич... Поз­же о себе заявит «поколение лейтенантов» — Г. Бакланов, Ю.Бон­дарев, Л.Ананьев, В.Быков. Для них война не прекращалась — за­кончившись в 1945-м, она продолжилась в их творчестве.

Появление в 1946 г. в журнале «Знамя» (№ 8— 10) повести В. Нек­расова «В окопах Сталинграда» заставило литературную обществен­ность несколько растеряться: автор — простой офицер, никому не известный Некрасов, в самой повести нет ни слова о партии и всего несколько упоминаний о Сталине.

Но повесть обращала на себя внимание и запоминалась самой темой (хотя сталинградцу Некрасову чиновник из ЦК КП(б) Ук­раины сказал, что у него «кишка тонка писать о Сталинграде»), сдержанностью тона, за которой скрывалась глубокая боль за судьбы людей и Родины; и самое важное — правдивым рассказом о главном сражении войны.

На всевозможных обсуждениях звучали стереотипы: «взгляд из окопа», «автор дальше своего бруствера не видит» и т.д. Но Некра­сов придерживался другой точки зрения: «На войне никогда ниче­го не видишь, кроме того, что у тебя под самым носом творится».

Повесть во многом автобиографична. Главный герой, от лица которого ведется повествование, — лейтенант Юрий Керженцев, как и Некрасов, уроженец Клева, окончил архитектурный инсти­тут, увлекался филателией. Попав на войну, стал сапером. В его сдержанном рассказе перед читателем проходит вереница запоми­нающихся характеров: Валега, ординарец с замашками диктатора; лейтенант химической защиты красавец Игорь Седых, у которого «совсем детские глаза»; Карнаухов со своей «удивительной улыб­кой»; неуклюжий, стеснительный Фарбер и многие другие, с кем столкнула автора военная судьба. Это внимание к людям идет от обостренного восприятия жизни, от суровой необходимости за­помнить все и всех, рассказать обо всем.

«В окопах Сталинграда» — книга не только о военных действиях. Она прежде всего о людях, о тех, кто сумел выстоять и победить. В условиях войны характеры людей проявляются по-разному. На первый взгляд кажется, что писатель не дает оценок происходя­щему, но сама интонация некрасовского текста расставляет все на свои места. И читатель понимает, что за человек перед ним — чест­ный воин или шкурник, или, самое страшное, командир-карье­рист, шагающий по трупам.

Близкий друг Некрасова, А. Рохлин говорил, что он «был убеж­денным, твердокаменным реалистом». Думается, это шло не толь­ко от характера писателя, но еще и оттого, что он многое повидал на войне. Смерть всегда страшит своей неожиданностью. Некрасов говорит о смерти каждый раз с болью, испытывает потрясение от ее повседневной обыденности: «Лазаренко ранен в живот. Я вижу его лицо, ставшее вдруг таким белым, и стиснутые крепкие зубы. Он уже не говорит, а хрипит. Одна нога загнулась, и он не мо­жет ее выпрямить. Запрокинув голову, он часто-часто дышит. Руки не отрывает от живота. Верхняя губа, белая, как кожа, мелко дро­жит. Он хочет еще что-то сказать, но понять ничего нельзя. Он весь напрягается. Хочет приподняться и сразу обмякает. Губа перестает дрожать».

Расхожее мнение, будто бы люди на войне привыкают ко все­му, в том числе и к страху смерти, Некрасов опровергает: «Я пом­ню одного убитого бойца. Он лежал на спине, раскинув руки, и к губе его прилип окурок. Маленький, еще дымившийся окурок. И это было страшней всего, что я видел до и после па войне... Минуту назад была еще жизнь, мысли, желания. Сейчас — смерть».

