Война в традиционных обществах (примеры яномамо и дани)

Дани, ндане — народ в Индонезии, обитающий в горных частях Западной Новой Гвинеи.

В основе традиционной социальной организации — объединение кланов. Лидерство в клане определяется воинскими качествами.

Свинья очень важна для культуры дани, являясь самым важным инструментом используемым в торговле, особенно в приданом. Так же свинью используют для определения «Большого человека» (вождь, глава деревни), измеряя богатство пиршества, устроенного организатором, по числу зарезанных свиней.

(В 1961 Роберт Гарднер начал съёмку фильма о жизни дани Балиемской речной долины. В 1965 он создал фильм «Мертвые птицы» исходя из опыта наблюдения за жизнью племени.) «Мертвые птицы» или «мертвые люди» — это термины, которые дани применяют к оружию, взятому у врага во время битвы. Эти трофеи выставляют на всеобщее обозрение в течение двух дней танцев победы после смерти врага. Ритуальные войны между деревнями являются культурной традицией Дани, в которую входит приготовление оружия, танцы войны, сама схватка, а также лечение последующих ран и травм. Обычно битвы происходят для унижения врага, его ранения или убийства, а не для захвата территории, собственности или уничтожения самого поселения.

Янома́ ма — группа родственных индейских племён, проживающих в джунглях на севере Бразилии и юге Венесуэлы. Исторически около трети мужчин племени погибало от войн. Даже если хватало еды, индейцы воевали за женщин. Наполеон Шаньон создал стереотип о племени яномамо как о «свирепом народе», воюющем всегда и до конца.

Шаньон утверждает, что люди этого племени постоянно живут в состоянии войны: если даже им хватает пищи, они дерутся из-за женщин. Тот, кто убил больше врагов и забрал его жен, получает почетное звание «унокаи» и приобретает право на расширение гарема. В этом, как считает ученый, проявляется зоологический закон: сильнейший передает потомству свой генетический потенциал. Яномама воинственны по необходимости. Их вынуждает к этому вековой опыт племени, которое более развитые соседи всегда вытесняли в дебри, где труднее всего добыть пропитание. Воевать приходится и потому, что у яномама не хватает женщин: по неизученным причинам в племени рождается намного больше мальчиков, чем девочек. Поэтому при нападениях на соседнюю группу яномама убивали юношей и захватывали девушек.

Маленькая победоносная война нужна не для того, чтобы отвлечь от внутренних проблем, а чтобы сплотить группу (племя, государство). У групп, для которых война представляла собой исключительный промысел, этничность была особенно важна. Это основа преданности, верности, свирепости, победы. Ничто так прочно не сплачивает общность, как война, и ничто так глубоко не врезается в народную память. Будучи пиком мобилизации, насилия, страдания и торжества, война может объединять и раскалывать сообщества, подрывать и укреплять позиции элит, преобразовывать государства и народы. С войнами связаны массовые миграции, потери и обретения родины, рождение новых и крушение старых династий. Однако и в большинстве других случаев статус народов и их вождей определялся или испытывался в войне. В дрейфе этничности война была главным фактором разрывов, сплочений и иных переломных преобразований.

К. Лоренц полагал, что агрессивное поведение животных высокоадаптивно. Функции агрессивности заключаются в территориальности, способствующей равномерному расселению популяции, в отборе партнеров для размножения, в защите детенышей, а у социальных животных — в борьбе за ранг в системе доминирования. По мнению Тайгера и Фокса, агрессивность свойственна всем животным, которые размножаются половым путем, и является позитивной силой, способствующей половому отбору.

Э. Сторр: агрессивность в человеке выполняет во многом те же функции, что и у животных, например защита территории, молодого поколения, осуществление полового отбора, создание и поддержание социальной системы на основе доминирования.

24. Феномен колонизации: взаимодействие магистральных и локальных культур

Любая культура строится в треугольнике «человек–природа– общество». В измерении «человек–природа» очерчивается двухмерная модель экологической адаптации. С добавлением измерения «человек–общество» модель включает социальную адаптацию и становится трехмерной.

