Отец Генри

Мое обучение началось в католической монастырской школе. До сих пор я могу закрыть глаза и вспомнить мою воспитательницу в монастырском детском саду. Это была высокая тонкая голубоглазая француженка, носившая очки. Я не помню ничего особенного из того, чему она учила меня, но я знаю, как она любила меня и заботилась обо мне. " Ты совершенно особенный молодой человек, - часто говорила она мне, - ты совершенно необычный". О, как мне нужно было слышать такие слова. В своей недавней поездке в Яффу я попросил шофера нашего микроавтобуса остановиться на улице Йефет перед Колледжем братьев, католическим учебным заведением, построенным здесь в 1882 году. Это была моя школа с первого класса и дальше. Тогда в ней учились четыреста детей, а теперь количество учеников выросло до девятисот.

Я открыл двери в класс 1-С, класс, в котором я провел столько дней и в котором, как я увидел, ничего не изменилось. " Позвольте мне рассказать об этой доске, - сказал я сопровождавшим меня друзьям. - Если на доске написано твое имя, это означало, что с тобой не разрешалось разговаривать до тех пор, пока надпись не стирали". Это была очень эффективная форма наказания. К счастью, из-за моего спокойного характера моя фамилия на доске никогда не появлялась. К моей радости, во время нашего визита в школе оказался отец Генри Хелу. Он был одним из моих первых учителей и по-прежнему преподавал в школе. После того, как мы обменялись приветствиями, он сказал нам, что смотрит наши телевизионные программы, которые транслируются и в Израиле. " Никогда бы не подумал, что Бенни станет оратором, - сказал он тем, кто столпился вокруг него. - Я преподавал религию и спрашивал каждого ученика, но очень часто пропускал имя Бенни, чтобы не смущать его лишний раз". Затем он добавил: " Теперь, когда я вижу его по телевизору, то часто спрашиваю себя, " Неужели это тот же Бенни? " ". Я улыбаюсь, когда вспоминаю, что научился заикаться на нескольких языках. Уроки в католической школе проводились на французском и еврейском языках. В церкви говорили по-гречески, как и дома, поскольку предки моего отца были греками. Но главным языком в нашей семье был, конечно, арабский. Сразу же после прихода из школы домой мы садились за домашнее задание. Иного выбора не было. Мой папа нанял женщину, которую мы любовно называли " гестапо", она была и нянькой, и репетитором. Она заглядывала к нам через плечо, чтобы убедиться, что мы абсолютно правильно выполняем свои задания.

Когда она говорила, что мы свободны, мы бежали к телевизору, чтобы смотреть передачи из Ливана, Кипра или Египта - в основном американские мультипликационные фильмы или такие программы, как " Пороховой дым". Наши вечера, как правило, заставали папу на заднем дворе с друзьями, а мама в это время сидела на крылечке с другими женщинами, обмениваясь с соседками свежими городскими новостями. Мои братья и сестры обычно смотрели еще одну телепрограмму, пока не наступало восемь часов - время нашего отхода ко сну.

В нашей комнате мы часто засыпали под звуки маленького радиоприемника, настроенного на ближневосточную музыку, которую передавали с египетских и иорданских станций. Иногда я читал книгу, которую брал из библиотеки, например, на французском языке.

Занятия в школе начинались ровно в восемь часов, а до школы мы шли минут двадцать. Иногда мы шли дольше, потому что по пути я останавливался у магазина, чтобы купить пышку, начиненную кремом. Это было чудесное лакомство!

" НЕ ГОВОРИ МАМЕ! "

Я любил братьев и сестер, и все они были совершенно разными, не похожими друг на друга.
Роза была самой старшей сестрой, и я всегда смотрел на нее с почтением, хотя детьми мы ссорились. Если у меня был секрет, она узнавала об этом последней, потому что я знал, что еще до рассвета от моего секрета ничего не останется. Кристофер, на год младше меня, постоянно попадал в переделки. Он часто приходил домой с разбитым носом, оправдываясь: " Я только хотел защитить тебя, Бенни".

Джентльмен, живший на верхнем этаже нашего дома, господин Аутфалла Ханна, был очень добр ко мне, но не к Крису - и это было взаимно. Он обычно ставил свою машину в гараже позади дома. Однажды летом Крис получил большое удовольствие, проколов оба колеса его машины, и жизнь этого бедного человека превратилась в кошмар. Но мистер Ханна быстро покончил со своими неприятностями, сказав моему отцу: " Держите вашего мальчика подальше от моей машины, или я не знаю, что с ним сделаю! ".

Следующий мой брат, Вилли, был одним из моих любимых братьев. Он был спокойным, тихим, задумчивым и исключительно трудолюбивым мальчиком. Кому я доверял? Вилли. Если и бывали моменты, когда хотелось сказать: " Только не говори маме", то я шептал эту фразу именно ему.
Затем шел Генри, - может быть, еще более беспокойный, чем Крис. Мы иногда смеялись над его неуклюжестью, особенно когда в греческой православной церкви он бежал к столу с причастием и не смог вовремя остановиться. У Генри также было богатое воображение, и он часто пытался заставить нас поверить в немыслимые истории. Будучи детьми, мы с братьями любили смотреть по телевизору борьбу. После матчей мы пробовали некоторые приемы друг на друге. И опять, именно Крису удавалось причинить наибольший ущерб. Однако однажды даже я сломал Генри палец, а один раз маленького Вилли пришлось везти в больницу со сломанной рукой.
Сэмми был совсем крошкой, когда мы жили в Яффе. Я помогал маме присматривать за ним и часто менял ему пеленки. По сей день он остается " моим маленьким братиком".

Мария, моя младшая сестра, была последним ребенком в семье Хиннов, родившимся в Израиле. В ней всегда было что-то особенное. Все те, кто присутствовал на ее крещении в греческой православной церкви, до сих пор вспоминают о неземном сиянии, исходившем от ее лица.
Мои дяди и тети постоянно хвалились моими братьями и сестрами, предсказывая каждому из них великий успех. Я был единственным, кто их сильно тревожил.

" Что будет с Бенни? " - часто спрашивали они, думая о моем заикании.

Неужели это тяжкое бремя мне придется нести на себе всю жизнь?

Глава 3