Спасение от бесконечных ужасов войны, от нечеловеческой ус­талости лейтенант Керженцев находит в воспоминаниях о довоен­ной жизни. Война, расколов мирную жизнь, стала своеобразной границей между тем, что было, и тем, что есть. В настоящей жиз­ни — горечь отступлений, потерь, бесконечная дорога, мины, око­пы, смерть... А в прошлом — «аккуратно подстриженные липы, окруженные решеточками», «большие молочно-белые фонари на толстых цепях, перекинутых от дома к дому», «уютные особнячки с запыленными окнами», «столетние вязы двор полого сада», «шур­шащие под ногами листья», «Днепр и синие дали, и громадное небо». На войне окружающий солдат мир воспринимается как свое­образный негатив, где всепоглощающим становится цвет серой пыли.

События Сталинградского сражения Некрасов описывает так, как он видел сам, без пропагандистских приукрашиваний: «Опять стреляем. Пулемет трясется как в лихорадке. Я чувствую, как ма­ленькие струйки пота текут у меня по груди, по спине, под мыш­ками. Впереди противная серая земля. Только один корявый, точ­но рука с подагрическими пальцами, кустик. Потом и он исчеза­ет — пулемет срезает».

Характерная примета повести — сжатое время. Керженцев не раз удивляется, что в минуты он проживает года.

Читая повесть, сталкиваешься с различными суждениями и мнениями. Люди разные и по-разному пришли на фронт, но каж­дого волнует вопрос: как случилось так, что с начала войны армия только отступает, оставляя родную землю, стыдясь взглянуть оста­ющимся в глаза. Только однажды Некрасов попытается ответить на него: «На других мы с вами полагались. Стояли во время перво­майских парадов на тротуаре, ручки в брючки, и смотрели на проходящие танки, на самолеты, на шагающих бойцов в шеренгах... Как здорово, ах, какая мощь! Вот и все, о чем мы тогда думали. Ведь правда? А о том, что и нам когда-то придется шагать, и не по асфальту, а по пыльной дороге, с мешком за плечами, что от нас будет зависеть жизнь — ну, не сотен, а хотя бы десятков людей. И разве думали мы тогда об этом?»

Лишь после XX съезда партии фронтовик В. Некрасов узнаёт еще одну причину поражений в той войне. Но это будет потом. «Анализировать прошлое, вернее, дурное в прошлом имеет смысл только в том случае, когда на основании этого анализа можно исправить настоящее или подготовить будущее, — рассуждает Кер­женцев. — Ведь руганью делу не поможешь». Вот и пришлось вче­рашним студентам, школьникам взять в руки винтовки и защищаться и защищать.

И выстояли, и защитили — ведь всего двести метров не дошли фашисты до Волги. «Подумать только — двести метров, каких-ни­будь несчастных двести метров! Всю Белоруссию пройти, Украи­ну, Донбасс, калмыцкие степи и не дойти двести метров... Хо-хо»

Повесть заканчивается предполагаемым наступлением в районе Сталинграда. Это еще не та, майская победа 1945-го, но все же победа. А фашистам все-таки показали Волгу, — и экскурсию про­водил «молоденький, курносый» сержантик, который весело и за­разительно смеялся.

Повести «В окопах Сталинграда» В. Некрасова была присуждена Сталинская премия. Уже не раз замечено, что вo многих ситуациях вождь действовал как делец, думающий о выгоде. Распределение литературных премий не было исключением. Однако думается, что в награде В. Некрасова было и признание таланта, и, что важно, признание его взгляда на войну.

Тема Сталинграда была исследована в творчестве В. Гроссмана («За правое дело»), К.Симонова («Солдатами не рождаются»), Ю.Бондарева («Горячий снег»). М.Лобачева («Дорогой отцов»), П. Селезнева («Южный Крест») и других писателей. Но именно В.Некрасов стоял у истоков правдивого рассказа о войне, в част­ности о Сталинградском сражении. И гражданская позиция писателя заслуживает глубокого уважения.