Культура, основанная преимущественно на экоадаптации и сосредоточенная на конкретном биотопе, может быть названа локальной, будь ее хозяйственной базой охота на северного оленя, сбор морских моллюсков или богарное земледелие. Любая локальная культура неоднородна, и в ней существует социальная иерархия. Группа лидеров закрепляла за собой функцию пространственно-социальной власти, становясь регулятором, распорядителем и пользователем ресурсов подчиненных локальных групп. Социальные лидеры не только создавали иерархическую структуру, но и обеспечивали коммуникативное единство членов локальной группы. Функция контроля-координации превращалась в социальную роль и специализацию (вождей, воинов, шаманов, жрецов), отодвигая на второй план в деятельности элиты промыслы и прочие хозяйственные занятия. Тем самым элита становилась распорядителем ресурсов и занятий локальной группы, вырабатывая особый — управленческий — деятельностный профиль. Помимо адаптации к природе происходила адаптация к культуре как способ «пользования пользователями».

Успешные модели управления углубляли специализацию элиты, а в ряде случаев вызывали распространение ее влияния за пределы локальной группы. Сохраняя власть над базовой локальной нишей, элита могла подчинить соседние группы, усложнив и пространственно расширив свою управленческую функцию. Так формировались группы воинов или торговцев, статус и действия которых сущностно отличались от занятий породившей их локальной группы. Они образовывали не только особый социальный слой (касту, класс), но и новую культуру, основанную на посредничестве и управлении. Как правило, активность элит предполагала охват больших пространств, частоту военных, даннических и торговых рейдов, в результате которых иногда складывались многоэтничные сообщества и политии. Локальная культура перерастала в магистральную, когда она распространялась на большое пространство, связывая собой несколько локальных культур. Магистральная культура могла сохранять связь с материнской локальной культурой или, отделившись от нее пространственно и функционально, подчинить и интегрировать другие локальные группы.

Магистральная культура — механизм освоения больших пространств, синтеза локальных культур в сложные сообщества, имевшие в разные эпохи вид археологических мегакультур, языковых семей, «великих путей», государств. Локальная культура основана на экоадаптации, магистральная — на социоадаптации, локальная осваивает биоресурсы, магистральная — социоресурсы. Посредством торговли, религии, войны, политики, экономики магистральная культура колонизует локальные сообщества и создает удобную для себя социальную иерархию. Магистральная культура обычно выступает для локальных групп выгодным торгово-экономическим посредником, военным союзником, политическим организатором, культуртрегером. Она не только связывает локальные культуры и использует их ресурсы, но и создает качественно новые виды деятельности, прежде всего посреднические и управленческие, тем самым обновляя и иногда существенно изменяя локальные традиции. Магистральная культура всегда подвижнее локальной, поскольку она вырастала на преимуществе в движении и целенаправленно развивала технологии мобильности в конкуренции с культурами-соперницами. Собственно, лидерство в движении и придавало культуре качество магистральности. Как только она теряла это превосходство, власть над пространством и людьми захватывала новая магистральная культура, нередко окраинная, «дикая и варварская». При статусном превосходстве магистральной культуры локальная обладала преимуществом устойчивости и живучести благодаря непосредственной связи с землей и ресурсами. Магистральная культура могла оказаться недолговечной, «сойти с орбиты» в противоборстве с другой культурой, не выдержать напряжения движения и осесть в удобной локальной нише. Со своей стороны, локальная культура могла путем социоадаптации (социальной мим-адаптации) перенять свойства магистральной культуры и захватить пространственное и политическое лидерство. Ключевую роль в судьбе культуры играли мотивы-действия элиты, а размах магистральности во многом зависел от активизации идеологемы «властитель мира».

Классическим в русской истории примером служит ритм объединения–распада восточнославянских локальных сообществ под воздействием магистральных культур морских и степных кочевников в эпоху перехода от нордизма Варяжской Руси к ордизму Московской Руси. В магистральных культурах особой категорией деятельности и ментальности был «путь». Он представлялся не расстоянием и не эпизодом, а пространством деятельности, столь же устойчивым для кочевников, как город для оседлых людей. Превращение магистрального пути в государство или народ — обычное в истории явление. Эфемерность многих кочевых политий связана с их недолговечностью (сопоставимой с веком человека) и регулярностью их замещения новыми или, чаще, старыми ордами с новыми вождями и именами. Магистральные культуры строились не только на войне, но и на международной торговле: финикийской — в Средиземноморье, согдийской — на Великом шелковом пути, новгородской — на северо-востоке Европы. Их внутренняя целостность иногда обеспечивалась религиозным единством, как у согдов-манихеев и евреев-иудеев. Магистральными культурами разного времени и происхождения были созданы все известные истории империи и колониальные сети.