Через год после публикации «В окопах Сталинграда» журнал «Знамя» разгромили: сняли главного редактора В. Вишневского, растоптали повесть Э. Казакевича «Двое в степи».

А Некрасов? Он пишет повесть «В родном городе» (опубликована в 1954 г. в «Новом мире») о том, как герои войны, победители, воз­вращаются домой; о том, как обошлись с ними в «родном городе»; о том, что инвалиды войны каждые шесть месяцев должны прохо­дить медицинское переосвидетельствование, чтобы убедить комис­сию, что за это время у них не выросли ноги или руки! Написанная с горечью и печалью, она ранила сознанием того, что солда­ты, победившие и покорившие Европу, осыпанные цветами всех освобожденных стран, были не нужны своей стране.

Тема войны, Сталинградской битвы не исчезала из произведений писателя (рассказы «Сенька» (1956), «Рядовой Лютиков» (1948), «Вторая ночь» (1960), лирическая фантасмагория «Слу­чай на Мамаевом кургане», литературные впечатления-очерки «По обе стороны океана», путевые записи «За двенадцать тысяч километров» и др.).

Но чем дальше в прошлое уходила война, тем чаше слышал Некрасов тревожащие его слова: «Не хочу об этом вспоминать. Не хочу, чтоб мой сын видел, как драпал его отец. Надо, чтоб он уважал отца, уважал свою армию». Но как объяснить людям, что неправда рождает недоверие, которое, в свою очередь, ведет к неверию? Как сделать, что сде­лать, чтобы истина стала очевидной для всех? Писатель Некрасов объяснял, рассказывал, убеждал своими книгами.

Очерки «По обе стороны океана» были опубликованы в журна­ле «Новый мир» в 1962 г. (первая часть «В Италии» — в № 11, вторая часть «В Америке» — в № 12). Они были написаны челове­ком, который помнил о встрече союзников на Эльбе. Это зарубеж­ные впечатления человека, который не врал, не притворялся, не льстил.

Отсутствие привычного образа врага вызвало шквал несправед­ливых нападок на Некрасова. Почти сразу же после выхода 12-го номера журнала в «Известиях» появился фельетон «Турист с тро­сточкой». Автор задавался вопросом: «Как умудрился советский писатель не увидеть социальных контрастов и классовых противо­речии американской жизни, военного психоза, разжигаемого им­периалистическими кругами?»

Было заведено персональное дело на писателя В.Некрасова: за низкопоклонство перед Западом его хотели исключить из партии.

Некрасов продолжал работать над новыми путевыми заметка­ми «Месяц во Франции». И опять пристальное внимание цензуры. Близкие друзья Некрасова, да и сам писатель перестали надеяться на возможность публикации. Но в апреле 1965 г. «Новый мир» за­метки опубликовал.

В. Некрасова и главного редактора журнала «Новый мир» А.Твар­довского связывали непростые отношения. И все же многие по­вести и рассказы писателя были напечатаны именно в этом жур­нале. Когда Твардовского не стало, Некрасов написал о нем: «Раз­ным я его видел. И в разное время. И в разном настроении. И поэ­том. И гражданином. И другом. И всегда — человеком».

Хотя в 1967 г. вышла книга «Путешествия в разных измерени­ях», куда вошли «многострадальные» заметки, Некрасова печатали мало и неохотно (ярлык «абстракционист» приклеился к нему, казалось, на всю жизнь). Последняя книга — «В жизни и пись­мах» — увидела свет в 1971 г. После этого много лет его печатали только за рубежом. Как могло случиться, что русский писатель, фронтовик оказался в эмиграции?

Решением парткома Союза писателей Украины В. Некрасова исключили из партии. Для него это было ударом — он вступил в партию в годы воины, защищая тракторный завод я Сталинграде. Тогда это означало записаться в смертники. А теперь, спустя годы, его исключали за то, что «позволил иметь себе собственное мнение, которое противоречит генеральной линии партии». Припомнили ему и резкий протест против решения партийных чиновников построить на месте Бабьего Яра стадион.

Об одном выразительном эпизоде из целого ряда мелких придирок, оскорблений, унизительных выпадов в адрес писателя вспоминала Ф.Мей, посетившая его перед самым отъездом. Она узнала, что у Некрасова отобрали медаль «За оборону Сталинграда», — награду, которая была для пего дороже всех лауреатских, не разрешили взять с собой.

С 1974 г. В. Некрасов поселился в Париже. Там были написаны «Записки Зеваки» (1975). «По ту сторону стены» (1978), «Сапер - липопет» (1983), «Маленькая печальная повесть» (1986). За событиями, описанными в этих литературных произведениях, перед читателем встает образ автора — чуть ироничного, но всегда печального. Это ведь не придуманная болезнь — ностальгия, это болезнь души, насильно отторгнутой от родины.

В «Маленькой печальной повести» о трех «мушкетерах» с берегов Невы, мечтающих о высоком призвании артиста, действует авторский «кодекс чести»: нельзя бросать мать, нельзя продаваться, нельзя предавать. В рассказе о трех мальчиках другого поколения ощущается личная боль автора, для которого дружба была высшим проявлением человеческого духа. И самой страшной из потерь была потеря дружбы, которую предали: «Один из самых близких моих друзей, еще с юных, восторженных лет, не только не пришел прощаться, но даже не позвонил. Еще один друг, тоже близкий, хотя и послевоенных лет, прощаясь и глотая слезы, сказал:

— Не пиши, все равно отвечать не буду...

И это " отвечать не буду", эта рана до сих пор не заживает».

Все же писатель надеется на лучшее. Именно поэтому в повести появляется постскриптум — телеграмма от одного из друзей-мушкетеров, опровергающая сказанное в эпилоге «не переписывают­ся, не звонят».

Подводя итоги своей нелегкой судьбы, Некрасов в 1983 г. за­кончил повесть «Сапер – липопет» (нечто среднее между ругатель­ством и восклицанием па манер русского «А, черт!»). Другое назва­ние повести «Если б да кабы, да во рту росли грибы...». Эта книга по-некрасовски иронична и печальна одновременно. Осознавая, что «Сапер – липопет» может быть его последним произведением (писатель страдал раком легких), он не кривил душой перед самим собой, перед читателем: «Вот и живу в этом, не так уж изменив­шемся за прошедшие годы, городке. Хотел сказать живу и не тужу. Нет, тужу. И очень тужу. Стоит ли расшифровывать, по ком и о чем? По-моему, и так ясно.

Вот если бы да кабы...»

Как же много этих «если бы да кабы» наберется в жизни Вик­тора Платоновича Некрасова. Но, избрав однажды свой путь, он не изменил ни чести своей, ни таланту своему, ни Родине своей.

В.Некрасов умер 3 сентября 1987 г.

Литература

Некрасов В.П. В самых адских котлах побывал... — М., 1991.

Дзюба И. Не сдавшийся лжи // Радуга. — Клен. — 1990. — № 10.

Потресов В. «Если бы да кабы...» // Некрасов В. В самых адских котлах побывал... — М., 1991.

Утевская Я. Мозаика: Воспоминания о В. П. Некрасове//Радуга. — Киев. -1991.- №2.

Ю. П. КАЗАКОВ (1927—1982)

Юрий Павлович Казаков родился в Москве, на Арбате, в ра­бочей семье. В 1933 г. его отец, Павел Гаврилович, был аресто­ван, а в 1942 г. мать, Устинья Андреевна, работавшая медсест­рой, стала инвалидом. Детство и юность Юрия Казакова прошли в отчаянной бедности. С 1944 г. учился в Московском архитектур­но-строительном техникуме, с 1946-го — в музыкальном учили­ще им. Гнесиных по классу контрабаса. Получив в 1949 г. диплом училища, Казаков долгое время из-за ареста отца не мог устро­иться на постоянную работу, перебивался временными заработ­ками.

Мытарства, безденежье, неудовлетворенность работой, меч­ты о писательстве, успехе, известности побудили его переменить сферу деятельности.

1953— 1958 — годы обучения Казакова в Литературном инсти­туте им. М. Горького. Многие рассказы, созданные в эти годы начи­нающим писателем, войдут во все его сборники и составят золо­той фонд прозы периода «оттепели». Рассказ «На полустанке» (1954) написан в аудитории института по заданию преподавателя — В.Шкловского.

В 1956 г. Казаков впервые поехал на Белое море и с тех пор «заболел» Севером. Сотни километров прошел он с рюкзаком за плечами, тысячи — на рыболовецких карбасах и сейнерах. Тема Русского Севера, открытая когда-то М.Пришвиным, по-новому зазвучала во многих рассказах Казакова, в книге очерков «Северный дневник». На Севере, в Архангельске, вышли его первые кни­ги — «Тедди» (1957) и сборник рассказов «Манька» (1958).

В 1958 г. Казаков был принят в Союз писателей по рекоменда­ции К. Паустовского. Большая часть рассказов Юрия Казакова написана в 1956— 1962 гг. В 1960-х годах вышло несколько его сборников, в 1973 г. был издан «Северный дневник». После разгрома альманаха «Тарусские страницы» (1961), где были помещены три рассказа писателя, доступ в «толстые» журналы был резко ограни­чен. Несколько лет он работал над переводом с казахского романа А.Нурпеисова «Кровь и пот». Последние рассказы Казакова — «Све­чечка» (1973) и «Во сне ты горько плакал» (1977). Его произведе­ния переведены на многие языки, опубликованы в Чехословакии, Польше, Англии, Франции, США и др. Казаковым написано не­сколько киносценариев, по некоторым из них сняты фильмы («Го­лубое и зеленое», «Тедди», «Великий самоед»). Наброски и неосу­ществленные замыслы писателя опубликованы в книге «Две ночи» в 1986 г., спустя четыре года после его смерти.

Юрий Казаков — мастер малого прозаического жанра: рассказа и очерка. «Задумал я не более не менее, как возродить и оживить жанр русского рассказа», — писал он В. Конецкому в ноябре 1959 г. Через 20 лет, отвечая на вопросы корреспондента «Литературной газеты», писатель подтвердил свою верность этому жанру: «Рассказ дисциплинирует своей краткостью, учит видеть импрессио­нистически — мгновенно и точно». Детально разработанный им жанр — рассказ лирический, с повышенной субъективностью и усиленной ролью рассказчика, автора или героя («Голубое и зеле­ное»), с пристальным вниманием к детали, еле уловимому состо­янию, ускользающему чувству («Двое в декабре»), с ослабленной фабульностью, пронзительной откровенностью («Свечечка», «Во сне ты горько плакал»).

Алешу из рассказа «Голубое и зеленое» (1956) условно можно назвать лирическим героем. Рассказ от начала до конца — его монолог о первой любви, незабываемой и навсегда утраченной, о том, как, страдая, растет и мужает душа. События, не имеющие отношения к чувству героя, намечены слегка, как бы пунктиром; подробно и детально описано лишь то, что останется в памяти навсегда: первая встреча с Лилей, прогулка по ночной Москве, поездка за город, последняя встреча на вокзале. «Голубое и зеленое» — точный психологический портрет ранней юности. Угадано даже то, что повествование ведется в настоящем времени: у юно­сти еще нет осознания прошлого как ценности. Светлое, цветовое слово перелает особую ясность мира, увиденного глазами подростка. Яркость, чистота и насыщенность красок, умение расположить слова так, чтобы они составили максимально гармоничную фра­зу, украшают рассказы о любви: «Осень в дубовых лесах» (1963), «Двое в декабре» (1966), «Адам и Ева» (1961) и др. «Мозаика сокровенных, едва уловимых переживаний», как заметил И.С.Кузьмичев, приближает рассказы Казакова к лирическому стихотворе­нию и заменяет в них сюжетную интригу.

Юрий Казаков пришел в литературу, когда возникла острая необходимость в талантах такого рода. Литература понемногу от­воевывала свою исконную территорию — нравственную пробле­матику. Созревали новые пласты литературы, тематические и сти­листические. Морская, молодежная лирическая проза существен­но обогатились с приходом Ю.Казакова. В его рассказах критики выделяли тему Русского Севера и тему детства, отмечали обострен­ное восприятие неотвратимости смерти и пафос мужественного отношения к жизни, мотивы дороги, странничества — и тоски по дому, импрессионистичность восприятия, умение оставить финал открытым.

Топкий дар лирического восприятия мира сочетается у Казако­ва с жестоко-беспощадным взглядом на противоречия и дисгар­моничность реальной жизни. Таковы, например, рассказы о бег­стве людей из деревни в город, первом тревожном симптоме над­вигающегося социального бедствия— уже упоминавшийся «На полустанке», «В город» (1960), «Запах хлеба» (1961). Писатели но­вой волны в литературе — деревенской прозы — проанализируют это тревожное явление, обрисуют его причины и последствия. Ка­заков же взволнован тем, как искажается духовный облик его со­временников, как возникает в душах пустота, которую нечем за­полнить. За обманчиво бесстрастным тоном повествования чувству­ется поистине чеховское отношение к персонажам, глубинное, потаенное сострадание к человеку.

Люди срываются с насиженных мест в поисках лучшей, «лег­кой» жизни: некоторые из них так и не находят себе пристанища. Так возникает в художественном мире Юрия Казакова тип стран­ника, скитальца. Писатель, сложивший в «Северном дневнике» вдохновенную оду дороге, считавший, что «не проходит вовеки только очарование движения, память о счастье, о ветре, о стуке колес, шуме воды или шорохе собственных шагов», предельно честен в изображении такого типа людей, как Василий Панков («Легкая жизнь», 1962), Иоанн («Странник», 1956), Илья Снеги­рев («По дороге», 1961). Дорога «может обернуться ловушкой для натуры неразвитой, принести ей внутреннее опустошение». Куда и зачем ехать, как и зачем жить? Без попытки ответить на эти воп­росы, «без нравственного чувства, без призвания — словом, без внутренней идеи, придающей жизни смысл и значение», она ста­новится легкой, пустой, бездумной.

Тема призвания — одна из стержневых в творчестве Ю. Казакова. Будь это тяга к свободной дикой жизни, борющаяся с тоской по человеку («Тедди», 1956), или неодолимая страсть к охоте («Арктур — гончий пес», 1957), или за душу берущее пение («Трали-вали», 1959, «Ночь», 1955), это всегда — постижение «великого, таинственного смысла жизни». Вот поет бакенщик Егор, и «забыто все — грубость и глупость Егора, его пьянство и хвастовство, и только необычайный голос звенит, и пьется, и туманит голову...» («Трали-вали). Такие моменты бытия особенно привлекают писателя. Все силы души его героев концентрируются в едином порыве, и внезапно открывается ошеломляющая, «пронзительная» красота мира. Способность к душевному порыву преображает Соню — героиню рассказа «Некрасивая» (1956). Перед полнотой и силой ее страдающей души отступает все: бесконечное одиночество, тягостное ощущение собственной неполноценности, тупость и цинизм Николая, придавившие ее «чугунной силой». Она «почувствовала уже усталую, покойную силу земли... и как., наверное, хороша стала в темноте — одинокая пол полыхающими, падающими звездами».

Особое место в творчестве Юрия Казакова занимает рассказ о слепой собаке, рассказ с удивительным, «звездным» названием «Арктур — гончий пес». «Много я видел преданных собак, собак покорных, капризных, гордецов, стоиков, подлиз, равнодушных, лукавых и пустых. Арктур не был похож ни на одну из них. Чувство его к своему хозяину было необыкновенным и возвышенным... Но если не мог он ничего увидеть, зато в чутье не могла с ним срав­ниться ни одна собака... И еще была у пего одна особенность: он никогда не визжал и не скулил, напрашиваясь на жалость, хотя жизнь была жестока к нему». Внезапное, как озарение, пробуждение необыкновенного чутья и страсти к охоте придало его жизни, «возвышенный и героический смысл».

С началом работы над «Северным дневником» (1960—1972) связывают исследователи новый этап творчества Ю. Казакова. По признанию автора, это действительно необычная для него книга, «и потому, что писалась она больше десяти лет, и потому, что составляют ее очерки». Возможности этого жанра были им по достоинству оценены и блестяще использованы: «Жанр этот — весьма емкий и гибкий. То, что твой герой — живой, конкретный человек, а не собирательный образ, конечно, представляет для писателя определенные трудности, но в то же время здесь заключена и сила жанра». Книга густо населена такими героями — людь­ми, чья жизнь полна постоянного труда и требует каждодневного мужества. С тщательностью летописца описывает Казаков ловлю рыбы, охоту, быт, обычаи — все то, что составляет жизнь моря­ков и поморов. «Они работают на крохотных суденышках — на шхунах, мотоботах, сейнерах, на рыболовных траулерах. Как же бьет море эти суденышки и какими мужественными должны быть все эти люди!» Казаков точен во всем: в описании дикой, экзотической для среднерусского жителя природы, в цифрах, от­ражающих экономическую сторону жизни рыболовецких хозяйств; даже фамилии и имена своих героев он не изменил: так и пришли они на страницы очерков со своими звучными, древними, как море, именами — Нестор, Кир. Евлампий, Тыко Вылка. Писатель называет их «тихими героями, всю жизнь противостоящими жестокостям природы».

Образ дороги, дальнего пути, жажда странствий как истинно человеческого способа бытия в мире и мотив мужества как бы скрепляют воедино книгу очерков «Северный дневник».

Приверженность жанру рассказа, лирический склад таланта, осо­бенности тематики произведений Казакова дают основания назвать среди его предшественников и литературных учителей А.Чехова, И.Бунина, И.Тургенева, М.Пришвина, К.Паустовского, Э.Хемин­гуэя. Ярким самобытным талантом Ю. Казаков продолжил мощную традицию русской классической литературы.

Литература

Казаков Ю.М. Избранное. — М., 1986.

Кузьмичев И.С. Юрий Казаков: Набросок портрета. — Л., 1986.

Холмогоров М. Это же смертное дело!..: Перечитывая Юрия Казакова // Вопросы литературы. — 1994. — Вып. 3.

А. И. СОЛЖЕНИЦЫН (р. 1918)

В судьбе Александра Исаевича Солженицына события, обыч­ные для судеб миллионов его сограждан, сплелись с событиями редкими и даже исключительными.

Будущий писатель родился в Кисловодске. Его отец, родом кре­стьянин, участник Первой мировой, не дожил полугода до рож­дения сына. Мать Солженицына происходила из богатой кубан­ской семьи и была хорошо образованна, но это только мешало ей, вынужденной растить сына одной, получать стабильную работу: «Ее подвергали чистке, это значит — увольняли с ограниченными правами на будущее». Александр был искренним пионером и ком­сомольцем, и все же лет до шести, пока не закрылась церковь в Ростове-на-Дону, где прошло его детство, он, как завороженный, посещал службы. После школы была параллельная учеба на физико-математи­ческом факультете Ростовского университета и (заочно) в знаме­нитом МИФЛИ, участие в Великой Отечественной войне с осени 1941-го до февраля 1945 г.